Читать книгу: «Никогда», страница 2
С такими мыслями он поспешил за заказчицей, бодро семенящей по тропинке из собственных следов. Благо двигалась она на удивление быстро для своих почтенных лет.
***
Печка в доме действительно была – старинная, кирпичная. От нее веяло теплом, и не только физическим. Впрочем, последнее относилось к каждому предмету, наполняющему внутреннее убранство. Неокрашенный, явно кустарного изготовления стол покрывала ситцевая скатерть с узором, напоминающим гжель. По бокам от него стояло две деревянные скамьи. На окнах – белые кружевные занавески. В одном углу – высокая кровать из ржавеющих металлических прутьев с мягкой на вид периной. В другом – низенькая полочка с иконами. Словом, сущая прелесть для горожанина, привыкшего к безликим бетонным коробкам.
Оказавшись внутри и избавившись с помощью гостя от верхней одежды, Никитишна первым делом схватилась за рогач. На глазах немного сконфуженного Максима, из печи на стол переместился простой глиняный горшок, испускающий непередаваемо аппетитный пар с запахом картошки, чеснока и укропа, а из-под кровати – банка с солеными огурцами.
– Ну что вы, – протянул экстрасенс, отчаянно стараясь потише урчать животом. – Не стоило…
– Ничего не знаю, – Никитишна замахала руками и даже зажмурилась, чтобы точно не видеть возражений. – На голодный желудок дела не делаются. Я в журнале "Здоровье" читала. Садись, сынок, садись, где удобно. Только вот сейчас…
Бабушка снова бросилась к печке и, встав на цыпочки, сдернула с нее слегка побитый молью коврик.
– Нет-нет, – Максим поспешно уселся на голую лавку. – Мне бы на деревянном посидеть – давно забытые, понимаете, ощущения. Вы себе лучше подложите, раз уж нагрели.
– Ох, молодежь, – добродушно проворчала Никитишна, неохотно последовав совету. – Совсем старших не слушаете. Да и правильно – уж поумнее нас будете. Не спорь, сынок, не спорь. Все потом, а сейчас – кушай. Кушай.
***
Вдвоем экстрасенс с клиенткой быстро опустошили и горшок, и добрую половину банки. Работать после столь капитального ужина не хотелось совершенно, но не заставлять же пожилого человека ждать.
– Так вы говорите, – нарушил сытое молчание Максим. – Продукты пропадают?
– С погребу, – с готовностью кивнула Никитишна. – Ну да чего меня, старую, слушать. Пойдем, сынок, покажу.
Выходить на бушующую снаружи метель не хотелось вдвойне, но Максиму и в голову не пришло отказаться. И дело было не только и не столько в деньгах.
Погреб обнаружился с обратной стороны дома. Тяжелая, кое-как обшитая жестью дверь протяжно скрипнула петлями, впуская внутрь хозяйку и экстрасенса.
– Вот, сынок, погляди, – Никитишна посторонилась, вжимаясь в грубую деревянную стену. – Третьего дня в последний раз спускалась – энто вот ведро с картоплей еще полное было. То ли я из ума выжила, то ли…
– Нет, – задумчиво проговорил Максим и присел на корточки. – Не выжили.
В сантиметре от его ботинка на грязном полу виднелся смазанный, но вполне различимый отпечаток ноги.
Ноги маленькой и явно босой.
– А скажите…Никитишна, – уже на выходе обратился к хозяйке Максим, прикусив себе язык за неловкость. – Тот дом, о котором вы говорили, который вас беспокоит – он там, верно?
– Верно, сынок, – с благоговением откликнулась Никитишна, проследив взглядом направление, указанное пальцем экстрасенса. – Все верно, недаром я тебя вызвала, ох, недаром…
Снова укол вины за обман.
Максим наклонился к уху своей нанимательницы и спокойным, внушительным тоном произнес:
– Идите, бабушка, домой и ни о чем не беспокойтесь. Я разберусь.
