Читать книгу: «Маньяк, похожий на меня. Детективные рассказы и повести», страница 2

Но теперь Костя совершенно точно знал, что вчера Коротенко отвёл своего воробышка сюда, пить пиво и говорить о любви. И что воробышек этот к себе домой в общагу уже не вернётся.

Абдулгамид Аликович Алиханов был студент из Дагестана. Большой и очень добрый, он даже Косте обрадовался. Белый халат сидел на его упитанной фигуре как маскировочный. В институт Абдулгамид поступил после службы в десантных войсках и относился к худосочному Косте Лесовому как к заблудившемуся в горах путнику, которого надо прежде всего обнять и накормить.

– Братан! – вполголоса поприветствовал Костю дагестанский собрат, с размаху хватив широкой ладонью по плечу. Ухватиться кругом было не за кого, Костя едва не упал. – Слушай, как дела?

Вопрос был формой приветствия и ответа не требовал. Судя по тому, что сам Абдулгамид Аликович сидит не на занятии по английскому языку, а в коридоре возле аудитории, у него самого дела неважнецки.

– Слушай, я не списывал! – стал он доказывать Косте, с такой горячностью, словно тот заведовал кафедрой иностранных языков. – Я её в руке только держал. Так же увереннее. Гораздо увереннее, когда шпора в руке. Понимаешь, братан?

Шпора – это шпаргалка. Братан – это, вообще-то, двоюродный брат, но дагестанцы считают, что это ласковое название брата, друга и вообще хорошего человека. В группе Абдулгамида сегодня зачётный тест. Абдулгамида с теста выгнали, он рискует отчислением. Абдулгамида жаль.

– А Коротенко пишет? – спросил Костя о том, зачем сюда пришёл.

Несчастное выражение исчезло с лица студента Алиханова и сменилось возмущением.

– Слушай, братан, о чём парень думает? – воскликнул он, снова нацеливаясь стукнуть Костю по плечу. – О чём этот Коротенко думает? У него долгов больше, чем у меня, слушай, честно говорю! А тест зачётный, и он не приходит сегодня! Вот когда парень пересдавать думает, когда, а?

Костя уже попрощался и ушёл, а Абдулгамид Аликович всё еще рассуждал о возможном чёрном будущем студента Коротенко, горестно покачивая головой.

За сутки в деканате обстановка не улучшилась. Освещение казалось ещё более тусклым, воздух – ещё более спертым, столик – ещё более расшатанным. На столике сидел Димка Лавров и читал фармакологию. У двери теперь торчал маленький милиционер с дубинкой и в серой форме. Это никого не удивляло, потому что все проходили мимо ректорского флигеля и видели там три или четыре милицейские машины. Кого-то опять ищут. Вроде бы девчонку с младших курсов, но их тут никого нет, у них сегодня экзамен по микробам.

Костя Лесовой появился на полчаса позже, чем договаривались. И не только в тёмных очках, но и в чёрной перчатке. В одной чёрной перчатке на правую руку, как будто хотел, чтобы его сразу арестовали как опереточного убийцу.

– На фига перчатка? – спросил Димка Лавров, поняв, что друг-приятель здороваться за руку не собирается. Лесовой вместо ответа хлопнул себя по груди. Типа, Фредди Крюгер носит перчатку, так что уж тут объяснять.

– Ты в кино, что ли, идёшь? – догадался Лавров.

– Бемби в кино попросилась, – сказал Лесовой, доверительно понизив голос, чтобы не подслушала окружающая толпа. – Я взял билеты. В «Факел». На «Бэтмена».

– Фашист! – не одобрил Лавров. – Девушки не любят ужасы. Они любят про любовь.

– Бемби любит ужасы! – сказал Лесовой тоном, не терпящим возражений.

Про эту фантастическую, обладающую массой достоинств девушку по прозвищу Бемби Костя рассказывает нечасто, примерно раз в год. Например, когда месяц не ходит на лекции. Или когда заявляется к Лаврову в гости глубокой ночью накануне Восьмого марта и просит разрешения позвонить по телефону. Если верить Лесовому, Бемби ещё учится в школе, но читает книги, не курит, не ругается матом и не пользуется косметикой… Короче говоря – умная, симпатичная девчонка, что в устах Лесового звучит полной фантастикой. Теперь вот она ещё и в кино его позвала.

