Читать книгу: «Убегать непросто», страница 8

– Вот и не верь потом в силу денег и репутацию, – заключил Денис. – Знаешь, какая огласка была у дела? Сколько петиций? Сколько людей ему рожу хотели разбить? И все равно сделать ничего не смогли. Вот и вся история.

– Судьба-то у мальчишки сломана. Уверена, он мучается совестью. Бог его накажет, – сказала Марина.

– Если с Алисой что-то случится, тоже так смиренно ответишь или будешь требовать наказания убийце?

Денис спросил, и испугался своей глупости. Но в нем засел какой-то червячок противоречия и, несмотря на то, что глаза Марины, все это время остававшиеся сухими, наконец налились слезами, он не спешил исправить ситуацию. Встал и достал из холодильника ледяной фанты.

– На Бога надейся, а сам не плошай, – снова вмешался Илья. – У меня есть предложение и, если Денис его не поддержит, то я сам все сделаю.

Он развернул ноутбук, стоявший до этого экраном к нему. В открытом вордовском файле светился текст.

«Уважаемые товарищи! Обращаюсь к вам, потому что случилась беда. Нашу подругу похитили. Вы подумаете, что это шутка или обман, но это правда. Я, Денис den781, вы знаете меня по паблику «шутки – радио». Если заметили, то после поста про китайский новый год я исчез. Кому-то, я не знаю кому, не понравилась шутка про Иисуса, и мне начали угрожать. Когда я не поддался врагу, меня уволили, а мою девушку похитили. В отделении полиции заявление примут только к вечеру, но мы уже сейчас можем сделать многое. Распространите объявление, посмотрите на фото. Может, ваш товарищ видел девушку, может, вы что-то знаете. Не проходите мимо беды, соединение спасет жизнь!»

– Алиса не моя девушка! – возмутился Денис.

Рафаэль закатил глаза:

– Ты все время споришь. Прими уже мир таким, какой он есть.

– Да-да, – поддакнул Илья, – ну приврал малеху, народ же любит страсти.

– Где ты научился писать вообще? Нашелся умный тут, – бурчал Денис, меряя комнату шагами. Тошнило по-прежнему, но после «Фанты» голова перестала болеть.

– Не все вилами махали да коров пасли. Бывали и другие, – ответил с достоинством Илья.

Несмотря на панику, сдавливавшую глотку, Марина не переставала исподтишка разглядывать Илью. Женским чутьем она угадывала, что сразила его наповал, но в то же время чувствовалось, что манера говорить и держаться – не бравада и не актерская игра, а настоящее. Странный он какой-то. Чудной. Как не сегодняшний. И живут они в однушке с Денисом. И диван тут только один….

– Я предлагаю отправить прямо сейчас. У тебя в подписчиках двадцать тыщ, каждый посмотрит, переотправит, уже будет шумок!

Наконец вступила Марина. Солнце заглянуло в комнату, и высветило ее каштановые волосы. Лицо выглядело решительным, словно, не у нее, а у Дениса случилось несчастье.

– Согласна с Ильей. Денис, послушайте. Я понимаю, что у вас в жизни случился коллапс, от которого вам плохо. Но подумайте. Алиса – единственный близкий мне человек. Родителей у нас нет, родственники далеко. Если ее не будет, то я… Я… – Марина умоляюще посмотрела в сторону булькающего чаем Дениса и сглотнула, не продолжив мысль.

– Я тоже сирота, – неизвестно к чему вставил Илья.

Денис допил «фанту», громко вздохнул, закрыл глаза и откинулся на стул. Комната в напряжении уставилась на него. Окно было закрыто, и с улицы не раздавалось ни звука, будто весь мир замер вместе с этой комнатой. Где-то там, в другой реальности Шэнь читал любимую прозу.

«Седой старик –

Варю вино из проса.

Стучится дождь

У моего окна.

Я на судьбу

Не взглядываю косо:

В уединенье

Слава не нужна».¹⁴

– Отправляй, – сказал Денис.