Подождав, пока успешно успокоенная пенсионерка скроется за углом дома, вышагивая по еще не заметенной цепочке собственных следов, он развернулся и уверенно зашагал прочь.
Туда, куда вела едва заметная цепочка следов поменьше.
***
Однако, на подходе к хлипкому заборчику соседнего участка его уверенность в собственных силах, как и в понимании мироустройства в целом, сильно пошатнулась.
Зима словно вовсе не касалась этого двора. Ветер обносил его снегом аккуратно по периметру, а над ним, из колодца, пробитого неведомой силой в тяжелых зимних облаках, вовсю сияло солнце. Более того, в обход всех законов природы, земля, кусты смородины и даже одинокая яблоня были покрыты зеленью. Портили картину лишь торчащие, как гнилые грибы-переростки, строения – покосившийся дом, когда-то очень давно, похоже, выкрашенный в желтый, и мрачная пристройка, не то сарай, не то амбар. Но что добило Максима окончательно – на траве недалеко от калитки сидела босая девочка лет тринадцати в грязном сарафане в голубой цветочек. Она тихонько напевала без слов смутно знакомую навязчивую мелодию и, кажется, следила за перемещениями в густом травяном лесу какой-то букашки.
«Ну, конечно же, – щелкнуло в рационализаторской части сознания Максима. – Я снова сплю». Он бешено затряс головой. Обычно это помогало проснуться лучше, чем классический щипок, но на сей раз почему-то не подействовало. На этом разумные идеи в его голове закончились, так что он просто несмело приблизился к калитке и постучал, привлекая внимание девочки. Та подняла взгляд на неожиданного гостя и на ее лице проступила улыбка, которую просто преступно было бы назвать как-то иначе, чем лучезарной.
Несмотря на круглые детские щеки, тупой подбородок, глаза плохо определимого цвета, жиденькие рыжие волосы, собранные в хвост простой резинкой, и слегка торчащие передние зубы (левый – с щербинкой), слово «некрасивая» не вязалось к ней совершенно. Нет, такие люди стоят вне этой грубой селекции.
– Приве-ет, – видимо, уже не в первый раз протянула она, кажется, даже не удивляясь, что гость не отвечает.
– Привет, – сипло ответил Максим и прокашлялся. – Можно войти?
– Заходи, – сказала девочка без раздумий и открыла калитку.
Экстрасенс мимоходом подумал, что ее не доведет до добра такая доверчивость, но вслух спросил:
– Как тебя зовут?
– Лето, – отозвалась девочка невпопад и обвела двор рукой.
– Да, я вижу, – осторожно согласился Максим. – А зовут-то тебя как?
– Лето! – повторила странная девочка и хихикнула в ладонь над непонятливым гостем.
В голову Максима закралось подозрение, что другого ответа на этот вопрос он не получит.
– Тут есть кто-то постарше? – сменил тактику он.
Девочка немного померкла, закусила губу и не ответила. Максим на автомате сделал в уме пометку.
– Ты одна здесь живешь?
– Нет, – к ней снова вернулась беззаботность. – Со мной Гордей. Это хорошо, правда?
– Гордей? Кто это?
Она снова не ответила и повернулась к гостю спиной.
– Что там? – Максим начал чувствовать себя глупо, задавая такое количество вопросов без внятного ответа.
Девочка же внезапно сорвалась с места и стремглав метнулась к сараю. Прежде чем Максим успел что-то сообразить, рассохшаяся, скребущая нижним краем по земле дверь захлопнулась и звонко щелкнула изнутри задвижкой, отделив его от – он почти не сомневался в этом – беспризорницы.
Тем не менее, следовало на всякий случай проверить дом. Ноги сами поднесли экстрасенса к гнилому, покосившемуся крыльцу, а кулак дважды с силой врезался в аналогичного качества дверь. Неожиданно, с той стороны послышался шаркающий звук и дверь открылась. На пороге стоял мужик, на вид вполне соответствующий своему жилищу.
