Читать книгу: «Просто так», страница 7
Речка чернеет от горя при виде снега. Падая в неё, снежинки не оставляют следов, глупые рыбы поднимаются к поверхности – посмотреть, что за странные насекомые порхают над водой, но, не увидев своего отражения в небе, бросаются вниз, с ужасом прижимаются ко дну. По чёрной воде плывут последние ржавые листья; все свои концы осень незаметно прячет в воду.
В лесу тихо, сонно. Синицы и поползни улетели в город, поближе к людям – рядом с людьми теплее и больше вкусных червячков. Белый свет заполняет лес, оставляя немного стволов и ветвей, чтобы выгодней себя подчеркнуть. Студёный ветер зализывает снег до блеска, как сахарную пудру на калаче, оттого на солнце белое прикидывается золотом, а в сумерки – синью…
А вот года память различает плохо, нет у неё такого, чтобы в уголочке – дата, видимо, не важно ей – какой год, важно лишь – свет какой.
.
Новогодняя сказка.
В утро после праздника город похож на старую растрёпанную куклу с оторванной ногой, брошенную специально посреди комнаты – нате, смотрите! – как огрызок зряшных фантазий и надежд. В небе, чуть тронутом серым, кричали вороны. Снег так и не выпал. В свете редких фонарей на чёрной земле блестели бутылки, потроха хлопушек, обрывки гирлянд и прочей новогодней мишуры.
Светка, уборщица, 55 лет, шла на работу. Мелкий липкий дождь приклеивался ко лбу, щекам, губам, хотелось отодрать его, как коросту. Оставалось пройти небольшой лесок и будет магазин с голубой светящейся надписью: «КЭШ ВАМ В БЭК», где её ждали грязные прилавки и полы, швабры, тряпки и вёдра с обжигающе холодной водой.
Дождь вдруг усилился и пошёл ливнем. Светка быстро промокла почти насквозь, заторопилась и больно упала на бок, поскользнувшись на чём-то гадком и жирном. Хромая, она добралась до сосны, обхватила её руками и заревела. Она плакала от непраздника, от беспомощности, мокроты и холода, навзрыд, как ребёнок, пытаясь даже причитать, но причитания из-за лязганья зубов выходили не жалостно-напевно, а какими-то кусками с неровными краями: «…что же это, каждый день… ни мужика… упала, вся грязная… ни денег… ангелы небесные, за что такая жизнь…» Другая, взрослая Светка, смотрела на неё как бы со стороны и укоряла: «Светка, дура несчастная, заткнись и иди на работу, опоздаешь ведь, курва!», – но от этих укоров плакалось ещё слаще и уютнее, слёзы были намного теплее дождя. Вдруг ливень резко, как по команде, прекратился, а перед Светкою оказался благообразного вида пожилой мужичок, небольшого роста, в плаще с откинутым капюшоном.
Ангелы небесные, стандартные, двое отдыхали у себя на небесах – дежурство, как всегда на Новый год, выдалось хлопотливым. Зов дошёл до них в слабом, разбавленном дождём виде, но была в нём какая-то отчаянность. «С одном стороны», – заметил один из Ангелов, – «волшебная ночь закончилась. С другой – набор обычный, без излишеств: мужик и деньги. Да и нечасто она к нам обращается. Думаю, старичка какого ледащего и миллион – по её запросам хватит. И дождь укоротить, распоясался.»
