Читать книгу: «Тайные письма великих людей», страница 4

Бенжамэнъ Констанъ – г-жѣ Рекамье

Бенжамэнъ КОНСТАНЪ (1767—1830), извѣстный политическій дѣятель, долгіе годы находился въ дружескихъ отношеніяхъ съ г-жею Сталь, но подъ конецъ сталъ ими тяготиться, и увлекся г-жею Рекамье (1814), пламенное письмо къ которой мы и приводимъ.

3 сентября 1814 г.

Завтра вечеромъ, завтра вечеромъ? Что это за вечеръ? Для меня онъ начнется въ 5 часовъ утра. Завтра – это сегодня. Слава Богу, вчера уже прошло. Итакъ, я буду у вашей двери въ 9 часовъ; мнѣ скажутъ, что васъ нѣтъ. Я приду между 10 и 11 – неужели мнѣ скажутъ снова, что васъ нѣтъ.

Я уже страдаю заранѣе за то, что придется выстрадать. Я убѣжденъ, что вы мнѣ не вѣрите. Это потому, что вы меня не знаете. Въ моей душѣ есть мистическая струна. Пока ея не коснулись, – душа моя недвижима. Лишь только она задѣта – все рѣшено. Быть можетъ – еще не поздно.

Я думаю только о васъ, но, быть можетъ, я еще въ состояніи сопротивляться. Я ничего не видалъ кромѣ васъ въ эти 2 дня. Все прошлое, всѣ ваши чары, которыхъ я всегда страшился, овладѣли моимъ сердцемъ. Я почти задыхаюсь пиша вамъ. Берегитесь, вы можете сдѣлать меня слишкомъ несчастнымъ; но какъ бы вамъ и самой не пострадать; мною владѣетъ всегда одна мысль. Вы этого пожелали, я думаю только о васъ. Политика, общественность, – все испарилось. Я кажусь вамъ, вѣроятно, сумасшедшимъ, но я вижу вашъ взглядъ, я повторяю себѣ ваши слова, вижу васъ съ вашимъ одновременно граціознымъ и лукавымъ видомъ. У меня есть основанія сумашествовать. Я былъ бы безумцемъ, если бы былъ нормаленъ. Итакъ – до вечера. Боже мой! если вы только не самая равнодушная изъ женщинъ, сколько вы заставите меня страдать въ жизни! Вѣдь любить – значитъ страдать, – но и жить, а сколько времени я уже не жилъ! Быть можетъ, я еще никогда не жилъ такой жизнью. Еще разъ – до вечера.

Шатобріанъ – неизвестной молодой дѣвушкѣ

Франсуа ШАТОБРІАНЪ (1768—1848), исчислявшій свои любовныя побѣды сотнями, встрѣтилъ однажды (1830), будучи уже 62 лѣтъ, въ Пиринеяхъ, молоденькую провансалъку, съ которой онъ раньше переписывался, и которая, кажется, была къ нему неравнодушна. Память ихъ уединенныхъ романтическихъ прогулокъ въ горахъ, поросшихъ верескомъ, запечатлѣна въ восхитительномъ, очень длинномъ письмѣ, почему-то не вошедшемъ въ «Мемуары» Шатобріана. Мы приводимъ здѣсь только часть его.

Видишь ли, если я позволю своему безумію овладѣть мной, я не буду увѣренъ, что буду любить тебя завтра. Я не вѣрю самому себѣ, я не знаю себя. Страсть пожираетъ меня, и я готовъ заколоть себя или смѣяться. Я обожаю тебя, но черезъ минуту я буду любить больше чѣмъ тебя шумъ вѣтра среди скалъ, плывущее облако, опадающій листъ. Потомъ я буду молиться Богу со слезами, потомъ представлять себѣ небытіе. Хочешь доставить мнѣ счастье? Сдѣлай одно: отдайся мнѣ. Потомъ позволь мнѣ пронзить твое сердце и разбить его…¹² Осмѣлишься ли ты теперь уединиться со мной въ эту Ѳиваиду? (Они прогуливались въ уединенномъ мѣстѣ, въ какомъ-то горномъ ущельѣ).

