Читать книгу: «Солнце за облаками», страница 5

Администратор Александр в гостинице передал мне, что директор возвращается из поездки и будет ждать меня 9 декабря в 5 часов вечера.

Все мои надежды рушились одна за одной. Из дома никаких ни вестей, ни вопросов. Здесь полная неопределенность, да еще и тот долг, о котором я подписала уже несколько расписок. «Что же будет?» – спрашивала я сама себя. Однако единственным путем спасения я видела разговор с этим Аркадием Николаевичем. Тогда мне думалось, что только он пытается войти в мое положение и оказать хоть какую-то помощь. А в действительности узел проблем связывался все туже и туже.

Я пришла в назначенное время. Директор сидел за столом, перед ним бутылка, как я поняла, виски, фрукты и сыр на тарелочке. Он заулыбался мне, а я подумала, что у него хорошее настроение, а от этого, возможно, и в моих делах что-то сдвинется к лучшему. Он налил себе виски в стакан, выпил и запил водой. Я рассказала о своем визите в ателье. И тут совершенно неожиданно для меня он как будто переменился, стал говорить своим грозным громовым голосом:

– Ха! Что же ты собираешься делать, а?! Я как могу тебе пытаюсь помочь, а ты что, м?

Я испугалась от этой перемены обращения, от его стреляющих страшных взоров, от его голоса, но еще больше от того, что и в самом деле не знала, что делать. Так я стояла перед ним, как голая, беззащитная, опустив голову и глядя в пол.

Он продолжал:

– Видишь, я все, что мог, для тебя сделал. Когда придут твои деньги, а? Что молчишь, как в рот воды набрала? Никакие деньги тебе не переведут, вот что! Ты меня дурачила, я это давно понял. Пользуешься моей добротой!

Тут он встал и подошел ко мне совсем вплотную, тяжело дыша. Я слышала его глубокое дыхание и запах алкоголя. Он обошел меня кругом, даже не один раз, я не считала, стояла как вкопанная, слова не могла сказать. Я думала: а ведь он прав. Я поступаю плохо, я действительно его обманула, никакие деньги мне не идут, сама я во всем виновата, а он посторонний человек, а пытается мне помочь. Но среди этого чувства вины я ощущала его взгляд так, словно он раздевал меня глазами. Тут мне уже это стало совсем неприятно.

– Я не знаю, как мне быть. Я, наверное, виновата перед вами, но надеюсь на понимание и помощь, у вас ведь такой авторитет в городе, – сказала я медленно и очень робко, я боялась его.

Он снова как будто переменился, стал выглядеть спокойнее и сказал:

– Давай сюда свой паспорт, чтобы не сбежала и не уехала. Даю тебе еще семь, нет, даже десять дней на тех же условиях. Садись, пиши расписку. Через десять дней, это значит девятнадцатого, придешь ко мне так же, в пять вечера. Тогда все и решим. Да смотри, не выкинь какого-нибудь фортеля за эти дни, ха-ха! Все решим по-хорошему.

Я села за стол и под его диктовку сама полностью написала расписку с новой суммой долга, передала ему свой паспорт. Все это он положил в верхний ящик своего рабочего стола.

Выйдя из кабинета, у меня часа два в голове крутилась только одна фраза: вот тебе, девушка, и Юрьев день! Да, наступил день оплаты долга, а платить-то и нечем. У меня не осталось на руках даже паспорта: не могу теперь никуда уехать, не могу на нормальную работу устроиться, расписки о долге, как камень на шее. Стала я какой-то крепостной, даже рабыней. А что сможет сделать хозяин с рабыней? Об этом мне даже думать было страшно и неприятно.

Провела я эти дни так, как тебе сказать, как человек перед судом, когда он знает, что виновен, что приговор его будет о наказании, и что наказание будет суровым. Не знала я тогда только того, какой приговор может быть вынесен по закону этого Аркадия Николаевича. Пробовала еще обращаться за работой в какое-то кафе в городе, объявления дала о репетиторстве, снова ходила в пекарню, где Михаил меня даже не узнал и посмотрел, словно на давно приснившийся сон. Никой новой работы. Да если честно, у меня не было достаточного рвения, упадок сил не способствует поискам работы. Единственное, чем я занималась с удовольствием, чувствуя короткие отдушины, – это репетиторство с Никиткой и Ксюшкой.

