Читать книгу: «Под чёрным крылом войны», страница 3
ВОССОЕДИНЕНИЕ
Институт, в котором Андрей Николаевич Иванов, служил доцентом кафедры экономики, вернулся в Ленинград из Новосибирска только в 1946 году.
Его родной брат, Евгений Николаевич, прошедший всю войну, как военкор, уже целый год жил в Ленинграде, сотрудничая, как журналист-очеркист, с одним из издательств.
Сразу, по возвращении в Ленинград, в июле 1945 года, Евгений начал собирать сведения о судьбе семьи брата Андрея. Он выяснил, что жена Андрея, Гета, умерла от голода во время блокады. Он знал, что Гета, или Генриета, выросшая в тесной коммуналке, наотрез отказалась ехать в Новосибирск вместе с мужем, опасаясь потерять их хорошую квартиру и имущество. Гета была на 10 лет моложе мужа, оптимизм молодости ещё не покинул её, поэтому она не верила, что война продлится долго, и что Ленинграду может что-то угрожать. Соседи, пережившие блокаду, сообщили Евгению, что Сашу после смерти матери забрали в детдом. Он был истощён и измучен, как и все блокадники. В марте 1942 года детей эвакуировали куда-то на Урал. Больше о нём никто ничего не слышал.
Потом Евгений узнал, что детдом из эвакуации ещё не вернулся. Предложив редактору идею написать очерк об эвакуации через Ладожское озеро и о дальнейшей судьбе эвакуированных детей-ленинградцев, Евгений вылетел в Свердловск. Он решил начать поиски Саши с вокзала – это был пункт распределения эвакуированных детских домов по городам Свердловской области.
Узнав подробности эвакуации, он, человек, прошедший войну, повидавший детей, потерявших родителей, и, одиноко сидящих у печных труб их разрушенных домов; детей, которые сидели рядом с убитой матерью, ещё раз убедился, что война – эта страшная тотальная беда, – слишком тяжкое бремя для детей любого возраста. Евгений собирался назвать свой очерк «Дети войны», а теперь решил назвать его «Дети беды».
Его племянник Саша оказался одним из этих детей. Евгений понял, что пока не найдёт его – живым или мёртвым, покоя ему не будет. Он слушал рассказ начальника вокзала:
– С 21 января по 20 апреля 1942 года на территорию РСФСР было эвакуировано 550 000 ленинградцев. Через Свердловск, прошёл 901 эшелон, из них 351 – с ленинградцами.
– В день прибытия эшелона с детьми – 22 марта 1942 года, в Свердловске скопилось 10 эшелонов. Наши работники вынесли 114 полутрупов, положили их на снег. Девать их было некуда, даже носилок больше не было. К тому времени было занято 500 коек эвакопункта. 2500 коек в эвакогоспитале. Прибывших размещали в залах вокзала на диванах, на полу, даже на подоконниках и в кабинетах начальника вокзала и других служб. А мест всё равно не хватало. Согласно записи в журнале, в тот день дети были отправлены в города Первоуральск и Серов. Ищите, желаю успеха.
Евгению повезло – в списках областного эвакопункта он нашёл Сашу, и поехал в Первоуральск. Детский дом с детьми из Ленинграда он нашёл быстро. Его направили к Нине Ивановне. Она сказала, что Саша в Свердловске пропал.
– Тогда такое столпотворение было, все мы были измучены и больны. Я видела Сашу, сидящим на диване, рядом с другими пассажирами, а мы сидели на полу, так как мест не было. Тут ко мне подошёл директор ремесленного училища, и отвлёк меня. Когда он ушёл со старшими детьми, Саши уже не было. Его искала милиция, но не нашла. Нас погрузили в поезд и повезли сюда, но мне пообещали, что Сашу рано или поздно найдут, и отправят к нам. Но он так и не приехал.
У Евгения опустились руки. Он не знал, где теперь искать Сашу. Командировка его закончилась, и он уехал в Ленинград, описав брату в Новосибирск поиски Саши.
В апреле 1946 года приехал в Ленинград и отец Саши. Он сказал брату:
– Я много думал о том, как искать Сашу. Надо начинать поиски в Свердловске. Саше сейчас 14 лет. Если он жив, то учится в школе. У меня две недели отпуска, я поеду туда.