Если ты мнѣ скажешь, что любишь меня какъ отца, ты внушишь мнѣ ужасъ. Если ты думаешь, что любишь меня какъ любовница, я тебѣ не повѣрю. Въ каждомъ юношѣ я буду видѣть соперника, котораго ты предпочтешь мнѣ. Твое уваженіе заставитъ меня почувствовать мои годы, твои ласки отдадутъ меня во власть самой безумной ревности. Знаешь ли ты, что у тебя есть улыбка, которая раскроетъ мнѣ весь ужасъ моихъ недостатковъ, подобно тому, какъ лучъ солнца озаряетъ глубину бездны. Очаровательное существо, я тебя обожаю, но не возьму тебя. Ищи себѣ юношу, руки котораго могутъ граціозно сплестись съ твоими, но не говори мнѣ объ этомъ. Думай о томъ, что ты должна пережить меня, что еще долго будешь молодой, когда меня не будетъ уже на свѣтѣ. Вчера, когда ты сидѣла рядомъ со мной на камнѣ и когда вѣтеръ шумѣлъ въ вершинахъ сосенъ, подобно морскимъ волнамъ, я думалъ, изнывая отъ тоски и печали: достаточно ли легка рука моя, чтобъ ласкать эти бѣлокурые волосы? Зачѣмъ изсушать поцѣлуемъ губы, готовыя прильнуть къ моимъ, чтобы подарить мнѣ молодость и жизнь? Что можетъ она любить во мнѣ? Призракъ, который разрушитъ дѣйствительность. И, въ то же время, когда ты склоняешь свою прелестную голову на мое плечо, когда опьяняющія слова слетаютъ съ твоихъ устъ, когда твои руки готовы обвить меня, какъ гирлянда цвѣтовъ, мнѣ нужна вся гордость моего возраста, чтобы побѣдить сладостное искушеніе, отъ котораго я краснѣю. Вспомни о страстномъ тонѣ произносимыхъ мною словъ и когда полюбишь красиваго юношу, спроси самою себя – говоритъ ли онъ такъ, какъ я тебѣ говорилъ, любитъ ли тебя съ такой силой, съ какой я тебя любилъ… А! не все ли равно! Ты заснешь въ его объятіяхъ, твои уста сольются съ его устами, твоя грудь прижмется къ его груди, и вы проснетесь упоенные; что будутъ значить для тебя слова, сказанныя когда-то на поляхъ вереска?

Наполеонъ – Жозефинѣ

Наполеонъ БОНАПАРТЪ (1769—1821) женился въ 1796 г. по любви на Жозефинѣ Богарне, съ которой развелся, вслѣдствіе ея бездѣтности, въ 1809 г., и въ 1810 г. женился вторично на австрійской принцессѣ Маріи-Луизѣ. Среди его многочисленныхъ увлеченій слѣдуетъ отмѣтить романъ его съ графиней Валевской во время его пребыванія въ Варшавѣ въ 1806 г. Валевская посѣтила впослѣдствіи знаменитаго изгнанника на о. Эльбѣ, куда Марія-Луиза не пожелала слѣдовать за развѣнчаннымъ императоромъ.

3 апрѣля 1796 г.

Моя единственная Жозефина – вдали отъ тебя весь міръ кажется мнѣ пустыней, въ которой я одинъ… Ты овладѣла больше чѣмъ всей моей душой. Ты – единственный мой помыселъ; когда мнѣ опостылѣваютъ докучныя существа, называемыя людьми, когда я готовъ проклясть жизнь, – тогда опускаю я руку на сердце: тамъ покоится твое изображеніе; я смотрю на него, любовь для меня абсолютное счастье… Какими чарами сумѣла ты подчинить всѣ мои способности и свести всю мою душевную жизнь къ тебѣ одной? Жить для Жозефины! Вотъ исторія моей жизни…

Умереть, не насладившись твоей любовью, – это адская мука, это вѣрный образъ полнаго уничтоженія. Моя единственная подруга, избранная судьбою для совершенія намъ вмѣстѣ тяжкаго жизненнаго пути, – въ тотъ день, когда твое сердце не будетъ больше мнѣ принадлежать, – міръ утратитъ для меня всю свою прелесть и соблазнъ.

Мармироло, 17 іюля 1796 г.

