Читать книгу: «Феронакозия», страница 10
Так проходили годы, дети незаметно выросли. Старший мальчик закончил школу с золотой медалью, и мой муж тут же отправил его учиться в Англию. Со временем он стал подающим надежды молодым ученым-археологом, в Россию наведывался редко, во время коротких визитов почти не бывал дома, а все больше проводил время в экспедициях или архивах в поисках любой информации о захватившей его с детства странной идеи. Он намеревался отыскать некие врата, упомянутые в редких древних текстах. Когда мы начинали слишком надоедать ему с вопросами, то он, смеясь, говорил, что это вход в Чистилище.
Младший же, Эдик, пошел по стопам отца. Они проводили много времени вместе. Иногда ездили на охоту с сослуживцами мужа. Наш летний дом был полон трофеев. Они брали уроки у таксидермиста, на даче стоял мерзкий тлетворный запах, так что я совершенно перестала там бывать.
И все же одним летним днем я поехала туда, чтобы утешить позвонившую мне подругу, с которой мы в молодости вместе учились в педагогическом институте. Ее дача стояла рядом с нашей. У нее в тот день пропала дочка, маленькая девочка лет семи. Мой муж задействовал свои связи для поисков ребенка. Наш младший сын сам с группой прочесывал окрестные леса. Он был отличным следопытом, но все было напрасно. Я ночевала у несчастной женщины, не выпускавшей из рук любимого медвежонка ее светловолосой малышки. Я сидела рядом с ней, уговаривая бедняжку поспать, внушая ей надежду, что непременно утром ее ребенок найдется. Увы! Этого не случилось. Эдик с опергруппой и присоединившимися к ней волонтерами еще три дня обходил окрестности, опрашивал возможных свидетелей. Все было напрасно. Ребенок исчез навсегда.
Мать совершенно помешалась. Ей нужна была профессиональная помощь. В те дни в городе только открылась новая клиника профессора Завадовского. Мы с мужем сделали все, чтобы устроить ее туда. Но несчастная женщина не хотела покидать место, где в последний раз обнимала свою девочку. Она то без конца рыдала, то замыкалась в себе, совершенно не реагируя на людей. Я продолжала оставаться с ней, хотя это и было уже выше моих сил. Утром за нами должна была заехать машина. Моя подруга, наконец, уснула, я же не смогла сомкнуть глаз и решила с рассветом заглянуть на нашу дачу, чтобы узнать последние новости от сына.
Я вошла в незапертую дверь. В доме было чисто убрано, но мерзкий запах формальдегида, похоже, впитался в стены. Из душевой, полуголый по пояс, появился мой младший сын. Он вырос в очень сильного молодого мужчину с красивыми синими глаза. На серебряной цепочке у него висел нательный крест. Оба, и отец, и сын, крестились несколько лет назад. Причины их обращения к церкви мне никогда не удалось выяснить до конца. Мой сын был мне рад, хотя и несколько растерян. Он явно не ожидал увидеть мать так рано.
– Все в порядке? – с удивлением произнес он и потянулся за одеждой.
Когда он наклонился, мне бросилось в глаза что-то похожее на тончайшую косичку из светлого волоса, обвивающую крестик.
– Что это у тебя на кресте, Эдик? – спросила я, подходя поближе.
Сын грубо отвернулся и натянул на себя футболку.
– Тебе, мать, делать что ли нечего? Не помню, чтоб ты с рассветом поднималась, – заговорил он, все еще стоя спиной ко мне. Затем он повернулся. На лице его была широкая обезоруживающая улыбка, почти такая же, как в детстве. – Это монастырский оберег, мама.
– Из чего он? – настаивала я. – Покажи!
– Нет, мать, – спокойно и очень твердо ответил он, – не лезь, куда не понимаешь! Ты же не воцерковленная. Для тебя это простое любопытство, а для меня – вера.
Он предложил мне позавтракать, но дольше находиться в запахе разложения и смерти я была не в силах. Я вернулась к своей измученной подруге. Машина заехала за нами в назначенный час. Многие дни я не могла перестать думать о невесомой светлой косичке, обмотавшей серебряный крест.
