Читать книгу: «Шарада», страница 3
…Это был мой вынужденный отказ мой грех моя измена…
Я предала его, и теперь у меня остался только его сын.
Я вновь и вновь прокручиваю все в своей голове – как же это могло случиться, как мы пришли с ним ко всему этому. Но моя мысль сбивается, спотыкается на тех памятных моментах счастья или бесконечных ссор, которые бывают между молодыми влюбленными.
Я помню, как не могла отказаться от идеи идеализировать наши отношения, нашу с ним связь. Это всегда было выше моих сил. Мне казалось, что рядом со мной лучший мужчина, а я, соответственно, лучшая женщина, которая могла ему достаться. У нас был лучший секс, и лучшие серии оргазмов. В то время, как все вокруг пребывали на седьмом небе от счастья, мы с ним взлетали выше атмосферы, отправлялись в космос, и оказывались в центре Вселенной всякий раз, когда находились на одном из пиков нашего недолгого счастья.
Тот момент, когда я вдруг поняла, что мирное сосуществование со своим любимым лежит несколько в другой плоскости, нежели чем в физической близости, наступил слишком поздно. На столько, что уже даже не стоило сожалеть. У меня осталось чувство незавершенности, уходящее тонкой линией в бесконечность. После того, как его у меня забрали, я поняла, что огромной части меня самой больше не существует. Эта часть отправилась вместе с той линией, в то бесконечное путешествие, в поисках души любимого. Оставшаяся часть меня осталась примиряться с реальностью. Договариваться с ней. Идти на компромисс. Заключать договора…
Хотя, удивительно, как со мной остались только яркие моменты, и как я умудрилась позабыть все темное и страшное, что связывало нас в последнее время. Особенно то, как я отказывалась доверять ему. То, как находила в нем врага. Ну, или хотя бы засланного шпиона, исполнителя.
Короче говоря, моя подозрительность возросла до неприличия высоко.
Я долгое время не хотела с ним говорить. Мне казалось, что он постоянно меня предает. Мои мысли были сильнее меня, и он чувствовал это, и не знал, как ко мне подступиться.
Но в какой-то момент он собрал волю в кулак, и, сев рядом, обнял меня так, как это мог делать только он – со всей любовью, которая в нем была, со всей отдачей, не оставляя себе ничего, и огромной беспомощностью, которую он никогда не боялся скрыть.
Мы оба молчали. Мне не хотелось отвечать ему взаимностью. В то время я чувствовала в себе первые изменения. С моим телом и мыслями, со всем, что окружало меня, стало что-то не так. Все изменилось. Все стало другим. Долгое время я действовала на отторжение. Мне хотелось вернуть себя ту, какой я была. Но взрослый человек внутри меня настойчиво повторял мне, что время невозможно повернуть вспять, что все, что сделано, уже сделано, и незачем оборачиваться к прошлому, которое оригинально и неповторимо.
Я уронила голову на его плечо и сказала:
–Кирилл, ты должен признать тот факт, что ты не слышал меня.
–Я признаю!
Он обнял меня еще крепче и повторил:
–Признаю!
–Без этого я не смогу идти дальше! Мне нужно твое признание! Мне нужен ты! Я не смогу справиться со всем одна! Ты должен переступить через себя, признать несостоятельность своих слов, и встать, наконец, на мою сторону!
–Я уже это сделал! Верь мне! Я тоже не могу без тебя!
–Я больше никому не могу верить!
Это был тот момент, когда вымотанная женская суть поднималась со дна глубокого колодца, чтобы проникнуть в мужскую пещеру, в его логово, и испытать теплоту и созидательную силу, какая в ней была. Тот самый момент, когда мужчина просто выслушивает женщину, и дает ей возможность оказаться самой собой – такой, какой ее сотворила сама природа.
Переживания захлестнули меня. И я больше не могла себя сдерживать. Реальность была самой болезненной вещью, с которой я сталкивалась.