Существует множество слов для обозначения лиц мужского пола: мальчик, пацан, парень, юноша, молодой человек, мужчина, мужик, мужичок, дедушка, старик…И уместность их использования определяется совсем не возрастом – бывают и пятнадцатилетние мужчины, и семидесятилетние юноши.
Представшее перед экстрасенсом лицо (если его можно так назвать) было, хоть и совсем не представительным, последней, так сказать, стадии угасания, но все же мужиком. Он ужасно оброс, черт знает, сколько времени не мылся, питался, судя по виду, исключительно солеными огурцами, да и то, скорее всего, в последнее время стал заменять занюхиванием рукава, а на плаву держался только благодаря водке. Гости у него, видимо, бывали нечасто – он открыл дверь в желтовато-коричневых семейниках с оригинальным узором из разводов и большой зеленой наклейкой, на которой было написано черным маркером «тр муж бел». К величайшему радостному удивлению Максима, ничем, кроме перегара, он не вонял.
Вид у него был ошеломленный, но он быстро взял себя в руки и спросил…нет, не «чего надо» и даже не «ты кто». Первый вопрос его был:
– Водку будешь?
Фантасмагоричность ситуации окончательно отключила рациональную часть мозга экстрасенса. Оставшиеся части тянули его одновременно расхохотаться в лицо хозяину дома и бежать со странного участка куда глаза глядят, но вместо этого он зачем-то, не моргнув и глазом, ответил:
– Буду.
* * *
Уже к середине первой бутылки выяснилось, что хозяина зовут Григорий Арсенич. Взявшись за вторую, собутыльники твердо решили сейчас же вместе идти в разведку. От попадания в плен к местным сотрудникам правоохранительных органов их удержала только третья бутылка – они не могли до нее дотянуться. Она стояла на столе, где-то высоко над ними, так гордо, словно знала, что до нее не доберутся, и все, что могли сделать Гриша с Максимом – это вцепиться в ножки стола в попытке подняться, тем более героической, что обреченной на провал.
* * *
Она любила лето. Любила солнце, любила танцевать. Любила читать страшные истории при свете свечи. Она любила людей. Она нас всех любила. И была растоптана за это. Как цветок среди асфальта.
А тварь…
Тварь должна была умереть.
* * *
Проснулся Максим почему-то на кровати. Голова гудела, как чертов царь-колокол, да еще жутко хотелось пить, поэтому он предпринял дерзкую попытку встать, но дом вдруг сильно покачнулся и герой упал, больно ударившись локтем. Когда ему, наконец, удалось найти общую с окружающим миром вертикаль, откуда-то из соседней комнаты послышался грохот и безудержный мат.
И он все вспомнил. Гнилой дом, кусочек лета посреди зимы, девочка, водка…так это не сон! Мозг со скрипом, но заработал в привычном рациональном ключе. За объяснениями экстрасенс закономерно решил обратиться к хозяину дома, а потому, шатко опираясь на стену, пошел на голос.
Пол был ужасно захламлен, но изнутри дом все же выглядел заметно лучше, чем снаружи: не было гнили, да и перекос чувствовался не так явно. Он состоял из двух комнат квадратной формы, стены были оклеены грязно-желтыми обоями в ужасного, помойного цвета цветочек, пол представлял собой кое-как отшлифованные доски, густо заваленные тряпьем и разномастными ящиками, а воздух в нем был пропитан запахами уксуса и спирта.
Хозяин обнаружился на полу, возле дивана, судя по виду, пострадавшего от нападения стаи бешеных бобров. Он уже успел снова уснуть сном невинного младенца и на вялые попытки растолкать никак не отреагировал. Обидно. Воды, пригодной для питья, или хотя бы для выливания на пьяную вусмерть рожу, в пределах видимости не нашлось, так что Максим решил последовать другому, не менее важному зову природы и пойти освежиться за углом.