Прошло еще несколько лет. Раньше мой муж и Эдик порой отпускали шуточки на счет нашего старшего Александра. Они не понимали его странной девственной жизни, занятой только наукой, его нелепой внешности, манеры одеваться, но время расставило все по местам. Александр обретал все большее уважение и влияние в научных кругах. А влияние и власть всегда были для отца и младшего сына самым главным и почетным достижением.
Мой муж, прежде образцовый атеист и партиец, с возрастом начал впадать во все больший религиозный фанатизм, что проявлялось у него порой весьма экстравагантным образом. Внезапно он решил, что именно его старший сын – гений, которому суждено изменить мир и вернуть его к истинной вере. Он перестал проводить время с Эдиком, обсуждать совместные планы или варианты продвижения того на государственные посты. Отныне он делал все возможное, чтобы помочь своему старшему воплотить его великую миссию в жизнь. Они должны были отыскать Чистилище вместе. В ход шло все, находились деньги для ведения раскопок, проводилась активная реклама среди частных компаний, создавались специализированные структуры, помогающие получать разрешения и гранты на исследования. «Научные открытия невозможно отделить от государства и политической жизни», – так любил повторять мой муж.
Эдик совершил в то время немало попыток вернуть расположение и любовь отца. Поначалу он даже поддерживал брата, и сквозь зубы высказывал тому свое восхищение. Однако в один прекрасный день он сорвался и на общем семейном обеде с яростью обрушился на «Тот бред, которым два сумасшедших решили заразить остальных», и что «Лучше бы они придумали невидимое оружие для того, чтобы избавить мир от психов и фанатиков», и «Он ненавидит все, чем оба занимаются. Превращаются во всеобщее посмешище», и «Он желает смерти проклятому Сашке!»
Прямо с обеда Эдик уехал в аэропорт и улетел в Сибирь. После газеты пестрели новостями о страшной разбойной охоте с вертолетов на редких исчезающих животных, о горах трупов и красных от льющейся крови скатах гор.
А еще вскоре в результате планового исследования выяснилось, что мой муж страдает быстро прогрессирующей формой рака желудка, и ему осталось жить недолго. Однажды вечером, после того, как препараты принесли небольшое облегчение, он позвал меня. Сиделка вышла из комнаты, и я склонилась над ним, чтобы лучше различать его тихие слова.
– Завтра приведи священника, Аня, мне нужно будет утрясти некоторые вопросы с совестью, – сказал он, его голос был слаб, но интонации все еще сохраняли прежнюю железную властность, – я виноват перед всеми вами. Моя мать, все наши гнилые корни! Я не смог избежать искушения властью. Эдик похож на меня. У него был шанс сделаться необыкновенным человеком. Он мог бы приблизиться к Богу, если бы не дурная наследственность. Он – мертвая сухая ветка. Все, чего он ищет – это унижение других и личная власть. Я тоже был таким, но я переборол себя. И если бы не рак, то вместе с Александром я взошел бы на высочайший пьедестал. Не суждено… Эдик ненавидит брата страшной ненавистью. Ведь Александр избежал родового проклятья. Эдик уже пытался организовать несчастный случай, я остановил покушение и напомнил, что мне известны мерзкие тайны нашего Малыша. Тогда он испугался. Теперь тебе самой придется защищать старшего сына. Открой сейф!
Я подошла к сейфу, прикасаться к которому прежде мне никогда не позволялось, и набрала названный мужем код.
– Деньги возьми себе! Купи что-нибудь, что тебя утешит. Хотя я и допускаю, что ты по глупости радуешься избавлению от меня, но ты – добрая глупая баба, так что прощаю тебя. Видишь там дискету. На ней то, что может покончить с Эдиком. Он сам вел этот дневник тщеславия в юности. Тебе не надо знать, какие отвратительные дела он творил, не смей даже подумать об этом! Просто береги ее. Он – не гений, наш малыш, но у него хитрый изощренный мозг. Он, конечно же, знает, что я где-то храню эту вещицу. Он будет искать. Ты должна спрятать так, чтобы он не нашел. Я велел Саше не приезжать на похороны. Он должен остаться в стороне от всего и выполнить свое предназначение. Вас будет только двое – Малыш и ты. И он будет догадываться, что дневник у тебя и, если он причинит зло брату, то и его грешки, возможно, выплывут на свет. В самом крайнем случае обратись к нашим старым друзьям в контору. И отдай дискету им. Надеюсь, на мать Эдик руки не поднимет. Хотя и должен тебе сообщить, что отныне спокойная жизнь для тебя окончена. Все поняла?