Арина остановила рассказ, попила воды, вздохнула несколько раз. Потом продолжила:

– Я очень хочу, чтобы ты выслушал меня. Тебе может быть неприятно и мерзко, но другого варианта у меня нет. Я хочу попросить тебя о помощи.

И вот 19 декабря я пришла к нему в кабинет. Он опять так же сидел за столом и пил виски. Судя по остатку в бутылке, выпил уже почти всю. Лицо у него было раскрасневшееся, очень довольное. Он показал мне рукой, чтобы я села в кресло для посетителей. Потом спросил:

– Нашла работу?

– Нет. Я все обошла, что знала, где думала найти подработку. Вот занимаюсь репетиторством, но денег мало, могу отдать только вот это, – сказала я и достала все деньги, какие могла собрать к тому дню.

Он глянул в полглаза, ухмыльнулся и сказал:

– Этого и кошке на молоко не хватит.

Сидит, улыбается, весь такой довольный. А мне, наоборот, от этого его довольства не по себе, я-то понимаю, что он рабовладелец, оттого и улыбается, у него нет такого камня с долгами на шее, как у меня.

– Что предлагаешь? – спросил он.

– Я буду продолжать искать работу, попробую давать больше уроков, найти больше учеников на репетиторство.

– И только? Хм, мало, подружка, мало! – отвечал он. – Так ты до пенсии копить будешь, а там уж, ха-ха, мне тебя и не нужно станет, старуха ты будешь, ха-ха, вот что!

– Как же мне быть?

Он рукой достал из своего рабочего стола мои расписки и сказал:

– Знаешь, на сколько ты тут понаписала уже? – стал считать и объявил. – Тут на восемь тысяч долларов, и это без процентов. А процентики-то капают, капают, капают каждый день, – он говорил каким-то слащавым голосом, поднялся со своего места, перешел и сел напротив меня. – А их нужно гасить, ой гасить, голубушка. А чем? Что у тебя есть?

– Почему так много? Мне казалось, что сумма меньше.

– Вот расписки, посчитать легко.

– Я вам уже показала все деньги, какие у меня есть, – сказала я, а сама и гадаю, откуда такая сумма.

– Не-ет, не про деньги я. У тебя еще кое-что есть, что может гасить проценты. И это принадлежит тебе. Да, только тебе. Но нужно поделиться, со мной поделиться. И я тогда бег твоих процентов приостановлю.

– Не понимаю, о чем вы, – сказала я.

– А ты подумай хорошенько.

Он встал и обошел меня вокруг, достал из шкафчика стеклянный стакан, налил в него виски, подал мне и сказал:

– На, выпей, может, тогда придумаешь.

– Спасибо, я не хочу. Я не понимаю, о чем вы говорите, извините.

Он снова сел на кресло напротив меня и заговорил:

– Смотрю я вот на тебя, симпатичная ты, волосы у тебя такие приятные, глаза. Про фигуру уж и говорить не стоит: прямо ух! Вот твое достояние, личное достояние. Поделись им, дева, вот и простятся тебе проценты по долгу твоему, – сказал он на манер попа.

– Как это поделиться? Не понимаю.

– Что ты все заладила «не понимаю» да «не понимаю». Чего же тут непонятного? Поласкай меня, подари мне приятности тела твоего. Ты меня поласкаешь, я тебя поласкаю… Это так просто.

Тут меня как громом ударило. Вот, думаю, чего он захотел, к чему он ведет весь этот разговор. Он мой рабовладелец, он просит (хорошо еще не требует) услуг рабыни. Нет, я не могу. Почему со мной так? Как я попала сюда? Где мой дом? Где моя защита, подмога? Куда я падаю? Нет! Нет! Я уйду, я найду… Вдруг от внезапного гнева во мне все опустилось: а что я найду, что сделаю? И сначала выпрямившись сразу после его слов, я тут вся сжалась в этом кресле и сижу.

– Нет, это невозможно, – сказала я тихо.