У него почему-то появилась уверенность, что единственный сын его жив, и он обязательно найдёт его.
Приехав в Свердловск, Андрей Николаевич пошёл в ГОРОНО. Представившись, он попросил:
– Я разыскиваю сына, который потерялся в процессе эвакуации в вашем городе. Его имя Саша Иванов, ему сейчас 14 лет, и он учится, примерно, в 6 или 7 классе. Не могли бы Вы поручить кому-нибудь, обзвонить школы, и выяснить, нет ли такого мальчика в одной из школ? – Заведующая поручила это своему секретарю, а потом сказала:
– Я совсем недавно слышала это имя и фамилию. Она задумалась, а потом встала, и, выйдя в приёмную, взяла газету «Комсомольская правда» с портретом Саши:
– Посмотрите, это не Ваш сын? Андрей Николаевич разволновался. У него запотели очки, и пересохло в горле. Он торопливо протёр очки, и, взглянув на портрет, узнал своего сына – он был очень похож на свою мать, Генриету.
– Да, это он. – Стараясь взять себя в руки, глухо сказал Андрей Николаевич.
В это время позвонила секретарь, и назвала номер и адрес школы, где учился Саша, а, также, адрес его проживания. Ему объяснили, как доехать по адресу.
Остановившись перед домом, где жил теперь его Саша, Андрей Николаевич размышлял:
– Кто-то спас моего мальчика, и четыре года растил его. А теперь явлюсь я, и разрушу чью-нибудь судьбу. Как же поступить? – Потом принял решение: – Надо идти туда и всё узнать.
Поднявшись по лестнице, он позвонил в дверь, и услышал женский голос:
– Саша, открой. – Дверь открылась. На пороге стоял высокий подросток, такой дорогой и любимый, его единственный сын, о встрече с которым, отец мечтал всю войну. Они стояли, молча, и смотрели друг на друга, не веря своим глазам. Потом Саша неуверенно спросил:
– Папа? – Андрей Николаевич шагнул в квартиру, забыв закрыть дверь, и они с сыном обнялись.
Они стояли, обнявшись, не сдерживая слёз, и шепча друг другу:
– Папа, я искал тебя и чуть не погиб. Но так и не нашёл…
– Мальчик мой, родной, как я люблю тебя. Я счастлив, что нашёл тебя.
В это время в прихожую приковыляла Маруся, опираясь на палку. Она привыкала к новой ноге-протезу. Увидев эту встречу, она всё поняла, и сказала:
– Саша, приглашай папу в дом. Здравствуйте! Я соседка, но скоро придёт и хозяйка. Располагайтесь, пожалуйста. – И она, придя к себе, сразу позвонила Лидии Максимовне.
Это был удар. Рушилось всё, что больше всего радовало её в этой жизни.
Она положила трубку, и застыла, обессиленная. Прошло 4 года, как она нашла чуть живого Сашу. Она внутренне была готова, что Сашу рано или поздно найдёт отец. А когда это случилось, она не могла себе представить, как переживёт расставание с ним.
Время шло, а она всё сидела, не в силах пойти домой, и услышать приговор, который изменит всю её судьбу. Зазвонил телефон, она сняла трубку, и услышала Сашин голос:
– Мама, ты скоро придёшь? Мой папа приехал, мы ждём тебя. Он с дороги, я хотел покормить его, но он без тебя кушать не садится.
– Хорошо, сынок, я скоро буду.
Она вошла в квартиру, он поднялся ей навстречу, Саша помог маме раздеться. Андрей Николаевич увидел женщину приятной наружности, примерно свою ровесницу. Она поздоровалась, и сказала:
– Ну, что ж, давайте мыть руки и ужинать. У нас всех сегодня нелёгкий день.
Андрей Николаевич никогда не встречал женщины с такой силой духа.
Он понимал, какие чувства Лидия Максимовна может сейчас испытывать, но она нашла в себе силы этого не показывать. А, Лидия Максимовна, чувствовала себя приговорённой к смерти, которой дали отсрочку, предложив последний ужин. Кусок не лез им всем в горло, но они, старательно и молча, опустошали свои тарелки. И, каждый из них, не решался первым начать тяжёлый разговор.