Глава 9

Был очень теплый для марта вечер, когда Шэнь вышел из машины. Здесь мало что изменилось с лета: те же пятиэтажки вдоль дороги – развалюхи хрущевского периода, в которых бурлила жизнь. Новоиспеченные фонари высвечивали куски земли, торчащие из асфальта во двориках. Детских площадок, правда, поприбавилось, цвет их радовал глаз, и, несмотря на поздний час, кое-где были слышны детские голоса. От остановки осталась лишь лавка, с перевернутой мусоркой. Обогнув дома, он оказался у ларька. Надпись «Людмила» и остальные плакаты на нем давно выцвели, а сам он словно бы сузился. Внутри все было, как и раньше – холодильник с мороженым и бумажными котлетами, ряды «марсов» и «обыкновенных чуд» вперемежку со сладкими часами и чупсами. Разноцветным фейерверком свисала неизменная чурчхелла, за которой прятались крабовые чипсы и сухарики. Когда-то Шэнь брал по вечерам здесь теплый батон, который привозили обычно часам к пяти, бутылку спрайта и банку морской капусты.

– Бутылку минералки в стекле. Любую.

Прошло много лет. Вкусы Шэня порядочно изменились, и сладкой газировкой его не заманить. Но было видно, как выходя из ларька, он утрамбовывал в кармане глазированные сырки. Человек не человек, если у него нет маленькой тайны….

Теперь можно и вывернуть к тому месту, ради которого он отпустил водителя и сел за руль. Асфальт заканчивался у древней таблички «Променад» с небольшой припиской об осторожности со змеями, которых тут никогда не водилось. Тонкая подошва туфель легко пропускала уколы острых камней, и он невольно поморщился, но шаг не убавил. Всего через минуту перед ним расстелилась река. Она смотрел с высоты гор на Енисеевы черные воды, широкую ленту, неизвестно куда бегущую веками, и ощущал, как к нему возвращается детская беспомощность. Он прибегал сюда в минуты нечаянных обид и жестоких слов, часами следя за утекающими водами. Туда выбрасывал он все свои горести, отправляя их в дальний путь, омывающий все. Послышался глухой стон колоколов. Он повернул голову на звук и увидел, что на соседней горе выстроили златоглавую. Хорошее место. место силы.

Шэнь стоял на краю высокой-высокой горы. Одной из тех, что поясуют город, баюкают мягкой колыбелью, материнской песнью таежных деревьев, совиным писком, медвежьими бурями. Гора опасная, обманчивая, иному шепчущая, будто он покоритель природы, ее известный повелитель. Но стоит сделать шаг, и ты летишь в пропасть, по острым, гордым камням, вспоминая о том, что ты лишь субстанция среди непоколебимых, тысячелетних преград. А можно преклонить голову, опустить глаза. И увидеть бесконечно длинную, затянутую в многовековой философский спор, реку, к которой припадает по обе стороны пояс горный, дабы утолить жажду. Он слушает и слышит зов ее, мольбы о том, что одиночество ей не по силам, и теснее, теснее становится горная гряда, все ближе и ближе к речке.

В субботний вечер здесь обычно много народу, но к приходу Шэня от них остался лишь мусор у скамьи да едва тлеющее пепелище с заплывающим далеко привкусом шашлыка. Он присел в надежде, что тепло человеческих тел еще осталось на скамейке, придвинув мусор ближе к себе, чтобы забрать после и задумался, внимая вечернему шепоту уставшего от февраля ветра. Всего несколько дней прошло со дня этой истории, а жизнь сильно изменилась. Ему, Шэню, не впервые поступать по своему разумению, сметая все на пути, но никогда еще он сын не вмешивался в его дела.