Я только что получилъ твое письмо, моя обожаемая подруга; оно наполнило радостью мое сердце. Я очень благодаренъ тебѣ за подробныя извѣстія, которыя ты сообщаешь о себѣ; твое здоровье, повидимому, теперь лучше; вѣроятно, ты уже поправилась. – Очень совѣтую тебѣ ѣздить верхомъ, тебѣ это должно быть полезно.

Съ тѣхъ поръ, какъ мы разстались, я все время печаленъ. Мое счастье – быть возлѣ тебя. Непрестанно думаю о твоихъ поцѣлуяхъ, о твоихъ слезахъ, о твоей обворожительной ревнивости, и прелести несравненной Жозефины непрестанно воспламеняютъ мое все еще пылающее сердце и разумъ. Когда освобожусь я отъ всѣхъ тревогъ, всѣхъ дѣлъ, чтобы проводить съ тобой всѣ минуты моей жизни; когда моимъ единственнымъ занятіемъ будетъ любить тебя и думать о счастьи, говорить тебѣ и доказывать это? Я пошлю тебѣ твою лошадь; все же надѣюсь, – ты скоро сможешь ко мнѣ пріѣхать.

Недавно еще я думалъ, что горячо люблю тебя, но съ тѣхъ поръ какъ увидѣлъ вновь, чувствую, что люблю тебя еще въ тысячу разъ больше. Чѣмъ больше я тебя узнаю, тѣмъ больше обожаю. Это доказываетъ ложность мнѣнія Ла-Брюэра, что любовь возгорается внезапно. Все въ природѣ имѣетъ свое развитіе и различныя степени роста. Ахъ, молю тебя, открой мнѣ какіе-нибудь твои недостатки! Будь менѣе прекрасна, менѣе любезна, менѣе нѣжна, и прежде всего – менѣе добра! Никогда не ревнуй и не плачь; твои слезы лишаютъ меня разума, жгутъ меня. Вѣрь мнѣ, что теперь у меня не можетъ быть ни одной мысли, ни одного представленія, которыя не принадлежали бы тебѣ.

Поправляйся – отдыхай – скорѣе возстанови свое здоровье. Пріѣзжай ко мнѣ, дабы мы, по крайней мѣрѣ, могли сказать раньше чѣмъ придетъ смерть: «У насъ было столько счастливыхъ дней!»

Милліонъ поцѣлуевъ – даже твоему Фортюнэ¹³, несмотря на его злобность.

4 августа 1796 г.

Я такъ далеко отъ тебя! Меня окружаетъ густой мракъ! и это будетъ длиться до тѣхъ поръ, пока ужасающія молніи нашихъ пушекъ, которыми мы завтра встрѣтимъ врага, разсѣятъ этотъ мракъ.

Жозефина! ты плакала, когда я съ тобой разставался; ты плакала! Все внутри содрогается у меня при одной этой мысли! Но будь спокойна и утѣшься. Вурмзеръ¹⁴ дорого заплатитъ мнѣ за эти слезы!

Кальдіеро, 13 ноября 1796 г.

Я больше тебя не люблю… Наоборотъ, – я ненавижу тебя. Ты – гадкая, глупая, нелѣпая женщина. Ты мнѣ совсѣмъ не пишешь, ты не любишь своего мужа. Ты знаешь, сколько радости доставляютъ ему твои письма, и не можешь написать даже шести бѣглыхъ строкъ.

Однако, чѣмъ вы занимаетесь цѣлый день, сударыня? Какія важныя дѣла отнимаютъ у васъ время, мѣшаютъ вамъ написать вашему возлюбленному? Что заслоняетъ вашу нѣжную и стойкую любовь, которою вы такъ ему хвастались? Кто этотъ новый соблазнитель, новый возлюбленный, который претендуетъ на все ваше время, мѣшая вамъ заниматься вашимъ супругомъ? Жозефина, берегитесь, – не то въ одну прекрасную ночь твои двери будутъ взломаны, и я предстану предъ тобой.

Въ самомъ дѣлѣ, моя дорогая, меня тревожитъ то, что я не получаю отъ тебя извѣстій, напиши мнѣ тотчасъ четыре страницы и только о тѣхъ милыхъ вещахъ, которыя наполняютъ мнѣ сердце радостью и умиленіемъ.

Надѣюсь скоро заключить тебя въ свои объятія и осыпать милліономъ поцѣлуевъ, жгущихъ меня словно лучи экватора.