Когда Лидия Максимовна ушла мыть посуду, Саша, подойдя к ней, тихо прошептал:
– Мама, я не покину тебя, но мне надо пообщаться с папой, рассказать ему обо всём, чтобы он понял и меня, и тебя.
– Хорошо, сынок. Я переночую у Маруси, а вы с папой побудьте вдвоём. Ты будешь спать на моей кровати, а папа на диване. Бельё в шкафу. Завтра выходной, так что выспитесь, а мне завтра снова на работу, надо привести в порядок документацию.
Отец с сыном проговорили не один час. Саша рассказал, как они жили без отца в блокаду, как умерла мама, как он оказался в детдоме.
– В детдоме у меня появились старшие друзья – Элик, Борька, Витька. Они мне помогли освоиться в детдоме. Где они теперь – не знаю, но очень хотел бы узнать. Я думаю, что мне повезло больше всех. Ещё в Свердловске мы потеряли друг друга – Витька побежал в туалет и не вернулся. Элика с Борей увёл какой-то дядя. А я пошёл искать институт, с которым ты уехал из Ленинграда.
Отец, молча, слушал рассказ Саши, и понял, что тот подходит к самому главному для них обоих:
– Я приехал с вокзала в город на трамвае, искать твой институт, но у меня не хватило сил. Я подошёл к большому дому с высоким крыльцом, думал, это институт, а это оказался Дом связи. Я очень устал и замёрз, целый день ничего не ел. Я присел у крыльца, и больше ничего не помню.
– Там меня и нашла мама Лида. Она принесла меня домой, сняла с меня грязные лохмотья – ведь мы долго ехали в вагоне для перевозки скота, лёжа на грязном полу, – несколько дней, не раздеваясь. Отмыла меня в тёплой воде. Я проболел больше месяца. Никто не верил, что я выживу. Мама ставила мне уколы через каждые 4 часа, и ночью тоже, а ведь она ещё работала в эвакогоспитале. Когда мама была на работе, за мной ухаживала Маруся. Она медсестра.
Лидия Максимовна спасла меня, вернула мне жизнь – я, как будто, родился заново, и она стала для меня настоящей мамой. Я не смогу её оставить, папа. Но и с тобой расставаться не хочу. Что же нам делать?
Отец молчал. Он был ошеломлён рассказом Саши, и не мог пока разобраться в своих чувствах. У него пока не было ответа на вопрос сына:
– Я пока не знаю, что нам делать. Когда я ехал сюда, у меня не было никаких сомнений, что как только я найду тебя, я не оставлю тебя здесь ни на один день. Но ты своим рассказом поколебал мою уверенность. Я думаю, мне надо поговорить с Лидией Максимовной. Надеюсь, что мы найдём мудрое решение этой непростой проблемы. Давай спать, сынок. Я поживу с тобой ещё дней 10, только перейду в гостиницу, чтобы не стеснять твою маму.
Уснуть им обоим долго не удавалось. Они оба без конца прокручивали весь разговор, и ломали голову, как выйти из этой ситуации. Уснули только под утро – усталость взяла своё.
Перед уходом на работу, она приготовила им всё, что нужно для завтрака.
Лидия Максимовна тоже почти не спала всю ночь. Она стояла у окна кухни в Марусиной квартире. Было новолуние и звёзды, мерцая в тёмном небе, точно перемигивались, сообщая друг другу что-то таинственное и важное, недоступное пониманию человека.
Ей вспомнилось, как она нашла своего подкидыша, как боялась, что он не выживет, как провожала его в школу 1 сентября. А летом скучала безбожно, когда отвозила Сашу в лесничество. С нетерпением ждала выходного дня, чтобы увидеть его, радоваться его выздоровлению. Наконец, небо на востоке побледнело, и на землю спустились обманчивые предрассветные сумерки. Лидия Максимовна легла в постель. Она мысленно обратилась к погибшему сыну:
– Прости меня, сынок за эту радость и любовь к чужому ребёнку. Я не забыла тебя и никогда не забуду. Но от тебя не осталось мне даже могилки. Я могу только ходить в церковь и поминать тебя, ставить свечу за упокой твоей души, сынок, и это снимает камень и с моей души. Это мальчик Саша спас меня от безысходной тоски по тебе, сынок. Он вернул меня к жизни. И теперь я снова могу потерять сына, и ту радость, что он мне дарил. – Слёзы наполнили её глаза, и потекли ручейками, смачивая подушку. Так и уснула она, ничего не придумав.