Но мои же слезы были для меня чужими. У меня было ощущение, что плачу не я, а только мое тело. Внутри я была сильна, как никогда прежде. Я разделилась напополам. Одна моя часть билась в истерике, а другая пребывала в умеренном спокойствии. Одновременно я была сильна и беспомощна. И я вдруг поняла, что это были слезы прощания. Я выпускала из себя подростка; девушку, которая старалась быть верной своим родителям.
Я становилась воином.
–Мы должны разобраться со всем этим! – твердо говорила я сквозь слезы.
Для Кирилла в ту минуту настал переломный момент. Он перестал меня узнавать. Я почувствовала это. Моя истерика была не просто очередным желанием полить слезы в мужскую рубашку (так это обычно видят мужчины); еще я стремилась к действию, к тому, чтобы решить проблемы. Для него это было непривычно. В его глазах было скрытое удивление.
–Мы должны понять до конца не только то, что случилось здесь, в этой квартире, но и что было вне ее. Ты понимаешь меня? Нас сюда затолкали силой – это очевидно. Но я не могу понять зачем… Это какая-то загадка, которую необходимо разгадать. Глупый заговор. Безумие. Все путано. Скрыто и непонятно. Но мы найдем здесь свою логику. Подберем нужный ключ, чтобы открыть дверь, через которую сможем выйти. Ответы есть. Я знаю это!..
Кирилл, ты должен быть на моей стороне! Должен быть со мной!
–Я обещаю тебе, – сказал он, – я буду с тобой! Посмотри на меня, и скажи, что веришь мне!
Мне не требовались какие-то слова, чтобы подтвердить свою веру. Вместо этого, заглянув в его глаза, искавшие прежнюю Дину, девушку, в которую он был влюблен, и которой уже почти не существовало, я твердо сказала:
–Нам нужен план.
У всех есть план.
Выживают только умные стратеги.
Война – это не шутка.
Мне хочется сожалеть. Но я не могу.
Я высушена изнутри. Во мне бесплодный сад. Все сгнило. Пустыня.
Я опустошена.
Остался один росток. Он пробивается там, где все выжжено. На том месте, где никогда и ничего не должно было вырасти. Но для этого растения это то самое место. Нужное место. Потому что это цветок ярости. Его длинный стебель в острых иглах, а лепестки горят пламенем ненависти. Он пылает, уничтожая все вокруг себя. Корни цветка питаются чувством мести, что живет во мне тихо и порой незаметно. Желание отомстить разрастается во мне, все сильнее охватывая мое сознание.
Я окаменела. Я камень. Я статуя. Старая статуя, на которую больше никто не обратит внимания. Я разваливаюсь, и мне плевать на реставраторов; на тех, кому вдруг захочется мне помочь. Я смогу решить все сама. Как и обычно. У меня получится. Я уверена в этом.
Я волчица, которой хочется только одного – выть от горя. Мой сад бесплоден. Я Ева, лишенная своего Адама, порочная и грязная. Я выносила и родила. Вынесла всю боль, какую только можно испытать от потери. Я вернулась в Эдемов сад, и не обнаружила ничего, кроме запустенья.
Девочка-подросток, которая постоянно пугалась глупых экзаменов, исчезла окончательно.
Я постарела. Я старше этого мира. И я бесстрашна.
Эпизод 2
Кирилл Получает Удары
Когда мы зачали нашего сына, Дина стала оберегаема иной силой, противоположной той, что дает нашему телу движение, а сознанию некую уверенность в безопасности.
Еще до того, как она поняла, что беременна, и до того, как ее не лучшая сторона характера (какая есть у каждого из нас) не начала быть основной чертой ее личности, – я чувствовал эту ядовито-парализующую энергию, ставшей мне препятствием в привычном жизненном ритме.
Мы – я и Дина – были дверью. Находясь в неведении, обманутые человеком, называвшимся другом, мы невольно позволили появиться в нашем воздухе новой частице. И теперь она распространяется, почти как вирус.
Когда я впервые увидел демона, я подумал, что схожу с ума. Долгое время я был уверен, что он пришел за мной. Что он предвещает мою гибель.
На самом деле он явился, чтобы оберегать Мать. Чтобы быть невидимой защитой для Дины. И, что еще важнее, для ребенка, что был в ней.