Наполеонъ – Маріи Валевской

Январь 1807 г.

Бываютъ моменты, когда высокое положеніе угнетаетъ – это испытываю я сейчасъ. Какъ удовлетворить порывъ сердца, стремящагося полетѣть къ вашимъ ногамъ, но удерживаемаго тягостными «высшими» соображеніями, парализующими самое пылкое желаніе? О! если бы вы только захотѣли! вы – только одна вы – можете уничтожить раздѣляющія насъ преграды. Мой другъ Дюрокъ облегчитъ вамъ способъ дѣйствій.

О, придите, придите же ко мнѣ. Всѣ ваши желанія будутъ исполнены, ваше отечество сдѣлается мнѣ дорого, какъ только вы сжалитесь надъ моимъ бѣднымъ сердцемъ.

(Въ день послѣ перваго свиданія – 1807 г.)

Марія, сладчайшая Марія, моя первая мысль принадлежитъ тебѣ, мое первое желаніе – снова увидѣть тебя. Ты снова придешь, не правда ли? Ты обѣщала мнѣ это. Если нѣтъ, – то за тобой прилетитъ самъ Орелъ. Я увижу тебя за столомъ, это мнѣ обѣщано. Соблаговоли принять этотъ букетъ¹⁵, пусть это будетъ сокровеннымъ знакомъ нашей любви среди человѣческой сутолоки и залогомъ тайныхъ нашихъ сношеній. Подъ взорами толпы мы сможемъ понимать другъ друга. Когда я прижму руку къ сердцу, ты будешь знать, что я весь стремлюсь къ тебѣ, а въ отвѣтъ мнѣ – ты прижмешь букетъ къ себѣ. Люби меня, моя очаровательная Марія, и пусть рука твоя никогда не отрывается отъ этого букета.

Наполеонъ – императрицѣ Маріи-Луизѣ

Фонтенебло, апрѣля… 1814 г., 8 ч. веч.

Моя славная Луиза, я получилъ твое письмо, я вижу изъ него, какъ ты огорчена, что еще усиливаетъ и мое горе. Съ удовольствіемъ вижу, что Корвизаръ¹⁶ тебя ободряетъ, за это я ему безконечно благодаренъ. Онъ оправдываетъ своимъ благороднымъ поведеніемъ то мнѣніе, которое я о немъ имѣлъ; скажи это ему отъ моего имени. Онъ долженъ мнѣ часто посылать маленькіе бюллетени о состояніи твоего здоровья. Постарайся тотчасъ отправиться въ Эксъ, воды котораго тебѣ, какъ мнѣ передавали, предписалъ Корвизаръ. Будь здорова, заботься о здоровьѣ – твоемъ и твоего сына, который нуждается въ твоемъ попеченіи.

Я намѣреваюсь отправиться на островъ Эльбу, откуда тебѣ напишу. Также буду всячески стараться встрѣтить тебя.

Пиши мнѣ часто, адресуй письма вице-королю или твоему дядѣ, когда онъ, какъ говорятъ, сдѣлается великимъ Герцогомъ Тосканскимъ.

Прощай, моя милая Луиза-Марія!

Императрица Жозефина – Наполеону

Наварра, 19 апрѣля 1810 г.¹⁷

Государь!

Я получила чрезъ моего сына удостовѣреніе, что Ваше Величество изъявили согласіе на мое возвращеніе въ Мальмэзонъ, и на выдачу мнѣ средствъ для поправленія Наваррскаго замка.

Эта двойная ваша милость, Государь, облегчаетъ меня отъ огромныхъ заботъ и избавляетъ отъ опасеній, на которыя наводило меня длительное молчаніе Вашего Величества. Меня тревожила мысль – быть вами окончательно позабытой, теперь я вижу, что этого нѣтъ. И потому я теперь менѣе несчастна, ибо быть счастливой – врядъ ли уже мнѣ когда удастся въ будущемъ. Въ концѣ этого мѣсяца я отправлюсь въ Мальмэзонъ, если Ваше Величество не находитъ къ тому препятствій. Но я считаю нужнымъ сказать вамъ, Государь, что я не такъ скоро воспользовалась бы предоставленной мнѣ въ этомъ отношеніи Вашимъ Величествомъ привилегіей, если бы жилище въ Наваррѣ не требовало бы настоятельныхъ поправокъ, – не столько ради моего здоровья, сколько ради здоровья меня окружающихъ. Я намѣревалась лишь короткое время пробыть въ Мальмэзонѣ; скоро я его покину и поѣду на воды. Но Ваше Величество можетъ быть увѣрено, что я буду жить въ Мальмэзонѣ такъ – словно онъ находится за тысячу миль отъ Парижа.