– Она что, на оленя похожа? – спросил на всякий случай Лавров.

Лесовой подумал и сказал с искренней нежностью, которую студенты-медики испытывают только к вымышленным, платоническим образам:

– У неё уши оттопыренные. Лопушки.

Лаврову стало неловко, как всегда бывает, когда тебе наивно лгут в глаза. Он захлопнул свой учебник и честно признался:

– Ни фига не помню я этих ангиотензинов.

Костя молча протянул руку за учебником. Сейчас, мол, я тебе, Дима, всё объясню, если только сам разберу.

– Как ты читаешь в своих очках? – удивился Лавров. – Зрение же портишь.

– Я его тренирую, – упрямо возразил Костя. И попытался, не снимая перчатки, перевернуть страничку в учебнике – перевернулось сразу шесть. Костя громко чертыхнулся. И вдруг забыл про учебник, уставился на милиционера у двери.

– Мента поставили, – сказал Лавров. – Скоро у каждого павильона будут, чтобы нас всех до экзамена не перерезали. А мне сегодня Наташку после лекции ждать. Ну, чего?

Лесовой медленно-медленно перевёл взгляд на приятеля, как будто собирался спросить нечто безумно важное, да вот забыл, что именно. Облизнул губы и медленно переспросил:

– Почему я вчера думал про Синдереллу?

– Да достал ты меня своей Синдереллой! – рассердился Лавров. – Потому что рыжая!

– И что? – честно не понял Лесовой.

– А ты вчера тут обнимался с этой. С которой ты её спутал, потому что тоже рыжая.

– Я обнимался? – в голосе Лесового послышалось возмущение аристократа, заподозренного в мезальянсе.

– Вот тут стояла, господи ты боже мой! – воскликнул Лавров, отбирая свою «Фармакологию» обратно и тыча учебником в сторону стенда. – Костюм на ней джинсовый был ещё.

– Да какая же она рыжая-то? – удивился Лесовой.

– Да ты на лицо-то смотри! Ты лицо-то помнишь или нет? Ах, да, у тебя плохая память на лица!

– Плохая! – с гордостью подтвердил Лесовой. – Это лаборантка что ли? С анатомии?

– Бывшая лаборантка с анатомии, – повторил Лавров устало, как отец, втолковывающий задачку сыну-балбесу. – Сейчас на судебке работает, я её там пару раз видел, когда СНО. Там эпатажа не любят, но ты смутно помнишь, что она в прошлом году красилась в рыжий цвет. Ты её увидел, ты её не узнал, потому что вообще никого никогда не узнаёшь. Но по аналогии подумал про Синдереллу, которая тебе нравилась, пока не выгнали. Прикладная психология, второй курс, элементарно! Доволен? О, Наташка идёт!

– Я вам помешаю? – галантно осведомился Костя.

– Да иди ты куда подальше, помешает он! – огрызнулся Лавров. – Ну что, Наташ? Сдала тест? Сколько осталось зачётов?

– Четыре, – сказала Наташка Филонова. Она предпочитает носить розовые куртки, туфли на каблуках и является приятельницей Димки Лаврова с самого начала этого курса. Разговаривать с ней Косте Лесовому, как правило, не о чем.

– Фашистка ты! – улыбаясь и приобнимая за плечо, ласково обозвал её Лавров. – У нас с Костей – по девять штучек не сдано! Учись, салага!

Наташка зарделась и вежливо улыбнулась Косте. Ей нравится, когда обнимают за плечи и обзывают разными нежными словами, но нужно сделать вид, что сюда она пришла не за этим, а чтобы спросить, например:

– Ребята, не знаете, где Майя?

– В институте, думаю, – веско сказал Костя, размышляя о чём-то другом. От другого человека такой ответ Наташка сочла бы издевательством, но с Лесового-то что возьмешь? Тяжёлый и занудный парень, постоянно делает вид, что о чём-то думает.

– Здесь вот, в деканате, сейчас вот Майи не было? – уточнила она уже только у Лаврова. – Нет? Тогда я бегу на латынь. Ну, где сегодня пересечёмся?