Некоторое время я сидела, опустив голову на грудь. Потом я кивнула и дотронулась до руки умирающего:
– Я сделаю, как ты просишь. Постараюсь отвлечь Эдика от мыслей о брате и успокоить его враждебность и зависть. Дискету спрячу так, чтобы он не сумел отыскать. Ведь вы с ним очень похожи, а ты не знал, где я храню письма от своей первой любви.
– Первой любви? – на губах мужа появилась слабая кривая усмешка. – Но я и не знал, что был у тебя не первым. Женщины… Я не знал, а он будет подозревать, перероет все вокруг и рано или поздно найдет, моя милая. Будь начеку!
Он начал дышать прерывисто и тяжело. Глаза его покраснели и начали выкатываться из орбит. Я захлопнула сейф и поспешила позвать сиделку. Выйдя из нашей бывшей спальни, ставшей последним приютом умирающего, я отнесла дискету в маленькую комнатку, служившую мне уже много лет мастерской. Это была самая светлая и уютная комната со швейной машинкой, книгами по прикладному искусству и цветами на высоком окне.
Здесь в днище самодельного цветочного горшка был тайник, где хранились исписанные размашистым почерком письма никогда не вернувшегося из армии высокого и нескладного парнишки.
Туда же, поверх них, я положила желтую дискету, хранившую материалы на сына, родившегося от второй моей любви, умиравшей в нескольких метрах от меня.
Похороны организовала контора мужа. Они не поскупились. Мы почти задыхались от запаха бесчисленных белых линий. Священник с дымящим кадилом совершил отпевание. Из ближайших родственников у гроба стояли лишь Эдик, да я. Мой сын был бледен и напряжен. Он издал резкий смешок, убедившись, что его брат не появился на прощании с отцом. В следующие дни мы следовали обычным ритуалам. После сорокового дня настала тишина. Меня навещала лишь ближайшая подруга, дочка которой много лет назад без вести пропала в нашем дачном поселке. Если одновременно с ней заходил и Эдик, то разговор неизбежно возвращался к тем дням. Несчастная все еще не пережила свою боль, а мой жестокий сын настойчиво втягивал ее в разговоры о дочери. Однажды, вернувшись из кухни с чаем на подносе, я увидела, что она плачет у него на плече. Рука Эдика лежала на ее колене. Мои сыновья всегда очень отличались друг от друга. Погруженный в науку Александр не находил времени ни на женщин, ни на мужчин. Эдик же был с юных лет чрезвычайно горяч.
Я немедленно вызвала его на кухню и сделала замечание. Он оскалился и вдруг заявил, что раз уж мне так хочется его воспитывать, то он переедет ко мне. Сегодня же! Вместе с отвратительным чернобородым телохранителем, которого ему подыскал уже много лет назад отец. В тот же вечер он вломился с парой чемоданов в нашу старую квартиру на Лиговском, несмотря на мои резкие протесты.
– Я стану твоим утешением, мама, – улыбаясь приговаривал он. Его прежде открытая улыбка становилась ужасной гримасой. – Мы будем снова вместе – я под твоим контролем, а ты – под моим. Кстати, я так тебя люблю и хочу уберечь от разных напастей, что запрещаю тебе выходить из дома. Даже в магазин. Аслан все купит и принесет.
Первые следы поисков в квартире появились почти сразу же. Той же они ночью они обыскали кабинет отца, вскрыли сейф, потребовав от меня его шифр, после занялись нашей спальней. А дальше уже не особо стеснялись и пришли в мою комнату,.
– Что ты ищешь, сын? – спрашивала я, разводя руками.