Ледащий Иван Карлович, бывший сотрудник, 60 лет шёл по предрассветной улице, бодро переступая ногами и лыжными палками. На нём были резиновые сапоги с тёплым меховым нутром и офицерская плащ-палатка. Внезапно дорогу ему загородили двое, тоже в плащах, со скрытыми в тени капюшонов лицами и чем-то вроде рюкзаков за плечами. «Туристы», – подумал Ледащий. «А не окажете ли вы нам, уважаемый Иван Карлович, любезность – отдать последний долг Родине, искупить, так сказать, вину?» – Услышав вежливые и просительные интонации, Ледащий по привычке попёр в дурь: «Какая вина, да я всю жизнь на галерах, биография без пятнышка». – «А тебе напомнить, Ледаший, что ты делал в 91-м (93-м…)?», – вступил в разговор второй турист. «Не надо. Готов искупить», – не раздумывая, ответил Иван Карлович. Ведь в том царстве-государстве история была столь наполнена событиями, что в процессе любого из них каждый мог поступить не так, как впоследствии окажется правильным. Только туристов – для напоминания – на всех не хватает. «Тот ещё жук,» – сказал второй турист, – «надо закрепить». Он вынул откуда-то из подмышки стрелу и воткнул её Ледащему прямо в грудь. Было не больно, щекотно только и почему-то захотелось писать стихи, как в 7 классе. «Вон там, под деревом, стоит женщина и плачет, зовут Фотиньей. Отдашь ей миллион и предложишь руку и сердце», – объяснил турист. В руке у Ивана Карловича оказалась пачка денег.
Дождь осенний, холодный, мокрый шёл себе в охотку, как внезапно сверху поступило указание: в таком-то месте – ни ногой. Приказ есть приказ, но подсмотреть-то ведь никто не мешает: в запрещённом месте, обняв сосну стоит тётка и плачет. К сосне идёт мужик в плаще с капюшоном, дойдя дотуда, где дождя нет, он достаёт из кармана деньги, пересчитывает, половину кладёт обратно в карман, откидывает капюшон и подходит к тётке. Дождь ведь умеет не только ходить, но ещё шептать и даже стучать. Всё увиденное было немедленно передано куда следует.
Светка от неожиданности перестала плакать, потом улыбнулась и на щеках как будто даже обозначились ямочки, там, где они были лет 10 назад. Жених был хоть и старенький, но на вид годный, да и ей ли выбирать? «Пятьсот тысяч – это какие же деньжищи!», – думала она, – «половину надо сразу дочке в эту Америку послать: хоть и говорит, что живёт богато, а всё – чужая земля. Тёте Зине, соседке, на операцию надо дать, потом ещё в приют для собак, и в этот, как его, Фонд обиженных чиновников… Ангелы небесные, сколько обиженных-то на земле!..» – «Ага!», – сказали двое с рюкзаками, выходя из кустов, – «много, и ещё сейчас прибавится. А ты, Ледащий, за то, что делал в 91 (93…) году, и ещё за то, что скрысятничал у суженой половину денег, как недостойный её, будешь наказан». – «Но я же её люблю», – прошептал Иван Карлович, превозмогая колотьё в груди. – «Нет, нет, Ангелы!», – воскликнула Светка, – «достойный, достойный! Главное, чтобы любил, а… свои-то деньги я, почитай, уже и потратила».
И стали они вместе жить-поживать и добра наживать – того, что Ледащий успевал припрятать. А поздней осенью часто вдвоём сидели под грибком на лавочке, шептались с дождём.
Ужасная планета.
Пфуй с Альфы прибыл в космопорт задолго до рейса. Забившись в угол своей ванны и прикрыв голову щупальцами, он жадно слушал объявления по радио.
«Прибывающим на экскурсию на планету просьба отнестись к будучи встреченным земным и иным формам жизни с пониманием и сочувствием»
Отпуск на Земле за казённый счёт явился следствием высокого общественного положения Пфуя, но никак не источником удовольствий. Даже наоборот.
«Желающим посетить планету Халява: все билеты забронированы на ближайшие 10 лет».
…Всё сразу пошло как-то не так. Сначала его подцепили к воздушному шару и Пфуй плескался как подтаявший студень высоко над землёй, умирая от головокружения и страха, потом в насыщенной песком и жарким солнцем местности в его ванну густо плюнуло какое-то печальное существо с двумя холмами на спине, которому он всего-то хотел сделать приятное – почесать в носу, после чего Пфуй до конца отпуска забился в тесную расщелину на дне мелкого моря, но и там отвратительная зубастая тварь, напрочь лишённая конечностей, попыталась откусить ему дружески протянутое четвёртое справа щупальце. Всем местным обитателям было, видимо, невдомёк, что щупальца предназначены исключительно для ласки и объятий, а зубы – чтобы соскребать сочную растительность с подводных камней. Это была ужасная планета, неудивительно, что люди с неё исчезли.