Папа с сыном проснулись, когда уже впору было обедать. Они поели, Саша, быстро всё прибрав, предложил отцу прогуляться по Свердловску. Они больше не говорили о своей проблеме, просто наслаждались общением. А мозг каждого из них продолжал искать выход из тупика.
Мест в гостинице, не нашлось, придётся на время стеснить Лидию Максимовну.
Когда они нагулялись, Саша предложил зайти за мамой в госпиталь и всем вместе поехать домой. Они так и сделали.
После ужина все сели за круглый стол, и быстро, без жарких споров и обид, пришли к общему мнению: оставляем пока вопрос открытым.
А, пока, Саша окончит седьмой класс. Мама Лида возьмёт отпуск, и на летние каникулы приедет с Сашей в Ленинград. Зимние каникулы в восьмом классе он тоже проведёт у отца. А летом 1947 года папа приедет в Свердловск, и они отдохнут все вместе в лесничестве. Как дальше будут развиваться события – подскажет сама жизнь. Но после окончания 10 класса ВУЗ Саша будет оканчивать в Ленинграде. Через несколько дней Андрей Николаевич уехал домой.
Устроилась и судьба Маруси. Осенью 1946 года, в Свердловск, приехал дядя Саши, Евгений Николаевич, в творческую командировку. И Саша, и его мама, после летних каникул были с ним уже хорошо знакомы. Он пришёл к ним вечером, когда на улице шёл проливной дождь. По его кожаному пальто сбегали тонкие струйки дождя, собираясь на полу в тёмные лужицы. Евгений снял своё отяжелевшее пальто, и с него продолжала капать вода.
– Ну, и погодка! Я промок до костей, замёрз, как собака без будки, и зверски проголодался! Саша, вон в том большом портфеле подарки вам с мамой от меня и от твоего отца.
– Вот хорошо-то, Женя! Ты как раз вовремя! А мы только собрались ужинать. – Улыбнулась Лида.
– А где вы прячете талантливую художницу Марию? Зовите её сюда, у меня для неё хорошие новости. Саша обрадовался и пошёл за соседкой.
Вскоре пришла Маруся. Она уже привыкла к своему протезу, и хромота её была еле заметной.
– Кто тут обо мне шибко соскучился? Вот она я! Вся из себя!
Ей навстречу встал Евгений. Она, улыбаясь, шутливо подала ему руку лодочкой.
– Вот Вы какая! Совсем молодая, весёлая, красивая и талантливая! Рад с Вами познакомиться. Давайте дружить. – Они вместе сели к столу.
– Ваши рисунки, которые летом передал мне Саша, специалисты признали интересными, и Вам предлагают сотрудничество в издательстве «Детская литература». Когда Вас узнают лучше, я уверен, к Вам будет стоять очередь из детских писателей. Завтра мы с Вами съездим на киностудию. Там требуется художник-мультипликатор. И в журнале «Весёлые картинки» Вас тоже с руками оторвут.
– Ну, надо же! Пришёл, увидел, убедил! – Улыбалась Маруся. Они все вместе поужинали, и Евгений попросил:
– Покажите мне все рисунки, какие у Вас есть. Потом нам с Вами надо оформить бумаги, если Вы принимаете предложение издательства и обговорить условия. – Так началась их дружба, а потом и любовь. Они оба были фронтовиками, много пережившими и повидавшими.
Маруся и Женя поженились и стали жить в Ленинграде.
На новогодние каникулы начала 1947 года Саша приехал к отцу. Ему очень хотелось найти своих друзей по детдому. Он узнал адрес Элика и приехал к нему домой. Элик в это время учился в 10 классе вечерней школы. Друзья не могли наговориться. Вспомнили Бориса, съездили на кладбище, поклониться могиле друга, разделившим с ними, тяготы блокады и эвакуации. Но не Элик, ни Саша не знали о судьбе Вити Рюмина. Элик посоветовал:
– А ты, Сашок, поищи его через паспортный стол, наверняка он или в Свердловске или в области. Ему уже 18 лет должно быть. Если он живой, ты его найдёшь, и сразу напиши мне. Может, ему потребуется наша помощь. Он блокадник, да ещё сирота, ему положена прописка и жильё в Ленинграде. А потом, отец Бориса инвалид, живёт в квартире один. Я думаю, он будет рад приютить на первое время друга его сына.