За этим занятием его и застала вчерашняя девочка. Делая вид, что не замечает (или правда не замечая?) пикантности ситуации, она спросила…нет, не «что ты делаешь», не «почему ты еще здесь» и даже не «как тебя зовут». Вместо этого она со всей возможной детской непосредственностью спросила:
– Хочешь потанцевать?
И, не дожидаясь, ни пока гость ответит, ни пока справится с заевшей ширинкой, за руку потащила на свободное пространство.
– Я не умею… – робко попытался возразить снова начавший терять связь с реальностью экстрасенс.
– Я тоже, – засмеялась она, взяла его за руки повыше локтя и с неожиданной силой закружила на месте.
Ее смех звучал так заразительно, что Максим и не заметил, как начал смеяться с нею вместе, сам не зная, над чем. Он не видел ничего, кроме закатного солнца, играющего в ее огненных волосах, кроме ее голубых глаз с веселыми рыжими искрами. В них было лето, то самое лето, что царило на этом островке счастья, то самое лето, которого, теперь он понял, ему не хватало всю жизнь. Чувство стеснения, имевшее место быть поначалу, а с ним и остатки похмелья, не выдержав скорости кружения, оторвались и остались далеко позади.
Внезапно она подпрыгнула и звонко чмокнула незнакомого ей мужчину в подбородок. Невинный поцелуй все того же первозданного тепла и восторга жизнью, что переполняли все ее существо, и которыми она не могла не поделиться. От неожиданности Максим отшатнулся и выскользнул из ее рук, но она, не замечая этого, продолжала смеяться и кружиться, подставив солнцу счастливое лицо.
С крыльца послышался деревянный стук. Максим повернулся на звук, пошатнувшись от легкого головокружения. Гриша выползал из дома, наверное, с той же целью, что и его гость чуть ранее. Наполовину ему уже это удалось, другая же половина оставалась за порогом, в темноте. Увидев Максима, он прохрипел:
– Помоги мне…
Гость, как истинный джентльмен, поспешил было на помощь другу, но остановился на пол пути. Над Григорием, скрытый полумраком неосвещенного дома, кто-то стоял. Максим не видел, но спинным мозгом почувствовал его напитанный злобой взгляд.
– Наконец-то, – глухо прорычал незнакомец.
Максим хотел было переспросить, но тут Григорий сделал усилие и вывалился на крыльцо целиком…хотя, “целиком” здесь – неправильное слово. Ниже пояса за ним волочились только кишки, распространяя отвратительный запах и оставляя кровавый след на деревянном полу.
Максим отпрыгнул, поскользнулся и упал на траву. Его резко и обильно вырвало. В голове все смешалось, он хотел закричать, но голосовые связки не размыкались, хотел бежать, но не мог сдвинуться с места.
«В доме убийца? Или это несчастный случай? А вдруг спишут на меня?.. Черт, не время сейчас об этом думать, нужно свою шкуру спасать, бежать, бежать, бежать…»
– Э-э…– раздался стон с крыльца. – Да ты сам на ногах не стоишь…
С ужасом в подергивающихся глазах Максим пронаблюдал как Гриша с трудом поднимается на подкашивающиеся, но явно наличествующие ноги, и, покачиваясь, бредет за угол. Экстрасенс оглянулся, ища поддержки у девочки, но она будто провалилась сквозь землю. Вопрос «какого хрена, вашу мать, здесь происходит» принимал все более безотлагательный характер.
* * *
– Какого хрена, вашу мать, здесь происходит?!
– Ты о чем это? – Григорий выглядел искренне удивленным.
– Что за девочка бегает по двору? Дочка твоя? Это она еду ворует? – наседал Максим, закипая с удвоенной скоростью из-за головной боли.
– Какая еще девочка? – Арсенич развел руками. – Нет тут никого. У меня вообще детей нету. Ты, Максим, иди проспись сначала, а потом уж к людям приставай.