Последний вопрос адресован Димке, и этот вопрос, разумеется, самый важный, за ним Наташка и пришла.

– За котельной. В восемь.

Этот ответ означал, что карманных денег после стипендии у Димки не осталось, у родителей он просить не считает возможным и, следовательно, из всех развлечений сегодня предполагается только прогулка домой. Наташка хочет, чтобы Димка встречал её после лекции, чтобы подружки видели и завидовали. Но Лавров и это не считает возможным. Лавров вообще парень с принципами. А Наташка влюблена в Димку, но не станет уговаривать его в присутствии Кости Лесового. Она считает Димкиного приятеля чучелом лохматым, тяжёлым и занудным типом. Костя об этом догадывался.

– За котельной? – спросил он, чтобы поддержать беседу – А почему не в виварии?

Наташке шутка вообще не понравилась. Она молча обняла Лаврова и постояла так несколько секунд, как бы утверждая свои на него права.

И тут Косте вдруг стало страшно. Какая-то волна тревоги прошла по телу, от солнечного сплетения к голове, зацепив цепкими пальцами миокард и как будто оранжевой плетью хлестнула по глазам. Он смотрел на обнявшихся студентов, на Наташку с Димкой, а вокруг бурлил деканат. Толпа.

Опасность, подумал неожиданно для себя самого Костя. Очень опасно. Красивая девушка и здоровенный парень. Лавров не такой уж здоровенный, просто крепкий, но меня пониже. И я повторяю, «красивая девушка и здоровенный парень». Я смотрю на Наташку с Димкой. И ещё кто-то на них смотрит.

– За котельной очень мило, – сказала Наташка, оторвавшись от своего милого и вызывающе глянула на лохматого и занудного типа. – Там целоваться не мешает никто.

– Я пойду? – предложил Костя.

– Нет, это я пойду.

Её розовая куртка замелькала среди белых халатов.

– Чего с тобой, Костя? – участливо спросил будущий врач Лавров. – Опять у тебя давление скачет?

– Нет, ничего, – пробормотал Лесовой и, запустив руку в карман выудил пару билетов, – только поход в кино сегодня накрывается. Бемби обидится, билеты пропадут. А у меня сегодня по травматологии последний день зачёта. Я только что вспомнил.

Лавров с удивлением посмотрел. Это действительно оказались билеты в кинотеатр «Факел», на сегодняшний вечер. Если бы Бемби существовала в природе, по этим билетам Костя Лесовой вполне мог бы провести её в тёмный кинозал на проспекте Просвещения.

– Ты уже сдавал травматологию, – неуверенно напомнил Лавров.

– Сдавал, да не сдал! – Костя говорил раздражённо, как отвечают, когда и без того всё плохо, а тебе ещё и не верят. – Слушай, идите вы с Наташкой на этого «Бэтмена» тогда. Классный фильм.

– Тут же в семь, – сказал Лавров. – А у Наташки лекция до восьми.

– Органика? – спросил Лесовой так пренебрежительно, как будто презирал органическую химию даже больше, чем серую толпу. – Да уйдёт Наташка с этой органики. Экзамен на следующий год только.

– Как уйдёт? – не понял Лавров. – С чего она уйдёт, когда у неё сейчас латынь, потом лекция, а мы тут сидим и ждём?

– Это ты тут сидишь и ждёшь, и берёшь все разрешения на двоих, – уточнил Лесовой, – а я сейчас захожу на её латынь, предупреждаю Наташку, потом прусь на свою травматологию, прошу пересдать и пересдаю до победного. Держи билеты!

И соскочил со стола.

– Погоди, – сказал справедливый Димка. У Димки принципы, и Димка плохо воспринимает ситуацию, когда приятель, известный своим эгоизмом и мизантропией, внезапно превращается в благодетеля и верного слугу-организатора чужого свидания. Но, очевидно, превращение это длилось не дольше секунды, потому что Костя внезапно зашипел, вроде бы тихо, но вполне различимо:

– Да достало меня здесь сидеть просто! Понимаешь ты или нет? Не могу я тут, меня тупость их раздражает! Стипендия, справки, зачёты! Стипендия, справки, зачёты! И треплются, и треплются с умным видом! Масса сырковая! Быдло!

