Читать книгу: «Проект «Пробуждение»», страница 4
8
Я сидел за столом в комнате для допросов и боролся с желанием поспать. Наручники всё ещё были надеты на запястья, но их перевесили так, чтобы я мог положить руки впереди себя.
Комната выглядела такой же обветшалой и грязной, как гостиница, как сам посёлок, хотя, я уже не удивлялся. Помещение было обставлено предельно просто: металлический шкаф и телевизор, подвешенный к потолку. В это время там показывали очередной новостной сюжет. Он был настолько бессодержательным, что разглядывать наручники казалось интереснее.
«Неделю назад наш канал начал собирать средства, – вещал диктор. – Маленькому Вите требуется сделать срочную операцию на сердце, которая стоит десять миллионов рублей. И, к сожалению, нам так и не удалось собрать необходимую сумму… Мы снова просим вас о помощи, уважаемые телезрители. Пришлите в этот раз хоть что-нибудь… Ну пожалуйста…»
Телевизор вдруг погас.
Я обернулся. В дверях стоял один из тех ментов, которые меня задержали. Я узнал его по кудрявым волосам, поэтому в дальнейшем условно буду называть его Кудряшкой. В одной руке он держал пульт от телевизора, в другой папку для бумаг. Он присел напротив меня, отложил в сторону пульт и раскрыл папку.
– Ну, и откуда ты такой к нам явился? – сказал Кудряшка визгливым голосом. По интонации я догадался, что полицейскому на меня либо абсолютно плевать, либо ему не терпится свалить домой.
– Из Тулы.
– Из Тулы? Ну, Тула – она большая. Можно подумать, я понял, откуда ты! Хе-хе!
Я недоумённо повёл бровью.
В кабинет вошёл напарник Кудряшки с ноутбуком в руках. Ничем интересным он не выделялся, поэтому буду в дальнейшем называть его Говноед. Создавалось ощущение, что во всём посёлке орудовали только эти двое полицейских.
– Уверен, что это он? – спросил Говноед, присаживаясь за стол.
– Да, по ориентировке подходит. И появился в том месте, где нам сказали, – ответил Кудряшка.
Я взял волю в кулак и решил задать полицейским один наболевший вопрос.
– Где я? Что это за город?
– Ха! – усмехнулся Говноед. – Спорим, его следующий вопрос будет «какой сегодня год»?
Оба полицейских рассмеялись. Некоторое время они занимались своими делами: один что-то писал в документах, другой в ноутбуке. Затем Кудряшка впервые посмотрел мне в глаза и спросил:
– Давно у тебя проблемы с никотиновой зависимостью?
По правде, у меня вообще не было настроения с кем-либо спорить и что-то доказывать.
– Как вы это поняли? – пробубнил я.
– Вопросы здесь задаём мы, – сказал Кудряшка, вынул из кармана сигаретку и закурил.
– Тогда с сегодняшнего дня.
Полицейский достал из папки некий лист бумаги. К листу он приложил ручку, и весь этот набор сунул мне. Я пригляделся. Это был протокол о задержании. И протокол весьма необычный. От обычных протоколов он отличался тем, что ни одна строка шаблона не была заполнена.
– Подписывай.
– В протоколе пусто, – сказал я.
– В голове твоей капуста, – прорычал Кудряшка. – Подписывай.
Делать нечего. Подписал.
Говноед некоторое время щёлкал по клавишам ноутбука, и наконец, заговорил со мной.
– Чем оправдаешь своё деяние?
Я вздохнул и залепетал первое, что пришло в голову.
– Я могу всё объяснить. Тот погром, который случился в тульской больнице – так это не я. Там был какой-то сумасшедший охранник с синдромом вахтёра и лазерным оружием. Вот он-то всех и раскидал. А я только взял талон в регистратуре, уже хотел идти домой, но стал невольным свидетелем преступления.
– Впервые слышу об этом, – улыбнулся Говноед, – но за наводку спасибо. Обязательно проверим.
Я опустил глаза.
Ещё минуту спустя Говноед повернул ноутбук в мою сторону. На экране я увидел стоп-кадр с камеры видеонаблюдения, которая снимала подозрительно знакомые локации.
