Читать книгу: «Где обычно», страница 4

Пельмени

Почему пельмени – идеальная закуска? Потому что наливаешь ты в рюмочку холодненькой, накалываешь на вилку маленький пельмешек, в сметане его так выпачкаешь изрядно, выдохнешь, паузу секундную выдержишь, опрокинешь рюмку и, пока бежит обжигающая прохлада по организму, ты пельмень уже жевать начинаешь. Второй добавишь и можно следующий глоток наливать. Пока Лера расставляла по столу тарелки и розетки со сметаной, Ильич решил напомнить о своём чёрном поясе или просто ему была в диковину официантка, с которой можно поговорить.

– Лера, а уксус вы к пельменям подаёте?

– Начальство запрещает.

– В смысле? А если я, предположим, без уксуса не ем?

– Тогда велено возвращать их на кухню, потому что это не те пельмени, которые Вы ели в общаге, а лучше маминых. Хозяин так и говорит: «Не позволяйте людям портить продукт уксусом, кетчупом или майонезом, лучше пусть вообще не едят. Зря мы тут что ли вот это вот всё?»

– Вы понимаете, на какой уровень сейчас задвинули планку? Без шеста не перепрыгнуть.

– С шестом тоже. Вы будете говорить, пока они остынут или всё-таки попробуете, а то у вас ещё не налито даже.

– Никуда не уходите, – со зловещей интонацией произнёс Ильич, – сейчас я их попробую, и Вы всё про свои пельмени узнаете, и начальству передадите.

Пока он переводил водку в состояние боевой готовности, девушка с абсолютно серьёзным видом достала блокнот и сделала вид, что собирается записывать. Накатив свою рюмашку, Владимир Алексеевич точным движением вогнал вилку в ближайший пельмень, макнул его в сметану, отправил в рот, сделал пару жевательных движений и настороженность на его лице резко сменилась выражением блаженства. Он закрыл глаза и, продолжая жевать, замычал. Мычание перешло в мурлыкание, после чего, не открывая глаз, наш уважаемый эксперт резюмировал:

– Пишите: Я хочу жениться на вашей поварихе.

– Э, Ильич, ты ж женатый.

– И что? Это не мешает мне хотеть. Я сейчас действительно съел лучший пельмень за последние года три, как минимум, – он решительно поднялся, схватил графин и разлил водку, – хочу выпить за повара, Вы пишете, Лера? Я в восторге, восклицательный знак. Буду приходить как можно чаще, точка. Послезавтра приведу трёх человек, опять восклицательный знак, – порядок действий с рюмкой и пельменем повторился, он снова закрыл глаза и опустился на стул.

– К нам недавно зашла компания – две пары, взрослые уже люди, и я предложила им пельменей.

– Ага! Значит, я тут единственный, кому их не предлагают! – Вскричал Ильич, – скрывают, практически! Прячут, давайте жалобную книгу.

– Они ответили, что только что вышли из хинкальной, – не моргнув глазом, продолжила Лера, – и какие, типа, уже могут быть пельмени. А вон там в углу как раз сидел хозяин. Он встаёт, подходит к ним и говорит: «Сейчас вам принесут одну на всех тарелку пельменей, вы просто попробуете, если вам не понравится – это за счёт заведения, если понравится – оплатите». Так они оплатили эту порцию и заказали ещё по одной каждому.

– Верю. Охотно верю.

– Я уже могу уходить?

– Вам не нравится наше общество?

– Не то, чтобы, но молодые люди за третьим столиком уже ревнуют.

– Эххх, надеемся, что Вы ещё вернётесь.

– Как минимум, за посудой.

И снова тот же бантик. Умяв по полтарелки пельменей, мы ощутили переход на следующий уровень – когда уже настолько хорошо, что лучше и не нужно. Ильич высказал мнение о божественном происхождении пельменей. Я склонялся к земной версии, мотивируя это тем, что, хоть всегда и считал его хорошим парнем, но не до такой степени, чтобы дерзать жениться на богине. После чего неосторожно заметил, что вообще стою на материалистических позициях даже в отношении таких значимых для человечества вещей, как водка и пельмени. А раз уж и они – результат деятельности человека, а не каких-то высших сил, то и вера в бога, а также все эти религиозные учения совершенно несостоятельны.

– Сам ты несостоятельный, – отреагировал вдруг Саня, – чему, по-твоему, учил Христос?

– Сань, у меня курс научного атеизма плавно перешёл в историю религии, время было такое. И, что, сука, характерно, преподавал тот же самый человек. Поэтому я помню, что он занимался ревизией тогдашних еврейских верований, за что его и сдали римлянам, а вся эта езда на ослицах была имиджевым решением, чтобы поддержали бедняки, которых везде больше.