Когда Саша вернулся в Свердловск, он нашёл Витю с Таней в шести метровой комнате барака. Они оба работали на заводе и ждали своего первенца. Встреча была радостной, но ехать в Ленинград Витя не захотел.
– Там для меня слишком много тяжёлых воспоминаний. А нам с Танюшкой и здесь хорошо. От завода нам обещают квартиру, когда родится наш малыш. Что ещё надо? Мы довольны тем, что имеем. А ещё здесь недалеко могила человека, который дважды спас мне жизнь, и помог мне встать на ноги. Мы с Танюшкой не хотим уезжать от этой могилы. – Его жена согласно кивала головой.
– Так что передавай привет Элику, и сам заезжай к нам в гости.
Они расстались друзьями, но больше так и не встретились. Время их детской дружбы ушло. Они стали другими, и с этим ничего не поделаешь.
Летом 1947 года Андрей Николаевич приехал в Свердловск, чтобы провести здесь отпуск вместе с сыном. Он сделал предложение Лидии Максимовне, и она согласилась стать его женой. Между ними не было страстной любви, их накрепко связала любовь к сыну. Симпатия, расположение друг к другу и благодарность – возникли ещё при первой встрече. Теперь же к этим чувствам добавились взаимное доверие и уважение. Они расписались в ЗАГСе Свердловска, а отметить это событие уехали в лесничество к старшей сестре Клавдии.
С войны вернулся только один её сын, Валерий; второй – погиб в последние дни, когда уже была близка победа. Когда Лида уедет в Ленинград, племянник Валерий останется жить в её квартире, у него уже есть и невеста на примете.
Так закончилась история четырёх друзей, переживших страшное время военной беды.
НЮРКА – НЮРОЧКА
НЮРКИНА ЛЮБОВЬ
Китайский мудрец Конфуций на вопрос своих учеников – что такое смерть, ответил: «Как мы можем знать, что такое смерть, когда мы не знаем ещё, что такое жизнь?». С тех пор прошло двадцать веков, а вопрос этот так и остаётся открытым. Все мы просто живём, не отдавая себе в этом отчёта, не задумываясь о смысле жизни.
Однако каждая жизнь похожа и не похожа на другие. Но объединяют всех живых обязательные условия жизни: преодоление – себя и разных обстоятельств, из которых и состоит наша жизнь, и любовь во всех её проявлениях. Это моё субъективное мнение, у Вас, дорогой читатель, может быть другое.
В тёплый июньский день 1945 года Нюрка Буркова, в стареньком ситцевом платьице и стоптанных сандалиях, неслась по улице, не чуя под собой ног, в сторону госпиталя, который был расположен в трёхэтажном здании её бывшей школы. Их небольшой город в Новгородской области не был разрушен бомбёжкой, не был оккупирован немцами, как Новгород и прилежащие деревни. Он оказался в стороне от стратегических военных направлений. Но и его задела своим чёрным крылом страшная война.
За последние два месяца произошло столько разных замечательных событий, и жизнь казалась Нюрке такой прекрасной, что лучше не придумаешь. Наконец-то закончилась война. Она никогда не забудет этот день. Когда знаменитый диктор Левитан объявил по радио о капитуляции Германии и поздравил всех с Победой, люди вышли на улицу, знакомые и не знакомые, обнимались и плакали, и слёзы радости смешивались с горькими слезами из-за гибели родных или близких, и горьких слёз было во много раз больше.
Её отец тоже погиб на фронте в самом начале войны, и её мама, Надежда, став вдовой с двумя детьми на руках, чуть не умерла от горя.
Нюрка – старшая, в мае ей исполнилось 16 лет, и сегодня она получила паспорт. Ей не терпелось поделиться этой радостью с мамой, которая с первых месяцев войны работает санитаркой в госпитале.