– Что значит “какая”?! – сдавленно прорычал экстрасенс, нависая над сидящим за столом напротив мужиком. – Рыжие волосы, сарафан в цветочек, лет тринадцать на вид. Такая вся…не от мира сего. Кончай этот цирк, ты не мог ее не видеть!
– Она?.. – Гриша запустил пятерню в редкие волосы, уставившись округлившимися глазами прямо перед собой. – Как же ее звали…Анна? Инна? Нет, не может быть. Ее не должно быть здесь. Так не бывает, слышишь? Она не могла…не могла…еще будешь? – спросил он безо всякого перехода.
– Ага. Буду, – процедил Максим и резко поднялся, опрокинув свой стул. – Знаешь, что я сейчас “буду” делать? Я найду эту Анну-Инну, приведу сюда и получу все ответы. И почему-то мне кажется, что ответы эти заинтересуют полицию и социальные службы.
Вероятно, Гриша пытался возразить, но Максим уже вышел и захлопнул за собой дверь. На дворе тем временем успело стемнеть. Девочки снаружи не наблюдалось, но у экстрасенса было предположение насчет того, где она была вынуждена проводить ночи. Уже почти не шатаясь, он решительно зашагал к сараю с твердым намерением поставить точку в этой мутной истории.
***
Заперто. Ну конечно.
– Инна? Аня? Ты здесь? – крикнул Максим, стараясь звучать как можно менее угрожающе. – Открой, пожалуйста, это срочно!
Он приложил к двери ухо. На секунду ему показалось, что с той стороны доносится приглушенный голос, но разобрать не получилось ни слова. Экстрасенс громко постучался и снова прильнул к двери. Никакой реакции. Молчание.
Прямо-таки мертвое молчание.
Терпение Максима лопнуло вместе со струнами его нервов. Нога в тяжелом ботинке с грохотом врезалась в дверь. И еще раз. И…
Третий удар сломил сопротивление хлипкого косяка – с громким треском он вместе с дверью провалился внутрь, открывая проход.
В дальнем от двери углу горела одинокая свеча, выхватывая из кромешного мрака две сидящие на полу фигуры. Максим сразу опознал обе. Одну – держащую в руках книгу – по детскому лицу и сарафану в цветочек. Другую – почти взрослого на вид парня – по тяжелому взгляду, сочащемуся злостью.
– Что вы здесь делаете? – сорвался с губ экстрасенса глупый вопрос.
Ответ девочки был довольно предсказуем:
– Читаем.
– Не сейчас, – процедил парень, тяжело поднимаясь на ноги.
– А ты еще кто такой? – Максим заставил себя приблизиться к кругу света, но голос его предательски дрогнул.
– Дей, не надо, – испуганно прошептала девочка.
Парень вдруг очутился прямо у Максима под носом. Его кулак врезался экстрасенсу под дых, заставив согнуться и осесть на пол.
– Больно же…– просипел пострадавший.
Девочка вскрикнула. Парень расхохотался. Ничего хорошего этот смех, разумеется, не сулил. Эхо еще повторяло звуки этого смеха, но он снова был абсолютно серьезен и смотрел на свою жертву в упор сверху вниз с бескрайним презрением. В глаза Максиму вдруг бросились его ладони – поперек них были глубокие свежие порезы с идеально ровными краями.
– Больно? – переспросил парень. – Нет…ты не знаешь, что такое боль.
Он начал сжимать кулаки. Экстрасенс слышал, почти сам чувствовал, как кончики пальцев врезаются в обнаженное мясо, выдавливая ручейки крови, как скребут по кости ногти…
– Ты слаб, – прорычал парень. – А слабые люди… отвратительны.