Тогда он поднялся надо мной и заговорил тем самым голосом, который меня так пугал:

– Ой какая честная! Молодец! Что же мне-то делать? Ах, ну да. Мне придется искать защиты у закона: передать эти твои расписки в полицию. Но и это не все. Мне придется, да, именно придется, я вынужден это сделать. И добавить им, как ты меня обманывала все эти месяцы, кормила обещаниями, а я верил, помогал. Ты обманывала меня с каким-то денежным переводом, который тебе идет, – я поняла, что на самом деле обманывала с переводом денег, никакого перевода и не было. – Обманывала, что работу найдешь, вернешь все. Обманывала, что ты из Санкт-Петербурга, а на самом деле совсем из другого города, а!? Может, у тебя был заранее разработал план, чтобы меня обмануть? Обман! Обман! Но закон защитит меня. Ты неместная, посадят для начала в изолятор. Потом осудят. Знаешь, как в законе указано твое преступление – мошенничество, да-да, путем обмана и злоупотребления доверием ты похитила у меня деньги. За это тебе дадут года два минимум. А там, в изоляторе, в колонии тебя уж будут ласкать другие люди: тетки с гнойниками на коже, с грязью под ногтями – это сокамерницы твои, толстушки такие, это надзиратели, и еще пуще – надзирательницы. Они, в отличие от меня, спрашивать тебя не будут. Там хоть кричи, хоть не кричи – все едино. Выбирай! Выбирай: виски и я или они…

Он сел напротив меня и стал смотреть прямо на меня взглядом спокойного зверя, который получил свою добычу в лапы, остается только разделать ее. Я сидела неподвижно, не зная ни того, что мне делать, ни что говорить. Это казалось мне тупиком.

Потом он протянул мне стакан с виски. Я отказалась его пить. Он поднес стакан к моим губам, тогда я подчинилась, думала, что это придаст мне храбрости, потому что сбежать из этой клетки было невозможно. Он стал гладить меня по волосам, дал мне еще виски, я выпила. Его руки с моей головы опустились на шею. Через несколько минут – я не считала время – он получил то, чего добивался.

После этого я вышла из кабинета и, не помня себя, на ватных ногах вернулась к себе в номер, где тщательно вымылась и легла спать. Почему-то мгновенно уснув, я проспала до полудня следующего дня.

Арина поглядела на Родиона. Он сидел с закрытыми глазами, по его виду нельзя было сказать ничего определенного. Тогда он продолжила:

– Это еще не все. Этот Аркадий Николаевич настоял, чтобы мы встречались по его желанию. Это… происходило один-два раза в неделю, хотя я опасалась, что он будет требовать чаще. Через администратора Александра он передавал, когда идти к нему или, позднее, когда он придет в мой номер.

Хотелось ли мне покончить с собой после всего этого? Тебе, вот именно тебе, я врать не буду: да, хотелось. Для меня все эти события – такое падение, ты даже не представляешь. Я стала падшей женщиной! Я?! Как я могла дойти до этого, пасть на самое дно? Никакого просвета. Знаешь, что меня держало? Это мои занятия с ребятами. Они держали меня. Я занималась с ними, умилялась детским проказам и шалостям, искренности, невинности. Стала чувствовать, что тоже хочу стать матерью. Мне захотелось тоже иметь детей, таких же или других, но своих. Для этого нужно главное: держаться и жить! Жить! Я очень хочу жить! Я очень хочу счастья! А еще… Еще я ждала, что тучи сгонит какой-нибудь приятный, добрый ветер, произойдет чудо, и из-за туч станет светить мне мое солнце. Ведь если я упала на дно, падать дальше некуда, нужно думать, как выкарабкиваться из ямы. А чтобы выкарабкиваться, нужно жить! Поэтому я живу.

В конце декабря он объявил, что мой долг не увеличивается, проценты он приостановил, да еще добавил при этом: «Я ведь честный человек». С января он договорился, или что-то, я точно не знаю, что я буду жить тут, вот в этой комнате. Мне уже тогда хватало на питание за счет репетиторства, за жилье я ничего не плачу. И да, в январе он сказал, что мой долг с процентами составляет восемь тысяч долларов.