– Короче. Обратилась к нам одна сердобольная дамочка и пожаловалась, что один странный молодой человек пытался её изнасиловать. Как ты объяснишь происходящее на экране?
Полицейский нажал на Play, и тут я всё понял. Камера была установлена в том самом гостиничном номере, где мы остановились с Любой. На экране я увидел себя и Любу в самый неудобный момент, который только можно было представить.
– Зачем ты трогаешь её за грудь, а? Грязный извращенец. Да и ещё во сне, пока она ничего не знает, как последний скунс.
– Да я не… – промолвил я.
– Мы тебе срок впаяем такой, что дольше Чикатило сидеть будешь. В нашей стране нет места откровенным проходимцам. Не для того деды воевали, чтобы ты без разрешения лапал их духовное наследие.
Больше нечего сказать. Люба была права насчёт слежки. Каким-то образом она с помощью своего устройства блокировала маячок. Стоило мне отойти на достаточное расстояние, за мной начали внимательно следить. Возможно, через спутник.
Уставший, закопавшийся в собственных мыслях о побеге или хотя бы алиби, я уже не обращал внимания на речь Говноеда. Краем уха я замечал такие слова как «урод», «изнасилование», «женоненавистник», но в смысл не вникал.
Повод для посадки они, конечно, придумали мерзкий.
Спустя некоторое время меня спровадили в камеру и сняли наручники.
Более отвратительное место для отсидки было сложно представить. В нос бил запах гнили и разложения. Пол весь в чём-то чёрном, стены потрескавшиеся, койки ржавые, с рваными матрацами. Наверно, «Титаник» на дне Атлантического океана выглядит лучше. Слева у окна красовался унитаз. Он сильно контрастировал с остальным окружением, потому что был абсолютно чистым, чуть ли не вылизанным до блеска. Даже рулон бумаги на бочке лежал. Странно, но хотя бы одна причина для радости.
Решётка позади захлопнулась.
На правой койке, чуть прикрывшись одеялом, сидел бритый на лысо старичок. Он сразу обратил на меня внимание.
– Ещё одного повязали. Ещё одну истерзанную душу загубили, совесть потеряли. Не жить мне совсем среди этих ваших заговорщиков треклятых.
Я с трудом различал слова дедули из-за его глухого голоса и невнятного украинского говора. А со смыслом сказанного была совсем беда.
– Что?
Лучше бы я не переспрашивал. Дедуля вывалил такой вязкий поток отборного бреда, что у меня уши в трубочку свернулись.
– А там как его знать? Повязали, не повязали, энергии же не хватает. Я же говорил, если энергии будет не хватать, то и жена спокойная, не брешет там ничо, не шебуршит. И не ушли бы они тогда к другому пентюху. Ну, тому пентюху, который ширяется по этим вашим заведениям питейным без энергии, без лошадей, без сучка и задоринки. Жена моя, говорю, могла бы пойти в дружинники с удилищем – там поесть можно взять, попить, ещё чего. Без жены, как говорится, и жизнь не та, и женщина – не торт, и торт не в рот. Это вам не голубиный помёт с башмаков отчищать. Это садиться надо, и в присядь сто раз с затылка прямо на самый лоб зачёсывать, пока не отчешешь себе последние годы жизни.
Сокамерник мечты, мать твою.
Я осторожно присел на свободную койку слева. Дед продолжал бредить. Иногда он посматривал на меня, странно жестикулируя. Порой я даже не понимал, с кем он говорит: со мной или с воображаемым другом.
– Вот увидишь, двадцать лет рыбкой мимо проплывуть, как водку пить дать. А я-то шо могу? Ещё когда Горбачёв в девяностые годы лапшу нам на уши навешал, и телевизер был телевизером нормальным. А сейчас телевизер – не телевизер, доска плоская. Жена и так бы ушла к тому, к этому, и ей бы и телевизер не понадобился никакой. Понимаешь? Энергии нынче мало. А без энергии ничего в этом котелке снизу не утрясётся, хоть ты бородой зачеши меня до смерти.