Он смотрел на меня своими мертвыми глазами, замерев, как статуя. Вселяя в меня страх, он отнимал у меня право на отцовство. С самого начала вся его фигура говорила мне только об одном: мой ребенок никогда не будет принадлежать мне.
По его появлением можно было угадывать настроение моей девушки: демон пропадал в никуда (по крайней мере, я его не видел), и Дина становилась той милой девчонкой, какой я ее знал с самого начала; демон вновь объявлялся, и было ясно, что движется грозовая туча, – в Дине просыпался отравленный воздух, которым мы с ней постоянно дышали, находясь в квартире с заколдованными стенами…
Бывало хорошо, если она соглашалась идти на контакт, и позволяла успокоить себя, как кошку, которую можно было погладить и прижать к себе. И плохо, когда она превращалась в настоящего дьявола. Порой ее глаза становились настолько мутными и злыми, что ее можно было бы легко принять за агрессивную наркоманку.
Но она всего лишь была переутомленной беременной женщиной молодого возраста.
Так я предпочитал думать об этом. Такой подход многое упрощал. Особенно ее смены настроений.
Конечно, в то время я не понимал всего этого. Все, на что меня хватало, так это на внутреннюю панику, бесконечный стресс и никак не пропадающее чувство отчаяния.
Я понимаю это сегодня, теперь, когда нахожусь на безопасном расстоянии от всего, что было со мной и Диной. Когда я не вижу будущего, но точно знаю, что спасен…
Я старался поговорить об этом с Нелли, – с нашим мастодонтом психологии. Но мне мешали сомнения, неуверенность, и какая-то огромная стена в моем сознании, которая возникала передо мной и всем остальным миром, как только у меня появлялось нормальное желание поделиться с ним теми странными событиями, участниками которых стали я и моя девушка.
В основном эта стена держалась на огромном количестве спиртного, выпитого мной, чтобы заглушить стресс, и на том чувстве внутренней пустоты, овладевшим мною за пару месяцев до зачатия нашего ребенка…
До сих пор помню свой первый серьезный разговор с Нелли. Он касался курсовой работы, к которой я вроде как и подошел с некоторой серьезностью, но все равно выполнял ее в дальнейшем с трудом и ленью. В общем, в этом плане я не отличался от большинства знакомых мне студентов.
Весь наш поток страдал отсутствием сосредоточенности, рассеянностью внимания и неумением воспринимать науку как нечто серьезное, значительное и важное.
Это была игра, в финале которой у тебя оказывался диплом с пометкой об окончании высшего учебного заведения. Я старался играть по ее правилам. Не более.
Правда, когда ты начинал работать с Нелли, то игра и ее правила уже не имели никого значения. Приходилось ширить свой интеллект и прибавлять навыки, – расти не только вверх, но и в стороны.
Она задержалась всего на минуту, но извинилась за это. Села напротив, и я впервые смог отчетливо увидеть ее ясный взгляд, – взгляд человека, тело которого уже разменяло седьмой десяток, но умом и сознанием не постарело ни капли.
–Итак, Кирилл, – сказала она, – это твоя первая курсовая. Напомни, пожалуйста, какую тему ты выбрал.
Нельзя сказать, что в тот момент я чувствовал сильное волнение. Скорее, оно накатывало в определенные моменты нашей беседы.
Как, например, в эту минуту, когда я начал говорить, – осторожно, будто ощупывая почву:
–Это в рамках семейной психологии… Распространенная проблема, на мой взгляд.
–Звучит интригующе! – Она улыбнулась куда-то в сторону. – Так что же это?
Я робко кашлянул, но ответил уверенно:
–Алкоголизм в семье.
–Да, – сказала она.
В ее глазах проскользнуло какое-то понимание.
–Нам необходимо придти от общего к частному, – сказала она. – Данная тема, видишь ли, крайне обширна.
Она говорила о зависимостях: алкоголизм, наркомания, токсикомания, лекарственная зависимость; зависимость от секса, зависимость от азартных игр, зависимость в поле духовных исканий. Список продолжался, но половину я уже не слышал. Просто не мог относиться ко всему этому всерьез.