Вместе с войной ушли из города и холодная зима, и долгая неустойчивая весна, и всё плохое, что пришлось пережить в голодное и тревожное военное время. Наступило долгожданное лето и конец учебного года в педучилище, где Нюрка готовилась стать учителем начальных классов и теперь перешла на третий курс. А это значит, что она сможет помогать маме – всё лето работать помощницей вожатой в пионерлагере, взяв с собою десятилетнего братишку Кольку.
Она не обижалась, что все называют её Нюркой, тогда всех так называли – и молодых и пожилых – Нинка, Верка, Надька и т. д. Время что ли такое было?
Но самое главное событие, как считала сама Нюрка, – любовь, которая накрыла её с головой. Она никому не рассказывала об этом, но в душе её словно появилась натянутая струна, которая отзываясь на её настроение, то радостно звенела, то плакала, словно живая. Предметом её душевной привязанности был раненый солдат – Кирилл Толмачёв, красивый брюнет, двадцати шести лет от роду. Был ли на самом деле так красив Кирилл, или любящие глаза Нюрки видели то, что не замечали другие? – Это не важно.
Его доставили в госпиталь с сильной контузией и осколками в спине 10 месяцев назад. Осколки удалили, раны залечили, но с контузией было всё не так просто. Кирилл ослеп. Его большие карие глаза были широко открыты, поэтому с трудом верилось, что он ничего не видит, хотя, если приглядеться – взгляд этот был бездумный и ничего не выражающий. Речь его восстанавливалась с большим трудом – он говорил, растягивая слова и заикаясь. Но спустя 8 месяцев Кирилл стал говорить намного лучше. В то время он очень надеялся, что и зрение у него восстановится. А тут и война закончилась, и он радовался вместе со всеми:
– Как только вылечусь, поеду в Ленинград, и начну разыскивать маму. – Думал Кирилл.
Его перевели в общую палату для выздоравливающих пациентов. Здесь его и увидела Нюрка. Но надежды Кирилла не оправдались – зрение к нему так и не вернулось. Он тяжело переживал своё увечье – целыми днями лежал, отвернувшись к стене, не желая ни с кем общаться, отказывался от еды, считая, что жизнь его всё равно кончена. Кому он нужен – слепой инвалид?
Были в госпитале ребята и в гораздо худшем положении, но у многих из них хватало оптимизма и здравого смысла принять жизнь такой, какая им выпала, особенно, если у них были родственники, которые ждали их домой. Кирилл же, потеряв связь с матерью – единственным родным человеком, лишился точки опоры, а точка опоры для человека – как корни для растения. Мама всегда решала все его проблемы. Он был уверен – решила бы и эту, но жива ли она и где находится, он не знал, и теперь вряд ли узнает. Слепой, пребывающий в постоянной темноте, и один на белом свете – это добивало его, и некому было его утешить, поддержать. Он совсем пал духом, и в душе его было так же темно, как и вокруг него.
К Кириллу у Нюрки было особое отношение – она влюбилась в него с первого взгляда со всем пылом безоглядной первой любви. Она знала только его имя и фамилию. Больше Нюрка ничего не знала о нём – кто он, откуда родом, кем работал, сколько ему лет и т. д. Просто, он был не такой, как все. Что-то особенное было во всём его облике – посадка головы, осанка, голос, непривычно вежливое обращение. Она обратила внимание и на его красивые руки с длинными пальцами. Внешний вид избранника, в 16 лет, имеет решающее значение. А Кирилла даже серая больничная пижама совсем не портила.
Она переживала, что он потерял веру в себя, но не знала, как ему помочь.
Нюрка приходила в госпиталь в выходные дни. Она была там своим человеком, знала по имени многих раненых. Помогая маме, которая к концу смены совсем выбивалась из сил, Нюрка мыла шваброй обширные коридоры своей бывшей школы. Или под диктовку писала письма родным от раненых, лишённых такой возможности. Иногда она пела для лежачих больных популярные песни того времени – «Синенький скромный платочек», «Тёмная ночь», «Наш уголок нам никогда не тесен» и другие. Она знала много песен. У Нюрки был очень приятный голос, хороший слух и задушевная манера исполнения, да и пела она преимущественно для своего избранника, хотя он, как будто, не проявлял к этому никакого интереса. Однажды, это было после Дня победы, числа 20 мая 1945 года, Нюрка решилась, подошла к его кровати и тихо спросила:
– А Вы не хотите написать письмо родным? Я Вам помогу. Меня зовут Нюра Буркова.