– Неужели не догадываешься? Кому же еще старый урод мог ее оставить? Придурошному Сашке?! Хотя он и на это был способен. Мать, давай сядем и обсудим все вместе! Лучше отдай ее! И после у тебя не будет лучшего сына. Захочешь в Грецию на Санторин, тут же полетишь! Захочешь в Канаду, в Исландию, Америку или даже к твоему любимому сыночку на веки вечные – в следующую минуту будет исполнено! Или второй вариант – ты будешь сидеть тут со мной или чаще с Асланом, я приведу сюда эту твою престарелую шлюшку-подружку, и ты будешь смотреть и слушать, как она визжит поросенком. Аслан будет водить ее на поводке, пока мне не надоест. А если тебе и этого покажется недостаточно, то думай сама, что произойдет дальше. Она найдет Чистилище раньше нашего несравненного Алекса.
Признаюсь, я вся похолодела от этих слов. Я была взаперти. Мой сын превратился в монстра. Телефон отключили, мобильный отобрали. Я снова и снова повторяла себе, что мне нужно любой ценой защитить старшего Сашу.
– Эдик, сынок, – проговорила я как можно более спокойно, – Ты ошибаешься. Твой отец ничего мне не оставлял, кроме маленького счета, на который я смогу доживать свою жизнь. Саша тоже понятия не имеет о том, что здесь творится.
– Конечно, – прорычал он, бурявя меня волчьим взглядом, – ты всегда на его стороне. И почему мы так отличаемся? Не подскажешь, мать? Впрочем, это уже не имеет никакого значения. Я сообщу ему, что ты слегла и зовешь его. Вот тогда он уже никогда с родины не выберется! Это я ему легко устрою!
– Сын, ты вправе поступать так, как считаешь правильным, – отвечала я, – но не думаешь ли ты, что если бы твой отец хотел что-то спрятать, то мог бы найти место и понадежнее этой квартиры?
– Это мы скоро узнаем! – хмуро ответил он и вышел из комнаты прочь. Я услышала, как они обменялись с Асланом несколькими фразами, потом хлопнула входная дверь.
Начиная с этой минуты и все последующие дни, я старалась добиться хоть какой-то человеческой симпатии от телохранителя. Бандит Аслан всегда носил на лице неприступную маску. Я пыталась вспомнить все, что слышала о нем прежде. Отец Аслана был бесстрашным бойцом. Когда-то он прикрыл от пули моего мужа, был ранен, но спас тому жизнь. Когда я напомнила Аслану об этом случае, он вытянул губы в трубочку, прищурился и продолжил небрежно переключать каналы на телевизоре в кухне, где он проводил большую часть времени.
А потом вернулся мой сын и заявил, что если я не перестану упрямиться, то он не посмотрит на то, что я его мать. Он терял терпение. Мне сделалось страшно, я понятия не имела о том, что он задумал. Однако у меня не было сомнений, что он пойдет до конца.
Вечером они заперли меня в мастерской. Я слышала топот их шагов. Потом наступила тишина. Я вытащила первую попавшуюся книгу и, усевшись на стул, постаралась казаться погруженной в чтение. Я не знала, не следят ли они за мной с помощью скрытой камеры.
Через пару часов в доме снова раздался шум. Мне почудилось, что я различила молодой женский голос. Еще через некоторое время Аслан отпер меня и занес в комнату графин с водой и бокал вина. В этот момент мы оба ясно расслышали пылкие стоны, доносящиеся из занятой Эдиком спальни. Мне стало страшно. Я вдруг подумала, что все происходящее не случайно, что все это какой-то коварный план.
– Кто это, Аслан? – спросила я, глядя в его черные глаза.
– Какая-то шлюха, подцепил на лекции,– процедил Аслан сквозь зубы. Внутренне я себя похвалила, все-таки мне удалось установить с ним некоторый контакт.
– Подумать только, в моем доме! Стыд-то какой, Аслан! Ведь я – его мать! Его отец и твой были как братья!
Аслан вздохнул. И мне показалось, что я нащупала правильный путь.
– Я уже много дней без глотка свежего воздуха, – продолжила я, – мой сын подозревает родную мать в предательстве. Уже весь дом перерыл. А я всю жизнь посвятила семье, мужу и детям. Да разве мать может предать любимого сына?! Когда твой отец заходил к нам, он сравнивал меня со своей женой. Говорил, что главное богатство мужчины – добрая жена и сыновья. Он гордился тобой.
