Читать книгу: «Боль», страница 3

Глава 4

Лето 1962.

Месяц тишины. Тягучей, как бескрайнее болото, и не заканчивающейся. Василий и Захар общались только взглядами и мимикой. Иногда они обменивались короткими фразами о том, что уже сделали или только планируют сделать.

Иногда тишину разрывал звон разбитой тарелки, которую Василий остервенело, швырял о стенку, когда её, третью, ставил на стол перед ужином. Захар забегал на кухню, а отец встречал его виноватой короткой улыбкой:

– Тарелку разбил…

– Опять? – собирая осколки в который раз, спрашивал Захар.

–… Опять, – хмурился Василий, пока сын спиной к нему ползал по кухне.

Собирая осколки, Захар видал под столом пустые бутылки из-под водки. Видал, но молчал. Он знал, когда взрослым плохо, они пьют водку и тогда им становится хорошо. У Димки-одноклассника даже мать водку пила, когда мужа схоронила, но вот что-то ей хорошо всё не становилось, раз пила она её уже лет пятнадцать. Наверно её водка была не от горя.

– Папа, а меня было очень больно? – спросил однажды Захар ,присаживаясь перед диваном, на котором лёжа отец смотрел телевизор.

Парень видел как притупится взгляд Василия. Несколько секунд мужчина просто рассматривал узоры на половике, а потом,словно придумав ответ, поднялся с дивана. Захар осторожно присел рядом отца.

Конечно мальчик знал, какого это обжечься о пламя спички или свечи. Лет шесть назад ,дотронувшись до дверцы топящейся печи он заработал такой волдырь, что его пальцы буквально скрылись под жёлтым пузырём. Рука болела практически месяц; кожа слой за слоем слезла до самого мяса. Лишь через год на месте ожога появилась новая кожа ,тонким слоем скрыв под собой напоминае о случившимся.

Мать похоронили в закрытом гробу. После того как Оксана ушла на ночное дежурство, её сын больше никогда её не видел. Пытаясь вспомнить её образ, он часто заглядывал в семейный фотоальбом, но однажды обнаружил, что там не осталось ни одной фотографии матери. Это сделал Василий, которого тоже мучила тоска по жене. Он не мог принять того, что она погибла, вместе с их нерождённым ребёнком, и поэтому запретил устанавливать на надгробии её изображение. Каждый раз, когда Василий проходил через кладбище к остановке, его взгляд не привлекала радующаяся жизни Оксана. Для мужчины могила жены была такой же, как соседние, где лежали незнакомые люди, без каких-либо изображений на кресте. Василий не хотел, чтобы фотография как бы говорила ему: «Остановись! Здесь лежит твоя жена! Ты что, не видишь её фотографию? Это её придавил шкаф! Это в её кабинете замкнула проводка, и твоя жена, пытаясь выбраться, битый час горела и звала на помощь! Загляни в её глаза: ты видишь в них своё предательство?!»

– Я думаю,что когда повалил дым, мама потеряла сознание. Когда человек без сознания,он ничего не чувствует. Хоть режь, – сдерживая подкатывающий к горлу ком ,выдавил из себя Василий и прижал сына к себе. – Так случается в жизни. Но нам надо жить дальше. Пусть мама радуется.

– Как она может радоваться, если её нет? – мокрые глаза сына встретились с краснеющими глазами отца.

Василий потрепал сына за волосы и пытаясь улыбнуться , произнёс:

– Мамы не умирают. Она навсегда останется с тобой. Ты потом всё это поймёшь. Главное не забывай о ней. Всегда помни…

***

Со дня гибели Оксаны прошло четыре месяца. Однажды, когда Захар вернулся домой со школы, его позвал на кухню отец. Там, за накрытым столом, сидела женщина, с сигаретой в левой руке и скромно улыбаясь Захару, осторожно кивнула. Захар и раньше видел эту женщину в селе. Она работала в местном магазине, продавала кухонную утварь: кастрюли, сковородки и тарелки с чайниками.