Он вырос здесь, в маленьком сибирском городке, на склоне великой реки, где так любили они играть в детстве. Уступив родительской воле, Шэнь поступил на факультет иностранных языков, хотя мечтал о математических науках. Интерес пришел постепенно, вслед за бессонными ночами, за расшифрованными иероглифами, за первыми выученными словами. В институте его хвалили. Он был послушным и прилежным студентом, к тому же, неплохо разбирался в кино. Первым из курса он прочел без перевода Конфуция, первым посмотрел «Подними красный фонарь» без субтитров, а им болели тогда все на курсе, но преподаватель нашел вариант без сабов. Отличные оценки и поручительство декана позволили ему отправиться по обмену в Китай, где он и встретился со своим будущим.

Семья, где он проживал, занималась пошивом свадебных платьев. Искусно вышитые кружевом, нежно-кремовые, с тончайшей фатой, при этом, продавались дешевле тех, что привозили в Россию, это Шэнь знал точно, объездив перед Китаем все магазины для свадьбы сестры. Челночники были никому не в новинку, но Шэню пришла в голову другая идея. За эксклюзивно сшитые свадебные платья невесты выложат сколько угодно, а уж если они будут «оттуда»…

Заручившись поддержкой отца, он привез несколько платьев в город и продал и в два раза дороже. Сарафанное радио сработало быстро, Интернет-покупки и свадебные салоны тогда еще не имели массового распространения, и дело пошло ладно. Шэнь сейчас имел три салона в Сибири, и вел дела в Китае с хозяином той семьи, где жил.

Для Шэня он был богом. Звали его Деминг¹⁵, и он соответствовал своему имени. Невысокий, с вечной сигаретой в руках, он шитья он не касался, но умел организовать трех дочерей и жену так, чтобы не страдали ни производство, ни домашние дела. Когда Шэнь появился в семье, у них было собственное ателье, где они прошивали по нескольку платьев в неделю.

Сын Деминга учился в России, считая, что русский зык для Китая – будущее, так, собственно Шэнь и оказался у него. Лицо у него было неестественно длинное для китайца, как и его брови, словно с самых гор Кавказа спустившееся на лоб. Почти всегда он улыбался, обнажая округлые скулы. Правда, улыбка эта скорее наводила ужас, нежели располагала к себе – слишком уж недобро смотрели глаза..Он будил Шэня тем, что сам рубил дрова для бани, которую выстроил в русском стиле. Два утренних часа он посвящал парилке, утверждая, что согретое нутро дает силы для работы. Помимо ателье он имел бизнес – экспорт табака и кофе. Счеты всегда вел сам и никому не доверял.

Долгое время он не замечал Шэня. Едва кивал, если оказывались за столом, а встретив во дворе, и вовсе мог пройти мимо. Часто приходил, когда в квартале гасли последние фонари, разогревал еду и долго курил едкие папиросы. Заметив однажды свет в кухне, Шэнь стал заваривать чайник и оставлять на столе. Сам он тоже не рано оказывался в постели, то досветла дописывая рефераты, то подрабатывал переводами на русский для мелких компаний.

Присутствие твердой руки хозяина ощущалось во всем: и в белоснежных, пахнущих речной водой простынях, в точнейшем до минуты распорядке дня семьи, в трех парах чистых тапочек, всегда выжидающих у входа, и много другом. Именно таким и должен быть глава дома. Он сравнивал Деминга и своего отца – и не в пользу последнего. В доме у него царил матриархат. Отец предпочитал существовать под пяткой сначала у своей матери, потом – у жены. Мама главенствовала абсолютно, пользуясь одним правилом – «никаких споров». До десяти раз за день могли услышать эти слова Шэнь с отцом, хотя и не пытались спорить. До поездки Шэню не приходило в голову того, что можно не подчиниться, во многом потому, что он считал нормой то, что было в их семье. Сестра рано сбежала замуж, сейчас уже, правда, во втором браке, потому как первый, как сейчас думал Шэнь, был просто побегом. И, глядя, как жена приносит чай распаренному Демингу, выслушивая список дел на день, он чувствовал, что прозревает.

