Читать книгу: «Мои заметки», страница 3

Короче говоря, мы не плохо устроились и уже готовы были погрузиться в свои недочитанные томики, потягивая вкуснющий(парадокс!) железнодорожный чай, но нет…Второй-второй жаждал общения. Не диалога он хотел, нет. Его вполне устраивал непрерывный монолог, в его же исполнении. Я заподозрила засаду уже с первой фразы самопрезентации: «Я хороший человек, девачки». Многие ли из нас готовы к такому психологическому эксгибиционизму? Думаю, нет. Мы скорее скажем: Я тварь конченая, сволочь я, неблагодарная я свинья, идите мимо, идите. Дайте мне спокойно доесть мою быструю лапшу.

Второй-второй был другой. Он был «лучший» в своем роде, вовсе не пил, только если на новый год и все в семью. Ехал он с Туапсе, прямо с бракоразводного процесса. Видимо конкретно эта кавказская женщина совершенно не обладала кавказскими мудростью и терпением. Возможно, это была в некотором роде армянская семейная революция! Мы прониклись пониманием к этому брошенному, пьющему только на новый год Мужу. Мы даже попробовали тещину самсу и до вечера слушали утробные мужские вздохи.

Новый год наступил неожиданно быстро. Аккурат к полночи. Пробка от бутылки водки отскочила со свистом прямо в лоб нашей Людмиле. Я еще с вечера предусмотрительно затолкала в уши беруши и теперь одним глазом наблюдала трагическую пантомиму «Медуза Горгона на чем свет стоит материт пьяного кавказца, варварски заплывшего в сакральные воды».

Надо мной был центнер самсы и алкоголя, в любой момент он мог рухнуть , и спала я отныне в полглаза. Безжизненная волосатая рука покачивалась на уровне моего лица и служила своеобразным маячком: не расслабляться.

Утром мои подруги с четырьмя высшими образованиями на двоих оперировали исключительно абсцентной лексикой. Оказывается, Второй-второй ночью вышел на энной станции и купил специально для нас вяленой рыбы. Ее он виртуозно подвесил в пакете, за окно и всю дорогу рыба воняла и шлепала по стеклу в такт колесам. «Мы так ничего и не поняли» и Второй-второй в сердцах выбросил рыбу за борт.

На вторые сутки мы пили валерианку. Днем объект спал, рыча и сбрасывая пыльное одеяло. Ночью он охотился за водкой и остатками самсы в самом шуршащем пакете, прямо возле меня. Задача была не из легких: в ресторане из-за нашего доноса водку продавать не хотели, а ужинать прямо на нас спящих было опасно. Второй-второй стал мстителен. Убедившись, что мы заснули, как бы случайно ронял сверху мелочь и мобильный. Мелочь звенела, мы истошно матерились. Армянин был тих и невинен перед остальными возмущенными пассажирами. Еще бы: три хабалки поносят преспокойно спящего пожилого мужчину.

На третьи сутки Надя начала угрожать. Всем было не по себе. За спиной мучителя была целая армянская диаспора. Нас обвинили в расизме. Мы не протестовали. Мы искренне ненавидели всю Армению в лице этой неумытой пьяной скотины.

Второй-второй демонстративно звонил брату, что-то сквозь зубы цедил на кавказском. Мы переглядывались, но волнения не выдавали. Неоднократно он маялся похмельем и жалобно просил у нас таблетки от сердца . « От ж….!!!» громко на весь вагон бросила ему Людмила. Мы были непреклонны.

И вот он вышел на очередной станции к брату. Вернулся с ведром яблок. Вздохнув до слез, обронил «Угощайтесь, девачки» . Мы даже и не посмотрели на них.

Жара усиливалась, не смотря на приближение долгожданной Сибири. На ведро яблок полетели осы. Несколько часов пролежав на очередной осе и стряхнув с колена червяка, я поняла, что терпение мое давно лопнуло.

–ай-яй-яй, такая молодая и так материшься…-вздыхал Второй-второй. -Мне 30 лет- не унималась я.

О чем важном я хотела рассказать? В самый казалось апогей ненависти, примерно в 4 утра, когда я очнулась прямо под завтракающим на мне Вторым-вторым, плача и глотая валерианку, пока он как гигантская шимпанзе карабкался наверх, я на секунду глянула в окно напротив. И замерла, как Андрей, под небом Аустерлицы. Одновременно с нами, злыми, уставшими после отпуска сильнее, чем были до , с нами жующими сырокопченую колбасу на завтрак и ужин, бежал по небу Снусмумрик. В своем широком платье и в старой шляпе с пером, с вечной дымящей трубкой в зубах. Он бежал один по небу, как иллюстрация всем нам, а конкретно Мне: бросай свои чемоданы, к черту стклянки и попутчиков, иди один, иди туда, где никто еще не был, в самую глушь, подальше от купальников и чучхеллы, в самую густую чащу на встречу со своей Моррой, спой ей лучшую свою песню, жалкая ты Филифьонка, сколько можно драить полы и бояться!

Облако рассеивалось, светало, я покачивалась на своей койке счастливая. Я знала, Они видят меня, Они обо мне помнят. Я буду спокойной и сильной! Пусть и Филифьонкой, но все же.