–Не стоит бояться объемов твоих будущих познаний. Мы – ученые, и способны видеть сквозь пелену того, что видят все остальные. Не сразу, конечно. Постепенно.
Общество само выбрало быть зависимым от удовольствий. Это наше открытие. Как и то, что любая зависимость характеризуется повышением неврозов или воспитанной истероидностью.
–Воспитанной?
–Всю жизнь в нас воспитывают психические процессы, о которых мы даже не подозреваем. Скажу тебе больше, – многие все еще думают, что характером нас наделяет Бог.
–Это не так?
Она засмеялась, но оставила мой вопрос без ответа.
–Хорошо, – сказала она. – После того, как мы изучим все общие характеристики, необходимо перейти к вопросу, который будет нас волновать больше всего. Какой вопрос волнует тебя лично, Кирилл?
–В основном, как помочь человеку завязать с выпивкой.
–Лечением и терапией ты будешь заниматься намного позже. И то, если захочешь. Прости, но так устроена система. Для начала необходимо исследовать территорию. Так вот, – что именно может волновать тебя в семейном алкоголизме.
Я готовился к этой встрече, и к этому разговору, подозревая заранее, что придется почувствовать себя в какой-то степени обнаженным.
Но ведь это всего-навсего короткая встреча. Беседа с педагогом. По поводу первой курсовой работы. Ничего более. Подобных разговоров еще должно было быть десятки.
Я ответил:
–В некоторых семьях спиртное употребляют все, без исключения. В немалых дозах. Этот момент волнует меня больше всего.
Долгие и муторные годы, прожитые со своими родителями, и родным братом. Под одной крышей… Все это время этот момент не давал мне покоя…
–Да, мой дорогой, ничего прекрасного в данном факте никогда не обнаружится. Но это – правда жизни, с которой нам предстоит работать. Правда, которая выглядит ужасно, к примеру, для пропагандистов здорового образа жизни.
Ты улавливаешь разницу?
–Примерно, да… – Я неуверенно кивнул.
Она улыбнулась.
Похоже, я выглядел в ее глазах весьма забавным.
–Думаю, тебе предстоит достаточно увлекательное путешествие в изучении тех процессов, которые всегда казались тебе важными.
–Несомненно.
Она заметила мой конфуз.
Я стал собираться. Мы договаривались о пяти минутах, и они уже истекли. Свое первое задание я получил.
–Вот что, Кирилл. Погоди… – Она остановила меня. – Мы пришли в психологию, чтобы помочь самим себе. Каждый из нас. Так вот, если ты не сможешь подружиться с правдой, то она тебя просто съест. И не подавится. Поэтому, если у тебя есть чем поделиться со мной, то сейчас самое время.
Она приглашала меня на исповедь.
Или, проще говоря, на обычную консультацию.
Конечно, мне было это необходимо. Но не в данный момент.
–Спасибо, – сказал я. – Мне нужно подумать над этим.
Мы попрощались, и с той минуты мне открылась дверь к рефлексиям – нудным внутренним процессам, когда постоянно оглядываешься назад, смотришь по сторонам, и купаешься в неге того, что может случиться дальше.
Мое пьющее Я, на пару с моей семьей, в которой я вырос, были неизменными элементами представлений о моем существовании.
Когда я стал исследователем, с течением некоторого времени, данные элементы все же поменяли в моем восприятии отрицательный знак на нейтральный.
Но я никогда бы не смог подумать, что они станут тесно связаны с теми моментами в моей жизни, возле которых я всегда ставил знак «плюс» (+).
Теперь же я словно маленькая девочка, шагнувшая в зазеркалье.
Все перевернулось. Люди, которых я знал, больше не те, какими они представлялись до этого.
Злое чудище расцарапало мою ладонь, и на ней больше не разглядеть линии жизни. Там больше нет любви. Нет дружбы. Нет веры.
Пустота.
И линия горизонта, оставшаяся неизменной…
Рефлексии продолжались.
Но в них не было ни Дины, ни демона, который постоянно оберегал ее.