– Его подло убили, – проскрежетал зубами Аслан, – взорвали машину. Мать была с ним, теперь она – инвалид, куча гнилого мяса, я плачу тупым врачам за лечение. Это дорого, но живодеры говорят, что она недолго протянет.
– Ужасное несчастье выпало твоей семье! – воскликнула я. В этот момент полилась вода в душе, и я полезла за носовым платком, чтобы промокнуть глаза, – Это страшный мир! Прошу тебя, Аслан, принеси мне сигарету! Я хочу хоть немного прийти в себя, сынок!
Каждый день, когда я заходила на кухню, то незаметно меняла все местами, передвигала и перекладывала вещи. Пачку сигарет я тоже убрала в другой ящик. В любом случае это давало бы мне пару дополнительных секунд времени. А еще ему пришлось бы поискать зажигалку.
Аслан хмуро кивнул и отправился на кухню. Он не стал запирать меня в комнате. Я выключила свет, в полутьме подскочила к горшку, отодвинула двойное дно, вытащила дискету и выбежала в коридор. Я должна была передать дискету той девушке, которая пришла вместе с Эдиком. Я надеялась, что застану ее в спальне одну.
Молодая незнакомка сидела на кровати. Чистюля Эдик принимал душ. Девушка не ожидала моего появления, но к счастью, она не закричала. Я всунула ей в руки дискету, спросила, как ее зовут, и помчалась обратно. Мне удалось успеть вовремя, мою небольшую одышку и волнение охранник сына должен был принять за приступ возмущения от недостойного поведения сына.
Я сделала большой глоток вина из вновь наполненного Асланом бокала, прикурила сигарету и добровольно уединилась в мастерской. Через некоторое время до меня донеслись голоса Аслана и девушки. В страхе и надежде я замерла, девушка собиралась уходить. Раздался щелчок замка. Шаги и тишина. Девушка и дискета покинули наш проклятый дом. Теперь нужно было придумать способ отыскать их снова. Я попыталась вообразить, сколько на наш многомиллионный город придется Вер Прозоровых, постаралась снова и снова представить себе ее лицо, большой породистый нос, торчащие во все стороны кудряшки…»
Дочитав до этого места, Стас остановился. Его сердце с холодным свистом ухнуло вниз. В описании девушки ему почудился до боли знакомый, не покидавший его ни на минуту образ. Изменившись в лице, он посидел несколько минут с закрытыми глазами. Когда он немного отдышался и открыл их, то не мог сразу решиться читать дальше. Его раздирали сомнения, и какой-то суеверный пещерный страх проник в его сердце. Однако и остановиться на середине текста тоже было совершенно невозможно. Прочитав еще несколько строк, Стас с посеревшим лицом опять прервался, налил себе целый стакан виски и подошел к окну. В глазах у него стояли слезы, он сделал пару больших глотков, пытаясь собраться с силами, чтобы заставить себя вернуться к письму. Большим усилием воли, испытывая одновременно и панику и отчаянное любопытство, и он перевернул лист и погрузился в дальнейшие описания злоключений героини по имени Анна. В его захмелевшем мозгу все приняло очень живую форму и походило уже больше на кинофильм. Он уже скорее не читал, а наблюдал за событиями со стороны.
Продолжение истории Анны Вахрушевой.
После ухода златокудрой девушки Аслан выпустил Анну из заточения. Она чувствовала себя нехорошо и сразу отправилась в комнату, служившую ей спальней. Под утро старая Анна проснулась, словно кто-то ее толкнул. Было темно, но в довоенном генеральском кресле в углу она различила человеческий силуэт. Там сидел некто с длинными волосами, рассыпавшимися по широким плечам.
Анна боялась шевельнуться, силуэт в кресле тоже не двигался. При других обстоятельствах Анна, возможно, закричала бы, вероятно, позвала бы сына на помощь. Однако теперь она не знала, что будет для нее лучше, и решила, что попробует сама разобраться с нежданным гостем. Она приподнялась на кровати, чтобы получше его рассмотреть.