Скоро дом. Мы собрались уже за несколько часов. Сидели молчаливые и торжественные за осиротевшим без колбасы и Доширака столом. Трезвый и умытый Второй-второй суетился, проверял часы, предлагал попрощаться по-человечески. Но так как мы ничего не поняли, то и были непреклонны. Чу! Новосибирск! Мы рванули по коридору, не оборачиваясь. Он вышел в тамбур и провожал нас и наши чемоданы грустным взглядом. Мы шли быстрее обычного по перрону и думали об одном. А Второй-второй тем временем наконец-то хорошенько поужинал.

Город и деревня

Отгремели дискотеки и страсти, рассеились пьяные рассветы и сигаретный дым. Мы стали взрослыми. Все чаще казались несуразными и пугающими новостройки, а старый город, напротив, очаровательным и надежным. Полезли коварные мысли о тщете всего городского и необходимости созерцания и уединенности. В мэйл рассылках засветились «Продам участок «и «Баня под ключ». Все выходные мы пропадали на даче, мечтая о большем: Доме в соснах, с баней, бассейном и камином и чтоб обязательно у камина икеевский ковер «под медведя» и еще мансарда с кроватью и книжным шкафом. Это все так сказать сливки, а реальность такова, что не разогнуться нам с утра до вечера: грядки, готовка, засолка, закатка, поросятам дать и тд и тп. Но мы продолжали грезить. Все знакомые так или иначе имеющие отношения к желанной деревне, крутили у виска. Одна в 18 лет вырвалась от душной черноземной перспективы в поисках воздуха и знаний. Вкалывать, как лошадь, она не переставала и в городе, регулярно балуя себя дорогими духами и обувью, но уже ощущая некоторый подвох. Тот же подвох не ощущала еще одна знакомая. В деревне у нее родители, приличный дом, хозяйство и уже теперь сын. – Да что Вы, там грязно и сходить-то некуда- прижимала к груди ладонь Юлька. В городе она работала, как все та же лошадь и тоже не на своем поле. От пробки до пробки ехала домой на машине в кредит и падала спать на съемной квартире. На вопрос, куда она ходила последний раз в Городе, ответить затруднилась.

Еще одна Юлька жила таки в своем доме, но денег еле-еле хватало, это при своих овощах и мелком хозяйстве. Но им-то заниматься как раз и некогда- вкалывает на двух работах за копейки. В чем загадка?

Мы неоднократно складывали дважды два, гадали этот долбанный ребус: сколько надо посадить Своего, чтобы хватило? И на что хватило? И как определить, что тебе хватает? Допустим, что строиться тебе уже не надо и ты высадил грядки и развел курей. Ну дрова, да. Свет, вода, да. Бытовая химия (сода, мыло и хлорка). Одежда? Забиты все шкафы и антрисоли, да и на огороде ты не будешь устраивать дефиле. Маскорпоне и оливки? Допустим. Как назло может захотеться до усеру этой заморской пищи, особенно, когда ее нет в зоне доступа. Что еще мешает? Что зудит в ребрах? Что останавливает от тихого затворничества? Тоска. Эта страшная, неподкупная, всегда нежданная, как свекровь, щемящая тоска. Когда все вроде бы хорошо, постирано, убрано, поглажено и собранно, а выть то хочется. Хочется надеть что-нибудь вопиющее и умчаться пить коктейли, а лучше красного сухача. И что, что утром ты будешь ненавидеть и вино и тех, с кем ты пил и хотеть в свою уютную постельку, к собакам и чаю с булочками. Но эта возможность пьяной диструкции и непродолжительного морального разложения просто необходима. Даже если ты примерный любящий семьянин.

Мы сидели с Олькой, как всегда до утра, болтали о своем околодевичьем, пили каждая свое. Оля поведала мне, как съездила в родную «бабушкину» деревню со своим мужем. Заехала она и к своей подружке пьяной дискотечной юности. С ней они ходили по сельским вечеринкам: пили неразбавленный Троян, запивая водой из колонки, а потом танцевали до упаду под Расторгуева, клянусь, там включали Расторгуева! Это в нулевые годы рейва ! Подруга тоже замужем, родила, обзавелась хозяйством. Ольга с Лехой проставили вина и закусок, правда в доме было еще полно народу- Тааа, это соседи, щас уйдут- успокаивала растерянную Ольгу подруга. Правда, дядя Захар и соседка уходить не торопились. Последняя буквально зашла за солью и из-за стола не встала, пока не кончилось белое вино. Захар вообще у них выходил из запоя, так что домой и не собирался. Его все звали Сашей и на недоуменный вопрос моих городских друзей «почему Захар – Саша»? отвечали равнодушно:«а как еще-то , имя то одно.» Оля нервно рылась в телефонных википедиях, Леша, будучи программистом, прошаривал более продвинутые сайты- ничего. Ничего о том, что Александр это Захар. Хозяйка уложила всех, как пришлось, сама легла на пол, муж спал на кровати. – Не пугайтесь, он в полшестого просыпается. Оля с Лехой мрачно переглянулись, но пугаться не спешили. И действительно, он проснулся ровно по часам, позвал жену. Та подбежала, долго о чем-то хихикала. Сна уже не было ни у кого. На мой вопрос «Зачем звал??» И почему в полшестого?? Оля так и не смогла ответить: хихикала и точка. К семи утра хозяйка уже наварила борща и пока наши городские супруги чистили зубы и протирали тоником лицо, муж уже навернул три тарелки. Три тарелки! С утра! Не унималась Ольга. Да мой Леша, да он золото просто! Тем временем, с ранья, пришла все та же соседка, внимание, за сахаром!!!И осталась допивать недопитое. В общем, ребята спешились и рванули когти обратно в душный и загазованный Новосиб.