Не спеша, словно зная, что у Максима не хватит воли сопротивляться, он замахнулся, метя в лицо. Глаза его сверкнули, а затем погасли – из них исчезла иллюзия жизни. Свеча тоже вспыхнула неестественно ярким светом, и угасла, из последних сил осветив испуганное лицо девочки, должно быть, из-за игры теней словно перекошенное нечеловеческой гримасой. Затем все погрузилось во тьму.
Удара не последовало.
* * *
Утром Максима разбудил Гриша. Окатив водой из ковшика и силой влив рюмку водки, он наконец добился от гостя способности реагировать на внешние раздражители.
– Т-ты чт-то развел в са-сарае? – спросил тот более-менее внятно с пятой попытки.
– Сарай? – удивлено переспросил Гриша и задумался. – Сарай…сарай…ты не ходи больше в сарай. Мы там играли раньше с Аней…Или она Инна?.. Но ты туда не ходи. Выпьем лучше еще, а?
– Нет, – отрезал Максим. – С меня хватит. Что здесь происходит вообще?! Почему нет снега?
– Да ты головой ударился что ли? – недоуменно спросил Арсенич. – Лето ж на дворе.
– Лето, да? – Максим истерично хихикнул. – Так. Ладно. Допустим. Хорошо, пусть будет лето. Что за дети у тебя в сарае живут?!
– Сарай… – Гриша крякнул и почесал затылок, словно стыдясь чего-то. – Не ходи в сарай, по-человечески ведь прошу…
– Хватит! – голос экстрасенса сорвался чуть ли не на визг. – Что ты скрываешь, ублюдок?!
Вместо ответа Гриша поспешно ретировался в другую комнату, оставив гостя лежать в одиночестве. Прошло несколько минут, прежде чем тот собрался с силами и поднялся. Неприятная, тяжелая легкость в голове заставила его опереться дрожащими руками на подоконник. Несколько минут он разглядывал темно-красные разводы на стекле – большое пятно снизу и вертикальные полосы по бокам.
Краска? Или…
Вдруг его кто-то схватил за волосы и с силой толкнул вперед, прижав лбом и носом к грязному стеклу. Даже не оборачиваясь, Максим понял – это снова тот парень.
– Ты видишь это? – спросил монстр уже мало похожим на человеческий голосом и надавил сильнее. – Видишь эту гнилую кровь? Тварь должна была умереть, понимаешь? Тварь должна была умереть!
Он отбросил экстрасенса вбок, к стене, и стал ритмично бить об нее головой.
– Тварь. Должна. Была. Умереть! Тварь! Должна! Была! Умереть! ТВАРЬ! ДОЛЖНА! БЫЛА! УМЕРЕТЬ!
Максим слабо бился в руках своего мучителя. Стена быстро приближалась, издавала глухой стук и удалялась. В рычании больше нельзя было разобрать слов, но они звучали у него в голове: тварь должна была умереть, тварь должна была умереть…Он уже не чувствовал боли. Последним, что уловило его угасающее сознание было потекшее по стене красное пятнышко – а затем чем-то красным заволокло весь мир.
***
В себя Максим пришел, сидя на крыльце и подбирая языком стекающую по лицу кровь. Мысли сразу понеслись как вода из прорванной трубы.
Демоны. Настоящие демоны! Что им нужно? Что за тварь должна была умереть? Почему здесь? Почему сейчас? Почему со мной? Неужели правда нужен обряд экзорцизма? Но я же шарлатан! Я – ничто! Это чудовище убьет меня, если я ему помешаю!
Никогда в жизни ему еще не было так страшно. Максим, взрослый мужчина, плакал от страха как ребенок, запертый в темном чулане. Он хотел уйти. Просто уйти. С трудом поднявшись, он двинулся было в сторону калитки, но тут же замер в ледяном оцепенении.
На пути к калитке стояла девочка в грязном сарафане. Из-за залившей глаза крови, Максим толком не видел ее лица, но воображение по-медвежьи услужливо нарисовало ему увиденную ранее при свете свечи кошмарную гримасу.
