Читать книгу: «Стихи», страница 8
Краски и мелодии сонета
Петрарка – корифей сонета.
О нем не зря грустит планета.
Поэзии волшебный щит
Его сонетами прошит.
В нем и тоска и лучик света.
В нем блеск зимы и запах лета.
Лучина в нем порой трещит
И ночь цикадой верещит.
И если ты рожден поэтом,
Ты будешь окрещен сонетом.
Петрарке будешь подражать
Или к Шекспиру за советом,
Иль к Блоку будешь ты бежать…
И петь, и наслаждаться – Светом.
1984
***
В полете аист черный встретил
Лебедушку без охраненья
И взором огненным приметил,
Как пробудил он в ней волненье.
Был взгляд ее доверчив, светел.
Скрывалось в гибкой шее пенье.
Красавец аист в сердце метил,
Не проявляя нетерпенья.
Он рядом с ней парил в молчаньи,
Крылами взмахивал достойно.
И вдруг над нею круг венчанья
Он в крене совершил спокойно.
1984
Талая вода
Над талым льдом зеркальная вода.
В ней тени веток, словно невода.
И блики солнца рыбками ныряют,
А песнь весны лишь птицам доверяют.
В моей душе слабеют холода,
Но оттиск зимних вьюг в ней есть всегда.
И все же чувства солнцем ритм сверяют
И лучиком весны в стихи ныряют.
Природа, будь во всем благословенна,
Всегда мудра и красотой нетленна.
Хоть знаю: бытия закон иной,
Весне чужда кипучая геенна.
Она умыта чистою волной
И дарит людям радости покой.
1984
***
Охта мне знакома по руинам,
Васькин остров – дракой и резней,
А высоты Пулково по глинам
На могилах над моей родней.
Пискаревка – траурные гимны.
Озерки! – Там солнца дивный лик,
Юности там голубые ливни,
Там любви волшебной первый крик.
Знаю я Гороховой трущобы.
Голодай знаком до дрожи мне.
Проходных дворов люблю чащобы
И вокзалы – в дымной полутьме.
Оттого душа порою екнет,
Если питерцем окликнут вдруг.
Память сердца с возрастом не глохнет,
Может быть, лишь расширяет круг.
1984
***
Если я устаю, суетою влеком,
И мне больше не хочется петь,
Я бросаю друзей и насиженный дом,
Чтобы душу с тобой отогреть.
Я не буду спешить в этот праздничный миг.
Бризом Балтики сердце омою.
Белой ночи вуаль или осени крик
Будут птицей нырять надо мною.
Я пойду переулками питерских дней.
Нежных речек-тихонь трону гибкие станы.
Над Фонтанкой послушаю ржанье коней.
Вновь увижу на скверах фонтаны.
Проходными дворами я в детство войду.
И Васильевский остров, как девушку, встречу.
На заливистый свист в Соловьевском саду
Я, пожалуй, и нынче отвечу.
Пусть же сфинксы бесстрастно глядят на Неву,
И, как мальчик, я трепетно таю…
Снова в дом возвращусь, и друзей созову,
И стихов лебединую стаю.
1984
***
Коренники и пристяжные,
И старые, и молодые,
Без костылей, на костылях
Все мчат куда-то! Все – в делах.
Галоп! Галоп! Толпа бездумна.
В упряжке в бок не повернешь.
Возница! Всех жестоко, шумно
Ты, вижу, скоро перебьешь.
Какой же ты правитель, право.
Скорей палач иль пьяный черт.
Твоя железная управа
Жизнь превратила в конский спорт.
Не престарелому кликуше
Такой упряжкою владеть.
Тебе бы, право, лучше груши
Сбивать… иль на печи сидеть.
А ты состарился на троне
И, очумев, орешь: вперед!
И твой народ – в галопе кони —
Зачем, куда свирепо прет?!
1984
***
Еще нам рано видеть рубежи,
Где в трауре знамена наклонились,
Но жизнь и смерть не ведают межи,
И вороны над полем низко вились.
А юности лазурные мечты
Дарили нам воздушные фрегаты,
Загадочные женские черты,
Нас облачали в рыцарские латы.
И мы тянулись стебельками роз
И к доброте, и к дружескому свету.
Кричали вдохновенно: «Паровоз,
Лети вперед и покоряй планету!»
Потом мужали. Горечь в нас влилась.
Удушье века сердце разрывало.
Порой казалось: жизнь оборвалась,
Не одолев крутого перевала.
Природы мудрость или флирт простой, —
Но с нами рядом оказались дети.
Мы научились мерить жизнь верстой,
Где россыпь драм, и ненависть, и плети.
И на такой изломанной версте
Искать улыбку и порою счастье.
И если нужно, даже на кресте,
Отдать другому доброты участье.
Нас в сорок лет не одурманить вдруг.
И с ног не сбить нахлынувшей бедою.
Дай Бог тебе, мой задушевный друг,
Взойти над миром яркою звездою.
1984
Из поэмы «Сергей Есенин»
Часть 1
Под Рязанью, в селе, над Окой
Русь качала мальца в колыбели,
И луга разливали покой,
Чтобы песнями птицы звенели.