«Рейс на планету Альфа отправится с третьего тупика в 15—00».
Наконец-то! Теперь Пфуй запрётся в своём отдельном купе и выйдет из него лишь на Альфе, в водах безбрежного и спокойного океана.
«Чудовищам с планеты Чудовища просьба покинуть территорию космопорта. Отлёт на вашу планету задерживается на неопределённое время из-за неполного состава группы. Стопятьсот лет вам говорят – сами ищите!»
Пфуева каюта оказалась занята! Некто, исключительно похожий на него, расположился в ней, как хозяин и уверял, что он и есть Пфуй с Альфы! На скандал подоспел служащий, проверил документы, билеты и заявил, что они совершенно идентичны, а так как пассажиров тоже невозможно отличить друг от друга, всё решает право первенства. Пфую было предложено отыскать себе уголок в общей каюте и не отсвечивать, если он не хочет неприятностей.
«Возвращающихся на планету Лохи предупреждаем, что стоимость билета с сегодняшнего дня увеличивается в два раза».
В общей каюте низкопоставленные альфы, целый год копившие на земной отпуск, наперебой рассказывали о своих приключениях. «Это, несомненно, Паразит», – думал Пфуй, превозмогая головную боль, – «представитель одной из Великих Исчезающих рас. Только Паразит может прикинуться кем угодно и пользоваться незаслуженными благами и привилегиями. Положим, я долечу с этим мужичьём до Альфы, а что, если и там Паразит вместо меня займёт моё положение в обществе?! Нет, необходимо вызывать Решалу, только он и может мне помочь! Дорого, конечно, но другого выхода нет».
«Рейс с планеты Свобода совершил посадку в карантинной зоне номер шесть. Просьба пассажиров занять места в спецтранспорте, обозначенном красными крестиками».
Стоило только Пфую подумать о Решале, как тот тут же и появился перед ним – среднего роста существо с продолговатым туловищем и четырьмя некорректно расположенными щупальцами. Решалы были второй Великой Исчезающей расой во Вселенной и являлись лишь для устранения сложных проблем за наличные. Третьей, самой Великой и Исчезающей расой, были, конечно, Люди, которых вообще никто не видел.
«Отбывающих на планету Дутых Мечтаний убедительная просьба оставить все колющие и режущие предметы, подобранные на Земле»
«Ты в курсе, альф, что деньги вперёд?», – Решала неприятно присвистывал при разговоре. Пфуй расплатился и изложил суть проблемы. «Выходит так, что раз вас не отличить друг от друга, то один – Паразит? Разберёмся», – сказал Решала, опустил левое верхнее щупальце в ванну, приподнял голову Пфуя над поверхностью, а правым верхним щупальцем ударил его прямо в глаз.
«Прибывающим на экскурсию…»
…Семён бросил на прилавок монету: «Мишель, два по сто пятьдесят», – он присвистнул и повернулся к Джиму, – «ты не находишь, старина, что на выпивку зарабатывать становится всё трудней?». – «Всё в порядке вещей, дружище», – ответил его приятель, потирая немного распухший глаз, – «просто стареем понемногу».
– — —
«Ведь грустным солдатам нет смысла в живых оставаться…»
Б. Окуджава
Блестящая звёздочка внутри век – ориентир для бессонницы, не уснёшь, пока не погаснет. Грусть – тихое чувство, грустный человек не станет громко в ночи распевать песни. Под весёлую песню принято подскакивать, под грустную – бережно положить однокласснице ладони на талию и медленно раскачиваться в такт, сквозь волшебный туман едва сознавая, что держишь в руках великую тайну, раскрыв которую, станет ещё грустнее. Примерно в этом возрасте и понимаешь, что грусть находится внутри тебя.