В очередной раз думая о том, что по возвращению он женится на Ирке вопреки матери, он заливал кипяток в заварник. По правилам, первый кипяток лишь ошпаривает лисит, и его надо слить. Лишь во второй раз можно почувствовать вкус листа, раскрыть чай. Сегодня, как назло, ему не повезло. Мало того, что он задержался с переводом статьи про ортоматрасы, так еще и кипятка в чайнике не оказалось. Пришлось ставить воду заново.

– Ты хорошо, Игорь.

Шэнь вздрогнул и пролил немного кипятка на стол. За столом сидел хозяин дома. Устало снял шляпу и снова закурил. Когда только вошел, ведь секунду, как отвернулся от стола? Голос у него был низкий, с подрагиванием. Вместо Игоря у него вышло «Игааал».

– Я-то все думал, жена мне так подсластить решила поздние возвращения. Крутил все, думал, спросил. Она-то и сказала, что это гость наш такую услугу предоставляет. Правду говорят, рожденный в год собаки найдет себе работу.

Шэнь смущенно промолчал, лишь потом сообразив, что забыл ответить на приветствие. Глядя прямо в глаза, он поставил на стол чайник и стакан.

– Сянь-шэн¹⁶, разогреть еду? Сегодня нюй-ши¹⁷ готовила вонтоны¹⁸.

– Окажи услугу.

Хозяин по-прежнему смотрел на него внимательно, пронзая взглядом, как угольком папироски, дымящейся у него во рту. В присутствии этого человека Шэнь ощутил себя мальчишкой на линейке первоклассников. Быстро, но не мельтеша, он достал из холодильника вонтоны и, разогрев фритюр, бросил несколько штук. Запахло маслом и рыбой. Взбил соевый соус с яйцом и парой капель жидкого кайенского перца, присыпал вонтоны зеленью и поставил перед Демингом. Тот одобрительно хмыкнул, бросил папиросу в банку и принялся за еду. Шэнь пристроился справа от хозяина, в углу стола, налив себе кружку свежего пуэра. Ему нравилось наблюдать за тем, как ест этот усталый человек: властным движением сжимает вонтон и топит его в соусе, затем целиком отправляет в рот, умудрившись не испачкаться и с хрустом прожевывает, уже потянув следующий. Одно удовольствие! Видно было, что еда доставляет ему истинное удовольствие. Отец всегда жевал медленно, словно лошадь в стойле, при этом выражение лица у него было равнодушное, чуть ли не жалобное. Управившись с вонтонами, он снова закурил, глядя на глядя на картину с синьгой в пруду. Где-то в глубине квартала ругались соседи, верно снова обнаружив, что дочь сбежала к любовнику. Молчание прервал хозяин.

– Я уважаю трудолюбие. Вижу – до ночи работаешь, утром за учебу садишься. Сын мой не такой получился. Говорит много, успевает мало. Нет в нем страсти к работе. Все на другого перекладывает, а другой так не сделает, как я сделаю. Верно, в отца жены, он политиком хотел стать. – Деминг помолчал немного, выпуская дым в пустоту, а Шэнь не дышал, слушая его. Он впитывал каждое слово хозяина, впитывал так,как может впитывать только тот, кто не получил напутственного слово от родителей. – Сяо хо-цзы¹⁹, ты не меняй характер, не слушай никого. Верной дорогой идешь. Если спотыкаешься, то умнее станешь, кочки только запоминай. Если ни разу не споткнулся, то и не поднялся ни разу. Если не споткнулся ни разу, то и не рассыпал ничего, не прорастет нового, не за чем будет ухаживать. В такой жизни смысла нет, разве что землю нагружать… – голос у него дрогнул, и он оборвал сам себя, – ночь на дворе, вставать рано. Пойдем в постели. Все чай твой, душу бередит. Ни у кого такой чай не выходит. Отправлю жену к тебе обучаться, – и он засмеялся чуть сиплым своим смехом.