Как же странно, что эти оба слова начинаются с одной буквы…
…В этой комнате я просыпался каждое утро. В этом доме, что стоит среди десятков остальных, в чем-то подобных ему. Морозным зимним утром я растапливаю печь, чтобы прогреть дом, в котором живу, – для тепла, для уюта. Это моя обязанность.
Вот эта улица: длинная, долгая, до автобусной остановки не меньше получаса.
Эпицентр моего недолгого существования. Фокус не успевшей окаменеть души. Нелады с самим собой…
На дороге нет асфальта. Старые деревянные заборы, от которых уже давно хочется избавиться. Сосед с огромными лающими псами. Соседка, чересчур влюбленная в косметику, но не способная оценить ее достоинств. Ее некрасиво размалеванный face постоянно напоминает престарелого трансвестита, сбежавшего с экрана телевизора.
Время встало.
Словно впереди захлопнулась дверь.
Вечером по этой улице бродит соглядатай, который не дает времени идти дальше.
Где-то здесь проходит черта: между незаретушированной правдой, и ужасом, который выбрало мое сознание. Между краем и пропастью.
Где-то здесь есть спасение…
Моя семья была в плену зеленого змия вечность. Столько же времени мы предпринимали бесчисленное количество попыток быть единым целым, даже если между нами текли потоки непонимания, – линии электропередач, временами дающие сбои. Вера в наши стремления никогда не покидала нас. Мы хотели быть вместе. Мы хотели быть одним. Мы желали, чтобы все это когда-нибудь решилось само собой. Каждый из нас жил в своей мечте. В своей иллюзии. Они казались единственно верными.
Одновременно нас связывало и разделяло лишь одно в этом мире. Спиртное. Вместе с ним мы были умирающей и вновь рождающейся вселенной, сферой, идеальная окружность которой вдруг менялась на нечто уродливое, за что было стыдно не только друг перед другом, но и перед окружающими.
Я честно старался обнаружить свое отражение в зеркале того, что меня так долго окружало. Старания эти были напрасными.
Мое спасение, в котором рождалась вера, было в простой девушке, с которой я познакомился, поступив на учебу в университет.
–Я не смогу быть с тобой, если ты будешь продолжать пить в таких количествах, – сказала она мне однажды.
Это были правильные слова. Необходимые слова.
И мне пришлось совершить над собой усилие. И быть более сдержанным. И, как бы тяжело это ни было, – выдавливать из себя яд буквально по грамму, – воспитанная трезвость вскоре стала частью моей жизни.
Мы не отказались от забытья, приход которого случался от общения с высокоградусным напитком. Вовсе нет.
Я и она, – мы проявляли сдержанность. И не сходили с ума, хотя на то были возможности. Мы предпочитали забываться, предаваясь любви…
Подобным образом преодолевал печали и мой старший брат, с тем лишь различием, что в его жизни совсем не было любви. Один лишь секс. С разными партнершами.
–У тебя уже была девушка? – спрашивал он у меня до моего совершеннолетия.
Я качал головой.
–Хочешь? – В его голосе уже заранее сквозили нотки возбуждения, – ему не терпелось свести меня на часок с какой-нибудь профессиональной «бабочкой».
В половых сношениях его привлекало все. Полагаю, что подтолкнуть в спину своего младшего братика к скорейшей потере невинности тоже могло бы принести необходимую только ему долю наслаждения.
Я не знал, что конкретно ответить ему, поэтому молчал.
Он трепал мою макушку, улыбался, и уходил дальше.
Я никогда не мог признаться ему, что мне нужна была только одна… И навсегда… Я был уверен, что он не поймет этого. И не примет… Конечно, я был подростком, который заблуждался…
Когда у меня появилась Дина, и у нас случился первый секс, по всему моему виду все сразу было ясно, – вот этот счастливый юнец, наконец-то познавший женщину в свои девятнадцать лет.
–Это та, с которой ты учишься? – спрашивал братик.
Да, отвечал я, это она. От этих слов за моей спиной расправлялись огромные крылья.