И то сказать: «Грустный вой песнь русская». Все великие наши поэты черпали в себе грусть, пока довольно быстро не вычерпывали до дна – для этого, может быть, достаточно ежедневно всматриваться в себя в зеркало, например, при бритье. А вот Фет прожил долго, просто отпустив бороду. Писатели, наоборот, как правило, бородаты, Толстой, по слухам, бывало, и не умывался по две недели кряду, а гуляя босиком по поместным лужам, нарочно пускал волну, чтобы не видеть своего отображения.
Встречаются грустные люди, которые в любом возрасте думают, что причина грусти не в них самих, а в ком-то другом. Из них получаются хорошие чиновники, сановники, вожди – они воруют, грабят, постоянно перекраивают мир, но ни на что существенно не влияют.
А есть грустные люди, считающие себя весёлыми. Они скапливают под веками звёздочки бессонницы, а потом щедро осыпают ими окружающих, разя встречных женщин наповал.
Женщины, как правило, не идут в солдаты и не бреются (хотя иногда смотрятся в зеркало), поэтому говорить о них здесь не буду, как бы мне того ни хотелось.
Противогрустные лекарства, продающиеся в продовольственных магазинах и супермаркетах, имеют временный эффект воздействия и множество противопоказаний.
Но главным спасением является возможность видеть вокруг себя ещё более грустных существ. Вот в этом-то и заключается смысл существования грустных солдат, поставленный под сомнение бардом – без них остальные перегрызли бы друг другу глотки.
Записки дилетанта.
«Разделились беспощадно мы на женщин и мужчин»
А. Дольский
Многие, наверное, согласятся с тем, что женщины, работающие на плавбазе в Охотском море, несколько отличаются от танцующих в московском ночном клубе. Тем более хочется найти какие-то общие черты, ухватиться умом, так сказать, за суть.
Кстати, ум женщин, по сравнению с мужским, более объёмен и пластичен, он легко может быть занят отличным от того, чем в данный момент занимается сама женщина: карнавалом, например, в Бразилии, загорелым обнажённым животиком с бриллиантом в пупке – когда она ведёт машину по тощим улочкам подмосковного городка со скоростью, кружащей голову придорожному мусору. Если ей сказать, что так можно разбиться в лепёшку, она тут же себе представит, насколько привлекательной окажется в этом виде.
Тут следует помнить, что если женщина соглашается с некой точкой зрения, то это не по причине железобетонных аргументов, приведённых вами, а просто из желания сделать вам приятное.
Потому что женщины умеют жить для кого-то. «Вот разошлась с этим алкашом (вырастила детей, вышла на пенсию) – теперь поживу для себя». Держи карман! Тут же найдёт себе взамен какую-нибудь гадость.
В любом возрасте женщины не стареют, пока сами этого не захотят. В уголках глаз замаскированный ливнем морщинок заряд, валящий с ног неосторожно приблизившуюся жертву. Жертвы складываются в штабеля, выжимка из них – лучшее средство от целлюлита.
Им необходимо кому-то нравиться, для них необходимо, не для вас. И если вы дожили до такого состояния, что женщина не хочет вам понравиться даже для себя самой, то сделали это зря.
Человеческое общение по телефону или на случайных перекрёстках дорог для них не роскошь, а смысл существования – как пение для птиц; ведь вы же не станете упрекать это пение в бессмысленности на основании того, что не понимаете птичьего языка.
Вообще-то – в отличие вот от этого серого в полоску – существование женщины настолько блескуче всеми этими смыслами, что порой хочется сорвать с неё праздничную мишуру и отнести на руках – пушистую и обнажённую – к себе обратно в лес, но мы снова и снова включаем гирлянду…
Телеология
Глобальные цели: счастье всем даром или пропади оно всё пропадом, коммунизм, капитализм, монархизм – это для более или менее значительных групп людей.
Для одиночки глобальная цель – Царство Божие. Хоть и обниметесь вы крепко-крепко и умудритесь помереть одновременно – там всё равно могут распихать по разным ведомствам, ибо здесь – несправедливость, там – милосердие, а счастье – лишь пока длятся объятия.