Я принесла большую жертву, Государь, и чувствую съ каждымъ днемъ все больше ея величину; однако, эта жертва, которую я приняла на себя, будетъ доведена до конца. Счастье Вашего Величества ни въ коемъ случаѣ не будетъ омрачено никакимъ выраженіемъ моего горя.

Непрестанно буду я желать счастья Вашему Величеству, можетъ ради того, чтобы снова васъ увидѣть; но Ваше Величество можетъ быть увѣрено, что я всегда буду безмолвно почитать ваше новое положеніе; уповая на прежнее ваше ко мнѣ отношеніе, не буду требовать никакихъ новыхъ доказательствъ; надѣюсь только на справедливость вашу.

Я ограничиваюсь, Ваше Величество, просьбой о томъ, чтобы Ваше Величество само соблаговолило изыскать способъ – доказать мнѣ и моимъ приближеннымъ, что я еще занимаю маленькое мѣсто въ вашей памяти, и – большое въ вашемъ уваженіи и дружбѣ. Что бы это ни было – это смягчитъ мое горе, не нарушая при этомъ, какъ мнѣ кажется, счастья Вашего Величества, о которомъ я больше всего думаю.

Жозефина.

Не по поводу утраты трона позволяю я себѣ выразить вамъ сочувствіе; по собственному опыту знаю, что съ этимъ можно примириться; но больше всего скорблю я о томъ горѣ, которое доставило вамъ разставанье съ вашими старыми сподвижниками по славѣ.

Ахъ! какъ охотно полетѣла бы я къ вамъ, чтобы доказать вамъ, что изгнаніе можетъ спугнуть лишь мелкую душу, и что несчастье не только не уменьшило мою безкорыстную привязанность, но придало ей еще новую силу.

Я намѣревалась покинуть Францію, послѣдовать за вами, посвятить вамъ остатокъ жизни, отъ чего вы были такъ долго избавлены. Меня удержала одна единственная причина, и вы ее отгадаете.

Когда я узнаю, что я, наперекоръ всѣмъ вѣроятіямъ, единственная, желающая выполнить свой долгъ – ничто не сможетъ меня удержать, и я отправляюсь въ то единственное на землѣ мѣсто, гдѣ отнынѣ я могу быть счастлива, ибо тамъ я могу утѣшать васъ – находящагося одного въ несчастій. Прощайте, Государь, все, что я могла бы прибавить, – покажется излишнимъ; теперь нужно не на словахъ, а на дѣлѣ доказывать вамъ свое отношеніе. Мнѣ нужно ваше согласіе.

Люсьенъ Бонапартъ – г-жѣ Рекамье

Люсьенъ БОНАПАРТЪ (1775—1840), потерявъ (1800 г.) свою первую жену и будучи еще очень молодымъ человѣкомъ, влюбился въ красавицу, жену банкира Рекамье, которую онъ настойчиво, хотя и безуспѣшно, преслѣдовалъ своими пламенными письмами и наивными жалобами.

У меня не хватило силъ отослать вамъ мое письмо. Вы пригрозили мнѣ его разорвать и вернуть клочки… Моя рука была вамъ сегодня послушна… Вы не должны читать моихъ жалобъ, моихъ проклятій, моихъ богохульствъ… Но вы услышите мои вздохи, и даже если бы мои страдальческіе стоны разбивались о вашу непоколебимость подобно волнамъ, тщетно лобызающимъ берегъ, то и тогда вы все же услышите мои слова. О, Джульетта, – никогда еще такъ васъ не любили, и никогда не будутъ такъ любить!