Как нарочно, именно сейчас меня припёрло по нужде. Первые признаки я уловил ещё когда шёл по улице среди пятиэтажек. Но хотелось не настолько, чтобы прям в кусты бежать. А тут захотелось так, что невмоготу.
Снял штаны, сел на толчок… Я думал, может этот дед хотя бы для приличия отвернётся, но нет. Он и бровью не повёл. Бубнит и бубнит, бубнит и бубнит, как радио. И пялится, сука, прям мне в глаза. Настолько неловко я даже в первом классе себя не чувствовал, когда на уроке обосрался. А что тут поделаешь? Лёгкой жизни мне в ближайшее время в принципе не ждать.
Сделав свои дела, я метнулся обратно на койку и прилёг. Пролежал так минут десять-двадцать. Бубнёж сокамерника постепенно превратился для меня в бесполезный гул. Мне даже показалось, что он говорит на каком-то иностранном языке.
– Ты когда-нибудь задумывался об этом? – вдруг послышалось мне.
– Чего? – спросил я и обернулся.
– Откуда здесь столько радиации?
– Ах, да… Радиация… Так, откуда она?
– Представь себе ядерный реактор. Есть в нём энергия, а есть напряжение. Напряжение надо постоянно поддерживать на уровне. Понимаешь? Но я им говорю, энергия и напряжение – это не одно и тоже. Мне говорят, повышай напряжение, а я говорю, энергии не хватает. Ну я повысил напряжение… Ну, так весь реактор и распидорасило!
– Дед… так ты чего… управлял ядерным реактором?
– Старшой оператор в первом энергоблоке Душиловской атомной электростанции собственной персоной, – гордо заявил дедуля. – Двадцать лет сижу уже тут один-одинёшенек.
– Получается, это из-за тебя здесь везде сплошная радиация?
– Говорю же, энергии не хватает. Чтобы повышать напряжение, надо больше энергии. А где её взять, если ксеноновая яма ещё не рассосалася? А жена такая: «Коля-Коля, что ж ты натворил! Весь посёлок погубил! Куда нам теперь податься-то?» Я б обмозговал, куда податься-то. Только поздно уже было, два часа ночи, ни свет, ни заря.
– Ужас… А теперь вопрос на миллион: почему я о такой чудовищной катастрофе впервые слышу?
– Так загрязнение небольшое. Как раз тихая погодка была, солнышко. Облако пошло только на Тверскую область, немножко на Москву, и на этом поутихло. Вся Душиловка разъехалась кто куда, одинокий я остался тута. Без жены, без энергии, без сучков и без задоринки.
– И посадили тебя, выходит, за нарушение техники безопасности.
– Нет. Посадили меня за пост в Инстаграме.
Я аж привстал от неожиданности.
– Чего???
– Негоже в современном цивилизованном обществе бранные картинки вывешивать на всеобщее обозрение! Тем более, когда молодые смотрють. Так мне объяснили. Очень жалко, конечно. Двадцать лет уже проплыли, как рыбка. А отсидеть немного осталось. Всего два года, и, гуляй, Вася.
– Двадцать лет назад не было соцсетей.
– Как не было? Были! – дедуля вскинул руки. – Не такие, конечно, как сейчас, но были. Раньше были сети, как сети. Рецепт огурца в укропе, чертёж ионизирующего стержня, там того-чего, поржать-пожрать. А сейчас что ни пост, то какая-то рекламка диковинная про онлайн-школы и тренинги личностного роста. Раньше были сети, как сети, а сейчас сети-то и не сети!
С этого момента я твёрдо решил больше ничего не спрашивать у незнакомых людей. Потому что ответ всегда взрывал мозги и порождал кучу других вопросов.
В коридоре послышались шаги. Кто-то подошёл к решётке, открыл её ключом и заглянул внутрь. Это был Кудряшка с наручниками наготове. Он смотрел прямо на меня.
– Эй, упырь! Бегом к шефу.
9
Снова я сижу за столом, снова напротив меня сидит кто-то важный, снова я ничего хорошего не жду. И так сильно хочется спать, что башка сама вниз падает. Не удивительно, ведь за окном уже светает.
