Читать книгу: «За кадром. О скрытой работе нашей психики», страница 5

Глава 9
Что под крышкой?

– Как прошла твоя первая консультация? – пробегая по коридору, спросил меня мой супервизор²².

– Как думаете, десять минут активного диалога можно считать полноценной консультацией? – отшутилась я из своего эмоционального колодца.

– Расскажешь мне об этом завтра?

«За-а-а-а-автра…» – протянула я внутри себя с досадой. До моей завтрашней супервизии, когда мы сможем обсудить, что именно произошло, нужно еще добраться, а точнее, выбраться со дна этого колодца, где промозгло, холодно и горько.

За час до этого я ждала своего самого первого американского клиента, готовая активно слушать, кивать, задавать больше открытых вопросов, чем закрытых, эмпатически поддерживать и в целом быть тем психологом, из кабинета которого не хочется уходить. Прошло семь минут после начала консультации, а я так и сидела со своим арсеналом приемов и техник, будто фокусник, готовый вытащить «перефразирование» из правого рукава, словно бумажный тюльпан. Вот только кому его показать, когда сидишь в одиночестве?

Из-за какой-то административной путаницы моя клиентка не пришла на очную встречу. Но всегда есть вариант работы онлайн, о чем мы с ней и договорились. Я подключила ноутбук, отправила клиентке ссылку для входа в онлайн-комнату и снова принялась ждать.

Спустя двадцать минут я увидела на экране имя клиентки и впустила ее в онлайн-кабинет. Мы познакомились, я рассказала немного о себе, о том, что я из России, живу в Америке, практикую под супервизией, вот еще пара моментов о конфиденциальности и о том, в каких случаях она может быть нарушена. Спросила, есть ли вопросы и с чем она сегодня пришла. Она кивнула.

Мы говорили про то, что с ней происходит. Целых десять минут. А на десятой минуте она снова кивнула. И пропала. Совсем. Без каких-либо предупреждающих знаков вроде зависшего экрана с закрытыми глазами и растянутым ртом, оповещения «У вас плохая связь» или хотя бы чего-то из серии «пш-ш-ш, пш-ш-ш, пш-ш-ш». Мои последующие попытки провалились в шредер для бумаги.

Как в сказке «Конек-горбунок» Иван прыгал по трем котлам, чтоб стать писаным красавцем, так и я начала прыгать по своим. Только эмоциональным. Хоп – котел с горячей водой, и я почувствовала внутреннее жжение стыда: «Я ей не понравилась…»; «Она ничего не поняла из того, что я говорю!»; «Черт, черт, черт! Как можно было так завалить самую первую консультацию?!».

Хоп – я перепрыгнула во второй котел, с кипящим молоком: «Неужели нельзя просто нормально сказать?»; «Кто вообще так делает – уходит, не предупредив?». Молоко бурлило.

Хоп – в третий котел, c холодной водой: «Вообще не буду практиковать в этой вашей Америке!»; «Уеду обратно, и живите тут без меня».

Три котла пройдено, а я совсем не походила на красавицу. Эх, Конек-горбунок, что пошло не так?

Стыд, гнев, обида. Стыд, гнев, обида. Стыд, гнев, обида – я скакала по этим трем котлам в течение всего дня, выныривая для глотка воздуха и снова погружаясь в пучину с головой. В такой эмоциональной чехарде самое сложное – это напомнить себе, что стыд, гнев и обида – вторичные эмоции. Это то, что перекрывает всамделишное переживание.

В нашей эмоциональной жизни есть первичные эмоции – первичные реакции на события и вторичные эмоции или чувства – это то, что мы чувствуем в связи с первичными эмоциями. Но некоторые из вторичных эмоций не то, чем кажутся, и когда я объясняю это клиентам, то обычно рисую кастрюлю. Кастрюля – это психика, в которой варится первичная эмоция. Если же кастрюлю закрыть крышкой, то мы будем видеть крышку – вторичную эмоцию.