Женщина была старше Василия на пятнадцать лет. Полноватая, с короткой стрижкой и полной грудью, что сейчас, как дрожжевое тесто, вылезающее из кастрюли, выпирала из глубокого декольте сиреневого платья.

Женщина пыталась скрыть желтоватый оттенок кожи под слоем румян, которые она нанесла с помощью губной помады. Из-за этого она напоминала раскрашенную матрёшку.

Полные губы она тоже накрасила тем же цветом, что и щёки. Возможно, она потеряла способность умело подчёркивать свою красоту.

Волосы, окрашенные, вероятно, с утра, источали резкий запах свежей краски, который можно было сравнить с запахом случайно пролитого на голову ацетона.

Среди съеденных салатов и вскрытых консервов, стояла открытая бутылка водки. При виде сына, отец привстал и как юноша, что привёл домой девушку, указал рукой в сторону курящей женщины и не решительно произнёс:

– Вот, сынок. Это Зинаида. Зинаида Климовна. В гости зашла…

– Какой богатырь стал! – перебивая Василия пропела Зинаида. – Помощник папкин,сразу видно. А я тут собаке твоей фарш принесла, пусть порадуется.

– Овчаркам сырое нельзя, – отсёк Захар и поспешно направился в свою комнату, где пёс уже доедал угощение.

В тот момент Василий распознал мысли сына, и когда женщина ушла, они вышли с ним на крыльцо. Отец не курил уже лет десять, но Захар уже стал привыкать к тому, что отец, хоть и поглядывая на сына, но всё же прикуривает сигарету. Они долго молчали и просто смотрели в пустоту. И тогда Василий начал первым:

– Тебе никто и никогда не заменит мать. И семья – это не только обнимания и поцелуи на ночь. Семья – это ещё и финансовое положение. И один я не вывезу. Через год тебе вот к лечащему врачу надо. А он, знаешь, не берёт оплату добрыми словами. Да и не в этом дело. Даже простейшее что-нибудь сварить, нам и то некогда с тобой. Дом скоро превратится в комок грязи… А здесь… Здесь хоть какая-то помощь будет… А мамку тебе никто не заменит.

Захар понял план отца, как только вернулся домой после разговора. Никто не требует называть Зинку мамой, и, возможно, она не будет жить у них. В дом они вошли, обнявшись, как друзья, которые только что заключили выгодную сделку.

***

Илларион Саруханович, врач души человеческой, уже не удивлялся ничему за сорокалетний стаж своей работы. Видал он всякое: и нашествие инопланетян на районную администрацию н-ского города и чертей, что обыграли некоего мужчину в карты, когда он проиграл премию и зарплату. Видал Илларион Саруханович и первого человека на Земле истребившего всех мамонтов в селе Слоновья кость. С видом уставшего от глупостей своих клиентов и мудреца, знавшем всё и вся в этом мире, врач-психиатр сел за стол и начал писать, толи, читая, пишет, то ли рассуждая в слух:

–Увозить пока не будем… Случай в принципе объяснимый: парень остался без матери, может вину какую-то, чувствует… Вот и мерещится всякое. Может, – последнее слово доктор протянул, словно ждал, что ему подскажут слова далее, но, не дождавшись ответа от находившихся около стола тётю Веру и её сожителя, шёпотом спросил. – Не нюхает, не…

– Не, – подчеркнула тётя Вера, – даже не курит…

–Ну, тогда случай понятный… Вот, выписал лекарства, пусть пропьёт, – протянув женщине бумажку с рецептом, Илларион Саруханович уже на выходе из квартиры, повернулся к тёте Вере и взглянув на неё поверх очков, словно передразнил – даже не курит. Ну-ну…

Читая непонятный почерк профессионального врача, Иван долго щурился, словно лист, на котором был написан рецепт, был сделан из куска солнца. Он даже переворачивал лист верх кармашками и наклонял в стороны, но так и не смог расшифровать написанное.