Цели, что помельче, они и поближе: достичь славы, стать помощником депутата, подсидеть начальника, открыть свой бизнес, закрыть чужой, жениться на красивой, выйти за богатого, или жениться на богатом, замуж за красивую…
…Я иду на речку, а в голове моей крутятся эти дурацкие мысли. Луна наивно пытается играть со мною в прятки, но её терпение определяется размером очередной тучки; вот теперь, кажется, схоронилась надолго. Ещё рано, темно, ещё даже собачники не вышли со своими питомцами на помеченные ими тропы. Ноги как-то сами нащупывают путь. Наверное, я мог бы быть полезен путешествующим по безводной местности: откуда ни запусти, я тут же найду дорогу к речке. Впрочем, нынче не бывает путешествующих.
Получается, речка для меня – цель? Я как-то долгое время искал цель в истоках речки, но только опозорился.
Пошёл дождик и выявил мне лицо. В темноте долго не было ни у кого лица, только у луны, а тут явилось – мокрое, неприятно-выпуклое. Если бы под лицом больше ничего не было, оно бы решило, что дождь является его причиною. И это было бы лучше. У меня с собою зонтик, в рюкзаке за спиной. Но я его взял не для того, чтобы прятаться от дождя, а чтобы дождя не было, потому что не возьмёшь зонтик – обязательно пойдёт дождь. Поэтому я не достаю зонтик и мокну выпуклым лицом. Мелкий дождик меня обманул, а я хотел понять речку, а ведь она – это миллиарды дождиков, живущих горизонтально.
Светает. Стало видно и слышно ворон, больше слышно. Вороны вьют гнёзда. Обычно две молча вьют, а третья сидит неподалёку и орёт. От ревности, обиды, или оказывает поддержку – не знаю, но так часто бывает.
Осталось посидеть на берегу, покурить – и назад. Лицо речки в оспинах дождя. Там, в глубине вод – безголосые рыбы с треугольными головами, дремучие коряги, важные тяжестью камни, глина, песок. Они о чём-то думают, потому что всегда мокрые, потому что мысль растворена в дожде.
А лицо высохнет. Часто приходилось читать, как герой в роковое мгновенье вспоминает всю свою жизнь. А вовсе не ставит цели. В речке миллиарды прошедших дождей, в человеке – миллиарды прошедших жизней. А в прошедшем отсутствует перспектива, есть лишь течение – от себя к себе.
– — —
С точки зрения Высших сил, человек или болеет, или работает. Когда человек живёт не в Москве, он обычно совмещает два этих состояния, благоразумно отказавшись от посещения больницы, даже если таковая поблизости имеется. Болеть у человека может внешность: зад, перед, любой из боков, верх или низ, а также внутренность – живот, например, или горло. Отказавшийся от посещения больницы человек лечит горло водкой с перцем, живот – водкой с солью, запой – работой, достигая тем самым высшей жизненной полноты. От работы и лечения вкупе страдают как внутренность, так и внешность, что наглядно подтверждает конечность данного круга, не противореча его замкнутости.
Чтобы пообедать, паук плетёт сеть. Человек тоже, но сеть отнимают и штрафуют человека за браконьерство. Человек садится и плетёт снова, потому что глуп и упрям, а руки помнят. Кто-то поёт, например, в опере, одна песенка – пять обедов, не главную, конешно, партию, но и не в хоре. Те, кто не умеет плести сеть и петь в опере, обычно занимаются административной или законотворческой деятельностью, как бы примыкая к Высшим силам наличием точки зрения. Один приказ или закон тянут уже обедов этак на полста. Но путь к такого рода деятельности и дальнейшие попытки в ней преуспеть приводят к необратимым последствиям: внешность и внутренность человека настолько друг с другом перемешиваются, что глаза его начинают смотреть в разные стороны, а язык никак не может выговорить наружу то, что человек думает, если в данный момент это вдруг происходит.
Тот, что плёл сеть, изрядно проголодавшись, снимает своего любимого паука с угла под потолком и выбрасывает в окошко. Туда тут же приползает таракан, потому что угол – прекрасное место для обзора, туда сходятся все три плоскости мира. Таракану не нужна сеть, ему нужна точка зрения и широкий его угол, потому что по ночам таракан ворует хлебные крошки. Человек, который плёл сеть, глядя на таракана, начинает что-то понимать в жизни.
Человек, который пел в опере, теперь стоит в переходе метро. Его уволили за аморалку, жизненную близорукость или просто оперу закрыли на карантин. В переходе он исполняет грустные песни про любовь из устаревших кинофильмов, получается полста песен за обед. Человек, который раньше плёл сети, проходя мимо, дарит ему лишнего таракана в попытке ускорить растрату душевной доброты и дать себе по рукам за память.
В этот момент те, кто придумывает указы, вдруг объявляет, что отныне у всех в наличии должно быть Будущее. По привычке, а также по тону объявления, все понимают, что стоить эта штука будет недёшево. Тот, кто раньше плёл сети, быстро возвращается и хочет забрать дарёного таракана обратно – мало ли что. Тот, кто раньше пел в опере, в этот момент понимает, что Будущее – это такая вещь, которой на всех может и не хватить, таракана не отдаёт и бьёт того, который раньше плёл сети, в глаз. Завязывается сражение за Будущее, на которое немедленно являются Те, кто по долгу службы призван охранять Прошлое, Настоящее и Будущее друг от друга, разнимают драчунов и ведут в кутузку, но по дороге, избавив одного от лишних тараканов, а второго от двух напетых обедов, отпускают.
Вдвоём они идут в парк и видят там маленькую Травинку. Травинка радуется солнышку и тихонечко про себя поёт, что хорошо слышит даже тот, кто раньше пел в опере замыленными ушами. На Травинке сидит Паук и бурчит: «Будет тебе пищать-то, спать мешаешь!», – но просто так бурчит, для вида.
Ириски.
По городу ездит мужик на велосипеде. Велосипед красивый, красный, с толстыми шипастыми шинами, сзади к седлу, наподобие номера, приторочена картонка с надписью: «Против обнуления». Надпись суха и безлична, непонятно, кто против: велосипед, седло, мужик, его часть, закрытая картонкой или это вообще вопль мироздания, пожираемого энтропией. Сзади у мужика потная лысина, а лица его никто не видел, потому что, когда читаешь надпись – лицо уже проехало, а без картонки оно, видимо, несущественно.
С детсадовским другом Мишкой мы разжигали костры в дуплах клёнов, бросали туда лампочки и наслаждались взрывами. Я тогда ещё не знал, что все деревья – мои близкие, особенно с дуплами, обломанными ветвями, искривлённые, вообще – уродливые. Мишка любил ириски, а я – леденцы, особенно барбарис, но и эти, прямоугольные, с холодком – забыл название – тоже ничего. А ириски прилипали к зубам. Спорили чуть не до драки. Драться с Мишкой было опасно: за своё мнение он мог откусить нос или выдавить глаз. В Мишкиной улыбке было что-то от дерева с дуплом, потому что всегда не хватало одного из передних зубов. Мишка попал в колонию для несовершеннолетних, где и сгинул.
В последний раз я был на выборах, когда ещё по возрасту не мог голосовать. Это такой маленький праздник с буфетом, мне доставался лимонад и пирожное картошка, а то и эклер. Для взрослых в буфете тоже оказывались угощения, потому что они были одного мнения. Ведь если подумать, ириски тоже ничего, особенно «Забава», но и «Золотой ключик» сойдёт, а если не отлепляется от зубов языком, можно и пальцем отковырять.
Мир раскололся на две части, и трещина прошла между родными и близкими. Оставит человек мать свою и отца, и жену оставит и прилепится к мнению своему. Тайна сия велика есть. Какой уж тут праздник с лимонадом. Поди узнай, какими доводами разума ли, сердца руководствуется человек, выбирая себе мнение, как правило – одно из двух. Мишка, Мишка, где твоя улыбка?
Представьте себе человека, у которого полностью отсутствует собственное мнение, но ихнее не подходит тоже! Кто из самоизоляторов вам скажет, сколько впереди ещё вёсен, и будут ли? Может быть, один пропущенный холодный апрельский рассвет на реке и не даст понять, почувствовать самое главное? И ведь знаешь, что никогда уже не поймёшь, никогда не увидишь свою речку чистой и прозрачной – как тогда, в последний раз в начале 80-х – никогда не будешь собирать маслят и чернику в сосняке за домом, никогда не будет лимонада с эклером и даже это никогда-никогда не случится. Но знаешь-то всего лишь головой, малосущественной без картонки.
А голосование – штука хорошая. Каждый чувствует себя гражданином, а не тварью какой дрожащей. За окном послегрозовой рассвет, сильный северо-западный ветер, противоречащий поездке на речку. По дороге идет парень с самокатом и бутылкой пива. Иногда они падают друг на друга, бутылка всегда оказывается сверху. «Вот, сука, опять упал… лишился сил… из-за тебя всё… потому что ты тварь… я для тебя… а ты…", – парень медленно встаёт, поднимает самокат и идёт дальше, до следующего падения, молча. Он выражает своё мнение, и я ему верю. Я не верю остальным, их мнения противоположны – значит, они заединщики. Ириска от зубов отковыривается собственнопальцно.
– — —
Среди докладов Мировому Правительству есть любопытнейший документ, написанный Британскими Учёными. Он изобилует умными терминами, поэтому передаю содержание своими словами, как понял.
Где-то на самых задворках Вселенной крутится планета под названием Лямзе. Её жители – гуманоиды, очень похожие на людей. Всю жизнь они озабочены тем, как бы чего друг у друга слямзить. Таковой образ мыслей и, соответственно, действий почитается там единственно правильным и обеспечивает лямзикам материальное благополучие и социальный статус. Существует несколько философских течений, отстаивающих принципиальные стороны их существования, например: лучше лямзить у врагов или друзей, тайно или в открытую, понемногу и часто или пореже и по-крупному и пр. Приверженцы различных течений ведут дискуссии публично и открыто, не подвергаясь преследованиям.
Может возникнуть вопрос: откуда берётся всё то, что лямзики лямзят, если ничем другим по жизни они практически не занимаются? Ответ кроется в распространённой среди них вере в некоего Вселямза, который творит всё существующее из ничего. Вера, как известно, штука добровольная, но верь-не верь, факт остаётся фактом – откуда всё берётся? Правда, есть иные, называющие себя нелямзами, утверждающие, что всё, якобы, развивается Естественным Путём, но по просьбе заинтересованных лиц тот путь указать не могут. Среди нелямзов встречаются и такие отпетые, что вовсе отказываются лямзить, но в этом моменте Британские Учёные как-то особенно невнятны.
Лямзики красивы, умны и живут очень долго, потому что постоянно изощряют свой мозг вариантами исполнения своего жизненного предназначения. Но самое удивительное – они трёхполы. То есть, для продолжения рода или просто получения некоего удовольствия (бывает и такое) необходимо целых три лямзика различного физиологического устройства. Большая вариативность сочетания различных генов – пишут Британские Учёные – даёт на выходе высокий процент гениев и вообще талантов среди лямзиков, что объясняет их высокие достижения в науке и технике. Не говоря уже о литературе. Любовные романы, написанные гениальными тамошними писателями, содержат в себе тысячи страниц самых разнообразных приключений и переживаний, имеющих целью соединить в одно аж трёх героев, прекрасных лицом и жутко талантливых. Тут с двумя-то никак не сообразишь… а наиболее грустные жители нашей с вами Земли по опыту знают, как порою трудно сделать это на троих. Правда, треклятые нелямзы и здесь говорят, что три пола – не предел, что полов может быть сколь угодно много, а может быть и два, или вообще один, но кто их слушает?