Первичная эмоция будет кипеть сильнее, а потом начнет жариться – ну мы все знаем, что происходит с кастрюлей, когда она прекращает варить. Такие эмоции, как стыд, обида, раздражение, тревога, гнев, не дают нам увидеть, что на самом деле варится в кастрюле.

Когда я все же решилась приоткрыть крышку, то увидела грусть, одиночество, ощущение себя непринятой и от этого потерянной. В американском фильме «Рудольф – красноносый олень» (Rudolph the Red-Nosed Reindeer, реж. Л. Ромер, 1964) был остров неудачников (Island of Misfit Toys) – остров игрушек, которые никому не нравились. После того как моя клиентка внезапно прервала сессию, я чувствовала себя высланной на этот остров. Она посветила мне фонариком в самую больную точку. О чем я больше всего переживала, начиная работу с американцами, – что они не примут мою инаковость. Как сказал мой супервизор после: «Произошло то, что было неожиданно “ожиданным”». Было ожидание, что что-то подобное случится, но я не была готова к тому, что это произойдет так скоро. На самой первой консультации.

Рис. 6. Кастрюля с эмоциями

Только когда мне удалось заглянуть под крышку кастрюли, я перестала скакать по котлам. Потому что вместе с грустью пришло принятие: «Я не могу всем нравиться»; «Да, не все будут принимать меня и мою инаковость»; «Да, мой акцент всегда будет меня выдавать» и «Да, юг Америки не всегда открыт для иностранцев». Но у меня есть выбор: уйти в обиду, озлобленность и сеять семена раздора в ответ или же действовать по-другому.

Склонность прикрываться «крышечными эмоциями»: стыдом, обидой, раздражением, тревогой, гневом – одно из проявлений эмоционального неглекта. Когда вместо того, чтобы испытывать исходную эмоцию, ребенок научился закрывать ее другой. Грусть подменяется обидой, страх – гневом, а злость – стыдом. «Крышечные эмоции» как сирены, которые своим очаровательным голосом заманивают путников. И чем больше мы их слушаем, тем больше впадаем в забытье.

Когда мы находимся на уровне «крышечных эмоций», может появляться ощущение дистанции и безопасности, ведь, например, гораздо безопаснее зависать в тревоге, чем исследовать свою злость. Но если мы сидим только на этом уровне эмоций, мы упускаем наше исходные реакции на события. А в них много правды.

В нашем головном мозге есть группа структур, которая отвечает за то, чтобы переводить ощущения, поступающие из автономной нервной системы, в эмоции, – это лимбическая система, или эмоциональный мозг. Задача лимбической системы – собрать эти крупицы информации о сжавшихся в размере сосудах или нашем учащенном дыхании в эмоции. Иными словами, наше лицо и тело начинают выражать эмоции еще до того, как произойдет их осознание, и до того, как мы сможем связать происходящие с нами события с тем, как мы себя чувствуем, и решить, как мы хотим действовать в этой ситуации. Если лимбическая система знакома с этими эмоциями, то она дает им двигаться дальше к префронтальной коре, где происходит эмоциональная регуляция.

Если лимбическая система воспринимает эти эмоции как опасность, то она ведет нас противоположным маршрутом и выбирает в первую очередь безопасность. Как если бы мы спросили у прохожего: «Подскажите, пожалуйста, как добраться до Невского проспекта?» – а он отправил бы нас в пригород, потому что ему бы показалось, что там безопаснее. По такой логике и действует лимбическая система. Безопаснее прикрыть злость стыдом и спрятаться, если раньше в случае проявления злости тебе говорили: «Какая ты плохая девочка! Хорошие девочки не злятся» – и за непослушанием маячил разрыв отношений со взрослым. Безопаснее прикрыть страх и грусть гневом, когда за слезы и проявления испуга ребенку говорили: «Ты чего такой мямля, будь мужчиной, иначе…» – и за непослушанием маячил тот же разрыв отношений.

Рис. 7. Работа лимбической системы

Если лимбическая система воспринимает эти эмоции как опасность, она словно кричит: «Шеф, все пропало!» – и ей на помощь приходят психологические защиты. Лимбическая система блокирует эмоцию, а вместе с тем и проживание этой ситуации. Как раз так события и оказываются застрявшими в нашей психике, а мы – застрявшими на окраине города и далеко не на центральной улице.