Какое-то тайное очарованіе исходитъ даже отъ вашей непоколебимости. Вы отвергаете мои мольбы; вы приказываете мнѣ молчать; вы лишаете меня надежды, Вы повторяете увѣренія, которыя причиняютъ мнѣ страданія; вы разрушаете иллюзію раньше ея возникновенія; вы молчите, когда одно слово могло бы меня сдѣлать счастливымъ. Но всѣ эти жестокости перемѣшаны у васъ съ такой граціей! Одно движеніе, одно двусмысленное слово, одна привѣтливая улыбка, одно согласіе, подавленный вздохъ, чуть-чуть меланхоліи, слѣдующей за веселостью, – всѣ эти маленькіе пустячки вознаграждаютъ за вашу сдержанность. Таково воздѣйствіе этихъ пустяковъ на мою душу. Судите же, о, моя Джульетта, могу ли я жить, чувствуя наполовину?

Вчера вечеромъ мнѣ казалось, что на вашемъ лбу засіялъ лучъ, и въ вашемъ взглядѣ мнѣ почудилось сладостное, многозначительное волненіе. Я затрепеталъ… но такъ какъ я не смѣлъ повѣрить моему чрезмѣрному блаженству, то я отказался отъ сладкой мечты. Не повредила ли мнѣ моя робость? Не было ли это волненіе предвѣстникомъ того чистаго, пламеннаго, небеснаго чувства, которое вы такъ умѣете внушать и которое, наконецъ, должны же и сами испытать? О, Джульетта, если бы это было такъ, я прошу у васъ въ даръ лишь одну ленту, – символъ господства и рабства, и пару локоновъ – символъ любовныхъ узъ. Пусть эти локоны и эта лента будутъ вашимъ единственнымъ отвѣтомъ Ромео. О, тогда онъ сможетъ упасть къ вашимъ ногамъ, услыхать, какъ его назовутъ другомъ, пролить нѣжную слезу надъ вашимъ пѣніемъ, и въ этотъ моментъ высочайшаго блаженства поклясться вамъ въ чистотѣ и восторженности своей боготворящей любви!

О, Джульетта… ленту…¹⁸ пару локоновъ… одну слезу…

Бетховенъ – «безсмертной возлюбленной» – графинѣ Джульеттѣ Гуакарди

Людовикъ БЕТХОВЕНЪ (1770—1827) писалъ эти письма въ 1801 г. шестнадцатилѣтней дѣвушкѣ – красавицѣ, графинѣ Джульеттѣ Гуакарди; знаменитый композиторъ посвятилъ ей извѣстную сонату въ Cismoll. Когда Бетховенъ давалъ ей уроки, графиня была уже помолвлена за ея будущаго мужа, графа Галенберга, – посредственнаго музыканта.

6-го іюля, утромъ, 1801 г.

«Ангелъ мой, жизнь моя, мое второе я – пишу сегодня только нѣсколько словъ и то карандашемъ (твоимъ) – долженъ съ завтрашняго дня искать себѣ квартиру; какъ это неудобно именно теперь. – Зачѣмъ эта глубокая печаль передъ неизбѣжнымъ? Развѣ любовь можетъ существовать безъ жертвъ, безъ самоотверженія; развѣ ты можешь сдѣлать такъ, чтобы я всецѣло принадлежалъ тебѣ, ты мнѣ, Боже мой! Въ окружающей прекрасной природѣ ищи подкрѣпленія и силы покориться неизбѣжному. Любовь требуетъ всего и имѣетъ на то право; я чувствую въ этомъ отношеніи то же, что и ты; только ты слишкомъ легко забываешь о томъ, что я долженъ жить для двоихъ, – для тебя и для себя; если бы мы совсѣмъ соединились, мы бы не страдали, ни тотъ, ни другой. – Путешествіе мое было ужасно: я прибылъ сюда вчера только въ четыре часа утра; такъ какъ было слишкомъ мало лошадей, почта слѣдовала по другой дорогѣ, но что за ужасная дорога! На послѣдней станціи мнѣ совѣтовали не ѣхать ночью, разсказывали объ опасностяхъ, которымъ можно подвергнуться въ такомъ-то лѣсу, но это меня только подзадорило; я былъ, однако, неправъ: экипажъ могъ сломаться на этой ужасной проселочной дорогѣ; если бы попались не такіе ямщики, пришлось бы остаться среди дороги. – Эстергази отправился другой обыкновенной дорогой на восьми лошадяхъ и подвергся тѣмъ же самымъ непріятностямъ, что я, имѣвшій только 4-хъ лошадей; впрочемъ, какъ всегда, преодолѣвъ препятствіе, я почувствовалъ удовлетвореніе. Но бросимъ это, перейдемъ къ другому. Мы, вѣроятно, вскорѣ увидимся; и сегодня я не могу сообщить тебѣ заключеній, сдѣланныхъ мною относительно моей жизни; если бы сердца наши бились вмѣстѣ, я бы, вѣроятно, ихъ не дѣлалъ. Душа переполнена всѣмъ, что хочется сказать тебѣ. Ахъ, бываютъ минуты, когда мнѣ кажется, что языкъ нашъ безсиленъ. Развеселись, будь попрежнему моимъ неизмѣннымъ, единственнымъ сокровищемъ, какъ и я твоимъ, объ остальномъ, что должно съ нами быть и будетъ, позаботятся боги.