Её приятный негромкий голос тронул Кирилла. Он помолчал, а потом так же тихо ответил:
– Я не знаю, где сейчас живёт моя мама, да и жива ли она ещё. До войны мы с ней жили в Ленинграде. Во время блокады связь наша прервалась. Потом я случайно узнал, что всех выживших блокадников перевезли куда-то на Урал. Она, если и выжила, наверняка была в тяжёлом состоянии, как и все, кто там был. Потом я попал в боевую мясорубку, и там было не до писем. А теперь тем более – мне некуда писать. Я знаю точно, если бы мама была жива, она обязательно уже разыскала бы меня. – Он помолчал, пытаясь сдержать слёзы, потом попросил:
– Спойте мне что-нибудь.
Так завязалась их дружба. Раненые негромко говорили между собой:
– Ты гляди, девчонка-то, разговорила Кирюху. Ни с кем разговаривать не хотел, а с ней – гляди… Видно, душа у неё особая, чуткая и добрая, что он доверился ей.
Когда Нюрка в следующее воскресенье пришла в госпиталь, Кирилл сказал:
– Дайте мне Вашу руку. Сколько Вам лет?
– 25 мая мне исполнилось 16.
– Можно я «посмотрю» на Вас?
Нюрка кивнула головой, забыв, что он не может этого видеть. Он осторожно обследовал её лицо и косички с бантиками кончиками пальцев. У неё мороз побежал по коже, и, смущённая, Нюрка не знала, что и сказать. Он тоже молчал. Потом тихо сказал:
– Пожалела бедного дяденьку, девочка? Добрая ты, душевная. На, таких, как ты, все и выезжают. Но тут уж ничего не изменишь. Хорошо с тобой, приходи почаще. Расскажи мне о себе, а потом, может, и я тебе что-нибудь расскажу. Ты в школе учишься?
– Нет, в педучилище, через год я стану учительницей начальных классов. А потом, может быть, поступлю в институт, если ума хватит.
– На это много ума не надо, просто позанимайся на совесть и сдай вступительные экзамены, а дальше пойдёт как по маслу, так что дерзай, а я буду за тебя болеть. – Вроде ничего особенного он не сказал, но она летела домой, перебирая в памяти каждое слово, сказанное им, как бесценное. Она гордилась тем, что взрослый парень, побывавший на фронте, такой необычный, разговаривает с ней на равных. А ещё, это был парень, при одном взгляде на которого, у неё замирало сердце.
Чаще приходить она не могла, хотя готова была и вовсе не уходить из госпиталя, чтобы быть с ним всегда рядом. Он рассказал, что до войны был музыкантом, окончил консерваторию. Играл в оркестре на скрипке, но потом с горечью добавил:
– Да что об этом говорить, всё это теперь в прошлом. Вся моя жизнь осталась в прошлом. А в настоящем – одна ты у меня, добрая девочка. Нюрочка, раз мы с тобой друзья, называй меня тоже на «ты». Так будет теплее, да и я ещё не пожилой, мне в апреле исполнилось 26 лет.
Кирилл рассказывал Нюрке о великих композиторах, о скрипичных мастерах Амати и Гварнери. Это было открытием для неё. Она и сама много читала, но, в основном, романы о приключениях и красивой любви. Никогда раньше не интересовалась она классической музыкой, она о ней просто никогда и не слышала, а если слышала, то пропускала мимо ушей. Не доросла она ещё до таких высоких сфер. Все окружающие её люди пели народные песни, частушки или песни из кинофильмов. Единственными источниками информации для Нюрки были: чёрная тарелка радио на стене, которая хрипло вещала непонятно что, и газета на политинформации в комсомольской ячейке.
Но однажды ей пришлось испытать настоящее потрясение.
В их город приехал на гастроли камерный оркестр из Москвы. Музыканты согласились выступить с небольшой программой в госпитале – для выздоравливающих пациентов. Это был выходной день, поэтому Нюрка сама привела Кирилла в коридор, где были расставлены стулья, и посадила рядом с собой, держа его за руку. Кирилл очень волновался и с нетерпением ждал начала концерта. Он хмурил свои красивые брови, и прислушивался к знакомым звукам, предшествующим началу концерта.