Лавров обиделся и замолк. А вот сырковая масса, то бишь студенты, совершенно не обратили внимания на то, сколь их невысоко ценит придурковатый лохматый тип в тёмных очках, пробирающийся к выходу. Костя Лесовой при этом так яростно махал обеими руками, как будто увяз в болоте и из последних сил кролем гребёт к берегу. Выглядело это довольно забавно.

Лавров усмехнулся, покачал головой и ещё раз посмотрел на билеты. Удостоверился, что они на сегодняшний вечер, на фильм «Бэтмен», и спрятал в карман.

А Костя Лесовой, выбравшись из деканата, успел разглядеть на дорожке между кустами розовую куртку Наташки Филоновой. За Наташкой шёл ещё один человек. Костя сбежал по ступенькам крыльца и тоже пошёл следом…

…Ещё через десять минут дверь в кабинет латинского языка приоткрылась, и туда просунулась кудлатая голова в тёмных очках.

– Наташка Филонова, – невозмутимо произнесла голова. – Димка билеты в кино достал. Не ходи на органику, ищи его в деканате.

– Лесовой, – утомлённо проскрипела, не оборачиваясь, латиничка Виолетта Генриховна, – выйдите и закройте дверь. С той стороны.

Голова скрылась. Дверь плотно затворилась…

Из вестибюля он позвонил. Автомат нагло сглотнул монетку. Да не монетку даже, жетон для метро, всё дорожает, и разговор с любимой – тоже.

Костя порылся в карманах и достал ещё пару жетонов. Один был тот, что Костя откопал на спортплощадке. Улика…

Со второй попытки автомат соединил.

– Бемби? – очень бодрым тоном спросил Костя.

– Называй меня по имени, пожалуйста, Лесовой, – сказала девушка голосом, каким просят не в первый раз.

– Извини, Катюша, – сказал Костя и даже снял очки, хотя этого никто в полутёмном вестибюле учебного корпуса не увидел. – Сегодня ничего с «Бэтменом» не получится.

– С чем не получится?

– С тем, чтобы в кино пойти. Я билеты купил. Но я учусь. Зачётов много не сдано.

– Так, – сказала Катюша и замолчала.

– Нет, правда, – сказал Костя покаянно и снова надел очки. Волосы попали под них и лезли ему в глаза. – Ты представить себе не можешь, что такое институт. Ты счастливая.

– Представить не могу, – согласилась Катюша, – я счастливая.

– Ну, я тебе вечером ещё позвоню?

– Ага, – сказала Катюша.

– Ты не обиделась?

– Нет, абсолютно, – сказала Катюша и повесила трубку.

Лесовой постоял в полумраке. Вздохнул и последовал примеру собеседницы.

Получить анатомический препарат для изучения – это здорово звучит. Но это погано выглядит. Студент склоняется к окошку, прорезанному в двери, похожей на обычную дверь в туалет. Оттуда выглядывает лаборант или лаборантка. Даже не выглядывает, а руку высовывает. Студент кладёт в эту руку свой студенческий билет. Это как бы залог.

Потом студент стоит, переминаясь с ноги на ногу, и нюхает. Чем здесь всегда так воняет? Вы думаете, так пахнут покойники? Ничего подобного, это ядрёная химия, запах тяжёлый, он перебивает все остальные, даже неприятные ароматы.

Потому что здесь не мертвецкая. И даже не секционная и не прозекторская. Здесь анатомический театр – помещение уникальное, существующее только в институтах, где учат врачей. Здесь никого не интересует, отчего умерли эти люди, лежащие на каменных столах, – здесь смотрят, как эти люди устроены и из чего сделаны. Смотрят студенты. Показывают преподаватели. А препараторы, они же лаборанты – режут. Режут тщательно и до конца, пока человеческое тело не распадётся на детали.

В секционной у судебных медиков, например, дело другое. Трупы там, конечно, тоже мёртвые, но похожи на людей. На страшных, мёртвых людей, над ними хочется плакать, их хочется жалеть. Их вскроют, зашьют, оденут в похоронный костюм и отдадут родным.