Эта ситуация с клиенткой, при всей моей кажущейся готовности, была для меня неожиданной и вернула мою лимбическую систему к старым схемам: прикрываем все «крышечными эмоциями» и пусть хозяйка отвлекается на них. Это говорит о том, что порой нам нужно безопасное место, чтобы помочь лимбической системе дать добро на переработку сложных переживаний и чтобы дать себе время заглянуть под прыгающую над кипящей кастрюлей крышку.

Глава 10
Сессия. Когда обида вместо любви

Если бы на консультацию пришла Мэрион из фильма «Леди Бёрд»

Пятница, 14:00

Эта клиентка стремительно ворвалась в мое расписание, чуть ли не почтовой бандеролью с надписью: «Срочно!» Из срочного на сегодня был только вариант онлайн, на нем и сошлись.

Успев приземлиться, как в автобусе, на самый край стула, она схватила компьютер, и в этот момент камера сместилась.

– Я здесь из-за моей дочери – Кристины, – затараторили две коленки. – Она невыносима! Я хочу, чтобы вы поговорили с ней и убедили ее, что так нельзя! Она провоцирует меня и становится все невыносимее, – продолжали они.

Я же смотрела на коленки и пыталась найти хоть секунду, чтобы сообщить их хозяйке о том, что они не настолько важны для нашей работы, как лицо.

– Мэрион, давайте расположимся так, чтобы нам было хорошо видно друг друга, – воспользовавшись паузой в ее речи, торопливо вставила я.

В этот момент я заметила, что мое дыхание стало сбиваться, мои ноги под столом задергались в унисон коленкам Мэрион, готовые начать рассказывать что-то свое. Ага, похоже, я к ней подключаюсь. Этот момент сверки с собой занимает пару секунд, но может повлиять на исход всей сессии с клиентом. Я мысленно вспомнила, в каком состоянии вошла в кабинет, как именно начала работу. Мое дыхание было глубоким, мне не хотелось никуда торопиться, мои ноги не тряслись под «Вопли Видоплясова». Это не мое.

Нервные системы двух людей легко подключаются друг к другу. Дисрегуляция одного (гнев, тревога, раздражение, страх) считывается вторым на уровне зеркальных нейронов, которыми щедро сбрызнута кора головного мозга каждого. Мне вспомнился перформанс «Отношения со временем», который в 1977 году провели художница Марина Абрамович и ее партнер Улай. На протяжении 17 часов они сидели, связанные друг с другом волосами. Ух! Но этот перформанс для меня не о времени, а о подключении друг к другу на уровне нервной системы.

Рис. 8. Перформанс «Отношения со временем» Марины Абрамович и Улая

Важнейший навык в отношениях – отделять свое от чужого. Не выдергивать волосы из связки, да так, что обоим больно, не стараться яростно их распутать (это разъединение через эмоциональный разрыв), а бережно отделить свое от того, что происходит с другим. И остаться на связи.

Когда мы легко подключаемся к другому и к его эмоциям, проще всего обвинить другого: «Взял и подключил меня к себе, и теперь мне страдать и испытывать то же самое».

Тогда это выглядит так:

1. Эмоции у одного человека зашкаливают.

2. Второй оказывается в эмоциональном слиянии с первым, как Марина с Улаем.

3. У второго начинают зашкаливать эмоции.

4. Единственный способ вырваться на свободу из этой связки – кричать и хлопать дверью.

5. Итог: эмоциональный разрыв.

Если мы можем подключиться к шторму, который царит в душе у другого, то действует и обратное правило: мы можем другого с его штормом подключить к своей умиротворенной гавани.

У нас есть выбор, в каком направлении идти.

1. Эмоции у одного зашкаливают.

2. Второй сверяется с собой: «Я в тихой гавани, но готов быть рядом с другим, пока того штормит».

3. А значит, он видит эмоции другого чем-то отдельным от себя и может разрешить им быть.