Но, к сожалению, это еще не вся правда. Не все еще, послушай.

За день-два до того, как мы встретились с тобой во второй раз, он позвал меня в кабинет и сказал так:

– Мне стали докучать встречи с тобой. Но тебе повезло. У тебя появился спонсор.

В то время я уже не ждала от него ничего хорошего, поэтому эти слова для меня стали поводом насторожиться, что-то плохое он для меня подготовил.

Он продолжил:

– Я не буду с тобой больше встречаться, тебе повезло! Ха-ха! Платить за тебя проценты, ну и встречаться вместо меня будет администратор гостиницы Александр. С сегодняшнего дня. А если не хочешь этого, сейчас же закрой долг. Нет? Не можешь, тогда иди к нему и договаривайся о встречах. Иди, мне нужно работать.

Мне подумалось, что еще не до окончательного дна я пала, есть еще что-то и ниже. Деваться мне было некуда. Пришлось встречаться с этим наглецом администратором. Заколка, которую ты заметил на полу, эта его заколка, администратора. Знаешь, я боялась и боюсь, что он увидит нас вдвоем. Поэтому просила тебя всегда гулять за городом, подальше от опасности. Этого Александра я тоже боюсь. Но не так, как директора гостиницы, а по-другому. Он наглый, циничный, развязный – бандит какой-то, в гостиницу к нему ходят тоже такие типы, иначе как бандитами и не назовешь. К тому же, мне кажется, он употребляет наркотики, потому что бывает как пьяный, а запаха от него нет, да и, извини, на венах точечки от уколов.

А когда я встретила тебя, поняла, что для меня забрезжил слабый свет надежды. Я молчала до сегодняшнего дня, потому что боялась рассказать тебе правду, боялась, что ты, моя надежда, оставишь меня, уйдешь, станешь презирать. А я очень ценю тебя, очень. Даже если ты прямо сейчас встанешь и уйдешь – ты можешь так поступить, – я буду думать о тебе только хорошее. Если ты решишь уйти, значит, для твоего чистого и светлого будущего нужна не я, а другая – чистая и незапятнанная, умная, а не такая дура, как я.

Прости меня! Прости!

Если ты останешься, простишь и поймешь, если поможешь мне, я буду счастлива. Тогда я буду в долгу у тебя, тогда ты станешь моим повелителем.

X

Они сидели молча. Арина смотрела прямо перед собой, боясь даже глянуть на Родиона. Его глаза были закрыты, по щекам, на шею, текли слезы. Временами он открывал глаза, глядя перед собой, но ничего не видя. Что творилось в его голове, он сам никогда не смог бы описать. Иногда про такое говорят «мир перевернулся с ног на голову». Так они сидели и молчали. Арина снова отдала себя на суд, но этому судье она доверяла и готова была принять любой его вердикт. Где-то в глубине души она все-таки надеялась, что он останется, не уйдет, поможет. Родион – последняя ее надежда. Она ощущала спокойствие. После исповеди она готова принять все, хуже уже быть не может.

Так они сидели и молчали. Просто молчали.

Прошло не меньше получаса. Никто из них не торопился. Бывают такие моменты, когда человек понимает, что ему нет необходимости никуда бежать, не нужно торопиться, потому что главное место для него в эту самую минуту здесь, точно там, где он и находится.

Родион поднялся с диванчика и сказал мягко, еле-еле справляясь со своими чувствами:

– Конечно, я останусь! Я не могу уйти и бросить тебя. Но только я не хочу, чтобы ты была у меня в долгу. И я не собираюсь быть ни твоим повелителем, ни рабовладельцем. Наоборот, хочу, чтобы ты стала свободной. А если ты… если ты сама захочешь остаться со мной, тогда и я стану счастливым.

Арина тоже поднялась и встала рядом с ним. Теперь и у нее слезы. Родион обнял ее и сказал уже серьезно:

– Вот что нужно сделать перво-наперво: откажи им всем во всех встречах. Это первое. Скажи: нет и все. Твердо. Придут – не открывай, говори, что хочешь. Если боишься, скажись больной заразной болезнью, гриппом например. Не подписывай больше никаких бумаг. Оставайся тут, не выходи, я принесу тебе продукты и все, что нужно. Главное – никаких встреч! Пора освобождаться. Теперь второе. Мне нужно время, чтобы найти деньги, хотя бы недели две. У меня сейчас нет ни денег, ни идей, как их раздобыть. Но я найду. Как говорят, кто ищет, тот найдет, кто ищет, тот обрящет. Я буду искать. В крайнем случае, я так спрячу тебя, что они не доберутся. Верь мне. Я избавлю тебя от этого. Теперь мне нужно идти, завтра буду в десять.

С этими словами он еще раз крепко обнял ее и вышел.

Пройдя, как во сне, до фонтана, он сел на свободную скамейку, не разбирая ничего вокруг.

Своим видом Родион хотел показать Арине уверенность, да так, чтобы эта уверенность в скором ее освобождении передалась и ей самой. На самом же деле он понимал, что находится в глубоком шоке. Все это признание, вся честная – а она, конечно же, честная, в этом он не сомневался, – исповедь Арины нанесла ему такой ошеломляющий моральный удар, каких он еще никогда не испытывал в своей жизни. Денег у него не было. При этом он знал, что восемь тысяч долларов – это примерно столько зарабатывают его родители за год работы. Но ведь еще нужно тратить на себя, на детей. Где взять такую сумму, да еще за такой короткий период времени. Это нереально! Это не реально! Он никогда и не подумывал о таких деньжищах, заработанных так быстро.

Взять кредит. Быстрым шагом Родион пришел в банк, где ему сказали, что такую сумму выдать не могут, потому что он не работает. Он вышел из банка в той же задумчивости.

Достать быстро. Так быстро… честным путем. А нечестным? Но если он совершит преступление, то как же сможет смыть чужой грех своим грехом? Преступление – значит, причинение кому-то другому несчастья, а на чужом несчастье своего счастья не построить. Что ж, дергать сумочки из рук бабушек? Фу! Нет!

А если экспроприировать у виновника, у этого директора гостиницы? Ведь это он виноват, он! Только, как достать из него эти деньги? У него охрана, сам он человек известный, знается с мэром, с полицией. Поймать могут! Могут и поймают. А если поймают, тогда уж погибнут и он, и Арина. Все эти махинации не для него. Этому его не учили, родители учили его совсем другому…. Родители – вот с кем нужно посоветоваться!

Он как можно скорее связался с ними по телефону. Родион сказал почти всю правду: что он познакомился с девушкой, что любит ее, но так приключилось, что она попала по вине другого человека в сложную ситуацию, в долги, а он обязан ей помочь и заплатить за нее долг. Родители очень настороженно восприняли эту историю и даже попытались отговорить сына от встреч с девицей, как они выразились, которая так легкомысленно впуталась в историю. Они говорили, что она плохо заботилась о себе самой, значит, и о нем не будет заботиться. Родиону трудно было, не видя матери и отца, не раскрывая интимные стороны дела, убедить их в невинности Арины. Однако они все интуитивно понимали, что раз он обратился за помощью, дело серьезное. Конечно, у родителей нет такой суммы (а если бы и была, они вряд ли так скоропалительно отдали их в счет долга незнакомки), зарабатывают они так, чтобы можно было прокормиться да немного отложить на будущее. Тем не менее после долгого разговора, чувствуя искренность сына, они сами предложили оказать ему возможную помощь, за исключением материальной. Если Родиону понадобится такая помощь, пусть только сообщит.

Родион счел это не шагом вперед, а только небольшим движением, чтобы шагнуть. Одни и те же мысли роились у него в голове. Даже занятия домашними делами не отвлекали его. Он ощутил, что стал немного рассеян, временами путался в действиях. Засыпал он сразу же от дневной усталости, но просыпался задолго до рассвета и не мог больше уснуть из-за известной причины, из-за этого днем выглядел вялым, сонным. Выхода он не видел. Пока не видел, как он успокаивал сам себя.

Следующие два дня он приходил ровно к десяти часам в Арине. Она ждала его у себя, никуда не выходила, а вечерами сидела без света, чтобы думали, что ее вовсе нет дома. Они проводили мало времени вместе, едва делясь мыслями о том, где и как раздобыть средства. Хорошо было только то, что никто в эти дни Арину не тревожил.