Кабинет шефа был обустроен гораздо лучше, чем всё остальное в этом посёлке. Приличный стол, кожаный диван в углу, шкаф с фигурками животных на полках, аквариум… и куда же без портретов Бочарова, развешанных по стенам.
Сам шеф полиции не внушал ничего, кроме стойкого отвращения. Типичный «боров» с одутловатой физиономией, носом-картошкой и наглым взглядом. Некоторое время он увлечённо печатал что-то в ноутбуке, а потом сказал:
– Я смотрю, правонарушения у тебя как котята плодятся по весне.
Голос у шефа был аномально низким, будто замедленный питчем на компьютере. Он использовал голос как инструмент для выражения чувства превосходства, наслаждаясь каждым звуком и тщательно выговаривая окончания слов.
– Да не трогал я ту женщину, – сказал я, с трудом волоча языком.
– Так я не про женщину говорю.
Я задумался. Интересно, о чём же говорит этот мил человек?
Шеф повернул ноутбук. На экране проигрывалась очередная запись с камеры видеонаблюдения. Только это была уже не гостиница, а место, из которого меня только что привели. На записи человек, похожий на меня, снимал штаны и садился на толчок. Больше ничего интересного мне рассмотреть не удалось.
– Ну? – спросил шеф. – Что скажешь в своё оправдание?
Наручники помешали мне развести руками.
– Вы меня извините, но я не вижу здесь преступления.
– Ты дурачок? Это ж казённый унитаз! – сказал шеф назидательным тоном. – В него нельзя ссать, ни, тем более, срать. Он даже к канализации не подключен.
Как же я устал от этого абсурда. Мне ничего не оставалось, как беззвучно засмеяться.
– А ты чё ржешь-то. Мне и так с утра дел навалили кучу, – шеф кинул взгляд на стопку бумаг на краю стола, – и мне ещё за тобой говно твоё подчищать… Побои, оскорбление власти, изнасилование, хулиганство… что дальше? Геноцид евреев?
– Давайте сразу геноцид телепузиков, и на этом закончим, – посмеялся я.
После этой фразы шеф отвёл меня обратно в камеру.
Так я снова остался один на один с сумасшедшим сокамерником. Дед приветливо улыбнулся, старабанил что-то в своём уникальном стиле и впервые за долгое время замолчал.
Руки свободны от наручников – теперь можно схватиться за голову. Что я и сделал. А ещё взвыл от отчаяния и со всей силы шибанул ногой по койке. В сторону отлетел шуруп, и ржавая койка сдвинулась с места.
Вдруг меня осенило. По гениальности эта мысль не уступала открытию гравитации Ньютоном.
Что если отсюда можно сбежать, воспользовавшись разрухой?
Внутри меня будто запустился резервный источник питания. Я энергично подбежал к окну и стал его рассматривать. Окно было достаточно большим, чтобы в него пролезть. Рама была изготовлена из дерева, давно прогнившего. Снаружи крепилась металлическая решётка. Я попытался открыть ставни, и мне это удалось. Окно распахнулось с ужасным звуком трения дерева о дерево, а с подоконника посыпалась труха. В лицо ударил прохладный свежий воздух. Я взялся за решётку. Чуть надавил на неё… она и отвалилась! С обратной стороны стены отошли куски кирпича. Я выпустил решётку из рук, и она со звоном упала на землю.
– Дед! – крикнул я.
– Ась?
– Идём со мной, проход свободен!
– Да куда мне там, мне ж ещё два года тут сидеть куковать.
– Дед, идём же! Это наш шанс!
– ОХРАН-ААА! ОН УБЕГАЕТ! ДЕРЖИТЕ ЕГО!
Когда-нибудь моя добродетель меня в могилу сведёт. Я в спешке, цепляясь курткой за остатки рамы, вывалился на улицу. Там мне удалось пробежать несколько метров, после чего я упёрся в сплошную кирпичную стену с колючей проволокой. Конечно же, она разваливалась на части, как и всё в этой долбанутой деревне. Я прильнул к самой большой трещине и попытался протолкнуть обвисшие кирпичи. Они поддались, с грохотом обвалившись на землю. Трещина в один момент стала больше, чем толщина моего тела.