Рос мальчишка в уюте избы,
А лампадка ему ворожила,
Что он сын разудалой судьбы
И стихов в нем алмазная жила.
До поры он судьбу не берег,
Не хмелел от росы и тумана,
И не ведал печали дорог,
И не знал, что поэзия – рана.
Но однажды в ночи, у костра,
В звезды он опрокинул сознанье,
И поэзии чуткой строка
Ослепила вокруг мирозданье.
В тот же миг он оглох и прозрел.
В нем, как жемчуг, стихи шелестели,
И поэмы, как посвисты стрел,
Из-под сердца его полетели…
Милый мальчик, ты ведал ли страх,
Знал ли ты жернова безразличья,
Разве мог ты поэзии крах
Разглядеть за эпохой величья?
Ты светил, как пленительный луч,
И в пыли золотился, и в храме.
Ты еще не метался меж туч
И не думал о жизненной драме.
Ты душою – степной конокрад,
Так любивший зверье и раздолье,
Вдруг решил удивить маскарад
И тальянкой пиликать в «подполье».
Для чего веселить кабаки,
Если Русь в них клокочет и стонет,
И сжимает народ кулаки,
Но, упившись, беспомощно тонет.
Ты поймешь это, знаю, поймешь.
Только горькою будет расплата,
И стерильных лечебниц палата
Тебя в бешенство бросит и в дрожь…
Колокола и улицы столицы
Сшибают с ног твой деревенский пыл.
И, как ягненок в лапах у орлицы,
Испуганно над жизнью ты поплыл.
И вдруг увидел Александра Блока.
Тот на Парнасе скучно пил вино.
Ему чужда была людская склока,
И жизнью он не дорожил давно.
Он размышлял: «Кому Парнас доверить?
Все мелочны, вульгарны и глупы.
Поэзию словами не умерить,
Не спрятать в оболочке скорлупы.
Она умчит в любовницы к кому-то.
Наивная, не разберется вдруг.
И графоман, ее ломая люто,
Вдруг рядом ляжет, как минутный друг…»
Блок медленно поднял тугие веки,
Во взгляде роздымь звездная плыла,
И не душа, казалось, в человеке,
А тайна бесконечности жила.
Но вдруг вздохнул и нежно улыбнулся,
С лица стекла угрюмость, словно дым:
«О мальчик, ты на вечность замахнулся,
А это сердце делает седым.
Не лучше ли тебе скитаться в поле,
Баюкать женщин в копнах у реки…
Поэты – это узники на воле,
Гераклы без карающей руки!
Иди вперед, мой мальчик, и без Бога
Неси свой крест и горечь пей до дна,
Пусть сбережет тебя моя тревога,
Когда ты жизнь изведаешь сполна…»
И ты пошел. В весенней непогоде
Следы смывались быстро и легко.
Твою судьбу безликую в народе
Мог случай растворить, как молоко.
Стихи, как лепестки опавшей розы,
Ветра б свирепо в листопад смели.
И никогда б кавказские мимозы
Уж к Шаганэ тебя не завели.
Часть 2
Ты молод был. Тебе тепла хотелось,
И ты зашел на огонек в ночи.
Там, за стеной, угарно жизнь вертелась
И пьяных оргий звякали ключи.
Дух присмирел. Просил желудок пива.
И ты позволил снять с себя тулуп.
Вдруг позабыл, как пахнет медом нива,
И по-лакейски расчесал свой чуб.
«Лощеный сброд» ты веселил лаптями,
Стихи, как сусло, из тебя текли.
А Мережковский с Гиппиус толчками
Тебя к салону царскому влекли…
И тошнотворный Клюев не утеха.
Он скоморохом был из Олонца.
В твою судьбу пророс он как помеха
И был началом жуткого конца…
Пока плясали вы и пели,
Рядили в ряженых стихи,
Россию посвисты шрапнели
В окопы гнали за грехи.
Стонет Русь, копытится,
Финки да разбой,
Скоро царь насытится
Собственной судьбой.
Будет, будет волюшка,
Кровь польет рекой.
У России долюшка —
Быть в петле тугой…
Ты протрезвел и устыдился,
В шинель себя запеленал.
Недолго в лазаретах вился,
И вскоре в штрафники попал…
И вот от страха ли, от горя,
Иль веруя в свою звезду,
Россия шквальная, как море,
Срывает царскую узду…
Опьянел народ,
Чует воли глас.
Режет барский род,
Водку пьет и в пляс.
Ты вдруг вошел в некошеные травы
И замер вмиг, увидев облака.
Как в детстве золотистые дубравы
Ласкала солнца теплая рука.
Купался мозг в волне воспоминанья.
И жизнь так сладко наполняла грудь,
Что чувства раскрывались для свиданья,
И Русь шептала: «Мальчик, здесь твой путь.
Зачем забыл, как я тебя качала,
Поэзией крестила для любви?
Зачем же ты от этого причала
Уплыл туда, где жизнь на крови?»
1975–78