Когда оркестр заиграл, у Кирилла выступили слёзы, и он сильно сжал Нюркину руку. В конце программы он прошептал ей:
– Нюрочка, скажи им, что я музыкант, пусть они дадут мне подержать скрипку.
Она тут же подошла к дирижёру и передала ему просьбу слепого друга.
Когда Нюрка подвела к дирижёру Кирилла, у того от волнения дрожали руки. Они коротко переговорили, и дирижёр вложил в руки Кирилла скрипку и смычок, попросив зрителей не расходиться.
И тут произошло чудо. Скрипка в руках Кирилла словно ожила. Она плакала и смеялась. Он играл с таким упоением, что зрители замерли в восхищении. Когда скрипка умолкла, наступила тишина, а потом все дружно захлопали, особенно сами музыканты. А дирижёр сказал Кириллу:
– У Вас большое будущее и зрение здесь ни при чём. Желаю Вам творческих успехов.
Нюрка была потрясена. Она впервые в жизни услышала настоящую музыку, да ещё «вживую». Дома не было ни патефона, ни радиоприёмника, а о телевизоре в народе тогда и не слышали. А то, как играл Кирилл, она не могла даже представить. Что-то в душе её плакало и смеялось вместе с его скрипкой. Ещё в школе она прочитала рассказ Короленко «Слепой музыкант», и плакала над ним. Но это в книжке, а не в жизни. А теперь и у неё есть настоящий слепой музыкант, и она готова была посвятить ему всю свою жизнь.
С этого дня и Кирилл ожил. Он начал есть, лечиться, и согласился выходить на прогулку. Они с Нюркой подолгу сидели на скамейке, молча наслаждаясь, солнышком и запахом молодой листвы, слушали деловитый щебет воробьёв и синичек. Теперь Нюрка не радовалась поездке в пионерский лагерь на всё лето. Она разрывалась между любовью к Кирюше и дочерним долгом помогать матери.
Нюрка помогала матери как могла. Когда началась война, ей сравнялось 12 лет, а Колька пошёл в первый класс. 7 лет ему исполнилось только в декабре, но в 1 классе был недобор, и Кольку приняли. Только потом Надежда поняла, что зря поторопилась, и отдала Кольку в школу так рано. Утром её дети вместе шли в школу, на большой перемене они съедали то, что Нюра приносила из дома, запивая жидким чаем из буфета. Чаще всего это были драники из не чищеной картошки, пожаренные на рыбьем жире. Картошку приходилось экономить, до нового урожая было ещё далеко. Колька часто болел, и к концу учебного года Надежду вызвали в школу, и предложили оставить его на второй год в 1 классе, надеясь, что он окрепнет за лето, и будет справляться со школьной программой. Надежда согласилась.
Они жили в частном доме, но дом без хозяина – сирота. Не сладко им жилось, что и говорить, но было много людей в их городе, которым жилось намного хуже.
Окончив 7 классов, Нюрка поступила в педучилище. Надо было быстрее получить профессию, чтобы помогать маме. Выбор был невелик – ФЗУ, строительный техникум или педучилище.
Она взяла на себя часть забот о братишке – присматривала за ним, помогала делать уроки, отводила его в школу, кормила его, когда мамы не было дома. Когда та уходила на работу в ночную смену, Нюрка с Колькой оставались дома одни.
О своей первой любви матери рассказывают в последнюю очередь, но Надежда и сама не слепая. Да и медсёстры всё замечали и держали её в курсе. Надежда и посоветовала дочери:
– Надо написать соседям Кирилла, может они знают, где живёт сейчас его мать?
Так они с Кирюшей и сделали. И через пару недель получили ответ – дом, где они жили, к счастью, не разбомбили, но квартира стоит пустая – всё, что могло гореть, сожгли в буржуйке в блокадную зиму. А мать Кирилла живёт в Свердловске и является депутатом горсовета. Она тоже разыскивает сына и прислала соседям, на всякий случай, свой адрес. Эта новость окрылила Кирилла. Нюрка под его диктовку написала письмо матери, Аделаиде Петровне Толмачёвой. А потом сказала Кирюше:
