Читать книгу: «Ничего святого», страница 20
Вечером, придя домой, я показал Насте «Грехи наши».
Она внимательно и чрезвычайно подробно их прочитала, а потом сказала:
– Каждый день я всё больше и больше тобой восхищаюсь!
Спустя несколько дней, в субботу, мы долго гуляли по набережной Москвы-реки, и в итоге добрели до Баррикадной. Пройдя по Красной Пресне мимо зоопарка, мы вышли на Большую Грузинскую улицу.
– Сейчас я тебе кое-что покажу, – с озорной улыбкой сказала Настя.
Мы шли по улице и обсуждали грехи человека, когда посреди пространства, словно эхо далёких краёв и ушедших эпох, пред нами возник готический собор. Величественные своды красного кирпича довлели над постыдным однообразием утлой московской улицы. Собор будто бы сдёргивал пыльную будничную портьеру с действительности, представляя мир в его первозданном, праздничном воплощении. Это здание, не похожее ни на одно другое строение в нашем городе, излучало торжественную возвышенность, а его шпили, устремлённые к небосводу, словно таили в себе познания Древней мудрости.
– Пойдём, – сказала Настя.
– Это же католический храм.
– И что?
– Ну, я православный, – смутился я.
– Какая разница, Василий? – улыбнулась Она. – Суть всех великих учений мира в одном и том же, так стоит ли видеть разницу между конфессиями одной религии?
Взявшись за руки, мы взошли по ступеням к тяжёлым дубовым дверям.
Внутри пахло ладаном – не так сногсшибательно, как это бывает в православных церквях, но легко и ненавязчиво.
Пройдя прихожую, мы вошли в кафедральную часть собора.
Настя опустила руку в раковину и освятила воду Своим прикосновением. Но креститься она не стала.
– Не люблю обряды и условные знаки, – сказала Она.
Мы прошли под стенами великого чертога и сели на четвёртую скамью от алтаря в правом ряду.
Был ранний вечер, дневная месса давно закончилась, а до следующей было ещё далеко.
– Ну вот мы с Тобой и пришли в резиденцию Бога на земле, – вполголоса усмехнулся я. – Посмотри, как величествен этот храм, сколько в нём возвышенного и прекрасного. Как он гостеприимен, в то время как наши православные церкви отталкивают своей суровой неприступностью и ветхозаветным непрощением даже самого невинного невежества. Почему у нас всё всегда так угрюмо?
– Потому что у нас всё честнее, – ответила Настя. – Русские люди по природе своей неприветливы к незнакомым. У нас очень суровый климат, и это накладывает отпечаток на нравы людей. В той же Европе природа намного более вежлива.
– Но посмотри на эти своды, – как они величественны, как прекрасны. А у нас всё такое приземлённое.
– Ну, конечно, – согласилась Настя. – Когда у тебя зимой плюс десять по Цельсию, ты вполне можешь себе позволить строить возвышенные и утончённые храмы. А когда у тебя в январе минус сорок – как ты будешь отапливать такие помещения без батарей и обогревателей, без электричества и керосина?
Я ничего не ответил.
Я смотрел на статую Иисуса на кресте и думал о его подвиге.
– Какой удивительной силы духа был человек! – сказал я, разглядывая капли крови, стекающие к светлым очам Спасителя с тернового венца. – Какая выдержка, какое самообладание! Ты ведь знаешь, я не верю в Бога и антинаучный вздор, но сам факт существования Иисуса как исторической личности вполне признаю. Каким твёрдым характером должен обладать человек, чтобы пойти на такие муки ради великой цели!
– А ты думаешь, он считал себя человеком? – улыбнулась Настя.
– Хочешь сказать, он мнил себя Богом?
– Он открыл это своим апостолам.
– Иными словами, Иисус был фанатиком? – уточнил я. – То есть вся эта история – не более чем рассказ о безумце, который возомнил себя Сыном Божьим, но был настолько красноречив, что повёл за собой других людей. Боже, как же это девальвирует всё христианство!
– Христианство девальвирует твоё восприятие, – взяв меня за руку, сказала Она. – Почему ты всегда так категоричен? Верил, что он Сын Божий – значит, фанатик. Таковы были его убеждения, таково было его восприятие жизни.
– Но ведь это было неправдой!
– Почему неправдой?
– Потому что Бога не существует! – эти слова, произнесённые в Храме Божьем, эхом раскатились по его сводам и ещё долго резонировали в моих ушах.
– Бог – это тебе не помидоры. Бог как уверенность в себе, как хорошее настроение. Он есть у тех, кто в Него верит.
– Но зачем в него верить, если он есть, только когда в него веришь?
– А в Него и не надо верить. Бог не бородатый дедуля, который сидит на облаке и наблюдает, как ты себя ведёшь, – этим занимается Дед Мороз. Бог – это энергия, наполняющая мир, Сила, связывающая его воедино. Веришь ты в нечто Великое или нет, Василий?
– Я верю в Великое. Верю, что каждый должен делать что-то значительное, но это не происходит свыше – это всегда дело рук человеческих.
– И каждый раз, когда это происходит, человек проявляет своё божественное начало. Бог – это не личность, это абстракция, которой люди обозначают неизъяснимое вдохновение. И вера Иисуса в то, что Он Бог – это вера человека в то, что он каждую секунду своей жизни чувствует этот мир и делает его лучше.
– Получается, Иисус не фанатик, а человек, который просто верил? – спросил я.
– А где грань между верой и фанатизмом?
– Грань в том, что верующий не совершит ради своей веры насилия над другими – ментального и физического.
Настя улыбнулась и удовлетворённо кивнула.
Она любила эту игру в вопросы и ответы. И чем сложнее была тема, тем более Ей нравилось меня слушать.
Я продолжал смотреть на Христа и внезапно понял, что он окружён мрамором и златом: великолепие убранства храма венчало это скромное изваяние, единственное во всём соборе выполненное из дерева. И тут мне открылись могущество католичества и вместе с тем его слабость. Католицизм пленяет своим размахом, роскошью и праздничным великолепием. Но вместе с тем Иисус был простым плотником. Он никогда не носил парчи и шёлка, чего не скажешь о епископах и кардиналах. Спаситель был скромен и вёл аскетичный образ жизни, у него не было золотых украшений и даже дома собственного не было. Но большинство католиков прельщает праздничная торжественность церкви, а не идеи Христа: его учение сокрыто за завесой роскошных церемоний и лишь пытливые умы добьются истины.
– Интересно, как соотносится с идеями Христа тот факт, что священники на пожертвования прихожан покупают чаши из золота и украшают соборы, вместо того, чтобы помогать бедным, – сказал я.
– Никто не заставляет прихожан жертвовать деньги, – ответила Настя. – Это всегда происходит добровольно. Больше того, заметь: обычно сразу предупреждают, что деньги пойдут на нужды и восстановление храма. Всё справедливо.
– Ну да, церковь – самый честный способ отъёма денег у населения. И безболезненный, – согласился я. – Больше того, люди ещё и уходят отсюда счастливыми. Получается, все остаются довольны.
Мы посидели в церкви ещё немного, а затем пошли обратно: нам обоим не терпелось скорее вновь оказаться дома.
Наконец, наступил день полноценного вступительного экзамена.
Седьмое июля 2008 года я запомнил на всю жизнь как день, когда я выковал доспехи новой судьбы. Пробуждение в то утро пусть было и ранним, но нежным, и заняло больше часа. Когда мы наконец встали, я пошёл в душ, а Настя сварила мне чай, три куриных яйца и намазала бутерборды.
– Завтрак чемпионов! – сказала Она, указывая на накрытый стол.
– Совсем как у Кита Ричардса, – умилённый Её заботой, ответил я. Есть по утрам для меня было решительно невозможно, но я знал, что Она хочет сделать мне приятно, и меньше всего я хотел Её расстраивать.
– Милый, я знаю, ты терпеть не можешь есть, как проснёшься, но ведь я специально разбудила тебя сегодня пораньше, – Она поцеловала меня в шею и нежно обняла сзади.
В любой иной ситуации я отказался бы завтракать, – пусть даже мою голову положили бы на плаху, я не изменил бы своего мнения. Однако сила убеждения Насти заключалась в полном отсутствии применения силовых приёмов: Она действовала более элегантно, используя нежность и мягкость, и мне всегда хотелось сделать именно то, что Она хочет. Разумеется, это определённое управление человеком, но, если бы все женщины поступали, как Настя, в мире случалось бы намного меньше разводов.
После завтрака мы с Настей дошли пешком по улице Косыгина до Воробьёвых гор. Там перед нами открылось величественное и непреклонное главное здание МГУ.
– Волнуешься? – спросила Настя.
– Нет, – искренне ответил я и сам удивился этому обстоятельству. Казалось бы, сейчас мне предстояло сдать главный экзамен в своей жизни, вся моя дальнейшая судьба зависела от того, насколько хорошо я напишу это сочинение, – я ведь даже не удосужился подать документы куда-то ещё. Однако, стоя перед исполинским храмом науки, я не чувствовал себя дрожащим абитуриентом, пришедшим сдавать вступительные экзамены. Я стоял с любимой девушкой на Воробьёвых горах и наслаждался воплощённым чудом архитектурной мысли, Настя держала меня за руку, а все прочие житейские мелочи были не так уж важны.
– Правильно, – сказала Она. – Не волнуйся. Ты более чем готов и отлично справишься.
– Спасибо, что веришь в меня, Солнце, – с нежностью произнёс я.
– Я верю в тебя, как ни один поп не верит в своего бога, потому что ты здесь, передо мной. Настоящий. Живой. И у тебя всё получится.
Она говорила это, а я знал, что это именно так. Моё доверие к Насте не знало границ, и если бы Она сказала, что я могу летать, не удивлюсь, если бы я в тот же миг без труда поднялся в воздух, словно Чеширский кот.
– Штурмуй этот замок, мой рыцарь, – улыбнулась Она, а просверк света в Её глазах был мне благословением.
Я нежно провёл рукой по Её щеке, а затем поцеловал Её, и поцелуй этот был мне причастием.
Заглянув в зеркало ультрамариновой бесконечности, я увидел уверенно кивающее лицо человека, способного на любые подвиги, и не без удивления узнал в нём собственные черты.
Настя осталась стоять у парапета смотровой площадки, но смотрела не на столичную панораму, а на меня – я знаю, потому что чувствовал, как её лучи ложатся мне на правое плечо.
Шпиль сталинской высотки пронзал небеса, как шпага пронзает бескрайнюю плоть, и звезда здесь была очень кстати. ГЗ МГУ по форме и энергетике скорее напоминало собор, нежели учебное заведение – совершенное по своим формам и расположению оно словно Хогвартс довлело над окружающим миром, меняя его течение и вместе с ним суть причин явлений.
Но вошёл я этот храм не как верующий, но как знающий, наполненный спокойствием и гармонией. Это состояние наполняло меня энергией такой силы, что я без труда мог бы отапливать Оймякон.
Вот все расселись, нам объяснили правила игры, а затем по традиции в аудиторию внесли конверт, распечатали и достали оттуда список тем сочинения. Из предложенного я выбрал «Темы дуэли в творчестве Тургенева и Толстого».
Написав тему в черновике, я хотел было начать обдумывать план сочинения, но внезапно вспомнил, как нежно и страстно поцеловала меня на прощание Настя. Это было настолько сильно, что я всё ещё ощущал вкус её губ у себя на устах. Я произнёс её имя и все мысли покинули голову, я почувствовал сперва в передней части мозга, а затем и всем телом, как пульсирует жизнь, как тепло до краёв наполняет моё существо и выходя за его границы, расходится вокруг незримым светом.
Я не заметил, как я начал писать: мысль текла и развивалась, но я совершенно не думал о теме своего сочинения, однако когда я закончил и перечитал написанное, я удивился тому, насколько хорошо у меня получилось. Сочинение было полным, подробным, гармоничным: там, где нужно было остановиться подробно, я останавливался, где хватало двух предложений, был краток, но наиболее занимательными были мысли: я изложил всё очень просто, но вместе с тем, написано было настолько хорошо, что мне даже не верилось, что это вышло из-под моего пера. Даже почерк был мой, но всё-таки отличался. Переписав сочинение в чистовик (хотя ошибок в нём не было), я сдал свою работу и первым из абитуриентов покинул «шайбу» главного здания.
Яркое июньское солнце освещало ступени Главного здания, я вышел из университета, и свет, струившийся из меня, слился с лучами звезды: я знал, что всё написал превосходно, и не могло быть никаких сомнений в том, что экзамен я сдал на отлично.
Мне не терпелось поскорее поделиться этим с Настей.
«Как я хочу скорее Её увидеть», – подумал я и тут же заметил огненные волосы, затмевавшие солнце – Она ждала меня, и я побежал к ней, словно мы не виделись со дня крушения Атлантиды.
– Я горжусь тобой, мой рыцарь, – сказала Она.
– Но я же ещё ничего не сказал.
– Твои глаза уже всё сказали, – и вот, прямо на ступенях ГЗ Она поцеловала меня.
Семья является главной точкой опоры, силой притяжения для большинства людей. В массовом сознании вопрос выбора между семьёй и чем бы то ни было не стоит à priori. Семья на первом месте.
Семья важнее работы, важнее религии и важнее патриотизма. Общество с пониманием относится к государственным изменникам, предавшим интересы страны из-за убеждений своей семьи: один из них до сих пор лежит в склепе на Красной площади.
Но общество осуждает людей, предавших свою семью. Андрий предал отца и брата ради женщины, и нас учат, что Тарас убил его по справедливости. А Павлик Морозов – хоть и отстаивал коммунистические идеи – негодяй, ведь предал своих родных.
Мне часто приходится слышать, что семью не выбирают, но это неправда. Есть семья, которая даётся нам от рождения. Возможно, нам суждено родиться именно у этих людей, чтобы пройти через те испытания и радости, которые они нам дарят. Но, так или иначе, мы всегда делаем выбор. Мы можем остаться в этой семье либо навсегда покинуть её.
Возможно, перед тем, как мы придём в этот мир, мы решаем, кто будет нашими родителями.
Наши родители – это данность, но никто не заставляет нас продолжать общаться с ними, если мы этого не хотим.
Как часто человек ломает себя, разрушает свою личность о набившее оскомину выражение «Что поделать? Это моя семья – какая досталась!». На мой взгляд, этот подход мало чем отличается от подхода нищего, который оправдывает свой образ жизни тем обстоятельством, что родился в грязи.
Этот мир, бескрайний и удивительный, даёт нам бесконечное количество возможностей: человек может быть кем угодно, думать, что ему вздумается, совершать любые поступки.
Человек приходит в этот мир, чтобы что-то в нём сделать или найти.
Но почему-то большинство представителей рода человеческого занимаются в первую очередь тем, что с самого детства привязывают себя к неблагозвучной симфонии стереотипов, каждая нота которой заглушает сопрано свободной воли. Первой и самой крепкой веригой, в которые заковывают человека, является его семья.
Но Настя не была моим грузом: за всё время не было ни единого мига, когда бы меня тяготило Её общество, наше общение и совместная жизнь.
Каждый вечер я стремился скорее увидеть Её, провести с Ней вместе лишнюю минуту было для меня счастьем, – Она была для меня бездонным колодцем Свободы, Света и неиссякаемой Жизни.
Я хотел быть с Ней не потому что этого требовали устои общества или законы нашей страны, с формальной точки зрения, нас ничто не связывало, но тем не менее Настя была и остаётся самым важным человеком в моей жизни, а встреча с Ней – величайшим подарком судьбы.
Рядом с Ней мир как будто становился шире, и весь этот мир была Она Сама. Она не сознавала границ – в Её сознании преград не существовало, а любые трудности, казавшиеся мне неразрешимыми, разлетались вдребезги в сиянии Её лучезарных глаз. Она никогда не говорила заумными сложными фразами и не выстреливала бесконечным набором цитат мыслителей древности. В Её речах всегда открывалась обезоруживающая простота Истины, словно Она Сама сотворяла её.
В Её спокойном взгляде на мир было что-то завораживающее и грандиозное, глубокое, и вместе с тем оно было прямо здесь и сейчас. Когда Она была рядом, время имело свойство сворачиваться или растягиваться, – как если бы Она, играючи, распоряжалась им по Своему усмотрению.
Даже когда мы уже пару месяцев жили вместе, я иногда ловил себя на стремлении прикоснуться к Ней, чтобы удостовериться, что Её кожа состоит из той же материи, что и моя. Воздух, которым Она дышала, был иным воздухом, эфиром, вместе с которым в Её лёгкие проникала вся мудрость и энергия Вселенной. Это было нечто, превосходящее само Бытие, непознанное и необъяснимое, но вместе с тем столь же ясное, как солнечный свет.
Я не ошибся: экзамен я действительно сдал на «пять». У меня была ошибка в переписывании с черновика на чистовик (я пропустил строчку, что привело к логической дыре в повествовании), но апелляцию подавать я так и не стал.
Через неделю состоялся экзамен по английскому языку, который – спасибо занятиям – я сдал идеально.
И вот, в конце июля состоялся день оглашения результатов.
Мы с Настей надели рваные синие джинсы, кеды, чёрные футболки с богомерзкими надписями и, взявшись за руки, вышли из дома. Пройдя через Нескучный сад, мы вышли на набережную и не спеша тёплым июльским утром дошли по ней любимым маршрутом до Каменного моста. Перейдя через реку, мы поднялись к дому Пашкова и мимо Библиотеки направились к Храму знаний по Моховой улице.
Я вёл Её на журфак, словно к себе домой. Она была рядом, и я ни секунды не сомневался в том, что это место – мой дом, я ощущал его своим домом, самым близким и знакомым мне местом на земле.
Взявшись с Ней за руки, мы поднимались по мраморным ступеням к портрету Михаила Васильевича, словно восходили к вратам Петра. В 232-й аудитории (бывшей Коммунистической) уже собралась известного рода толпа абитуриентов. Почти все они были в компании родителей или бабушек. Я был едва ли не единственным, кто пришёл сюда с девушкой: в конце концов, каждый приводил самых близких.
Началось оглашение результатов. Отдельным списком оглашались имена студентов Международного отделения.
– Агафонов Андраник Сергеевич… Агафонов Артур Сергеевич… Бирюков Алексей Валерьевич… – зачитывала декан факультета. Она не спеша продвигалась по алфавиту, я смотрел в зал и по радостной реакции людей узнавал своих однокурсников. – … Калашников Глеб Георгиевич… Кузнецов Иван Андреевич… Николайчук Александр Николаевич… Оганесян Игорь Каренович… Петухов Ян Алексеевич… – Я видел, как какой-то парень обнимается со своей мамой, по необъяснимой причине это выглядело так трогательно и умилительно. А декан продолжала и уже вплотную приблизилась к букве «С»: – …Семенков Олег Олегович, Скуратов Василий Андреевич… Смолин Фёдор Алексеевич…
– Вот ты и стал студентом МГУ, – сказала Настя. В Её глазах сверкало счастье всеми оттенками синего цвета, нырнув в него, я и не заметил, что целую Её на глазах у всей аудитории.
На следующий день мне позвонил Илюха.
– Бармалей, здорова! – сказал он беспечным тоном. – Слушай, тут такое дело. Приходи завтра в 10 в Тверской суд.
– Хорошо, – несколько сконфуженно ответил я. – А что случилось?