Нет, сидящий не был обманом зрения, результатом разыгравшегося воображения. То был человек. Анна могла поклясться, что видела, как поднимается и медленно опускается его грудь. Человек ровно дышал, лицо его было повернуто к ней.
– Кто Вы? – голос Анны слегка дрожал, – Вы из Эдичкиной команды?
Человек ничего ей не ответил. Анна подождала несколько секунд и повторила свой вопрос. Молчание и ровное дыхание были ей ответом.
Анна опустила ноги с кровати, нащупала ими мягкие теплые шлепанцы и нажала на выключатель над прикроватным столиком. Комнату залил мягкий спокойный свет. Анна увидела, как черноволосый посетитель поежился и открыл глаза.
– Наконец-то, – произнес он, вперив в Анну довольно грозный взгляд, – назови свое имя!
– Анна, – оторопело произнесла она, – Анна Леонидовна Вахрушева.
– Так, так, – человек в кресле обвел комнату глазами, – тебе очень был нужен такой, как я. А мне нужна ты.
– Не знаю, что и сказать, – совсем запуталась Анна. – Я – уже немолодая женщина, так что я совсем и не подумала…
– Нет, ты не думала, ты призывала меня со всей силой и яростью, – ответил ей незнакомец.
Анна с сомнением покачала головой. Человек, уснувший в кресле ее мужа, был похож на табунщика Айдара из Казахфильма «Девушка-джигит». Кого, кого, а уж актера из старой классики она меньше всего представляла в роли своего спасителя!
– Вы – казахский агент? – неуверенно спросила она.
– Вижу, что потребуются долгие объяснения, – обреченно произнес гость, – сейчас у нас нет на это времени. Но я могу тебе помочь. Запомни это слово, по нему ты меня отыщешь – Ушкиру.
– Ушкиру, – протянула Анна, – ушкиру…
– Подействовало! – раздался за ее спиной голос Эдика. – Она тут, похоже, даже немного бредит.
– Я дал ей ровно по рецепту, – оправдывался Аслан. – Она с креслом разговаривает? Непонятно только, что говорит.
– Глоссолалия, как побочное действие! – раздался неприятный Эдичкин смех. Он обожал при случае вворачивать разные умные словечки. – Мать, на тебя снизошел Дух Святой?
Анна повернулась к сыну и заплетающимся языком произнесла:
– Как верующий человек, ты не должен позволять себе такие шутки!
– Все с ней в порядке! Просто идеальная кондиция! – Эдик сел рядом с Анной и приобнял ее. – Мать, я так рад, что тебе захотелось вина. Эта сыворотка идеально смешивается с красным терпким Ширазом. Сегодня расслабился с девчонкой и отпустил ее, здоровой и счастливой. Хотя сначала хотел пытать на твоих глазах, чтоб ты мне рассказала про досье. Но потом эта глупышка в машине меня растрогала, напомнила мне кого-то из прошлого, и я решил отпустить ее ради любви к прекрасному. Я велел Аслану просто подмешать тебе сыворотку. Бывает, она плохо влияет на сердце, но ты – крепкая и все выдержишь. Ведь выдержишь, мать?
– Ты дал мне наркотик? – Анна все еще искала глазами в комнате табунщика Айдара, – Собственной маме?
– Только без истерик! – брезгливо поморщился Эдик. – Теперь ты расскажешь мне, где прячешь то, что передал тебе отец. Сядь ровно и спокойно дыши! Я рискую жизнью моей любимой единственной мамочки, и все это только из-за ее упрямства.
В комнате было только три человека. Конечно, ловкому азиату ничего не стоило выскользнуть из нее незамеченным. Анна улыбнулась. Каким же напыщенным дурачком показался ей ее опасный сынок вместе со своим прихвостнем. Табунщику легко удалось обвести их вокруг пальца. И она ни за что не собиралась выдавать им ту славную девушку.
– Ей смешно! – взревел Эдик. – Ну, все, мать! Я хотел обойтись легкими средствами. Аслан, давай шприц! Тот, что от профессора!
Оба схватили сопротивляющуюся женщину, закатали ей рукав ночной рубашки, и Аслан ловко всадил в ее вену здоровенную иглу.