4. Итог: они остаются на эмоциональной связи, чтобы встретиться в умиротворенной гавани.

«Если другого штормит, необязательно штормить вместе с ним», – напоминаю я себе и намеренно нахожу устойчивое положение ног, вдыхаю животом, меняю положение тела, чтобы не зеркалить Мэрион.

Вот теперь это я.

– А где сама Кристина? – решаю уточнить я.

– Разве ее заставишь?! Она себе на уме, она никогда не слышит меня и того, что я ей говорю. А я ведь только хочу сделать ей лучше! – Мэрион облизнула палец и начала протирать камеру со своей стороны экрана.

Я выбрала подождать, когда она закончит, а она удивленно на меня посмотрела с немым вопросом: «Как, нужно только сидеть и говорить о чувствах? Даже прибраться нельзя?»

– Мэрион, мы не сможем работать с Кристиной, если ее здесь нет, – медленнее обычного проговорила я. – И из того, что сейчас с вами происходит, я вижу, как вас волнуют ваши с ней отношения. Давайте и сосредоточимся на вас.

– Но дело-то не во мне! Вы же знаете этих подростков! – как заведенная проговорила она.

Мне нужен был другой способ показать ей, что терапия проводится с тем, кто пришел. Психолог не гадает по фотографии, не исполняет желания, как джинн. А хотя… Психолог все же немного джинн.

– Знаете… работа с психологом почти как сделка с джинном из бутылки. Оговорюсь, что психологи честнее джиннов относительно своих намерений. Наше сходство в том, что джинн может исполнить любые ваши желания, но без нарушения воли других: джинн не может заставить кого-то вас полюбить, разлюбить, он не может кого-то воскресить и сделать всех людей бессмертными. В работе с психологом так же. Мы не можем заставить человека, которому, по вашему мнению, нужна помощь, начать терапию. Но вы здесь. И я думаю, это что-то значит.

Я, как метеоролог, сверилась с погодой между нами. Все еще было зябко. Мэрион хмыкнула и тем самым показала мне свое разочарование. Она хотела, чтобы кто-то в конце концов вмешался и унял ее строптивую дочь.

– Мэрион, о чем вы сейчас думаете?

– Что мне здесь ловить нечего. – Мэрион не смотрела в камеру, а раскладывала ручки в карандашнице.

– Похоже, ваши ожидания от нашей встречи не сходятся с тем, что здесь происходит. Чего вы ожидали?

– Что вы скажете, что не так с этой девчонкой… – начала разгоняться она в тот момент, когда ее видео стало отставать от звука. – Почему… ей… нужно… быть… от… меня… на… другом… конце… страны… почему… у… нас… никак… не… получается… поговорить… как… нормальные… люди… почему… ей… нужно… выбрасываться… из… машины… на… полном… ходу?! – протараторила она, и видео со звуком наконец-то синхронизировались. – Я не понимаю, что я делаю не так. Я не как моя мать, я стараюсь… А получаю только фырканье да закатывание глаз. – В этот момент Мэрион схватилась за свою потертую кожаную сумку, как за спасательный жилет.

– Я вижу, что вам непросто: отношения с вашей дочерью не такие, какими вы бы хотели их видеть. Вам больно оттого, что вы делаете так много для дочери, а она вас отталкивает. И похоже… одиноко… – попробовала я помочь Мэрион переключить фокус с дочери на себя.

Мэрион поставила свою сумку-дом на стол, и та закрыла собой весь экран. Я слышала только тяжелое дыхание и тихое бормотание: «Где же мой платок? Да в каком же он кармане?» Мэрион появилась над сумкой и с платком в руках.

– Я так хочу, чтобы мы с ней хоть однажды смогли поговорить нормально, но все каждый раз заканчивается перепалкой… Кристина, где моя милая девочка Кристина? – Она начала всхлипывать. – Теперь она просит называть ее Леди Бёрд – Леди Птица, видите ли. Она показывает, что свободна от меня, от отца, от своего наследия, она не принимает имя, которое мы ей дали, она – эта Леди Бёрд – поворачивается к нам хвостом и улетает из гнезда. – Попытка Мэрион заплакать закончилась гневливым извержением вулкана.