Он обошел своих знакомых, кому можно было доверять, и спрашивал о том, где и как можно заработать восемь тысяч долларов. Один школьный друг подсказал ему, что можно бы обратиться к одному частному лицу, которое дает в долг. Но условия такие, что каждый месяц только процентов придется платить по тысяче долларов. Приятель добавил, что платить придется, потому что тому человеку платят все: а кто не может платить деньгами, платит здоровьем. Да еще обязательно нужно заложить что-то типа гаража, квартиры или дома. Гаража у Родиона нет, а рисковать единственным жильем родителей он не станет даже предлагать.

Через знакомых Родион как бы невзначай выяснил и об администраторе «Элита» Александре. Ему под большим секретом говорили, что через этого Александра, прозвище которого «Сашка два грамма», можно доставать наркотики. Большего для его характеристики уже и не нужно было.

Родион решил, что замкнутый круг мыслей можно разорвать, только изменив подход к решению. Раньше он замечал, что быстрее соображает в те моменты, когда движется: будь то велосипед, автобус или просто обычная ходьба. Когда позволяло время, он стал ходить по городу быстрым шагом. И в самом деле, вместо рутинных мыслей стали, словно искры в темноте, зажигаться новые. Но пока они выглядели слишком уж экстравагантно: сколотить шайку бандитов и добыть деньги, пожаловаться в полицию (правда, он тут же отбросил эту идею, чтобы не подставить Арину), убежать с ней куда-нибудь далеко. (А как же его собственная семья, родители, брат, сестра? Нет.)

Однажды, идя по улице, он размышлял все о том же. Мысли неслись в голове. Вдруг он как сквозь сон услышал фразу на английском языке, обращенную, как ему показалось, к нему самому. Если бы эта фраза прозвучала на русском, он, пожалуй, и внимания на нее не обратил бы, мало ли… А тут вдруг среди улицы:

– Excuse me, do you speak English⁴?

«Что это? Кто это?» – пронеслось в голове у Родиона, и канитель мыслей о спасении остановилась на какое-то время. Он оглянулся на голос. Это сказал мужчина лет тридцати пяти, высокий, с косматыми черными волосами, в легкой потертой куртке, в сильно поношенных джинсах, бородатый, с туманными глазами.

Почти инстинктивно разбирая, мгновенно вспомнив ученный когда-то язык, Родион ответил:

– Yes, I do. But what⁵?

– Oh, thank you. I am glad to talk to you, young man. I have got a trouble and would like to ask you for some help⁶, – произнес незнакомый мужчина.

Родиона эта встреча шокировала на некоторое время, и за ней тревога прошедших дней немного скрылась, как за ширмой. Еще бы! Похоже, что иностранец, у них в городе (а это бывало крайне редко), да еще и просит о помощи.

– OK, I would do what I am able to do, sir⁷, – ответил Родион.

– Well, the matter is that I lost all my money when came here. That’s a real problem for me, you know. Could you help me with some money, please⁸!

У Родиона не было свободных денег, но он не мог пройти мимо проблемы человека, тем более, судя по его английскому, иностранца. Это было бы и негостеприимно, и не по-человечески. Тогда он предложил по крайней мере накормить этого несчастного и поэтому сказал:

– Unfortunately, I have short of money myself but if you don’t mind I invite you for a glass of beer and some snacks with it⁹.

– Of course, I agree¹⁰, – ответил незнакомец.

– Follow me¹¹, – сказал Родион и показал рукой, чтобы тот шел за ним.

Родион прекрасно знал, что рядом был маленький бар «Кавказ» с дешевым пивом и закусками, буквально в двух минутах ходьбы. Туда он и направился вместе с новым неизвестным знакомым.

Придя в «Кавказ», новоиспеченные знакомые обменялись парой фраз о том, где расположиться, и заняли отдельный столик, покрытый несвежей красной скатертью с прожженными сигаретами дырками. Родион заказал пару кружек пива, пачку чипсов и орешков, всю закуску пододвинул иностранцу. Молча выпив половину пива, Родион почувствовал небольшое расслабление. Интуиция подсказала ему, что он вырвался из того замкнутого круга, в который загнали его мысли об Арине, должно быть сейчас нужно будет ждать какого-то озарения и свежей светлой мысли. Он ждал этой мысли молча, глядя перед собой в скатерть.