– Он видимо тоже, как и ты отмечал вчера День доминошников, – вытянув из рук Ивана рецепт, тётя Вера опустив со лба на нос очки в толстой коричневой оправе, начала изучать бумагу.

–Отравят парня, и сгинет раньше времени – подытожил суть визита врача Иван и махнул в сторону входной двери рукой, словно отгонял муху.

–Ничего страшного в этом нет, боярышник и детям выписывают – успокоила женщина, кидая рецепт на стол.

–Боярышник – оживился Иван и широко зашагал к столу. – Так тогда я схожу, боярышник и правда, полезное лекарство…

–Вот именно-лекарство. Лекарство измеряют и употребляют в граммах, а не в литрах, догадываясь, в чём замысел жениха, тётя Вера стащила со стола листок и сунула его в карман халата.

–А я всё равно думаю, зря Коле психушника этого ты вызвала… Ему развеется надо, – не отрывая глаз от халата тёти Веры, вдруг пофилософствовал Иван. – На природу, на рыбалку ему надо… В четырёх стенах любому монстр померещится…

–Ну, куда ему сейчас в таком состоянии… Вон лежит весь бледнёхонький, дрожит от страха. Сейчас я ему пирожков с морковкой настряпаю. – запричитала Тётя Вера, а Иван сморщился от услышанного, словно ему предложили съесть манную кашу с комочками и снова махнув рукой, теперь уже в сторону женщины, зашагал в комнату, где лежал Николай.

Парень уже начал засыпать, когда Иван вошёл к нему. Натянув одеяло почти до самого носа, Николай усталыми глазами встретил его. Иван тихонечко подошёл к кровати и сел на её краешек, словно не Николай лежал на его кровати, а Иван пришёл к парню в гости. Оглядываясь в сторону зала, где находилась тётя Вера, Иван шёпотом начал:

– Завтра, Николай, я тебя в одно место отвезу… Вместо, где прошло детство моё, беззаботное. И кстати мамки твоей. Знать мы друг друга не знали, конечно, разница в возрасте растянутая. Я, когда она в меде училась уже здесь жил. Эх, вот времена были… Порыбачим с тобой, грибов пособираем.У бабы Зои поживём. Она нас там ждёт уже.Женщина хорошая. Её все в деревне знают. После этого места все монстры исчезнут, и этот монстр, – Иван снова поглядел в сторону зала, боясь, что его услышат и наклонился к парню, – монстр, что тебя решил пирожками с морковью закормить, тоже исчезнет.

***

Весёлый и озорной Захар, всегда ходивший в чистом и отглаженном белье; мальчик с румяными щеками, разогретыми сладостями, теперь превратился в худого оборвыша.

Новая мать сначала старалась быть понимающей и сочувствующей. Но потом она стала злоупотреблять алкоголем, и застолья, которые поначалу были скромными и устраивались раз в три недели, превратились в ежедневное употребление двух-трёх бутылок. В дом начали приходить незнакомые мужчины, которые своим поведением пугали Захара.

Захар узнал, что этих мужчин зовут Поляна, Кастет, Черкаш и Соловей, но их настоящие имена он даже от своего отца не слышал. В первый день Зинка представила их как друзей своего сына, который в то время отбывал срок за разбойное нападение.

Так же в доме стала появляться медсестра местной амбулатории, Галя, которая была невестой сына Зинки.

Поначалу перемены в жизни даже начали нравиться Захару. Горе от потери матери, которое длилось полтора года, постепенно утихало. В первые полгода отец и сын каждый день навещали могилу матери, но зимой они перестали ходить на кладбище. Мужчины оправдывались тем, что дороги непроходимы из-за снега, тропинки заметены, а мороз и частые метели не позволяют им посещать кладбище.

Сначала Василий и Захар оправдывались перед друг другом: они говорили, что их посещения не помогут матери, и что можно сойти с ума, постоянно думая о том, как чувствует себя их любимый человек в могиле.