–Молодец, братан! – Он расплывался в своей неподражаемой улыбке. – Молоток!
Мы использовали наше фирменное рукопожатие – искренне крепкое, и вполне ритуальное, – что-то из молодежного кино.
–Какое у нее имя?
Дина, отвечал я.
Колокольчик встрепенулся над открывающейся дверью. Невесомый ангел влетел в распахнутое окно, и лег у подножия кровати.
Ди. На.
Теперь мне осталось от нее только это имя. Больше ничего…
У меня было постоянное ощущение, что я шагаю к звездам.
На самом деле это была дорога в ад.
Я верил в силу просвещения, в силу мысли, способную родить целую вселенную.
Мой братик верил в силы харизмы и сексуальной энергии.
Мой лучший друг – мой бывший лучший друг – верил в физическую силу.
–Проще всего выбить кому-нибудь зубы, – говорил он. – Это действует на человека весьма отрезвляюще.
Тогда мы уже становились друг для друга больше, чем просто приятелями. По крайней мере, мне так казалось.
Я никогда не смог бы представить себе, что когда-нибудь (и та минута была совсем не за горами) мне придется полезть на него с кулаками. И даже захочется убить…
Между нами тремя был баланс. Мы были его невольными создателями.
Мой братик никогда не знал Айдына, а мой друг не стремился к знакомству с кем-то из членов моей семьи.
В этом мире мы создавали равновесие, хотя и сами этого не понимали.
Я путешествовал в двух абсолютно разных мирах.
Первый был огромен. Я вошел в него с рождения. Он всегда был больше, чем я сам. И он постоянно поглощал меня; прожевывал и съедал сотнями раз.
Второй стал приставкой к первому. У меня, наконец, появился настоящий друг (так мне думалось). Вера в дружественность расширяла пространство этого мира, обогащая меня и мою жизнь.
По своему, но я был счастлив.
Я никогда не болел этим чувством, и никогда не гнался за иллюзиями.
Наверное, поэтому они так незаметно окружили меня. Я был застигнут врасплох. Я оказался повержен из-за своей слепоты…
Потом появился еще один мир. Он был пышен и светел. Это был мир любви. Чистой и взаимной.
У меня ушло много времени, чтобы доказать свое право оказаться в этом мире. В мире девушки, которую я никогда не знал, но полюбил сразу, как только увидел ее. Моя первая и единственная женщина. Моя антилопа. Моя львица. Моя маленькая ручная собачка.
Она была простой, и мне нравилось это. Но в то же время она могла быть грациозной, морально сильной, и при этом не стеснялась показать слабость.
Мы перетекали друг в друга. Мы были неразлучны…
Теперь все миры разрушены.
Вот оно, место побоища. Почерневшие от пламени руины. Мертвые тела невинных людей. Гробовая тишина…
Я удаляюсь все дальше и дальше, куда-то к линии горизонта, в чужом автомобиле. Удаляюсь в неизвестность.
–Пропускай это все через себя, – говорит мне мужчина за рулем. – Не бойся испытать боль и горечь. Это очищает. Это делает сильнее…
Сквозь себя, вокруг себя, – поток слез и отчаяния.
Наверное, все это кончится, только когда я умру…
Когда я еще был на пределе своего искреннего счастья, я впервые увидел Старшего.
Как обычно он был в компании своего подопечного, – Младшего – паренька моего возраста, но со взглядом глубоким, взрослого мужчины.
Старший и Младший. Так они сами называли себя. Просто и ясно.
При их виде Айдын начинал сходить с ума – ярость переполняла его, и ему приходилось сдерживать ее.
В тот вечер я был с Айдыном. Мы распивали хмельной напиток в местной забегаловке неподалеку от нашего альма-матер, и рассуждали о потоке жизни и предопределенности судьбы, о случайности и неизбежности, и о проблеме права человека на выбор.
–В конце пути все равно все сложится в одну огромную мозаику, – говорил он мне. – Вот увидишь. Поэтому я готов утверждать, – выбора не существует. Это всего лишь наша огромная иллюзия.