– Что с тобой? – она протянула руку к разбитому лбу Максима, но он отшатнулся и упал на колени, не удержав равновесия.
– Что вам нужно?! – выкрикнул экстрасенс, не в силах побороть истеричную интонацию. – Почему он хочет убить меня?! Кто вы такие?! Что вам нужно?! Что вам нужно?!
Девочка что-то отвечала, но он кричал слишком громко:
– Просто скажите! Я сделаю все, клянусь! Только скажете, что вам нужно…
Максим повалился ей в ноги, больше не в силах говорить членораздельно. Паника владела им полностью. Воспаленный мозг выдал решение – кинуться к выходу напролом, но едва рванувшись вверх и вперед, он почувствовал, что его поднимают за плечи чьи-то сильные руки. «Снова он, – промелькнуло в голове экстрасенса. – Он не даст мне уйти, он убьет меня…» Максим закричал, беспорядочно пытаясь отбиться и вырваться, в его мозгу стучало лишь одно слово – калиткакалиткакалитка…
Но это оказался всего лишь Гриша.
– Да ты белочку схватил что ли? – задумчиво вопросил он, встряхнув гостя для верности еще пару раз.
Тот не ответил. За спиной Григория стоял ОН. Его кулаки были сжаты, а глаза закатились так далеко, что казалось, могли видеть серые извилины его же собственного мозга. Но вот они медленно повернулись, и чернота в его зрачках поглотила Максима, но тут же отрыгнула в другой мир – вязкий, черно-белый, рассыпающийся на границах радиуса обзора на беспрерывно пересыпающиеся осколки.
Это был тот же двор. Тихая ясная ночь. Максим наблюдал из чужих глаз, как их владелец направляется к крыльцу. Вдруг со стороны сарая послышался девичий крик. Чужие ноги понесли экстрасенса на звук. Чужое тело ловко вскарабкалось на крышу, влезло в узкое окошко и заняло наблюдательную позицию на досках под потолком, рядом с составленными стопкой большими кусками стекла. Внизу можно было разглядеть перекошенное болью и отвращением лицо девочки и навалившийся на нее темный силуэт.
– Это неправильно!… – слабо защищалась она.– Так не должно быть…
– Брось, кто тебе это сказал…– Максима передернуло от искаженного похотью голоса. – Тебе не будет больно…почти…хе-хе…
Если они говорили что-то еще, то Максим этого уже не слышал из-за оглушительного шума в ушах. Чужие ногти бессильно скребли по дереву. Потом сквозь помехи пробились крики девочки. Маленький силуэт был окончательно поглощен большим. В одном из стекол мелькнуло отражение. Знакомое лицо парня, в котором одновременно читались растерянность, злость и страх, доведенные до самой критической точки. А рядом с ним – второе лицо. Ровный овал, обрамленный черными волосами, загадочная полуулыбка… Девушка из сна кивнула, будто подбадривая, одобряя подслушанную мысль парня. Чужие руки нерешительно подхватили тяжелый кусок стекла. Он скользил, и по нему из-под ладоней стекала и капала на пол кровь. Большой силуэт с рычанием и сопением отвалился от раздавленного маленького. И в этот момент стекло выскользнуло.
Гриша не кричал, нет. Оказывается, люди, разрезанные надвое, не кричат. Только хрипят пару секунд, рефлекторно пытаясь отползти от источника боли. Стекло пошатнулось – большое кровавое пятно в нижней части, два узких по бокам – и разбилось, словно не выдержав ноши бытия орудием убийства.
Кровавый туман перед глазами. Вот парень уже внизу. Вот в его руке осколок. В нем снова мимолетное отражение – безумные горящие глаза, столь хорошо уже знакомые Максиму…и, кажется, снова эта дьявольская полуулыбка за его плечом.
Жесткий, изо всей силы, удар с противным хрипящим звуком – себе в горло – несколько резких движений и…
– Тварь должна была умереть.
Призрак смотрел на Гришу взглядом прямым, тяжелым и острым – как кусок стекла.