– Да всё нормально, завтра я там устрою бесстрашный суд, – произнёс мой друг. – Но не буду портить тебе сюрприз: сам всё увидишь.
– Я приду, – пообещал я.
– Ладно, мне пора.
Илюха повесил трубку.
Я почувствовал, как внутри у меня что-то неприятно сжалось.
Мы с Илюхой не общались нормально с дня моего рождения.
Мы с ним несколько раз созванивались, чтобы обсудить полученные травмы, но с тех пор я ни разу его не видел. Во многом, хоть я себе в этом и не признавался, я не общался с ним из-за Насти. Илюха был мой друг, а Настя была моя девушка. Я понимал: что бы там ни было, это осталось в прошлом… и всё-таки мы с Илюхой не общались уже больше трёх месяцев. Я говорил ему, что ушёл из дома и переехал, но в подробности не вдавался, а Илюха не спрашивал.
Но вдруг, внезапно, он просил меня прийти в суд.
Конечно же, я не мог отказаться. Я рассказал Насте о звонке, и меня очень озадачила её задумчивая реакция, однако я не придал ей должного значения.
На следующий день мы вместе с Настей отправились в Тверской районный суд на Цветном бульваре. По дороге я представлял себе помпезное здание, впечатляющее своей значительностью, да и как может быть иначе, если здесь вершатся судьбы людей? Но вместо этого я обнаружил обыкновенное трёхэтажное здание из красного кирпича, похожее на школу старого формата или районную зубную поликлинику. Оно не поражало воображение и удивляло лишь степенью своей обыденности.
В 9:50 объявили, что через десять минут в зале заседаний состоится слушание по делу Ильи Курбского. От этих слов у меня внутри пробежал холодок. Мы вошли в зал. За исключением нас, там были несколько студентов, вернее всего, юридического вуза, и пара пенсионеров, которые, вероятно, проводили свой досуг, наблюдая за отправлением правосудия.
Через несколько минут в зал вошёл мужчина в синей прокурорской форме с подполковничьими погонами и Илюха – в сопровождении судебных приставов. Прокурор сел за один стол, Илюха – за другой.
Ещё через минуту в зал вошла судья, женщина лет пятидесяти, внешностью и мимикой очень напоминавшая директора моей школы.
– Всем встать, суд идёт! – молодцевато воскликнул судебный пристав.
Судья проследовала за своё место, довлевшее над всем остальным залом, как кафедра в кабинете биологии.
– Сегодня слушается дело Курбского Ильи Андреевича, гражданина Российской Федерации, 3 сентября 1989 года рождения, – объявила судья.
«Интересно, – подумал я. – Я ведь никогда не знал илюхино отчество, а оно такое же, как у меня».
– …По статье 228 Уголовного Кодекса Российской Федерации: незаконное приобретение, хранение… – продолжала судья, – …подсудимый, вам инкриминируется нарушение пункта третьего настоящей статьи, а именно производство, хранение и распространение…
Какая нелепость, – размышлял я, пока судья зачитывала ужасно длинное, неестественно канцелярское и бессмысленное обвинение. – Какой бред: осуждать человека за продажу марихуаны! Да это же просто-напросто травка!
– Подсудимый, у вас есть право на адвоката, – судья обратилась к моему другу. – Вы собираетесь им воспользоваться?
– Благодарю, я буду защищать себя сам, – ответил Илья.
– У обвинения есть возражения?
– Нет, ваша честь, – с серьёзным видом сказал прокурор.
– Объявляю слушание по делу открытым, – будничным голосом сказала судья.
В её словах не было никакого личного отношения, никаких эмоций, лишь тусклая формализованность заученных оборотов. Ей предстояло решать судьбу прекрасного человека, но он был для неё лишь номером папки, в которой нужно было сделать пару пометок, прежде чем передать в архив или в другое ведомство.
– Подсудимый, вы признаёте себя виновным в совершении преступления? – обратилась судья.
– Я признаю, что выращивал марихуану и продавал её, – ответил Илюха.
– То есть вы признаёте свою вину?
