Читать книгу: «Стихотворения», страница 2

* * *

 
От любви, как Меджнун, горю,
Думой вслед за Лейли парю,
Ты не засти, гора, зарю,
Прочь, гора, уйди, говорю, отсюда, отсюда!
 
 
За самшит милых рук и плеч
Пусть войдет в мое сердце меч,
Рад к порогу любимой лечь
Хоть на камень. Ты слышишь речь – отсюда, отсюда?
 
 
Стан твой в шелк и атлас одет,
Держишь чашу, а в ней шербет.
От любовных томлюсь бесед.
Дай лекарства! Услышь, мой совет, отсюда, отсюда.
 
 
Сад люблю – садовник не я,
Знаю, кто хозяин жилья,
Песнь моя – призыв соловья.
Уходи, колючка репья, отсюда, отсюда
 
 
Саз – пиров упоенье – ты,
Монастырское пенье – ты,
Плод – садов украшенье – ты
Слышишь – Саят-Новы мечты – отсюда, отсюда?
 

5 апреля, 1757

* * *

 
Меджнун я, тоской палимый,
Лейли! Недуг исцели мой!
В печали неутомимой
Я плачу кровью, сгорая, сгорая.
 
 
Ночным соловьем рыдал я,
Ронял не слезы, а лал я,
В горячке, в бреду пылал я,
Пав к изголовью, сгорая, сгорая.
 
 
Безбожником стал я ныне,
В любовной истлел пустыне.
Безжалостна ты, в гордыне, —
Взываю вновь я, сгорая, сгорая.
 
 
Кричу, помогите, други,
Грудь – сад, а брови что дуги,
Нет краше во всей округе,
Любуюсь бровью, сгорая, сгорая.
 
 
Фиалка, цветок мимозы,
Дыханье карминной розы,
Утишь Саят-Новы слезы, —
Горю любовью, сгорая, сгорая
 

1757

* * *

 
Ах, почему мой влажен глаз и кровь на сердце! жжет она!
Болезнь – любовь и этот раз, лекарство в свой черед, – она!
Я слег, но взор мой каждый час опять к себе влечет – она!
Мне надо умереть, ко мне – ах! – лишь тогда придет она!
 
 
Весна настала, и манят зазеленевшие края;
Фиалковые горы в сад давно послали соловья.
Но песни ночью не звучат. Чинара, это месть твоя?
Пусть ищет роза соловья: его, ах! – не найдет она!
 
 
Мак, ярко-красный, дал совет: «Скиталец-соловей влюблен.
И, верно, вспомнит про букет, что базиликой оплетен,
Но ты согли, что розы нет и что цветок был унесен!».
Вот – изгородь, ах, соловей! твой бедный труп несет она.
 
 
Сладки, сладки – твои слова! Язык твой сахар и набат,
И твой шербет, гласит молва, хорош, как спелый виноград.
Семь дней твердил я, ты ж, резва, семь платьев мерила подряд.
Бязь и кумач, но где же ткань, что всех достойней? – ждет она!
 
 
Язык ашуга – соловей: он славит, не клянет с плеча!
Пред шахом он поет смелей, и для него нет палача,
Нет правил, судей и царей, он сам спасает всех, звуча,
Лишь ты, Саят-Нова, – в беде, пришла, не отойдет она!
 

Июнь, 1758

* * *

 
Меня ты ранишь без ножа. Палач моих желаний ты.
О стыд души, не убивай меня тоской заране ты!
Изделье царских мастеров, халат из лучшей ткани ты.
Инд, и Абаш, и Арабстан, Калат, что в Хоросане, ты.
 
 
Как горна золотой огонь, твое лицо, сияя, жжет.
И всякий, видящий тебя, ума лишится в свой черед.
Кто не видал, к тебе спешит, а кто увидит, тот умрет.
Картина с фоном золотым, хранимая в сафьяне, ты.
 
 
Их много, кто, пленясь тобой, тоскуя встретит смертный час.
А ты, как редкостный товар, открыта взору в год лишь раз.
Твой господин сполна блажен, есть пища у него для глаз.
Сад роз, и летом и зимой полна благоуханий ты.
 
 
Хвала художнику тому, кто нарисует твой портрет.
От лба до брови не дойдет, каким он рвеньем ни согрет.
Твоей возжаждавшей воды, не утолиться ей, о нет!
В ширазском кувшине шербет, сладчайший для гортани, ты.
 
 
Блажен сидящий близ тебя, яр, чья подруга такова,
Кто не встречал коварной яр, кто верить мог в твои слова.
Скажи: владеющий тобой, боится ль бед Саят-Нова?
Ты с костяным узором сень, дворец меж прочих зданий ты.
 

6 сентября, 1758

* * *

 
Яр, никогда не знай беды, беда вовек – врагам твоим.
Благоуханьем залит мир нежнее, чем бальзам, – твоим,
Позолоченный Асмавур не предпочту словам твоим.
Сияешь ясною луной, – и где предел лучам твоим?
 
 
В поток любви твоей войдет не всякий, он – глубок, залум.
Он тридцать перейдет мостов, а все пред ним поток, залум.
От стрел-бровей, от стрел-ресниц я вовсе изнемог, залум.
Пловцу открыта смерти дверь, он обречен волнам твоим.
 
 
Твой стан – поднявшийся тростник, а лик твой на букет похож,
Ты всех цветов, но цвета нет, чтоб был на вдовий цвет похож,
Горит алмаз во рту змеи, – он на тебя, мой свет, похож.
Ты освещаешь без огня, покорна ночь огням твоим.
 
 
Едва приветишь, – твой привет – приветствие владык, точь-в-точь.
Пергамент – руки у тебя, и жар-перо – язык, точь-в-точь.
Как знамя золотой парчи, ты вьешься каждый миг, точь-в-точь.
И всякий думает: ты шах, предшествуешь войскам твоим.
 
 
Яр, отдалиться от тебя тяжеле смерти для меня.
Язык твой сладок, речь сладка, в устах – каменья ярче дня.
И семь десятков на лице чернеет родинок, маня,
Как семь десятков слов несет Саят-Нова к ушам твоим.
 

9 октября, 1758

* * *

 
Чужбина – мука соловья: год – сада он родного ждет!
Чтоб подала рука твоя вина мне, сердце снова ждет!
С другими ты, и мучусь я: так раб царя земного ждет!
Созрел грудей твоих шамам, – сосуда золотого ждет!
 
 
Слова бессильны пред тобой! как алый лик твой описать?
Как бровь изобразить сурьмой? и золота тут мало взять!
И только стан прекрасный твой овалу плеч твоих под стать!
А золото твоих волос давно луча дневного ждет!
 
 
Ты с детства слышишь голос хвал: но славить красоту я рад.
Ковчег – твоих грудей овал, чтоб ставить амбру и мускат!
Не может, кто тебя встречал, представить лучший миг услад!
Рука – самшит, а пальцы – воск: хрустальных спиц он снова ждет.
 
 
Нет, я не полюблю другой! сдается: ты мне суждена!
Лишь я неделю не с тобой, как рвется каманчи струна!
Сам царь иль врач Лохман со мной, а мне поется: «Где она?»
Им раны не понять моей: она клинка стального ждет!
 
 
Красавица! в тоске души один брожу, сожжен тобой!
Красавица! о не спеши! дай погляжу, пленен тобой!
Красавица! мир чей, реши: сужу, что отнят он – тобой!
Доколе жив Саят-Нова, тебе ль певца иного ждать!
 

1758