С того дня Шэнь твердо решил стать таким же, как хозяин дома. На русское имя откликаться перестал, предложил выбрать дочерям Деминга новое имя для себя. С девочек обычно спрос невысокий, потому и нарекли они его именем симпатичного актера. Шэнь по-прежнему рано вставал, трудился допоздна, изредка пил с Демингом чай, звонил родителям и покупал по утрам жареные блины. Но что-то в нем неуловимо изменилось. Если бы он чаще смотрелся в зеркало, то понял бы, что глаза его изменились. Он сужались, как глаза кошки во время охоты. В них сквозила жесткость. Мужское «я».

Сегодня он может гордиться собой. Собственный бизнес здесь и в Китае, коттедж по личному заказу, машины. С Демингом он так и ведет дела, но общение у них уже совсем другое – на равных, по – партнерски. Бесконечно Шэнь ему благодарен за те вечера с чаем, когда тот обучал его жизни, подталкивал к переговорам в России. Шэнь так и не понял, как ему удалось уговорить отца скрыть от матери их авантюру с бизнесом. Когда она узнала, шла уже пятая партия платьев, раскупленных по предзаказу. Мама закрылась в кухне и не менее часа плакала, гремя кастрюлями и холодильником. На ее языке это означало: «тружусь для вас, себя не жалею, а вы…». Отец, ранее взявший на себя смелость промямлить матери краткий рассказ о их бизнесе, сидел на тумбочке в коридоре, обхватив руками голову. По семейному сценарию Шэнь должен был как обычно поскрестись в дверь и сказать, что они осознали ошибку. Он стоял в коридоре, раздумывая. Отец по-прежнему сидел на тумбе, боясь поднять голову. Внимательно посмотрел на него сын. На его пальцы, в один из которых впилось обручальное кольцо. На пять мужских шарфов, узлами завязанных и висевших на крючке. На арсенал красных губных помад, застилающих зеркало. И громко постучал в дверь кухни.

Она была уже не закрыта.

– Мама? Мама? Я не понимаю, что за реакция. Мы сообщили тебе в тот момент, когда об этом уже стоило бы говорить Если бы дело не зашло, платья не продались, какой смысл обсуждать?

Он стоял в дверном проеме и, когда она обернулась от холодильника, уткнулась в его глаза, которые блеснули желтым. Сын показался ей чужим, и в атмосфере витало нечто странное. То, чего она еще не могла уловить. Ничего, сына я знаю.Когда они спорили о его поступлении, он тоже поначалу упирался.

– Из тебя и из отца плохие продавцы. Не зря же я тебя отговорила от математики, я всегда знала, что в тебе сидит гуманитарий. Просто он дремлет, и ты не слышишь его. Твоя задача – разбудить, вывести его на передний план. А ты подвизался торговать. И чем? Ширпотребом. Безвкусицей. Китайскими подделками.

На губах Шэня заиграла нехорошая улыбка, словно мама сказала то, что ему и нужно было. Она поежилась от неясного предчувствия. Ей стало страшно, потому что она наконец поймала то, что витало вокруг – его спокойствие. Уверенность. Барьер.

– Китайскими, мама, правильно. Ты же мечтала о Китае. Бредила им. Говорила, что знать китайский язык – выгодно. Я предлагал тебе французский, но ты выбрала то, что выбрала. И я взялся за него. Прилежно, настолько прилежно, что уехал туда учиться. Сейчас твое «выгодно» начало работать. И я не собираюсь останавливаться, потому что тебе не нравятся торгаши. Мама, замок золотой клетки, в которой ты держала семью, проржавел. Как и сама клетка. Прими, пожалуйста, все как есть, и не пили отца из-за пустяка. Из-за того, что он один раз в жизни поступил как мужчина. И не плачь. Я видел слишком много слез, чтобы в них верить.