– Нет, поскольку я не считаю себя виноватым, – сказал Илья.
– Вы отказываетесь признавать совершённые преступления? – спросила судья.
– Я отказываюсь признавать совершённое преступлением.
– Подсудимый, давайте оставим софистику и рассмотрим факты, – несколько устало произнесла судья. – В ходе следствия вы признались в факте совершения преступлений, сделали чистосердечное признание и во всём сознались.
– Я выращивал марихуану у себя дома, а затем продавал её, – сказал Илюха. – Именно это моё заявление.
– Ну тогда хватит играть словами и просто скажите, что признаёте свою вину, – попросила судья.
– Почему? – спросил Илюха.
– Что почему?
– Почему я должен признать свою вину? Почему вы меня пытаетесь заставить говорить то, что я не хочу?
– Слушайте, подсудимый, – в голосе судьи появился налёт раздражения, какое обычно бывает у людей, безуспешно объясняющих детям безусловные истины, – я же пытаюсь вам помочь. Вы признались в преступлении, пошли на сделку со следствием, дали показания – это всё смягчающие обстоятельства. Они помогут вам при вынесении приговора.
– И за это вы хотите, чтобы я сказал то, с чем в корне не согласен?
– Да с чем не согласен?! С чем?
– Я не считаю, что совершил преступление, – медленно, с расстановкой произнёс Илюха.
– Так, подсудимый, – строго сказала судья. – Давайте не будем ходить по кругу. Вы признались в том, что занимались выращиванием марихуаны. Марихуана является наркотиком. Вы признались, что занимались продажей марихуаны, то есть продавали наркотики. В России это является преступлением. Давайте не будем тратить время на бессмысленные разговоры.
– Почему же бессмысленные? – развёл руками Илюха. – Это очень важная тема. И я хочу уделить ей время.
– Подсудимый, у вас очень простое и короткое дело. Давайте не будем затягивать процесс.
– Вам что, времени жалко?
– У меня сегодня ещё четыре слушания, – выдохнула судья. – И там всё намного сложнее и неоднозначнее. Пожалуйста, давайте сегодня со всем разберёмся как можно быстрее.
– Вы будете тратить время на обсуждение бытовых споров, а на фундаментальные вещи у вас времени нет? – фыркнул Илья.
– Подсудимый, я последний раз спрашиваю. Вы признаёте себя виновным в совершении инкриминируемого вам преступления?
– Нет, не признаю.
Судья сделала глубокий вдох. Затем выдохнула и произнесла:
– Слово предоставляется обвинению.
Прокурор встал с места, открыл папку и с пономарской страстью зачитал все детали дела. По его словам, Илюху поймали на контрольной закупке две недели назад: он продал пятнадцать грамм марихуаны, и его взяли с поличным. У следствия имелись свидетельские показания, видеозаписи, вещественные доказательства и чистосердечное признание, подписанное Илюхой. Все они были предоставлены суду.
Когда прокурор закончил, судья обратилась к Илье:
– У защиты есть возражения к обвинению?
– Нет возражений, – ответил мой друг.
– Слово предоставляется защите.
– Как я сказал изначально, я действительно совершил все действия, которые мне инкриминирует следствие, – произнёс Илья. – Однако я отказываюсь называть себя преступником и настаиваю на том, что в совершённых мной действиях не было преступления. Я выступаю за легализацию продажи наркотиков совершеннолетним.
– Что? – удивилась судья.
– Я выступаю за легализацию продажи наркотиков совершеннолетним, – спокойно повторил Илья. – Я исхожу из убеждения, что каждый живой человек способен мыслить. А если он способен мыслить, он может принимать решения.
– Не все решения можно принимать самостоятельно! – отрезала судья. Она не должна была этого говорить, но Илюха вывел её из равновесия.
– Решения только тогда являются настоящими решениями, когда человек принимает их самостоятельно – без оглядки на мнение окружающих. Я убеждён, что человек, принимающий решения, обязан нести за них полную ответственность. Если человек принимает ответственность за свои действия и поступает сообразно своим суждениям, он принимает ответственность за свою жизнь. Эта жизнь принадлежит человеку, и только он один вправе распоряжаться ей по собственному разумению.