В анатомическом театре совсем другая цель. Если труп попал сюда, то это надолго. Хороший препарат, на котором видны мышцы, кости, нервы и внутренние органы может научить не одну группу студентов, а целый курс. Человеку свойственно ошибаться. А трупам свойственно разлагаться, и чтобы этого не случилось, перед тем, как приготовить препарат, труп кладут в каменную ванну, отделанную дешёвым кафелем. На неподготовленного посетителя всегда производит сильное впечатление вид этой ванны, откуда торчат закоченевшие серые руки и ноги. Синевато-серый цвет кожа приобретает после обработки, эта же обработка лишает труп сходства с человеком, приучая будущего врача к хладнокровию, рациональности и отчасти к цинизму. Вообще-то, всё это врачу весьма необходимо.

Кто попадает в такую ванну? Не волнуйтесь, не вы. Там окажется только тот покойник, за которым никто не пришёл и точно уже не придёт. Лица без определенного места жительства и занятий. Те, кого родственники отказались хоронить и дали в том подписку. Таких в большом городе всегда найдётся достаточно, чтобы обеспечить пособиями студентов-медиков. Грустно, но рационально.

Студенческий билет, по-простецки говоря, «студень» у Кости Лесового этой весной снова был в наличии. Один раз он его терял, ещё один раз «студень» отобрали у Кости злобные контролёры в автобусе. Но друг и товарищ Лавров, как староста группы, каждый раз шёл в деканат, и билет восстанавливали.

Костя постучал в дверь с окошком и протянул тёмно-синюю книжицу, не открывая. Чего там особенно рассматривать, если это залог? Если человек вместо того, чтобы вести прекрасным майским вечером в кинотеатр «Факел» девушку Катю по прозвищу Бемби, припёрся посмотреть анатомические препараты в вонючий коридор, то что с этого человека взять?

За окошком прошаркали шаги. Сейчас в корпусе занятий быть не должно, и дежурный препаратор, конечно, работает там, рядом со своими зловещими ваннами. Работы у препаратора всегда хватает. И выдавать студентам руки-ноги-черепа он не горит желанием.

– Вечерний, что ли? – спросил он ещё издалека, ополаскивая руки водой из шланга.

– Да, – весело сказал Костя, – второй курс вечернего факультета.

Враньё. Костя Лесовой и Димка Лавров студенты третьего курса дневного отделения. Анатомию оба сдали на честные четвёрки ещё в прошлом году. Здесь Косте делать сегодня нечего. Да и «вечерники» во время сессии сюда не заглядывают, они приходят с января по апрель и после семи часов. И кажется, препаратор к этому привык.

– Чего так рано-то?

– Рано – не поздно! – голосом вечного раздолбая отчеканил Костя, решив не вдаваться в объяснения. – Мне сухожилия кисти повторить. А ещё…

Это было волшебное слово. Когда препаратору говорят «а ещё…», он пугается и рад отделаться от спрашивающего одним подносом.

– Обойдёшься, студент, – мрачно пообещал парнишка за дверью. Ну, может лет на пару старше Кости, но зато маленький и лысоватый, как жокей. Лесовой в жизни своей не встречал жокеев, но почему-то именно так их себе и представлял.

Костя заглянул в окошко и увидел, как ему выбирают руку пострашнее. Таких жутких рук нет нигде, ни в одной другой мертвецкой, разве что разложившийся труп привезут. При желании сквозь руку-препарат можно смотреть насквозь, потому что кожа снята. Вот этим препаратор, скорее всего, там в своём анатомическом театре и занимается – кожу снимает. Дело это тонкое.

Жокей-препаратор принёс алюминиевый поднос торжественно, как икону, и, передавая, взглянул в упор. Костя совсем не боялся, что его узнают, он поступил очень хитро, заблаговременно сняв тёмные очки и спрятав их в карман халата.

Только сердце забилось побыстрее. Препаратор смотрел на Костю, а Костя – мимо него, оглядывая комнатёнку. Ага. Переодеваются они, очевидно, прямо тут. Во всяком случае, на спинке стула Костя разглядел серую форменную куртку и кепку. Дубинки или, тем более, кобуры видно не было – оно и понятно, оружие просто так не бросают.

– А ты чего, мент что ли? – совсем разухабистым, себе же противным голосом осведомился Константин.

– В охране работаю, – нехотя сообщил похожий на жокея препаратор. Он злился, а значит, не особенно думал над ответом.

Ну конечно, подумал Костя, – частная контора, охранник. Форменная одежда, дубинка, может быть и пистолет. Такому человеку никто на территории института, особенно сейчас, не удивится. Я же не удивился, когда час назад принял его за милиционера в деканате.

– И что, прилично платят? А чего ты тут сидишь, в трупаках ковыряешься?

Костя наспех корчил полного идиота и сам уже начинал тревожиться, что при своём-то колоссальном интеллекте роль эту играет из рук вон плохо. Маленький препаратор, он же охранник, он же Жокей покосился на него исподлобья и сказал только:

– Иди, студент, учись. Любая аудитория.

Аудиториями здесь назывались отделанные до потолка кафелем клетушки, где даже дверей не повешено, как будто камеры в психлечебнице. В каждой – десяток стульев, чтобы хватило группе студентов, и стол, куда Костя поставил свой скорбный поднос. Пошлый электрический свет он включать не стал. За окном майский вечер, солнце сияет, но в окна первого этажа корпуса, спрятавшегося под ивами, света попадает мало.

В интригующем полумраке пустой аудитории чья-то чужая, лишённая кожи рука лежала на подносе перед Костей Лесовым. Учись, студент, недаром же ты пришёл в анатомичку. От любого мертвеца тут получают по максимуму. Сначала водят студентов, чтобы те осмотрели целиком: как в покойнике всё устроено, как в нём одна мышца с другой связана. Когда труп отработает своё, из него готовят препараты – проще говоря, режут на кусочки, раскладывают по подносам внутренности, потом доходят до костей. Препаратов всегда дефицит. Студенты к ним относятся со студенческой бережливостью: портят, теряют, из баловства тыкают авторучками. Парочку черепов за год обязательно крадут – должно быть, утаскивая домой на сувениры. Препараторы студентов не жалуют.

Хотя в прошлом году здесь работала препараторша с волосами, крашеными в рыжий цвет. Так она Косте однажды улыбнулась. И кокетливо сказала, принимая «студень» в залог:

– Я тут прыгаю с подносами, как рышь!

Как рысь. Она немного шепелявит, когда говорит. Правый угол рта не двигается. У неё парез лицевого нерва, подумал Костя, вспомнив полгода изучения невропатологии. Такая уж работа – препаратор, что всегда сюда берут каких-то психов. То рыжая шепелявая тётя, кокетничающая со второкурсниками. То маленький охранник, который шатается с дубинкой по деканатам, перед тем как потрошить трупы.

Костя снова вышел из аудитории в коридор. Заглянул в окошко препараторской. Там ни души. Справа стеллаж с подносами для мертвечины. Слева шкаф с бутылями. Тут они хранят формалин. Или формальдегид? Болван, это же одно и то же. Формалином-то тут и воняет.

Раз тут никого нет, значит, парень, подрабатывающий и в морге, и в охране, трудится в анатомическом театре. Там его и искать.

– Тебе чего, студент?

Похожий на жокея препаратор оказался, и правда, сильно занят. Он сидел на высокой табуретке и сосредоточенно снимал скальп с чьей-то головы. За полтора года занятий в институте к подобным зрелищам претерпевались даже самые нервные студентки, но Костю неожиданно замутило. У меня слишком густые волосы, неожиданно подумал он, меня будет трудно препарировать.

– А где тут у вас работала… – спросил Костя, стараясь, чтобы комок в горле не мешал казаться идиотом, – такая… ну такая… – он показал руками изгиб талии и соблазнительный бюст. – Такая рыжая…

Препаратор положил чужую голову и скальпель на каменный стол, но на Костю не взглянул.

– Уволилась, – ответил он, не переспрашивая о ком речь, и глядя перед собой. Кажется, вопрос получился бестактным.

– А куда уволилась? – настаивал Костя с видом бывалого ловеласа.

– Не знаю, студент, – мрачно сказал препаратор. Белый короткий халат он надел на рубашку, а серые форменные штаны и ботинки, похоже, менять не стал. И на поясе у него что-то висит. Ну очень крутой охранник. Все покойники его боятся. Костя поспешно сменил тему.