Неожиданно «иностранец» заговорил на чистом русском языке, без малейшего акцента:

– Прошу прощения, я говорю по-русски, я не иностранец.

Однако на Родиона это не произвело сильного впечатления, как будто он сидел и ждал, что это вот-вот должно случиться. Он только поднял глаза на собеседника, словно ожидая дальнейших пояснений.

– Меня зовут Павел, – сказал он и протянул руку Родиону, они обменялись рукопожатиями, Родион тоже представился. – На «ты»? – Родион кивнул. – Я занимаюсь аскингом, от английского слова to ask – просить. Это так я называю свою профессию. Путешествую и прошу денег. Представь себе, очень многие помогают. Особенно когда начинаю говорить по-английски, наши люди проявляют больше сочувствия. А вот на тебя посмотрел: у тебя и у самого-то, вижу, денег в обрез, а ты ко мне по-человечески, еды купил… Спасибо! Совесть-то у меня есть. Сам я из Санкт-Петербурга. Приехал в ваш городок, посмотрю, думаю. Слухи до меня доходили, что завод тут хороший, богатый. А тут, buddy¹², оказалось, особо не разживешься. Завтра уезжаю. А может, и сегодня еще успею.

Так они сидели и говорили о разных обыденных вещах: о пиве, чипсах и орешках, об освещенности в баре – словом о том, о чем могут говорить случайные знакомые, размеренно пьющие пиво. При этом Родион чувствовал, что эти посиделки для него вроде перекура во время сложного боя, он даже в каком-то роде благодарил Павла за эту встречу и передышку.

Во время разговора между делом Родион задал вопрос:

– А если у тебя так хорошо с английским, почему ты не используешь его на какой-то нормальной хорошей работе?

– Хм! Мне один человек по фамилии Штильман, умнейший человек, кстати, анекдот рассказал. Вот послушай. Попал, значит, как-то в русский лес англичанин да и заблудился. Ходит по лесу: никого. Кричит – никто не отвечает. Тут вышел он на лесную полянку, огляделся и видит, едет мужик по лесной дороге на телеге, в которую запряжена лошадь-доходяга. А в телеге одно дерьмо. Полная телега этого дерьма, так что оно даже со всех сторон вываливается. Ну англичанину делать нечего, побежал в сторону мужика, догнал, стоит, нос воротит от вони. Спрашивает мужика: «Do you speak English?» А мужик-то вздохнул глубоко и отвечает: «Yes, I do! А толку-то»”. Смешно, да? – грустно спросил Павел. – Вот и у меня тоже такая история. Говорю по-английски, а толку-то? А сам-то ты не в такой ли ситуации, а?

– Пожалуй, что и в такой, – согласился Родион.

Сейчас Родион наслаждался легким опьянением, которое возникло не только от пива, а от общей усталости последних дней. Он сидел и просто слушал Павла, который, казалось, с большим удовольствием болтал на разные темы. Родион понимал, что эта передышка очень ему необходима, без нее он не сможет найти выхода из создавшегося тупика.

Он почти все время разговора молчал, лишь изредка соглашаясь с высказываниями Павла, и задавал короткие простые вопросы. Так он спросил:

– Что тебя заставило заниматься этим аскингом?

– Э, тут такая история, – ответил Павел. – Видишь ли, когда-то, стоя на перекрестке жизненных дорог, пошел не по своему пути. Стал заниматься не своим, чужим делом, до сих пор себя не могу найти. А найти себя, buddy, это… непросто. Иногда в жизни приходится идти такими замысловатыми путями, куда-то далеко-далеко, при том что твое вот тут, рядом, под носом, а ты не видишь. Родился я в Луге, знаешь такой городок? Детство, юность, туда-сюда… Поступил – это мне очень повезло – в военно-морскую академию, там и английский выучил. Окончил, пошел на флот офицером. Сходил пару раз в поход и понял: ну не мое это дело, понимаешь, buddy, не мое! Поступал я с другом со своим, Мишкой. У-у! Buddy, вот этот нашел себя, только как! Вот слушай.