Я парировал:
–Сегодня каждый из нас имеет право на осознанный выбор. И я этим правом буду пользоваться. Вне зависимости от того, какая картина моего существования откроется мне ближе к концу жизни.
В то время я не мог знать, что все уже давно решено за меня. Куда бы я не повернул: направо, или налево, или, быть может, пошел прямо, – все было равно, – меня ждал один исход.
Человеком, который расчетливо подводил меня к этому, сидел напротив меня, пил пиво, и вел себя со мной так, как никто другой, кого до этого я мог считать своим другом.
Он был для меня больше, чем просто другом. Почти новой надеждой, – на лучшего собеседника, на мое поколение, на коллективное сознание.
Рядом с ним мир преображался. И я был уверен, что, приложив усилия, когда-нибудь мы привнесем в наши и чужие жизни нечто свое, значимое для всех остальных.
Это были мечты. Иллюзии…
Но недалеко ушедшие от правды.
Айдын действительно желал преобразить мир. Этот флер был вокруг него постоянно, когда мы находились вместе. Вот только у него были свои эксклюзивные представления на данный счет.
После этого вечера пройдет почти год, и наши пути разойдутся в разные стороны.
Дружеская беседа двух молодых людей с претензией на философствование останется висеть на стене в рамке, в музее сладких снов, по ту сторону реальности, в одном из миллионов параллельных вселенных.
–Погоди-ка, – сказал Айдын. – Ты тоже видишь тех двоих?
Он указал на Старшего и Младшего, которых на тот момент я видел впервые.
–Я их вижу, – ответил я. – И они меня видят тоже. Мы пялимся так друг на друга уже минут пять.
Все это время мне казалось, что это была парочка геев, ищущих компанию на вечер. Все эти пять минут мне казалось, что я нахожусь под гей-радаром. Я думал, что еще немного, и меня стошнит.
–Черт! – руганулся Айдын.
–Ты их знаешь? – спросил я.
–Да. – Он начинал злиться.
–Кто это? Твои голубые дружбаны? У них такие пристальные взгляды, словно они ревнуют меня к тебе.
–Это мои враги, братан. Подожди здесь минуту…
Он поднялся из-за стола и пошел за бар, переговорить с непонятной парочкой.
Я начал ожидать грядущей разборки. Скоренько допивал свое пиво, чтобы оно досталось мне, а не сливному отверстию в раковине, если вдруг я увлекусь дракой с двумя чуваками, которых я даже не знал.
Но, было похоже на то, что никакого столкновения не ожидалось. Парни обсуждали что-то между собой как при деловых переговорах. Правда, Айдын выглядел более возбужденным: он больше говорил, больше злился и проявлял недовольство. Его «враги» выглядели невозмутимо.
Потом их разговор вдруг оборвался, Айдын вернулся ко мне, и, не присаживаясь, сказал:
–Мы уезжаем отсюда.
Он залпом прикончил остатки из своего бокала.
–Все нормально? – спросил я.
–Более чем, – ответил он.
Мы расплатились и вышли на свежий воздух.
Стояли молча. Он копался в своем мобильнике. Я наслаждался вечерней прохладой.
–Поедем к телочкам, – вдруг сказал он.
Мы никогда не занимались этим. Слышать от него подобное было нетипично.
У меня была девушка, и кроме нее меня больше никто не интересовал. Поэтому находиться с Айдыном всегда было легко. Он не страдал сексуальным помешательством, и ему не было нужно, чтобы я составлял ему компанию при знакомствах с девушками, которых, впрочем, никто никогда не видел.
Словом, я сконфузился. Во-первых, от того, что, наконец-то узнал, что мой друг не гей, и у него все же бывают, как он только что выразился, «телочки». Во-вторых – мне не хотелось, чтобы Дина когда-нибудь узнала, что я развлекаюсь с другими девушками (пусть даже и без физического контакта).
–Ты раздумываешь? – Айдын прервал мои мысли.
–Я никогда не ездил… к телочкам. Что бы это ни значило.
Он молча смотрел на меня, с мобильником в руке, ожидая, что я скажу еще.
–Я просто вышел выпить с тобой пива, братан, – сказал я. – Ничего больше.