– Вот не зря Ильич говорит, что ты балбес и за что мы только тебя терпим? Ильич, за что мы его терпим?

– Он нас сюда привёл.

– Аргумент. Смотри, в общем: если даже ты считаешь, что произошёл от обезьяны, Бог тебе судья. Хотя нет. В твоём случае – обезьяна. Но даже при этом ты мог бы разобраться, о чём написано в самой известной Книге. Хотя бы для общего развития. И, когда я говорю про самую известную книгу, я это не про сборник анекдотов, который ты в поезде нашёл. Так вот, если ты всё же почитаешь, то, на чём основана вся наша цивилизация, то, наверное, поймёшь, что Иисус учил человечности. Прикинь, тогда это тоже было актуально. Люди за две тысячи лет не сильно изменились. Ну слетали в космос. Ну придумали мобилу. А во всём остальном от древних евреев особо не отличаемся. Так же хочется пожрать, чужую бабу и спереть, что плохо лежит. И тогда хотелось. Моисей просто перечислил десять заповедей, типа уголовный кодекс, народ решил, что фиг с ним, пропетляем, то есть нужно грешить так, чтобы никто не видел. Как с любым запретом – если чего-то нельзя – надо как-то это обойти. А Иисус сказал: «Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой». Понимаешь? Не «Нельзя делать человеку плохо», а «Делай так, как хотел бы, чтобы он сделал тебе». Всё. Можно даже без Заповедей и без «Морального кодекса строителя коммунизма». Ты сам – мерило отношений.

– Другими словами, он учил не быть мудаком, – уточнил Ильич.

– Можно и так сказать, если совсем коротко и для балбеса. А как Он мог учить толпу неграмотных людей? Только творя чудеса. Но, если вспомнить всё, что Он творил, мы увидим, что это всегда было добро. Понимаешь? Он нёс в мир добро, а не ревизию религии. И смысл фразы «Принял Он смерть за грехи наши», имеет несколько иной смысл – мы убили Его тогда и продолжаем убивать все и постоянно, потому что Он учил, что нужно быть людьми, но нужно это оказалось только Ему. И после этого обвиняем Бога в войнах, болезнях и прочей херне. Да после того, что мы сделали с Его Сыном, нас вообще нужно было стереть, как неудачный эксперимент.

– Ну вот, ты правда веришь, что есть какой-то бородатый дедушка на облаке, который создал небо и землю, а потом пришёл к чужой невесте и заделал ей сына непорочным образом?

– Во что я верю, тебе сразу не объяснить, потому что ты балбес. Чтобы было понятнее, как околонаучному атеисту, Сын человеческий – один из нас, но Он обрёл дар донести до человечества простую истину, как, вот, ёмко выразил Ильич, что нужно не быть мудаками. Тебе, конечно, будет удобнее считать, что всё, что связано с Его обожествлением – маркетинговые находки тех, кто разделял Его учение и хотел распространить по миру. Кстати, даже при таком подходе, никто не сможет сказать, что не сработало. В конце концов, как существование Бога, так и Его отсутствие недоказуемо. Поэтому, я верю, что Он есть, а ты веришь, что Его нет. Если тебе будет проще умирать, сознавая, что после смерти ничего нет, тебе воздастся по вере твоей. Это твой выбор, единственное, о чём хотелось бы попросить – не будь мудаком, потому что вокруг тебя есть люди, и они не виноваты в том, что твоя мама не стала прерывать беременность. То есть им теперь приходится терпеть твоё пребывание на земле, вместо того чтобы нарушить Заповедь «Не убий».

– Я тоже тебя люблю.

– Я вам сейчас скажу одну вещь, и, если я неправ, пусть старшие товарищи меня исправят. Так вот, теологические споры имеют смысл только между представителями одной конфессии, потому что люди с разной верой никогда не договорятся. И всё из-за того, что отсутствует доказательная база. Но мне лично Санина позиция ближе. Давайте выпьем за любовь к ближнему, в смысле – за то, чтобы мы не ссорились.

Конечно же мы это предложение поддержали и, как только пустые рюмки опустились на стол, раздался металлический звон. Мы повернулись к источнику звука и увидели Галю, которая, хаотично меняя направление, наматывала круги по вольеру. Замерев на пару секунд где-нибудь под потолком, спрыгивала на пол и снова бросалась на решётку ограждения, чтобы, оттолкнувшись от неё, перескочить на закреплённую в глубине ветку дерева, юркнуть в дупло своего домика, вылетев оттуда, отхлебнуть, повиснув вниз головой, воды из поилки и снова сделать несколько кругов по маршруту пол-потолок. Ильич подошёл к вольеру.