К Захару осознание того, что труп, находящийся на глубине двух метров в деревянном ящике, не имеет чувств, пришло внезапно. Однажды утром парень вдруг понял, что его мать умерла. Нет, он знал об этом и не надеялся, что она вдруг переступит порог дома живой и невредимой. Он знал, что Оксана умерла, но осознание того, что точка невозврата уже пройдена, пришло только через год.

Поначалу Захара напрягало, что Зинаида оставалась в доме то раз в неделю, то каждый день. Однако это продолжалось только первые полгода. Женщина хорошо относилась к парню и никогда не запрещала ему то, что запрещала даже его мать.

В комнату Захара купили собственный телевизор с современной комнатной антенной. Потом к телевизору добавили кассетный видеомагнитофон, и Захар мог почти до утра смотреть фильмы, которые в то время были запрещены на телевидении.

К молодому человеку начали приходить его одноклассники. Прежде этого не случалось. Мир Захара состоял лишь из двух людей: его матери и отца. Он был доволен своей жизнью и мечтал провести старость вместе с родителями, возможно, даже умереть в один день с ними.

Теперь мир Захара стал огромным, как вселенная. Никогда бы он не подумал, что в его комнате появится одноклассница Рита. Сейчас она сидела на полу, задрав юбку до колен, чтобы было удобнее, и смотрела в экран телевизора, где тощий китаец сражался с множеством врагов.

Невысокого роста, худенькая, с острыми коленками и чёрными волосами, заплетёнными в косы с красными лентами. У Риты большие чёрные глаза и длинная шея. Девушка плоская, как первоклассница, и не имеет ничего общего с представлением о типичной девочке, кроме причёски.

Такой человек мог бы стать изгоем в школе и после её окончания уйти в монастырь, чтобы жить там, облачившись в чёрную одежду.

И тот, кто пытался обойти эту девушку стороной, упустил самое важное в своей жизни – взросление. В Кузнецком было две таких девушки: одна как бы провожала мальчиков во взрослую жизнь (словно викингов в Вальхаллу), а другая возвращала зрелым мужчинам уверенность в себе.

Первой была местная медсестра Галина. Брюнетка,как и Рита, она приехала в село три года назад. Её родители купили ей здесь дом и верили, что она сможет построить здесь карьеру.

Галина была хорошей медсестрой: она не боялась ни крови, ни вида мёртвых тел, с которыми иногда приходилось сталкиваться в селе. Однако местные бабушки уже через полгода начали называть её «шалавой», а женщины словно старались ей навредить. Но Галина никого не боялась и всегда говорила правду.

– Я не виновата в том, что у меня упругая грудь и аппетитные формы, – с улыбкой говорила девушка. – И не всегда только мужчинам приходится работать…

Однако Галина была очень разборчива в выборе партнёров. Она предпочитала отношения с опытными мужчинами, которые иногда были намного старше девушки.А около двух лет назад, по слухам, она нашла свою настоящую любовь – молодого человека, с которым она начала серьёзные отношения.

Рита делилась азами любви с парнями младше себя года на три.Но были ли у неё интимные отношения с каждым из них – оставалось загадкой. Конечно, каждый прыщавый двенадцатилетний мальчишка мог похвастаться перед друзьями, что «вчера был с Риткой». Однако подростки понимали, что это всего лишь слухи.

Отношения Риты с противоположным полом не заходили дальше поцелуев, нежных прикосновений к запрещённым местам и попыток орального секса, которые заканчивались рвотными позывами. И хотя однажды девушка доласкала парня руками до такой степени, что тот всё таки облил её руки, пробовать это на вкус Рита категорически отказалась. Вдогонку ,парень почему-то назвал её “шалавой” и в отместку пустил в классе слух, что они вдвоём со старшим братом три часа имели Риту во все доступные места. Почти месяц после этого девчонка ходила с фингалом под глазом, пытаясь прикрыть его чёлкой. Этот слух дошёл до Риткиного отчима.