– Слушай, дело на сто рублей. Думал, с кем договориться. Можно сюда девчонку привести?

Препаратор даже тут на Костю не посмотрел, только устало прикрыл глаза. И так же, с закрытыми глазами, на столе перед ним стояла жуткая, заросшая густой щетиной голова.

– Какую ещё девчонку? – стиснув зубы, спросил крутой охранник, которого Костя уже иначе как Жокеем мысленно не называл.

– Катей зовут! – бодро пояснил Костя, как будто обо всём остальном уже договорились. – Она посмотреть трупы хочет, ей интересно. Ну я обещал.

– Посмотреть… – повторил препаратор и слез с табурета. Что-то звякнуло у него на поясе под халатом. – Посмотреть-позырить… И чего ты с ней тут сделать хочешь, со своей девчонкой, студент?

– Ну это, как пойдет! – самодовольно хохотнул Костя. Надо бы ещё подмигнуть, но раз этот Жокей отводит взгляд, какой тогда смысл? – А у тебя тут есть где? Если что?

– С какого курса девчонка? – спросил препаратор, как будто прикидывая, не сдать ли, в самом деле, одну из аудиторий под любовные утехи.

– Школьница ещё! – гордо сказал Костя. – Одиннадцатый класс.

– Ты чего, спятил, студент?

– А чего? – не понял Костя. – Я же заплачу. Тебе что, деньги не нужны?

Маленький препаратор с кафедры анатомии, по совместительству где-то охранник, наконец-таки взглянул на Костю, снизу вверх, мельком, но с ненавистью. И быстро пошёл к своей комнатке с окошком. Это у него наручники на поясе, сообразил Костя. На поясе наручники и баллончик с газом – обычная экипировка охранника. А дубинку и пистолет он в комнатке где-то прячет, в шкафу рядом с формалином.

Костя достал из кармана тёмные очки, надел их и пошёл следом, стараясь не сильно отставать от Жокея в белом халате…

…Котельная в институте работает всегда. В январе или в мае, это без разницы. И работает одинаково плохо, только это мало кто видит. Сюда, наверное, не заходит даже тот милицейский патруль, который важно прогуливается по главной аллее института между корпусами. Шутка ли сказать, чтобы дойти сюда, скажем, от анатомички, нужно обойти два заброшенных одноэтажных барака, за каждым из которых вроде бы нет ничего кроме кустов. Потом ещё теплицу, и тогда среди торчащих из почвы веток увидишь окутанный паром домишко, где из окна выходят стальные трубы и втыкаются прямо в землю. Одна обязательно подтекает, пар вырывается с ревом и свистом – это так отапливается институт, все его сорок шесть учебных и клинических корпусов. Если починить одну трубу, обязательно тут же прорывает другую, так что на них давно махнули рукой.

Зато, если знаешь эту лазейку, здесь можно быстро пройти к столовке. Или – в другую сторону, к двадцать шестому корпусу, где аж четыре этажа и шесть кафедр. Ещё на первом курсе Костя Лесовой сказал Димке Лаврову, что наверняка скоро запишется на СНО судебной медицины. Это же страшно интересно. Там на стенах в специальных витринах развешаны ножи и кастеты, там есть страшный музей, там же вообще учат раскрывать преступления! Легкомысленный Димка Лавров с иронией покосился на приятеля, который больше ничего не говорил. Но всё равно по лицу Кости было сразу заметно, что именно раскрытие страшных преступлений и есть единственная задача, сопоставимая с огромным умом Лесового, колоссальной проницательностью Лесового и знанием жизни Константином Лесовым.

Костя, правда, никуда так и не записался. Зато на СНО, то есть в студенческое научное общество кафедры судебщиков, через пару месяцев пришёл Димка Лавров. Через полгода весёлый второкурсник был уже на хорошем счету, ещё через год его вписали в соавторы статьи в одном научном журнале. Косте Димка об этом не говорил, чтобы особенно не расстраивать. Костя узнал про статью сам, читая журнал в библиотеке. Неделю потом не разговаривали.