Отойдя подальше, она посчитала до десяти и сказала:

– Нет, ты бросишь эту чушь и будешь заниматься наукой. Когда я отправляла тебя на факультет, думала, что ты напишешь докторскую, станешь профессором. Профессором, а не челноком. Что я скажу подругам? Что мой сын, сын лингвиста с тремя высшими, занимается скупкой и продажей? Ты не посмеешь меня опозорить!

Она выкрикивала ему эти слова, и маска интеллигентной, умной женщины слетела с нее. Осталось лишь высокомерие в луже хабальства, пытавшегося прикрыться аристократией.

– Зарабатывать деньги стыдно? Стыдно сидеть ровно на заднице, изображая из себя дворянина, – холодно сказал он.

Отец давно стоял у дверей кухни, не решаясь вмешаться в спор. Он видел, что происходит нечто невероятное. Тот самый последний день Помпеи, утро которого было еще столь ясным. И уже неважно, что в духовке догорал стейк в хлебе. Мама прижала к себе сковородку, защищаясь от неотвратимого, и прошептала:

– Ты не пойдешь против матери.

Улыбка Шэня, то, как он одной рукой опирался на стол, сунув вторую в кармане говорили о том, что разговор его скорее забавляет, нежели пугает, говорили об обратном.

– Тогда, – она поставила сковородку на плиту, сняла очки и внимательно посмотрела ему в глаза, – наш, – она подчеркнула, – наш дом будет закрыт для тебя. Я ничего не желаю знать о человеке, который уподобился нищим безграмотным уродам с китайского рынка.

Отец всхлипнул и попытался ухватить Шэня за рубашку, когда тот выходил из кухни.

– Я тебя тоже очень люблю, мама, – крикнул он уже в пороге.

Вслед за грохотом колесиков чемодана дверь захлопнулась. Он вышел победителем из этой игры.

С отцом еще первое время поддерживал связь, но каждый раз их встречи обставлялись, словно шпионские. Он боялся включать телефон, боялся выйти с ним в кафе, боялся, что однажды мама его раскроет. И Шэню все реже хотелось поделиться с ним очередной радостью. Когда родился Роман, Ира настояла на том, чтобы обрадовать родителей. Он уступил и позвонил матери. Выслушав его сообщение, она сказала: «Взялся плодить безграмотных арапчонков? Удачи. Кстати, отцу тоже неинтересно, на ком ты там женился». Шэнь понял, что отец сдался и рассказал матери об их встречах. Больше он их не беспокоил. Они сами выбрали путь.

Вечер догорел, превратившись в ночь наступающего дня, но он не замечал их, погрузившись в воспоминания. Холод не ощущался, только где-то подвывали голодные собаки, не дождавшись шашлыка. Кратко бренькнул телефон, оповещая о сообщении в воттсапе.

«Уложил спать. От ужина отказался, говорить не хочет».

Значит, Иван не смог переубедить его. Что ж, наверное, так будет лучше. Лучше опуститься с небес на землю в юном возрасте. Тогда будет проще добиваться поставленных целей. Шэнь достал трубку, чего не делал уже года три, и набил ее табаком. От дымка заструилось тепло и легкий аромат кофе, вызвавший из темноты бесхвостую собаку. Она осторожно улеглась у его ног, и он не прогнал. Шэнь перечитывал пост, который разрушил спокойствие его сына.

Конечно же, он встречался с этой девчонкой, тут и врать нечего было! Охрана Шэня никогда не ошибается. Удивительно, что он рассказала об этом в соцсетях. Ведь ему, Шэню, ничего не стоит закончить историю одним звонком. Однако затея становится опасной. Под оригиналом поста светится девять тысяч перепостов. За полдня!

Собака подняла голову и повела носом. Мимо пробежал молодой человек в спортивном костюме, один из тех, кто разбивает колени, пропагандируя здоровый бег. Роман тоже хотел бегать по утрам, но Иван посоветовался с врачами и заменил бег на скандинавскую ходьбу. Роман ее бросил, посчитав «нетрендовым пенсионерским занятием». Шэнь улыбнулся, вспомнив, как Роман приспособил палки под подпорку для шалаша, и тут же нахмурился. В голове, вопреки желанию, звучал голос сына.