Твой вѣрный Людвигъ.

Въ понедѣльникъ вечеромъ, 6-го іюля 1801 г.

«Ты страдаешь, ты, мое сокровище! Теперь только я понялъ, что письма слѣдуетъ отправлять рано утромъ. Понедѣльникъ, четвергъ – единственные дни, когда почта идетъ отсюда въ К. Ты страдаешь; ахъ, гдѣ я, тамъ и ты со мной; зная, что ты моя, я добьюсь того, что мы соединимся; что это будетъ за жизнь!!!! Да!!!! безъ тебя же буду жить, преслѣдуемый расположеніемъ людей, котораго я, по моему мнѣнію, не заслуживаю, да и не желаю заслуживать; униженіе же одного человѣка передъ другимъ мнѣ тяжело видѣть. Если же взгляну на себя со стороны, въ связи съ вселенной, что значу я? Что значитъ тотъ, кого называютъ самымъ великимъ? Но въ этомъ-то сознаніи и кроется божественная искра человѣка. Я плачу, когда подумаю, что ты не раньше субботы получишь вѣсточку отъ меня. Какъ бы ты ни любила меня, я все-таки люблю тебя сильнѣе; будь всегда откровенна со мной; покойной ночи! – Такъ какъ я лѣчусь ваннами, я долженъ вовремя итти спать (здѣсь три или четыре слова зачеркнуты рукою Бетховена такъ, что ихъ невозможно разобрать). Боже мой! чувствовать себя въ одно время такъ близко другъ отъ друга и такъ далеко! Не цѣлое ли небо открываетъ намъ наша любовь – и не такъ же ли она непоколебима, какъ небесный сводъ».

7-го іюля 1801 г.

«Здравствуй! Едва проснулся, какъ мысли мои летятъ къ тебѣ, безсмертная любовь моя! Меня охватываютъ то радость, то грусть при мысли о томъ, что готовитъ намъ судьба. Я могу жить только съ тобой, не иначе; я рѣшилъ до тѣхъ поръ блуждать вдали отъ тебя, пока не буду въ состояніи прилетѣть съ тѣмъ, чтобы броситься въ твои объятія, чувствовать тебя вполнѣ своей и наслаждаться этимъ блаженствомъ. Къ сожалѣнію, это надо; ты согласишься на это тѣмъ болѣе, что ты не сомнѣваешься въ моей вѣрности къ тебѣ; никогда другая не овладѣетъ моимъ сердцемъ, никогда, никогда. О, Боже, зачѣмъ покидать то, что такъ любишь! Жизнь, которую я веду теперь въ В., тяжела: твоя любовь дѣлаетъ меня и счастливѣйшимъ и несчастнѣйшимъ человѣкомъ въ одно и то же время; въ моихъ годахъ требуется уже нѣкоторое однообразіе, устойчивость жизни, а развѣ они возможны при нашихъ отношеніяхъ? Ангелъ мой, сейчасъ узналъ только, что почта отходитъ ежедневно, я долженъ кончать, чтобы ты скорѣй получила письмо. Будь покойна; только спокойнымъ отношеніемъ къ нашей жизни мы можемъ достигнуть нашей цѣли – жить вмѣстѣ; будь покойна, – люби меня сегодня – завтра – о, какое страстное желаніе видѣть тебя – тебя – тебя, моя жизнь (почеркъ становится все неразборчивѣе), душа моя – прощай – о, люби меня попрежнему – не сомнѣвайся никогда въ вѣрности любимаго тобою Л.

Люби навѣки тебя, меня, насъ».