– Однако он может навредить своей жизни, он может искалечить и загубить её.
– Да, разумеется, – согласился Илья.
– И наша задача – не позволить человеку это сделать.
– С какой стати? – поинтересовался Илья. – Какое вы имеете право распоряжаться чужими жизнями? Человек может делать со своим телом и со своей жизнью всё, что ему заблагорассудится. Вы же не станете запрещать ему покончить с собой, если он осознает, что не предназначен для этого мира.
Глаза судьи были готовы лопнуть от напряжения, в которое ввело их состояние крайнего изумления.
– Вы пропагандируете ещё и суицид? – сквозь зубы процедила она.
– Я пропагандирую свободу, – ответил Илья. – Я считаю, что каждый человек имеет право самостоятельно решать, что он будет делать со своей жизнью. Если вы, представители власти, заявляете, что мы живём в демократическом, свободном государстве, не смейте запрещать людям делать с собой то, что они хотят. Если вы не признаёте за человеком права решать, что он сделает со своей жизнью, почему вы даёте ему право голосовать на президентских, парламентских и муниципальных выборах? Почему, если вы не признаёте за людьми права распоряжаться собственной жизнью, вы даёте им право решать судьбу целого государства?
– Вы призываете изменить конституционный строй? – сухо произнесла судья. – Вы отдаёте себе отчёт в том, что подобные высказывания подпадают под статью 282 УК РФ?
– Вы не слышите меня, – покачал головой Илья. – Нет, ещё хуже: вы не хотите слышать меня. Вам настолько претит моя позиция, что вы скорее готовы принять полное лишение людей всех их свобод, нежели сделать шаг к цивилизованному обществу. Я говорю о легализации продажи наркотиков для совершеннолетних, как о шаге к этому обществу. Когда человек сможет принять ответственность за свои действия, когда человек сможет принять ответственность за свою жизнь, тогда ему не нужно будет что-либо ограничивать.
– Интересные мысли, – сухо ответила судья. – Но сейчас люди не готовы принять ответственность за свою жизнь. Они не готовы распоряжаться ей и принимать решения самостоятельно. Поэтому в нашей стране продажа наркотиков запрещена. И вас судят именно за то, что вы нарушили этот закон.
– А вы не думали, что бессмысленные законы следует отменить?
– Законы принимают и отменяют в Государственной Думе и Совете Федерации. Судьи лишь отправляют правосудие в соответствии с действующим законодательством, согласно которому вы совершили преступление. – судья устремила на Илью суровый зрак и произнесла: – Вам есть что добавить по сути дела?
– Нет.
– У обвинения есть замечания?
– Нет, ваша честь.
– Переходим к судебным прениям, – констатировала судья. – Пожалуйста, обвинение.
– Ваша честь, в виду наличия вещественных доказательств, свидетельских показаний и чистосердечного признания подсудимого прошу признать его виновным в совершении пункта 3 статьи 228 УК РФ и приговорить его к лишению свободы в колонии общего режима на десять лет и штрафу в 150 тысяч рублей.
– Защита, – в пространство произнесла судья.
– В виду отсутствия состава преступления, несостоятельности обвинения и противоречия настоящего процесса здравому смыслу требую закрыть дело и немедленно освободить меня из-под стражи, – улыбнулся Илюха.
– Подсудимому предоставляется последнее слово.
– Меня судят за совершение преступления, – спокойно сказал Илья. – Меня судят за то, что я нарушил закон. Но что есть закон и что есть преступление? Законы появились для того, чтобы облегчить людям жизнь и определить границы их взаимодействия. Простейшие законы: «не убий», «не укради» и им подобные сводились к тому, чтобы люди не мешали друг другу жить и не вершили насилия над окружающими. Таковы были первобытные законы старинных племён, суть этих законов воплотилась в Правде Ярослава Мудрого.