– Нельзя так поступать с людьми, они же не животные, папа!

– Разве с животными можно поступать плохо?

– Ни с кем нельзя! Отпусти его девушку!

– Почему ты решил, что это я? Вполне возможно, она действительно где-то отдыхает, никого не предупредив.

Шэню понравилась стойкость сына, но вместе с тем и пугал его напор. На какой-то момент он вдруг увидел в карих глазах сына мамин взгляд и по-настоящему испугался. Он оказался на той самой кухне, где томился стейк в хлебе. Они стояли, глядя друг другу в глаза, и вновь он чувствовал, что жалость может заставить его проиграть битву.

– Не смей! – крикнул он, потеряв самообладание. В ту же секунду видение исчезло, а на него месте остался мальчик. Мальчик, неправдоподобно высокий, но все-таки маленький. Его напугал голос отца, но он продолжал бороться со всеми силами тигренка, впервые попавшего в джунгли.

– Не смей, – повторил он. – Ты не имеешь права обвинять своего отца ни в чем. Тебя это совершенно не касается. Это мои. Взрослые дела. – Шэнь немного успокоился и взял прежний курс.

– Ты снова поступишь так, как хочешь? Ну хорошо. Тогда и я буду делать также. С сегодняшнего дня я тебя не знаю. Не вижу. И никого не вижу. Не буду разговаривать с тобой больше. И ни с кем. И есть больше не буду. Вот! – припечатал Роман.

Он отправился в комнату, не оглядываясь ни на кого и не отвечая на Ивановы утешения, хотя, видит Бог, именно ему не отвечать было сложнее всего.

Шэнь раз за разом проигрывал в голове сцену и не мог понять, что его так гнетет. Он надеялся, что Ромка остынет, поняв его, а, может, и поддержит, как было всегда, но предыдущие споры не оставляли такой глубокий след, не задевали его. Ему не хотелось признаваться себе, что его выбило из колеи воспоминание. Одно-единственное воспоминание, которое восстало в сыне. И этого было достаточно, чтобы отвернуться от него. Но как он может отвернуться, как может предать своего наследника? Разве так поступают на Востоке? Была бы девчонка….

Средняя дочь Деминга вышла замуж против его воли. За мужчину, который ушел от прежней жены, оставив троих сыновей без наследства и средств к существованию. У него не было работы, да он и не искал ее, предпочитая сидеть на шее у женщин. Он, толстый, с вялыми пальцами, удовлетворенно насыщался лапшой и уже подсчитывал, сколько принесет прибыли ателье тестя. Деминг же, человек, не терпящий лености, поставил условие: прогнать мужа, или терпеть, но уже не в его доме и не в его семье. Так Демингу пришлось искать работницу на пошив платьев. В семье о ней не вспоминали, и только изредка жена спотыкалась, называя количество дочерей в доме.

Бесшумно, не потревожив пригревшуюся на углях собаку, он отправился назад к машине. Церковь на соседнем пригорке уже спала, но золото колоколок блестело и в темноте, указуя путь. В тишине спящего района слышно было, как разрывается второй, рабочий его телефон.

– Что-то срочное?

– Срочное, хозяин. Видели, какая волна поднялась? Оставлять ее здесь опасно, нужно что-то придумать. Могу придумать насовсем.

– Нет, сейчас не надо. Перевози ко мне. Оставим в зазеркалье. Прямо сейчас.

– Сделаю.

Собрав волосы в хвост, он открыл бардачок, но обнаружил лишь пустую бутылку из-под пепси. Роман, должно быть. Сам он предпочитал мятную воду, но запасы закончились. Развернув машину в сторону дороги, он увидел сбоку собаку. Ту самую, что пришла к нему. Она сидела у таблички «Променад», не шевелясь, словно статуя. На секунду ему показалось, что из темноты на него глядит отец.