Читать книгу: «Павлик», страница 6
2
Павлик с интересом разглядывал обстановку. Игорь Сергеевич, извинившись, отошел, и он смог вдоволь удовлетворить свое любопытство.
Метрдотель провел их в небольшой уютный дворик под открытым небом с прудиком посередине. Размера тот был тоже невеликого, зато обустроили и населили его по всем правилам. Среди разноцветных его обитателей Павлик узнал только кои, остальную же фауну опознать не удалось. Красные, черные, желтые, рыбки самых разных цветов и размеров с ленцой фланировали между камней и водорослей. На хрустальной чистоты поверхности плавали то ли водные лилии, то ли кувшинки. С первого взгляда было понятно, что дизайнер потрудился с обликом прудика на славу: судя по всему, он добивался налета древности и некоторой заброшенности, и ему это, несомненно, удалось. Массивные камни, и выложенные по берегам, богато ворсились бархатом мха и плюшем водорослей. На одной стороне высилась целая горка из таких же огромных и обросших растительностью каменюг, с нее бежал бойкий водопадик, а там, где он впадал в пруд, весело крутилась рыбья мелочь. Особи посолиднее держались от этой суеты поодаль и периодически поднимались к поверхности, что-то собирая в пасти.
Весь дворик утопал в зелени. Четыре небольших беседки по его краям были равнозначны отдельным кабинетам. Огромный город шумел всего в двух шагах, а тут нависла тишина, словно этот маленький оазис отгородили от внешнего мира невидимой завесой. В соседних беседках можно было только предположить силуэты посетителей: вьющаяся зелень надежно скрывала и лица, и фигуры. Павлик снова подумал о том, что автору дизайн-концепции ресторана пришлось немало потрудиться, чтобы добиться такого эффекта. Сказывались и размеры внутреннего дворика. В ресторане попроще на этом пространстве легко разместили бы с десяток беседок вместо четырех.
– Ну что, молодой человек, как вам? – Игорь Сергеевич возник рядом незаметно и уже смотрел на своего гостя, воодушевленно предвкушая его реакцию.
– Обалденно! – тот восторженно показал большой палец. – Оазис! Вроде бы и город рядом, а тут – тишь, гладь да божья благодать! Я вот только не пойму, – он продолжал оглядываться по сторонам, – а как тут зимой вопрос-то решается? Тут же зелень сплошная! Ее что, выносят куда-то? Да нет, не похоже… Вроде стационарно все…
– У всех такой вопрос, кто в первый раз бывает. Это отдельная песня, Павел. Здесь на зиму куполом накрывают все. Прозрачным! Я сам как-то раз в тему вникнуть попробовал, но сложная там конструкция. Вернее, – собеседник Павлика поднял указательный палец, – дорогостоящее инженерное решение. Но оно того стоит, как видите!
– Какой гость!
Из-за спины Игоря Сергеевича раздался мягкий голос, и он обернулся. На пороге беседки стоял невысокий плотный человек лет шестидесяти, по прикидкам Павлика, с восточным лицом.
– Такой редкий гость – нежданный подарок, и тем слаще радость хозяина! – мужчина чуть развел руки в стороны, будто хотел обнять дорого гостя и выразить радость на деле, не ограничиваясь словесным приветствием.
– Доброго дня, Азиз! – Игорь Сергеевич сделал несколько шагов ему навстречу и пожал протянутую руку. – Знакомьтесь, Павел, это – хозяин оазиса и глава всего, – он широким жестом обвел рукой дворик и улыбнулся. – Прошу любить и жаловать, Азиз – Павел, – он кивнул на гостя. – Мой юный друг, подающий надежды во всех смыслах этого слова!
– Друзья моих друзей – мои друзья! – улыбка плотного восточного человека была широкой и искренней, но Павлик поразился глазам вошедшего: в них будто полыхнул яркий черный огонь из сердцевины его сущности; хоть это пламя и было сокровенным, глаза от него становились похожими на два маленьких цепких уголька и тем самым выдавали его. Эти глаза оставались спокойными и являли разительный контраст с широкой улыбкой. Павлику на миг показалось, что нечто живое проникло в него, обозрело открывшееся пространство и снова убралось прочь. Ощущение у молодого человека осталось очень и очень труднообъяснимое: словно хозяин глаз-угольков проник к нему в самое сердце, за один короткий миг нашел там все маленькие тайны Павлика и остался вполне доволен проделанной работой.