– Она любила лето. Любила солнце, любила танцевать. Любила читать страшные истории при свете свечи. Она любила людей. Она нас всех любила. И что с ней сделали за это?! Мразь, которой не достало сил удержать свою животную сущность…
Его взгляд снова был направлен в глаза Максима.
– Теперь ты видишь, как отвратительны слабые люди?
– Не хочу… – пробормотал Гриша, обхватив голову руками. – Не хочу…
Ужас в голове Максима немного уступил под давлением презрения и незнакомой ему прежде степени злости.
– Тварь должна была умереть, – неожиданно устало проговорил призрак. – Я сказал так. Но она…она говорит «нет». Говорит, что никто не должен умирать. И теперь, когда ты наконец здесь, разреши наш спор. Да или нет?
– Да, – в дрожащем голосе экстрасенса слышалась небывалая прежде уверенность. – Да. Тварь должна была умереть.
Гриша как-то странно охнул и повис на злополучном госте, вцепившись в его плечи руками. Его нижняя половина отвалилась и упала назад. С мерзким чавканьем вывалился кишечник. Его глаза…они больше не были похожи на глаза запойного алкоголика. За ними была необъятная, неописуемая пустота. Он захрипел, пытаясь что-то сказать, но выдавить смог только одно слово:
– Ни…ког…да…
Слово, сказанное с той стороны. Что оно означало? К чему относилось? От чего должно было предостеречь? Максим не знал. Он уже ничего не соображал. Только пытался отцепить от себя холодные руки мертвеца.
Призрак парня зашелся булькающим хохотом. Его голова откинулась назад, обнажив страшный разрез на горле. Верхняя половина Григория наконец рухнула на землю. Его глаза закатились, словно безнадежно умоляя о чем-то небеса.
Максим обернулся туда, где стояла девочка.
Как раз вовремя чтобы увидеть, как она падает без чувств.
Головой на едва торчащий из травы камень.
Расплылась из-под волос лужица крови. Недолгие конвульсии – и метель обрушилась на двор. Экстрасенс стоял, не замечая ярости ледяного ветра, и смотрел, как тают снежинки на губах мертвой девочки.
Через пару минут таять они перестали.
* * *
Где-то в России, а если точнее, то где-то в радиусе суток пути от Москвы, ехал поезд. В поезде было темно, грязно и жарко. А еще довольно пусто – мало желающих выдалось уезжать в такую погоду из теплых квартир. За его окнами царил ледяной ад – выл ветер, сыпал колючий снег, градусов было никак не больше, чем минус двадцать пять.
В купе номер шесть сидел мужчина. Несмотря на жару, он закутался во все четыре одеяла.
– Холодно…почему так холодно…
– Не глупи. В поезде жарко.
– Мне холодно…я хочу лето…
– Лето наступит через несколько месяцев.
– Она любила лето…Любила солнце, любила танцевать…Любила читать страшные истории при свете свечи…Она любила людей…Она нас всех любила…И была растоптана за это…Как цветок среди асфальта…
– О, теперь ты видишь.
– Тварь должна была умереть…он не хотел это признать…но ему пришлось…всем нам придется…
– Слабые люди отвратительны. Ты же просто выполнил свою работу. Больше некому воровать у старушки еду.
– Бедная девочка…обезумевшая от боли и страха…годами жившая в своем худшем кошмаре…лишь бы не сталкиваться с реальностью…но почему…почему она умерла…
– Она уже давно не была частью этого мира. Ты просто прекратил ее страдания.
– Никогда…никогда…никогда…никогда…
У мужчины не было соседа. Мужчина разговаривал сам с собой. Время от времени по вагону разносились его крики и рыдающий хохот, прерывавшиеся на шепот и слезы. Под одеялом он держал скомканные купюры различного достоинства. Время от времени он доставал их по одной – и рвал. Одну за другой. Одну за другой.