– Где дневник, мама?
Анна попыталась открыть глаза. Веки были тяжелыми и плохо ей повиновались. Она пошевелила губами.
– Воды! – прозвучала команда будто знакомого ей голоса. – Пей, мать! Где компромат на твоего сына?
– Это всего лишь дискета, – прошептала Анна, – маленькая желтая дискета.
– Отлично, лед тронулся! И где же она, эта дискета? Где ты ее прячешь?
– Я не прячу ее.
– Опять она! А ведь сыворотку хвалили! Отец передал желтую дискету тебе. Она здесь в квартире?
– Нет.
– Что же, ты увезла ее куда-то в другое место?
– Нет, я не увозила ее.
– Кто-то другой ее увез?
Перед внутренним взором Анны мелькнули светлые кудряшки.
– Кто увез дискету? Твоя мерзкая подруга?
– Нет.
– Странно. Я подозревал старуху Людессу. У кого дискета, мать?
– У девушки, – сердце Анны вдруг больно сжалось, – ушки, ушки.
– Что еще за девушка?
– Девушка, которой ты подарил счастье.
– Что? – громкий крик эхом прокатился сквозь череп Анны. – Ты выпускал ее из комнаты, придурок?
– Только дошел до кухни и обратно. Она все время была на месте, клянусь!
– Идиот! Она же сейчас не может врать! И ты не следил за камерой!
– Ты знаешь, кто она, мать? Где живет? Ее телефон? Как вы договорились встретиться?
– Нет, ничего не знаю, только ушки, – прошептала Анна и потеряла сознание.
Ей срочно понадобилась медицинская помощь. Вызвали на дом врача. Констатировали прединфарктное состояние и увезли в больницу. Там она провела несколько дней, почувствовала себя лучше, но после посещения ее сыном снова угодила в интенсивную палату с гипертоническим кризом. На этот раз ей удалось провести под присмотром врачей еще пару недель.
После выписки Анну, истощенную, все еще нетвердо держащуюся на ногах, на пороге больницы встречал Эдик в идеально сидящем костюме и с букетом ярких гвоздик в руках.
– Не люблю эти цветы, – голос Анны звучал слабо и почти беззвучно, – хотя это мог помнить только твой отец.
Анна отказалась от букета и руки сына и медленно с остановками сама дошла до машины. Аслан распахнул перед ней дверцу, и она, с трудом согнувшись, села на заднее сиденье.
Эдик устроился рядом с ней. Машина тронулась в сторону дома, превратившегося для несчастной женщины в темницу.
– Ты не очень хорошо выглядишь, мать, – заметил Эдик, повернувшись к ней с ободряющей улыбкой, – тебе нелегко пришлось в последнее время. А всему виной твое ослиное упрямство.
– Я страшно устала от тебя, мой мальчик, – прерывающимся голом отвечала Анна.
– Вот как? – по лицу сына пробежала тень будто от черного крыла. – А, знаешь, я могу тебя понять. И даже не держу на тебя зла. Ты – глупая старуха, и больше ничего.
Анна вздрогнула при этих словах и отвернулась к окну.
– И надо же, как тебе повезло в ту ночь! – продолжил Эдик. – Ты встретила еще одну такую же идиотку, которая назвалась чужим именем. Это слегка затрудняет поиски. Ну, с дураками и бездарностями всегда так. Непредсказуемо!
Последние слова Эдик буквально пропел.
– Мы ее найдем, не сомневайся! И потом я устрою адскую жизнь и долгожданное чистилище любимчику Сашке! Он надеется отсидеться заграницей. Но если я кого ненавижу, то найду везде. Просто все по порядку и в свое время.
Анна продолжала глядеть в окно на проносящийся мимо прекрасный грустный город, на обводной канал и плечами подпирающие друг друга здания.
– Бесконечная тоска, – произнесла она.
– Как ты поэтично выразилась, мать! – язвительно заметил Эдик.
– Этот проспект наводил бесконечную тоску на одного поэта, – отозвалась Анна, – теперь я его понимаю. Это самый прекрасный и самый мрачный город на Свете. Предсмертная тоска.