Также ходили грязные слухи о том, что Риткой пользуется её отчим – Григорий Евгеньевич: школьный географ, несколько лет назад ставший вдовцом. Оставшись один на один с мужчиной,который пришёл в дом пять лет назад, Ритка стала замкнутой. От этого и поползли по селу сплетни, что мужские свои потребности мужчина теперь удовлетворяет через падчерицу. Слухи дошли до директора школы , а потом и до Кузнецкого участкового Андреева. Зная Григория Евгеньевича как заслуженного учителя района, собиравшего летние походы и за свой счёт возившего детей на экскурсии по городским музеям, местная администрация организовала собрание в школе.

Вопрос о скрытой педофилии учителя был снят единогласно и кузнечанам было запрещено впредь,безосновательно распускать грязные слухи. Подтверждала отцовскую любовь к ней и сама Рита, выступившая первой на собрании. И хотя все в завершении собрания аплодировали перечислениям заслуг географа перед отечеством , выходя из здания школы люди сразу же начали шептаться между собой, провожая косыми взглядами учителя и девочку.

Никто не заменит мать – эти слова Василия Захар заполнил как свои новые инициалы. И Зинаида не стремилась заменить ему мать. Она была как повзрослевшая Пеппи Длинныйчулок, для которой лишь бы день закончился в веселье и песнях.

Зина позволяла себе непристойные выражения в присутствии Василия, ссылаясь на то, что парню уже не три года. Она могла завести разговор о сексе и спросить Василия напрямую: «Трахал ли ты наконец эту Риту?» Даже обещала приобрести для него презервативы с усиками, чтобы произвести на девушку эффект.

Всё начало плавно заканчиваться к лету следующего года, когда Захар наконец окончил школу.

Василий не пришёл на вручение аттестата своему сыну. Он появился в школе только в середине празднования окончания учёбы.

Василий был одет неопрятно: в рваное трико, с коленями, свисающими на голень ; в тапочках на босые ноги и в мятом пиджаке поверх грязной тельняшки. В руках он держал цветы, которые сорвал в школьной клумбе. К тому времени они уже успели подрасти и зацвести.

Пытаясь разгладить ладонью опухшее от двухнедельного пьянства лицо, Василий прошёл через весь зал и протянул букет Захару.

– Сынок, – губы мужчины, покрытые белой плёнкой, плохо слушались. Василию казалось, что его не понимают, и он пытался произнести дальнейшие слова почти по слогам. – Я очень горжусь тобой! Правда! Ты… ты… Я горжусь тем…

Мужчина не смог договорить и, закрыв лицо ладонью, громко зарыдал. Одноклассники Захара, юноши и девушки, переглянулись и, заметно ухмыляясь, отошли от стола, где стоял их одноклассник с букетом в руках.

– Пап, иди домой, – стыдливо поглядывая на друзей, Захар впервые в жизни грубо схватил отца за руку. – Проспись… Я приду вечером.

– Не вечером, а сейчас! – неожиданно для всех закричал Василий. Его глаза налились кровью, шея напряглась так, что на ней вздулись вены. Он сжал кулаки, а руки задрожали.

– Не вечером, а сейчас же! Марш домой, щенок! Здесь он пьёт! Мал ещё, щенок! Быстро домой, иначе я твою собаку повешу! Надоел он мне!

Среди множества удивлённых взглядов и ухмылок Захар заметил глаза Риты. В них были написаны непонимание, страх и сочувствие. Но самое главное, что увидел Захар в этих чёрных глазах – это любовь: искренняя и тёплая.

Вероятно, так смотрят на человека, боль которого чувствуют в себе. Так смотрят на того, кто окружён волками, но помочь ему не в силах. Этот взгляд Риты Захар запомнит надолго: он так сильно выделялся среди десятков насмешливых взглядов.

Захар смахнул со стола помятый букет и, оттолкнув отца, выбежал из спортзала. Ещё час назад здесь было весело: звучала музыка, и молодые люди мечтали о взрослой жизни.Для Захара праздник был закончен.

***

Захар не узнавал своего отца. Спокойный и сдержанный человек с каждым днём становился чужим и незнакомым. Василий перестал приглашать сына за стол и проводил всё время с друзьями своего будущего пасынка и Зинаиды, с которой практически открыто занимался любовью.