Так я сбежал из тюрьмы.
Утреннее солнце освещало мне путь побега. Далеко впереди я заметил выезд на автодорогу. Только я успел двинуться с места, сзади раздался страшный треск! Я так испугался, что присел… Обернулся… Там вся стена обрушилась по периметру, подняв в воздух столпы кирпичной пыли.
Со стороны участка уже доносились чьи-то озлобленные вопли.
Я побежал дальше.
По дороге впереди медленно ехал чёрный автомобиль. Я приготовился бежать прочь. Машина свернула на газон, резко затормозила, а водительская дверь распахнулась. Девушка за рулём помахала рукой и крикнула: «Быстрее сюда!» Это Люба приехала за мной!
Я добежал до машины и сел на пассажирское сидение. Люба, как в прошлый раз, надавила на педаль газа, и машина пустилась прочь.
– Ты какого чёрта делаешь?! – закричала девушка, не отводя глаз от дороги. – Сколько раз мне тебя ещё спасать?!
Автомобиль нёсся с такой скоростью, что крутые повороты проходились только с помощью заносов. Меня начало подташнивать.
– Ты солгала мне! – крикнул я. – Никакого сопротивления нет! Ты всё придумала, чтобы сбагрить меня ментам!
– Куда сбагрить? Что ты несёшь?! Из-за тебя мы опаздываем на точку! И ведь стараешься, всё делаешь для тебя. А он такой: «А дай-ка я сбегу за десять километров в лес, отличная идея!»
– Да как я могу тебе верить, – не унимался я, – если каждые десять минут тебе впрыскивается препарат в кровь! Не знаю, что ты там себе в голове навоображала, но лучше вернись в реальность, Люба!
– Ах, в реальность мне надо вернуться? Ну-ка достань рисунок из штанов! Да, тот самый рисунок с собачкой и кошечкой. Сначала приглядись повнимательнее, а потом мне про реальность рассказывай. Правительственный заговор, принудительная установка инжекторов, внушения, радиационные загрязнения, разруха на улицах и в головах – вот она реальность.
Я попытался возразить, но не смог выдавить разумных слов. Не без опаски я всё-таки сунул трясущуюся руку в задний карман джинсов. Достал ламинированный рисунок… и не поверил глазам. Собака заботливо тащила котёнка за шкирку, а бывшая лужа крови превратилась в миску с молоком.
10
Мы свернули на автотрассу. Некоторое время мы ехали в полной тишине.
Я пытался осознать, что мне всё-таки придётся принять участие в «секретном спецзадании» Любы, хочу я этого или нет. Здравый смысл подсказывал: ламинированный листок, который со вчерашнего дня лежал у меня в кармане, не мог вдруг измениться сам под действием неведомых сил. Это был серьёзный аргумент в пользу того, что я должен быть на стороне девушки-шпионки. Мне очень хотелось избавиться от прибора, но стоит ли рисковать ради этого жизнью? Правильно ли я поступаю, сражаясь в чужой битве? Могу ли я каким-то образом соскочить и вернуться назад к себе домой, к любимой девушке и родным, или пути назад нет? Как я пойму, что впереди точка невозврата?
Люба вдруг нарушила молчание.
– Пойми. Мы с тобой – команда. Я – агент, ты – девиант. Мы должны держаться вместе. Когда наши приборы встречаются, они блокируют исходящие сигналы друг друга. Спецслужбы тем временем начинают поиски в точке, где нас засекли в последний раз. Есть ещё две команды, аналогичные нашей: агент и девиант. Мы разбросаны на большом расстоянии в пределах трёх областей Российской Федерации, и каждая команда выполняет свою задачу. Мы – команда «бета». Есть ещё «альфа» и «гамма». Нарушая связку, ты подводишь всю команду.
– Извини, – промолвил я. – Не, правда, прости. Ты так резко ворвалась в мою жизнь. Вовлекла меня в сопротивление… Я испугался. Я больше не сбегу.
– Спасибо.
Я вдруг почувствовал облегчение.
– Так в чём суть спецоперации? – спросил я.
– Надо триангулировать сигнал с маячков девиантов, чтобы найти штаб-квартиру противника.