– Очень приятно, – рукопожатие хозяина заведения было мощным, как клещи. – Не буду вам мешать, – Азиз мягко улыбнулся Игорю Сергеевичу, – Не мог пройти мимо, уж простите за назойливость, уважаемые!
– Бросьте, Азиз! – тот широко улыбнулся. – Видеть вас в добром здравии – большая радость!
Азиз снова улыбнулся, причем радушная улыбка опять никоим образом не затронула два маленьких горящих уголька на его лице.
– Сейчас пришлю Рамзана, если вы не против? – он смотрел на Игоря Сергеевича.
Тот кивнул в знак согласия:
– Благодарю вас, Азиз!
Хозяин заведения исчез так же внезапно, как и появился. Игорь Сергеевич приглашающе кивнул в сторону мягкого дивана.
– Ну, как вам?
– Колоритный товарищ! – Павлик зябко повел плечами. – Как сканером прошелся! Такое ощущение, что всю подноготную мою сразу наизнанку вывернул!
– Ага! – Игорь Сергеевич весело хохотнул, – Не переживайте. Не вы первый, не вы последний. Азиз – очень интересный персонаж!
– А по национальности кто он?
– О, тут дело темное! Никто не знает, а сам Азиз, – завсегдатай «Армагеддона» лукаво посмотрел на своего гостя, – никому не докладывает. Один раз, – он хмыкнул, явно что-то вспомнив, – возник такой вопрос…
– И?
– Сказал, нет у него национальности! – Игорь Сергеевич усмехнулся. – Родины, говорит, нет, национальности нет. Имени, сказал, тоже нет, а Азиз – так, для удобства гостей только.
– Ни хрена себе! – Павлик присвистнул.
– Да, Азиз – большой оригинал…
Договорить он не успел. Точно так же бесшумно, как и до этого сам хозяин, на пороге беседки возник официант. Он склонил голову в почтительном поклоне и положил на деревянный столик две пухлые папки.
– Здравствуйте, Рамзан! – Игорь Сергеевич приветливо кивнул, на что официант улыбнулся, в очередной раз почтительно склонившись.
– Рады вас видеть!
– И мы вас, – тот согласно покивал с улыбкой, – и мы вас! Ну что, молодой человек, как вы смотрите на аперитив?
– Хорошо смотрю, – немного смущенно произнес Павлик, – легкое что-нибудь, на ваше усмотрение.
Игорь Сергеевич продолжил распоряжаться:
– Давайте, Рамзан, два ваших фирменных. Пока мы тут с меню поколдуем, – он повернулся к гостю. – Тут чудные коктейли готовят, – он выделил интонацией «у», – во всех смыслах этого слова! Сколько раз рецепт узнать пытался – нет, ни в какую. Секрет фирмы! – Игорь Сергеевич шутливо развел руки в стороны. – Тайны Мадридского двора. Но коктейли, действительно, бесподобные. Впрочем, – он подтолкнул к Павлику одну из толстых папок, – кухня тут тоже выше всяческих похвал. Выбирайте!
Павлик открыл папку, напоминающую небольшой гроссбух. Он быстро потерялся в названиях, опять смутился и отодвинул меню.
– Давайте и это – на ваше усмотрение, Игорь Сергеевич.
Тот улыбнулся, хотел, кажется, возразить, однако лишь подмигнул и согласился:
– Отлично! Буду сегодня вашим гастрономическим гидом! Вы к мясу как относитесь, к говядине? Есть тут одно блюдо – очень, я вам скажу, впечатляет!
– Отлично! – Павлик капризничать не стал.
– Еще севиче порекомендую. Креветки свежайшие! Еще вчера, – он улыбнулся, – в теплом море плавали. Или в холодном… А сегодня – на столе!
– Что-то типа сашими? Нормально отношусь, – Павлик снова кивнул головой.
– Нет, молодой человек, – с улыбкой покачал головой новоявленный гастрономический гид. – Сашими ваше по сравнению с севиче Азиза – тень бледная.
Он отодвинул меню и повернулся к Рамзану, который опять, словно тень, возник возле столика и ставил уже на него пару широких бокалов с завлекательно торчащими во внешний мир соломинками. Игорь Сергеевич негромко о чем-то заговорил с ним, но, делая заказ, он даже не заглянул в меню. Рамзан согласно кивнул и слегка улыбнулся, приветствуя выбор гостя. Записей он тоже не делал. Павлик снова отметил, что класс ресторана был налицо. Приняв заказ, официант также незаметно исчез.