Захар уходил на улицу, как только отец с трудом сдерживал гнев и упрекал его в том, что он засиделся дома. Парень понимал, что мешает отцу побыть наедине с мачехой, и покидал дом, часто отправляясь на кладбище к своей матери.

Зинка давно убедила отца продать телевизор мальчика и большую часть его зимних вещей. В комнате воцарилась тишина, друзья больше не приходили к Захару посмотреть с ним боевики.

Боль и злость от происходящего росли в его груди, как злокачественная опухоль. Он никогда раньше не испытывал такой ненависти к своему отцу. А теперь, когда он слышал голос Василия, Захара всего корчило. Прикусывая нижнюю губу, он бил кулаком подушку, представляя вместо неё голову отца.

Однажды он решил выместить свою злобу на ком-то, кто, как и он, испытывает боль. Он хотел принудительно остановить это радостное, живое сердце.

Захар повесил своего щенка прямо на глазах у повитухи Зои, которая делала деревенским девушкам аборты и принимала роды у «поумневших» женщин. Убийца нерождённых детей почти час стояла рядом с дёргающейся в конвульсиях собаки, и вместо того, чтобы снять животное, крестилась и причитала.

Но чаще всего мальчик проводил время дома. Он лежал в своей тихой комнате на посеревшем постельном белье, укрывшись старой фуфайкой своей матери. Он лежал, свернувшись калачиком, слушал пьяные разговоры отца и Зинки и задавал себе один и тот же вопрос: «Что случилось с отцом? Почему он такой злой?»

– Вот мой сынок освободится и сюда переедет, – оповещала новая жена Василия, наливая супругу водку до краёв граненого стакана.

– Хорошо, – соглашался Вася, целуя жену. – Всегда о сыне мечтал таком самостоятельном.

– А там кто? – махнула Зинка рукой в сторону детской и забросила в широко раскрытый рот половину увесистой помидорины.

– А, – тоже махнул рукой Василий и, повысив голос для того, чтоб слышал сын, стал возмущаться. – Лежит целыми днями на койке, как инвалид! Пошёл бы да скалымил где-нибудь, денег домой принёс! Вот ещё годик пройдёт, в военкомат сам лично его уведу, пусть увезут куда-нибудь туда, где обстановка пожарче! На кой он мне задался здесь!

Поднеся к краю стакана вытянутые губы, Василий осушил тару, давясь почти после каждого глотка и обливая грудь мятой рубашки, потом с шумом поставил стакан на стол и шлепком ладони вытер лицо, протяжно и хрипло выдохнув.

– А вот твой сын, Зинуль, самостоятельный уже, жизнь понимает, – продолжал нахваливать Василий и, стуча кулаком себе в грудь, заявляя, что сейчас говорит серьёзно, выдал: – Твой сын – мой сын! Кровиночка моя это! Никому не позволю его трогать!

Ударив кулаком по столу, поставив звонкую точку в своей клятве, Василий вставил в рот папиросу и закурил.

– А может, и сестрёнку родим нашему сыну? – игриво спросила Зина, убирая папиросу изо рта Василия и увлекая его в поцелуй.

Захар слышал всё это. Он понимал, что его уже не любят и эти двое уже нашли ему замену. Монотонно скрипела сетка кровати; отец рычал, вцепившись пальцами в кроватные душки; Зинка пищала на весь дом, заявляя, что Вася сейчас намотает на своей член все её кишки.

От обиды мальчик начинал плакать, но старался делать это бесшумно: зажимал край ладони во рту и стискивал зубы до боли.

А Василий и Зина, закончив свои дела, возвращались на кухню, где звенели стаканами и вслух строили планы на будущее, в котором Захару уже не было места.

***

–Нет, ты, правда, хочешь! – выкрикнул голос Ивана из кухни и оборвался, перебитый визгливым возгласом тёти Веры.