Она старательно не подпускает себя к своей грусти, досаде и разочарованию, она прячется от них в гневе. Еще меня заинтересовала метафора с птицей. Не стоит ли за проблемой с дочерью нечто большее – проблема пустеющего гнезда?

– Мэрион, я заметила, что, стоит вам приблизиться к вашей грусти, ваше состояние тут же сменяется гневом. Как думаете, с чем это связано?

– А как здесь не злиться? – Мэрион принялась оттирать отметину на сумке. – Вся наша история – о бесконечных попытках с ней договориться! А потом она заканчивает школу, и выясняется, что она тайно подала документы в колледж в Нью-Йорке. Тайно от меня, представляете?!

Бум! Мэрион так яростно оттирала сумку, что та с грохотом свалилась со стола. Как будто с таким же звуком свалилось доверие Мэрион к дочери.

– О чем был для вас тот момент? – после паузы, дав Мэрион вернуть сумку на место, спросила я.

– Что она мне не доверяет после всего, что я для нее сделала. И смеет проворачивать такое за моей спиной.

– То есть вы почувствовали обиду?

Здесь мне было важно помочь Мэрион сформулировать ее ключевое послание (core message), которое включает в себя {событие} + {мысли} + {эмоции и переживания, с этим связанные}.

Этот прием пришел в долгосрочную терапию из когнитивно-бихевиоральной²³ и хорошо работает, когда нужно показать человеку, как именно он объясняет себе события и что при этом чувствует.

– Выходит, что после того, как Кристина скрыла от вас свое поступление в колледж в другом городе, вы почувствовали обиду и… Что вы сделали?

– Я перестала с ней разговаривать. Она не заслуживает моего прощения. – Мэрион вздернула нос и поджала губы. – Да, – словно еще и вдогонку хлопнув дверью, энергично кивнула она.

– Вы перестали с ней разговаривать…

Я замолчала, чтобы дать Мэрион возможность продолжить. Но она так и сидела с поджатыми губами.

– Мэрион, вот что я слышу: с одной стороны, вам важны ваши отношения с дочерью и вам больно от того, что происходит. С другой стороны, ваша обида отдаляет вас от нее еще больше и не позволяет сказать ей то, что действительно важно. Что вы ее любите, что вы, скорее всего, ей гордитесь, что вы скучаете по ней… – Я медленно приближалась к ее грусти, рискуя быть забросанной камнями.

Но если Мэрион и собиралась бросить в меня воображаемый камень, то замерла с ним в руке. Ее брови нахмурились, а через секунду поднялись наверх. Похоже, она начала что-то осознавать.

– Как будто бы доверять обиде легче, чем любви? – после паузы добавила я.

Мэрион молчала. Такие моменты в терапии всегда кажутся дольше, чем есть на самом деле. А в этот раз мне показалось, что прошли все пять минут.

Мэрион открыла рот в попытке ответить, но что-то словно сжало ее горло и смяло слова, как лист бумаги с неудачным текстом. Она отвернулась от экрана, но я все же увидела ее слезы. Она снова открыла и закрыла рот, но как будто так и не нашла подходящих слов.

– Мэрион, что сейчас с вами происходит?

Я почувствовала, что она готова посмотреть под крышку гнева и обнаружить, сколько грусти, печали и родительского горя варится в ее кастрюле.

– Я не знаю… – она растерянно помотала головой.

– Может быть, вам… грустно… и больно… – я начала медленно подбирать слова к ее состоянию. – И непонятно, где ваша дочь Кристина, которую вы знали с самого рождения?.. И вы горюете о ваших с ней отношениях?

Мэрион кивала головой, обретая слова для всех тех чувств, которые варились у нее внутри. Она действительно ухватилась за свою грусть, словно акробат на трапеции. Моей задачей было подхватить ее в этот момент.