Лавров назначает свидания у ревущей и свистящей дырявыми трубами котельной не из оригинальности, а потому что из окон кафедры судебной медицины видно, пришла уже Наташка Филонова или ещё опаздывает.

Сегодня Наташка не придёт, они с Димкой смотрят кино. А Костя, похоже, скоро тут оглохнет, если не отойдёт подальше.

Костя подошёл поближе к стене котельной, так, чтобы никаких окон не было видно, и прижавшись спиной к ободранной штукатурке, осторожно потрогал сквозь футболку заткнутый за пояс пистолет. Я ведь не умею стрелять из пистолета, подумал Костя. Точнее сказать, я никогда раньше из пистолета не стрелял.

Наручные часы Костя как-то не привык носить, но по всем прикидкам оставалось не больше десяти минут до восьми вечера, то есть до срока, когда Димка Лавров назначил тут свидание Наташке Филоновой. Если сюда кто-то ещё заявится, то вот сейчас. Костя посмотрел сквозь клубы пара и ветки кустов.

Она шла со стороны двадцать шестого корпуса. Конечно.

На ней надет джинсовый костюм. Не такая уж идеальная фигура, но в общем, можно было бы при желании обвести руками изгибы тела. К сожалению, она заметно прихрамывает на левую ногу.

Она лет на пять меня старше, некстати подумал Костя. Плосковата грудь, толстоваты бёдра. Это ещё не беда по сравнению с тем, что перекошен угол рта, она шепелявит, она хромает. Чем она болела? Инсульт? В двадцать пять? Тогда энцефалит в детстве? И так ли важно сейчас об этом размышлять?

Костя отлично понимал, что, если просто попадётся навстречу, она невозмутимо пройдёт мимо. Что тут такого, если сотрудница кафедры решила пойти перекусить в институтскую столовую? Правда, столовский корпус давно закрыт, но сотрудница может миновать и его, выйти через дыру в заборе на пустырь и прогуляться до автобусной остановки. Пусть уж она остановится. Пусть оглядится. Так вернее.

Костя дождался, пока она остановилась, но оглядываться не стала. Ей не пришло в голову, что кто-то другой спрятался за клубами пара. Не все же так любят театральные эффекты, как Костя Лесовой. Она теперь просто ждёт своего Жокея. Нет, не просто ждёт. У неё в кармане что-то.

Стараясь ступать твердо, Лесовой вышел из за трубы. Шагов не слышно, всё учтено. Женщина стояла к нему спиной, держа руки в карманах джинсовой куртки.

Как только Костя вытащил из кармана пистолет, она обернулась. Их разделяло шагов десять. Костя подумал, что окажется полным идиотом, если сейчас женщина поступит естественно. Так, как должна поступить женщина, у которой за спиной вдруг вырос из-под земли, лохматый психопат в тёмных очках, футболке и единственной чёрной перчатке, а в перчатке зажат пистолет. И происходит это в институте, в где за последнюю неделю убили и разрезали на куски уже шесть человек или больше. Нормальная женщина заорёт и бросится бежать, пока не встретит милицейский патруль. Получится глупо и банально.

В глубине котельной что-то клацнуло, свист прервался, и белое облако возле труб стало с тихим стоном оседать на землю. Восемь часов. Котельная медицинского института закончила свою полезную работу.

Женщина не кричала, не падала на колени, умоляя о пощаде, не бежала никуда. Глядя на Костю, она дождалась, пока станет тихо, и спросила:

– Ты отобрал у него?

– Да, я отобрал пистолет у твоего приятеля, – сказал Костя. – Что он охраняет?

– Банк, – сказала она.

– Там что, стволы после смены на руки сотрудникам выдают?

– Это не его ствол.

«Шьтвол». Дефект речи никуда не делся, угол рта всё так же перекошен, как будто женщина всё время тонко и иронично улыбается. Зато когда начинает говорить, левая сторона лица остается неподвижной, мёртвой. Парез лицевого нерва женщину не красит.

– Ты был вчера в деканате, – наконец вспомнила она, – ты сидел на столе и читал учебник.

– А ты стояла у стенда, – кивнул Костя, – и слушала, как двое договариваются о свидании. Что бы девушке, работающей на кафедре судебной медицины, делать в деканате посреди сессии?