–Замолчи! – кричала женщина. – Это тебе всё равно! Уедешь в своё село к собутыльникам и счастлив будешь! А мне же как? Тяжёлое времечко сейчас, между прочим, это тебе в твоей водочной нирване всё фиолетово, а на дворе ни война, ни мир! Хаос! Джунгли! Кто первым съел кого-то, тот и царь!

–Но не таким же способом! – не унимался Иван. Его топот ботинок громыхал почти на всю квартиру, от чего сон Николая совсем пропал, и он решил встать с кровати.

–Таким, не таким! Деньги на дороге не валяются, Иванушка! Сделаешь всё так, как договаривались, быть тебе со мной. Нет, так и не возвращайся из села своего…

–Что у вас здесь? – перебил ссору вошедший на кухню Николай.

Взволнованный вид Ивана и угрожающее лицо тёти Веры сменились в одно мгновение, превратившись в миловидные лица, радующиеся приходу парня. Иван присел на корточки, принялся деловито шарить в пузатом рюкзаке под завязку забитым какими-то вещами и предметами, округло выпирающих через брезентовый материал мешка. Он был уже одетый: тёмный пиджак, надетый на синюю футболку, трико «Адидас» и кирзовые ботинки: один был туго зашнурован, другой же свободно болтался на ступне и был завязан лишь у носа, дальше шнурок заканчивался толстым узлом. Белая спортивная кепка сидела на затылке – Иван всегда носил короткие волосы – и уже изрядно запотевший лоб блестел на солнечных лучах встающего из-за домов солнца.

–Да вот, – спустя минуту проронила женщина. – Наставление даю, чтоб про тебя там не забыл… А то встретит там своих друзей и всё… На вот, пирожков возьми… – Тётя Вера протянула Ивану пакет с пирожками, но Иван словно чего-то, опасаясь, быстро закрыл мешок и буркнул:

–Некуда уже… Баба Зоя там своих настряпает…

–Нет, возьми, – настойчиво акцентировала Тётя Вера и повесила пакет на руку Ивана, – в поезде перекусите.

–Час ехать всего, – начиная спор заново, произнёс Иван, перекидывая лямки рюкзака через плечи, поставив пакет с пирожками на стол.

–Значит, по дороге на станцию пусть съест – сквозь зубы процедила тётя Вера, косо посматривая на ванную комнату, куда мгновенье назад, направился Николай и повторила сказанное раннее – или со мной, или оставайся на родине…

Иван уже давно собирался посетить своё село, где родился. Он не был там уже, наверное, лет двенадцать, если не больше. После того как повстречал Веру он и думать перестал о родном доме. Женщина была очень требовательной и не переносила лентяев. Если только Иван день-другой не приносил денег с временных работ, по-простому говоря – калымов, Вера обвиняла его во всех смертных грехах. Не вынося брань и склоку, Иван уходил от Веры куда-нибудь к друзьям и там пропадал, садясь им на уши и изливая всё то, что не мог сказать своей возлюбленной. Любил ли он тётю Веру? Почти все соседи давно решили для себя, что держала тётя Вера Ивана исключительно как «мастера на все руки» и никак не ниже его сухощавого тельца. Люди точно знали, что для других дел у работницы почты есть водитель Вася, что на «копейке» привозил почту в их городок с соседнего. Но именно Иван, не обращая внимания на все сплетни, знал, что Верочка его единственная и он для неё самый-самый мастеровой мужчина. Всю дорогу в поезде, Николая не покидало ощущение, что на него кто-то смотрит. Тяжёлый, угрожающий взгляд пристально ловил каждое движение парня, от чего Николай вскоре, даже прекратил шевелиться. Заметив, что спутник не прекращает озираться по сторонам, Иван сам несколько раз кидал свой взгляд в направление взгляда Николая и не видя никого подозрительного, настороженно смотрел на парня. А взгляд, холодный, поднимающий волосы на затылке изучаемого объекта, кем, являлся Николай, мертвенно, не моргая, проникал в мысли его, пытаясь выстроить маршрут движения парня.