– Не волнуйся, мама, – погладил ее по голове Эдик, – за тобой будут присматривать хорошие врачи, и Аслана я тебе оставлю на время. Бог даст и доживешь до тех дней, когда у тебя останется только один сын.
Эдик не ночевал у матери и, вообще, заходил довольно редко. У него в те дни выдалось много дел. «У меня рисуются отличные перспективы, – сообщил он ей как-то раз, – если сработает одна комбинация, то исполнятся все мои мечты. И я стану непобедимым. Жаль отец не увидит».
Анна целыми днями сидела в полупустой мастерской, откуда вынесли все, кроме корзинки с вязанием, стола и тяжелого генеральскго кресла из спальни. Без жалоб и упреков она вязала бесконечно длинные носки, напевая что-то себе под нос. Дни пролетали незаметно. После обеда Анна обычно ссылалась на слабость и шла отдохнуть. Раз в две недели Аслан отвозил ее с визитом к частному кардиологу. Два раза в неделю в торговые центры. Через месяц Анне стали выдавать мобильный телефон. Ей разрешили звонить старой подруге и еще нескольким знакомым. При этом Аслан неизменно стоял рядом с ней. И разговоры сводились к вопросам о самочувствии и пожелании скорейшего выздоровления.
Во время нечастых визитов Эдик делился с матерью своими честолюбивыми проектами. Он больше не говорил с ней о дискете, хотя по обрывочным фразам, которыми он обменивался с Асланом, становилось понятно, что поиски не прекращаются. Каждый вечер Анна слышала, как ее тюремщик отчитывается по телефону о том, как она проводит время. С каждым днем доклады становились все короче и скучнее. И вскоре они почти целиком состояли из слов «носок», «нитки», «спицы», и еще «тю-тю, головой поехала».
– Завтра, мать, – с возбужденным взором сообщил Эдик, стоя перед сидящей за вязанием Анной, – завтра будет закрытое голосование. Я точно знаю, что больше половины за меня. И тогда мне останется только один шаг до абсолютной победы.
– Когда ты в первый раз встретил Дьявола? – спросила она, не поднимая глаз и продолжая постукивать спицами. – Когда он совратил тебя? Как же, наверное, ты несчастен, сын, ведь твоя душа уже не принадлежит тебе.
– Несчастен! – спокойным и страшным голосом отозвался Эдик после молчания. – Я получу все, о чем большинство ничтожных людишек не смеют даже и мечтать. И ты ошибаешься, Дьявол не совращает, а наоборот, хочет быть совращенным. Его внимание не просто заслужить. Нужно по-настоящему предать Бога. Меня с ним познакомила бабушка, если хочешь знать. Она рассказала мне о проклятьи этого города и о том, как она ела людей в самый страшный голодный год. Она была утонченной натурой, предпочитала только свежее мясо. Начала со своего первенца, отцовского брата, ты не знала ведь, что у него был брат? А мне она рассказала.
Эдик резко развернулся и покинул квартиру с томящейся в ней узницей. Анна до утра просидела в кресле, уставившись невидящим взглядом в стену перед собой.
Утром следующего дня Аслан по заведенной привычке отправился за покупками в бакалею напротив. Подойдя к окну, бледная как бумага, Анна следила за его передвижениями. Вот он перешел дорогу, исчез за дверью магазина и снова появился с бумажным пакетом в руках. Быстро перебежав через улицу, Аслан зашел в подъезд, вскоре послышался звон ключей на лестничной площадке. Аслан шагнул в полутемную прихожую, раздался глухой удар, он вскрикнул и повалился на пол у порога.
Анна отбросила в сторону тяжелую ножку кресла и поскорее втащила тело незадачливого охранника в квартиру. Прикрыв дверь, она включила свет. Крови не было. Анна побежала в мастерскую и вернулась со всеми готовыми носками. Словно старательная старая паучиха, она накрепко связала руки и ноги Аслана, а незаконченный носок натянула ему на голову. Пошарив по карманам Охранника, она вытащила оттуда мелочь и мобильный телефон. С размаху размозжила экран мобильника той же мореной дубовой ножкой, подняла лежащие рядом с телом ключи.