* * *

После окончания нашей беседы я стала размышлять об обиде на дочь, которая, как невидимая ниточка, связывает Мэрион и Кристину через огромную дистанцию между Новым Орлеаном и Нью-Йорком. Если не хочешь отпускать человека, самый надежный способ его удержать – через обиду на него. Обида – это наш способ получить любовь. Немного криво, ведь в этом случае мы не показываем, что любим человека, мы не вкладываемся в отношения с ним, а требуем от него вложиться в нашу привязанность на все сто.

Но если отвлечься от этих извилистых маршрутов, то обида в первую очередь про любовь – про то, что мы так сильно хотим чувствовать себя любимыми. И эту потребность важно в себе признать и обогреть, как крохотного котенка, мяуканье которого слышишь, пробегая по переулку. Внезапно улавливаешь его голос, останавливаешься, медленно приближаешься и подзываешь: «Кыс-кыс-кыс…»

– Привет. Я тебя вижу.

Так же и с нашей потребностью в любви. Важно сказать ей: «Привет, я тебя вижу».

Обида – еще и про нашу уязвимость. Такую уязвимость, когда мы не уверены, что нас примут такими, какие мы есть: с лишними килограммами, незнанием, где находится Суэцкий канал, и желанием полежать на диване и абсолютно ничего не делать. Когда мы не уверены, скажут ли нам, что мы по-настоящему любимы и приняты. От этой неуверенности мы прячемся за ширму обиды: там безопасно, потому что она дает дистанцию, а значит, контроль и в то же время сильную связь – ведь обижаясь, мы без конца думаем про источник обиды. И если мы решимся на любовь вместо обиды, то нам придется посмотреть в лицо всем этим вопросам.

1. А принимаю ли я себя и свою уязвимость?

2. А признаю ли я свою потребность в любви и могу ли я взять на себя смелость реализовать ее по прямому маршруту? То есть получить любовь через любовь?

3. А доверяю ли я отношениям и тому, что они будут так же крепки без обиды, как и с ней?

Обида погружает нас в темноту и одиночество, поэтому так необходимо увидеть, что прежде всего она – про потребность в любви. И как раз это и увидела Мэрион, когда приоткрыла крышку над кастрюлей со своей обидой. Там, в этой глубокой кастрюле, был спрятан росток любви, как зеленая веточка, которую обнаружил робот Валли и поместил в коричневый потрепанный ботинок.

Росток мы нашли и будем вместе его беречь, пока не найдем безопасное и надежное место, куда его можно посадить. В истории Мэрион был эмоциональный неглект, когда вся земля внутри нее загрубела и будто потеряла свою плодородность. Я знаю об этом из фразы: «Я не как моя мать, я стараюсь». Теперь нам осталось размягчить эту землю и тщательно снабдить ее удобрениями. И наблюдать за тем, что же там вырастет.

Закончив работу, я увидела в почтовом ящике открытку-приглашение с загадочной фразой: Fais-dodo («Фей-додо»). Рассматривая открытку с буквами, аккуратно выведенными курсивом, я безуспешно пыталась найти подсказки к переводу в английском и французском языках, пока не узнала, что вообще-то это каджунский. Дословно фраза переводится как «иди спать», а на самом деле это приглашение на танцевальную вечеринку.

«Иди спать»? Что это за приглашение на танцы? Оказалось, что история фразы «Фей-додо» в Луизиане идет от тех танцевальных вечеринок, которые продолжались до поздней ночи, когда дети засыпали сами по себе. Приглашение на танцы со словами «идем спать» как эмоциональный неглект, который переворачивает все с ног на голову, и ты не знаешь, тебе идти спать или все же на танцы. С ним мы держим эмоции, как буй под водой, готовый вот-вот выпрыгнуть; с ним ржавеют домены нашей психики, а вместе с ними и гибкость и открытость новому; вторичные эмоции подменяют первичные, а внутри постоянно ноют невидимые извне раны. Так наш внутренний город легкости теряет энергию, и там становится темно и одиноко. И чтобы понять, как именно наш город оказался обесточен и как мы можем снова начать вырабатывать энергию, необходимую для его жизни, важно обратиться к нашей истории и понять, что именно происходит за кадром нашего сознания. Только увидев это, мы можем вернуть в наш город свет.