– А попонятнее?
– Ладно. Хочешь понятнее, будет понятнее. Мы действуем методом триангуляции уже несколько недель. Мы разбили всю центральную часть России на условные зоны в форме треугольников и проверяем каждый из них на исходящие сигналы. Мы сейчас находимся в Тверской области. Команда «бета» взяла точку в Московской области, а команда «гамма» – в Тульской. На пересечении сигналов мы узнаем точные координаты места, откуда ведётся слежка.
– Хитро! А вы можете как-то связываться друг с другом и договариваться?
– В принципе, можем. С помощью морзянки по зашифрованному каналу. Но злоупотреблять этим нельзя. Мы не хотим нарушать конспирацию. Все наши действия планируются строго заранее. Именно поэтому нам надо приехать в определённое время в определённую точку. И, к сожалению, мы сильно опаздываем.
– Что будет, если мы всё-таки опоздаем?
– Главное – не место. Главное – время. Триангуляцию необходимо начать в 8 часов 25 минут утра. Конечно, с меня спросят, «а почему это Люба оказалась в тридцати километрах от запланированного места?» Но если мы действительно отыщем координационный центр, то это будет уже не важно. Когда доедем, надо будет провернуть один трюк.
– Какой?
– Там не сложно. Делай в точности как я говорю, и всё будет хорошо.
От волнения я начал покусывать внутреннюю сторону губы, чего не замечал за собой аж с подросткового возраста.
«пшшш»
– Ах, да, – сказала Люба. – Завтра утром тебе надо будет поменять ампулу в инжекторе.
– Зачем?
– Когда препарат закончится, у тебя начнётся ломка. Причём не важно, действовало ли конформное вещество на твоё восприятие или нет. Предполагается, что ты в этот момент побежишь в аптеку за новой дозой. Запомни: с этого момента я – твоя аптека.
– Разве нет противоядия? Или программы реабилитации, как для наркоманов?
– Размечтался, – улыбнулась Люба. – Это как раз причина, почему нам не удалось снять инжекторы. Вернее, одна из причин… Мы все в одной лодке. У каждого бойца сопротивления есть инжектор, который он однажды по глупости на себя повесил. Или насильно повесили, как в твоём случае. Прибор знает, когда ты хочешь его обмануть. Он постоянно снимает биометрию и отправляет данные в их координационный центр. Он автоматически связывается со спецслужбами. Мой прибор старой модели. Для него мы нашли единственное решение – это взломать и перепрограммировать, чтобы он блокировал и перехватывал сигналы. Так появилась «Дика». Приборы новой модели переделать в «Дику» не получится.
– На мне новый прибор или старый?
– Новый, конечно же. Тех, кто пытался их взломать или удалить маячок, отлавливала полиция. Те, кто пытался избавиться от лекарства, мучились от страшной ломки, а в худшем случае навсегда сходили с ума. Много хороших ребят упекли. Кого в дурдом, кого в тюрьму, кого-то вообще в секретные лаборатории в сибирской глуши, о которых почти ничего не известно. Поэтому вся надежда на нас, на последних агентов с инжекторами первого поколения. Больше никто не способен вскрыть этот гнойник.
Тем временем Люба свернула на узкую дорожку. Мы медленно ехали среди хвойных деревьев по кочкам. Дорожка становилась всё уже, а деревьев вокруг всё больше.
Остановились мы у небольшой поляны. В её центре можно было разглядеть след от костра и поваленную корягу. Скорее всего, люди не раз устраивали здесь пикник.
– Не-е-е-т, – промычал я. – Ну, нет! Ну почему опять лес?
– Сиди здесь.
Люба вышла из машины и направилась к багажнику. Я подсмотрел в зеркало заднего вида, как багажник открылся и закрылся. Девушка вернулась обратно уже с большим пластиковым ящиком. Расположилась на месте водителя. Поставила ящик себе на колени и открыла его. Внутри лежали переносной дефибриллятор и пистолет для инъекций. Рядом в коробочке – несколько ампул. Я потерялся в догадках, что же она собралась делать с этим добром.
– У нас пять минут, – сказала Люба.