Господствующая теория Вселямза, творящего из ничего, однажды заставила лямзиков задуматься – а ну как это ничего кончится, что тогда? И они обратили свои взоры в космос, чтобы слямзить чего на стороне. Сначала Земля им понравилась: моря, леса и горы, люди опять же. Зависли над США, понятное дело. Некоторые утверждают, что первую летающую тарелку видели над тамбовщиной, но это просто смешно: чего можно слямзить на тамбовщине, где местные живут испокон веков? Другое дело – Америка. Натаскали лямзики полтарелки всякой всячины, да всё какое-то негодное: или слишком примитивное, или непонятно зачем. Ну вот, например, штопор. Вертят в руках – понятно, что куда-то ввинчивается, но куда? Пробовали в себя – ни процесс, ни результат ничего не дали. Сами-то лямзики, когда бухают, вакуумной открывашкой пользуются. Тогда слямзили несколько американцев для разъяснений, в одного сразу вкрутили штопор (отсюда рассказы, что инопланетяне ставят жестокие опыты над людьми в своих тарелках – неправда это, недоразумение). Вообще, американцы лямзикам не понравились: высокомерные, грубые, за каждое разъяснение баксы требуют, да ещё какими-то морскими котиками пугают. Слямзили котиков: двух морских, одного, на всякий случай, сухопутного. Морских выпустили, так и не испугавшись (хотя те громко орали, а лямзики ненавидят музыку), а сухопутного оставили – ласковый. Один американец под штопором признался, что общительные, не требовательные к баксам люди, по слухам, живут в СССР. Вот тогда-то и двинулись лямзики на тамбовщину, выпустив американцев восвояси.
На тамбовщине слямзили патефон и двух людей: мужика и бабу, больше было нечего. Обращались хорошо, даже предлагали секс втроём. Не вышло – мужик третьему сразу бил в морду, а баба рвала на сопернице волосы. В науке и технике оба ничего не понимали, к тому же баба постоянно заводила на патефоне пластинку с одной и той же мучительной песней «…это кум куме судака тащит…» и шпыняла ласкового котика, а мужик слямзил у лямзиков вакуумную открывашку. Тогда спросили лямзики: гле-же им найти культурных, высокообразованных, порядочных людей? Посоветовавшись, мужик с бабой ответили, что такие люди могут жить только в Англии (это место в докладе Британских Учёных выделено особо).
Делать нечего – полетели в Англию. Нарядили одного своего в англичанина и внедрили в местных. Но великий английский разведчик 007 быстро раскусил шпиона, когда тот слямзил у него парабеллум. В тарелку запустили ракетой, испуганные лямзики улетели, а пленного Британские Учёные подвергли тщательному исследованию с помощью поп-музыки.
Далее идёт закрытая часть доклада.
Сироп
Летом он любил ходить с бабушкой в дальний конец площади имени вождя, где углами сходятся дома. И образуют свой, самый светлый угол, в котором скапливается солнце. В углу, за столиком с разноцветными стеклянными цилиндрами, под навесом сидела тётенька. Солнце проделывало в навесе дыру и трогало лучом один из цилиндров, потом со смехом отражалось и рассыпалось у него в глазах. Бабушка покупала ему газировку, которая шевелилась в стакане, пытаясь выпрыгнуть, потом шевелилась в горле, он закрывал рот, но она всё-таки выпрыгивала из носа пузырьками, щекоча голову изнутри. Иногда бабушка брала газировку с сиропом, тогда столбик цвета в одном из цилиндров чуть уменьшался, это было очень вкусно, вкуснее, чем ситро.
Потом он вырос и, приходя на площадь, мог сам себе купить с сиропом, и даже с двойным. После двойной обычная с сиропом, а уж тем более простая газировка казались совсем безвкусными. Главное – сироп, понял он. А ещё, когда у него начали пробиваться усики, он понял, что сироп не живёт на площади, он хранится в тёмных сырых подвалах и перетекает между ними по каким-то трубам, как кровь по венам. Он вгрызался в эти вены и пил, он хорошо научился ориентироваться в подвалах, его усы стали длинными и чуткими, а тело плотным и плоским, как у остальных. Нет, он не был лидером, но всегда – одним из первых. Потом лидеры сгинули по одному, а он остался.