Мишка, как и я, тоже из Луги, мы с детства в товарищах. Мишка все детство кораблики мастерил из дерева: разные-разные. Пойдет на речку – пускает, на озеро идет – пускает. Ни дать ни взять – о море мечтает. Родители ему книжки про морскую службу подсовывали, он все глотает, спит и видит свои кораблики. Как подрос, тут вопросов не было – идти в военно-морскую академию. Он-то меня туда и сагитировал. Поступление ему нелегко далось, но все равно поступил. Академию он тоже закончил. Нас отправили в разные стороны: «дан приказ ему на север, мне – в другую сторону», Мишку сослали в Мурманскую область служить, там, buddy, Северный флот. У Мишки дела хорошо пошли, женился там, в Североморске девушку нашел. Свадьба была, эх! Молодые все, веселые! Но оказались мы на разных флотах. Я-то скоро уволился, а он все в походы. Мы с ним переписывались, вот откуда его история мне знакома. Потом как подменили его: с похода вернется, пьет, пока в новый поход не уйдет. Время шло, а у него так: уж не только между походами, а и в походе пить начал. Там, buddy, сначала сквозь пальцы на это смотрели, а настал день – его с позором со флота в шею. О как! Чего делать? Переехал Мишка с женой в сам Мурманск, работы нет, денег нет, жена работает. Он ежели где захалтурит деньжат, все и пропьет. Жена его выгнала из дома. До чего он тогда дошел. Все, считай, жизнь кончена. Пил, написал мне, ни дня, ни ночи не разбирал. Однажды до такой степени напился, что поутру очнулся в какой-то сточной канаве полуживой: ни денег, ни еды, одежда сырая, лохмотьями. Слышит, писал мне, стук какой-то. Он, Мишка, подумал, что в голове стучит – преддверие удара, все, стало быть, конец фильма. Прислушался, голову приподнял, видит: мужики рядом дом рубят деревянный. Он к ним, слово за слово, отоспался, стал тем мужикам помогать дома рубить. Стало получаться, и хорошо получаться. Один срубил, второй… Пошло дело. Через несколько месяцев у него уж своя фирма по рубке деревянных домов. С женой помирился, а в последнем письме написал, что шубу ей купил. Понял, а, buddy? То бишь, в корабликах интерес-то был не в том, чтобы в море, идти, а в том, чтобы с деревом обращаться! Так что Мишка нашел свою стезю, а я вот по-прежнему в поиске.

– Да, поучительная история, – согласился Родион.

К этому времени он уже несколько раз заказывал пиво и закуску, но пил и закусывал в основном Павел, у которого речь становилась плавной, слова вязались друг с другом без пробелов, шипящие в речи преобладали.

Неожиданно у Павла как будто произошло просветление, он стал говорить по-прежнему четко:

– Слушай, buddy, – сказал он, – а чего это ты сам-то сидишь такой смурной, молчишь, пьешь мало? Никак тебе сердце печаль гложет, а?

Родион быстро поднял глаза на Павла и подумал: «Говорят же, что, если про беду кому-нибудь рассказать, то и беда наполовину уменьшится. Павел у нас тут в городе скороговоркой, не сегодня-завтра уедет, почему бы мне не поделиться с ним?» Вслух он сказал:

– Действительно, есть у меня проблема.

– Какая, поделись?

– У меня есть девушка, – начал Родион, – так получилось, что ее подставил один влиятельный человек: она по ее собственной простоте и чистоте доверилась ему, а он обманул. Так обманул хитро, что она во всем виновата, а он чуть не святой. Теперь он говорит, что она должна ему восемь тысяч долларов, расписки есть. Угрожает, что если она… в общем, если она в ближайшие дни не вернет эти деньги, он засадит ее в тюрьму. Паспорт у нее забрал, она и сбежать не может. Мне обязательно нужно добыть эти деньги, как-то их заполучить. Но только не преступлением. Целыми днями думаю, ничего придумать не могу.