–Значит, ты вот так просто отказываешься от удовольствия? Бросаешь меня одного? На растерзание сексуальных милочек.
Я театрально пожал плечами и покачал головой: ничего не могу поделать.
–Не надо ни за что платить, если ты на мели, – сказал он. – С этим все нормально!
Хоть и улыбаясь, я удрученно закрыл лицо ладонями. По-другому я реагировать не мог. Да и не умел.
–Значит, моногамия, – сказал он.
–Да, – подтвердил я. – Верность.
–Ты просто вынуждаешь обозвать тебя подкаблучником.
–Я пошел домой. Отличной тебе оргии!
–Мне-то казалось, что у меня появился друг, с которым я могу повеселиться.
–Пригласи своих врагов. Возможно, совместные сексуальные утехи станут для вас актом миротворчества.
–С ними я никогда не смогу договориться.
–Тогда давай просто пройдемся до следующего бара и выпьем еще по кружке.
Он убрал свой мобильник в карман и нехотя пошел со мной.
–У тебя давно никого не было? – спросил я. – Или это твои враги тебя так возбудили?
–Пошел ты!..
В тот вечер я сохранил свою верность. Впрочем, по-иному я никогда не смог бы поступить.
Дина доверяла мне, а я доверял Дине. Даже в те моменты, когда она проводила время с Тимом, – своим дружком-не-разлей-вода. Сейчас она тоже была с ним. И хоть они звали меня с собой, я не согласился. Отдыхать я предпочитал в атмосфере мужской дружбы. В то время как в общении между Диной и Тимом, – между девушкой и парнем, у которых не было никакого намека на секс, – просыпалась невероятная степень инфантилизма. Что, по большому счету, навевало на меня скуку.
И, хотя они оба в моем присутствии старались не вести себя, как малые дети, все равно, между нами возникала некоторая неловкость; от которой я и сбежал сегодня, чтобы сохранить самого себя…
-…Я тогда впервые увидел вас обоих. Клянусь, что ни за что бы в жизни не подумал, что окажусь когда-то в этой машине, и буду чувствовать себя настолько паршиво.
–Представь, что ты умер, Кирилл, – сказал Старший. – Только что, вместе с Айдыном. Вас обоих больше не существует. Ты призрак.
–Как насчет Дины? – спросил я. – Мне ее тоже представить мертвой?
Старший промолчал.
Ответил Младший. Он сидел впереди, на пассажирском сиденье.
–Ты забудешь Дину со временем. Это произойдет само. Она умрет. В твоей душе. В твоем сердце.
–Вместе с нашим сыном?..
Они ничего не ответили. Только молча смотрели перед собой. На дорогу…
Где-то там, позади, в стране теней, остался мой ребенок. Его теперь оберегает Мать; и демон, которого видел только я.
Возможно, то была всего лишь игра моего воображения? Странно, что я до сих пор так думаю. Я почти год прожил в сомнениях, пока реальность не разрушила все, во что я верил.
–Демон реален, Кирилл, – сказал Старший, – и ты это знаешь. Достаточно терзать себя вопросами о здравости своего рассудка. Ты видел то, что ты видел. Дина теперь часть всего этого. Как и ваш с ней сын.
Рано или поздно я смогу признать себе это.
Мне мешают образы. Секунды. Мгновения.
Я знаю, что если закрою глаза, то увижу ее. Вместе с нашим младенцем в ее руках. Как она ему улыбается. Как она его лелеет. Как она поет ему убаюкивающую песенку…
Но тьма побеждала свет внутри нас.
Обыденность не смогла стать нашей защитой. Наверное, нам нужно было что-то большее.
Мы были обычной молодой парой, и никак не могли знать, что станем родителями нового будущего. Что времена, которых все так боялись, уже наступили.
Неслышимой поступью смерть надвигалась ко всем нам, и я видел ее лики. Среди них – лица близких мне людей. Кого я любил. Рядом с кем моя душа была спокойна, и торжествовало сердце, играя на своей арфе громче, чем весь мозговой оркестр, такой хаотичный и непослушный.