– Ну что, ваше здоровье! – бизнесмен поднял бокал, салютуя гостю, и отпил коктейль, одобрительно поцокав в его адрес языком.
– Ваше здоровье, Игорь Сергеевич, – Павлик, все еще смущаясь, отсалютовал в ответ и попробовал угощение. Коктейль, действительно, оказался превосходен. Легкий, освежающий, с едва заметным ароматом лайма и мяты, он производил впечатление вполне безобидного напитка. Но Павлик почему-то сразу заподозрил, что безобидность эта только кажущаяся, и решил быть поосторожней.
– Ну что, молодой человек, время пришло? – его собеседник улыбался и весь прямо-таки излучал неподдельный интерес. – Давайте историю вашу, как пришли вы ко всему этому: к Говинде, Иегове, душе и бессмертию! И что со снами, с которых у вас началось все?
– История… – тот задумчиво сделал глоток и отставил бокал пока в сторону. – Даже не знаю, с чего и начать-то… Уж больно закручено все…
– Как говорит моя мама, – Игорь Сергеевич с лукавой улыбкой продолжал выманивать историю на свет, – не знаете с чего начать – начните с начала! – он сделал еще глоток и тоже отставил коктейль. Вынул из кармана пачку сигарет, предложил Павлику, затем щелкнул своей причудливой зажигалкой и выпустил струю дыма. Он настроился слушать.
– Начало… Да нет начала никакого, – Павлик в растерянности почесал нос. – Начала вообще нет, если уж разбираться в этом вопросе, – искоса взглянув на собеседника, он махнул рукой. – А, ладно… Тут вы правы – начало есть. Условное, конечно, но есть. Не буду быкам хвосты крутить, а то и вовсе ни конца, ни края не будет.
Он снова задумался. Казалось, он ушел так далеко в себя, что на несколько мгновений напрочь забыл про собеседника. Потом, видимо, приняв решение, резко тряхнул головой:
– Только знаете, что? Я вам сейчас расскажу, как все было, но вы скидку делайте, потому что есть тут один тонкий момент. Я же теперь рассказывать буду, из сегодняшнего своего понимания исходя, а истории этой, почитай, уже года четыре, – Павлик глотнул коктейль и отрешенно пригладил непослушную шевелюру. – Сейчас понимание-то другое совсем, – он взмахнул рукой с дымящейся сигаретой, – и вообще… К тому же всегда такая сложность возникает, когда о прошедших уже событиях рассказываешь. Волей-неволей приходится сегодняшнее понимание использовать, а тогда никакого понимания и в помине не было. Короче, через фильтр все попускайте!
Игорь Сергеевич кивком подтвердил свое полное согласие и тоже отпил из бокала.
– Было это, – Павлик закатил глаза, – в июне четвертого. Я почему запомнил: в апреле отец умер, – грусти, которую вызвало это воспоминание, он скрывать не стал, лишь махнул рукой. – Да ладно, переболело все уже… И потом, это не вдруг случилось – дело к тому и шло… Вот в апреле две тысячи четвертого отец умер, а месяца через два буквально вся эта история и началась. День, как сейчас помню, самый обычный был. У меня тогда бизнес кой-какой закрутился, не чета вашему, разумеется, – Павлик послал через стол ироничную улыбку, – ну, как получилось… Беготни полно было, напрягов разных. Но и монета шла, – он улыбнулся, – валом! Думал, теперь такая пруха пойдет – все мечты воплощу, все задумки! Приходил поздно, вставал рано. Зажигать – там в барах, клубах – ни сил, ни времени не оставалось. Пахал как папа Карло. Вот и тогда пришел с работы, пожевал чего-то и спать ложиться уже собрался. Я тогда квартиру снимать начал, один жил, сам себе хозяин. Вот, значит, лег я и вырубился в момент, как обычно, впрочем. И вдруг – сон. Вдруг, не вдруг, – он покачал головой, – это я говорю так только. А со снами там ведь как? Не думаешь ни о чем, просто – бах, и есть что-то! И ты уже не думаешь: «вдруг» это или «не вдруг». Просто есть и все! Вот и тогда точно так же. Вдруг – поле какое-то…
Павлик замолчал, собираясь с мыслями, а потом решительно перебил сам себя:
– Нет, так можно до утра рассказывать, толку не будет, – и в упор посмотрел на собеседника. – Я лучше ретроспективно, что называется… Сразу по делу, чтобы вам понятней было, что да как. Если коротко совсем: лежу я в поле, а рядом – люди. Все в форме военной. Только, – он запнулся, – странного в этом ничего нет для меня: и я в форме. Знаете, как в фильмах показывают про войну-то? Вот точно так все и было. Гимнастерка на мне, сапоги, в руке – винтовка. Рядом, – Павлик задумчиво покрутил головой, – я сказал «люди», а это не просто люди какие-то, а ребята наши, – он говорил очень медленно, тщательно подбирая слова. – В общем, снится сон мне. И в этом сне я не Павлик какой-то там, а солдат, рядовой Красной Армии. Имя-то потом появилось, а тогда, во время первого сна, и его не было. Только там с этим проблем нет, во сне то есть. Там ведь как – снится тебе что-то, и вопросов лишних не возникает: кто ты да как зовут, что делаешь. Раз есть что-то, раз занят чем-то, значит, так и должно быть. Идут события разные, и ты – весь в них, без остатка. Вот, короче, и тогда – точно так же… Лежу я на поле этом как красноармеец, с винтовкой. Рядом – ребята наши, из отделения, – он глянул на Игоря Сергеевича. – Наши – это значит, что все мы – красноармейцы. И по именам я всех знаю как бы, – Павлик чуть нахмурился. – Да и такого вопроса там тоже нет: откуда я знаю всех, почему. Просто лежим мы на поле этом, и вопросов нет, почему лежим. А лежим, – он поерзал на диване, – потому что только что по полю шли. И нас пулеметная очередь уложила всех…
В кабинете неслышно возник официант Рамзан, с невероятной ловкостью моментально разложил на столе приборы, расставил тарелки с закуской и исчез так же внезапно, как и появился. Игорь Сергеевич сделал приглашающий жест, не отрывая, впрочем, взгляда от гостя, и не сделав попытки притронуться к еде. Павлик тарелки тоже проигнорировал: сейчас он целиком был там, на безымянном поле, где бойцов-красноармейцев настиг пулеметный огонь. Встрепенувшись, он залпом допил коктейль и подался вперед, к собеседнику:
– Знаете, что? Это я сейчас говорю: «Сон… сон…», а тогда я как будто проснулся, если уж начистоту-то. Тогда ведь, на поле этом, ни о каком сне и думать невозможно было! Вот уж где реальность-то настоящая! Краски, звуки, запахи! Потом-то я много раз похожее еще переживал, но тогда… Как будто спал всю жизнь и – оп! – проснулся! Сон этот, который сном потом оказался, – Павлик саркастически хмыкнул над собственными не сильно стройными объяснениями, – на десять порядков реальнее реальности любой! Я вам сейчас рассказываю, а оно как живое перед глазами стоит! Поле это, небо синее-синее! Ведь говорят иногда: пронзительное, мол, небо, – он снова закурил, – так вот тогда оно именно таким и было. И не оборот это красивый, а суть. Пронзительно-синее небо! Теплынь… Травка уже зеленая, и я, в эту травку носом уткнувшись, лежу! Запах от земли такой идет – голова кругом!
В беседке-кабинете опять неслышно материализовался официант, поставил перед молодым человеком еще один бокал, вопросительно взглянув на Игоря Сергеевича. Тот одобрительно улыбнулся и показал Рамзану исподтишка большой палец. Павлик с благодарностью взял бокал и пригубил хваленый коктейль.
– Так-то я долго рассказываю, Игорь Сергеевич, а там все – как секунда одна… Вот я во сне, значит, обычный красноармеец. И мы с отделением нашим на опушку деревни какой-то вышли. А там – поле метров триста, ровное такое, чистый стол. И кирха еще стоит, или как там церкви у них называются… Но для меня – точно кирха. Вот мы к деревеньке этой и двинулись, цепью. В два отделения шли, наше – левее чуть, второе – правее пошло. А откуда знаю, какие отделения, вы спросите? – он коротко взглянул на Игоря Сергеевича. – Хрен его знает, знаю – и все! Не Павлик я там, а самый обычный красноармеец, всю войну прошедший. Парень, кстати, молодой, – он прищелкнул пальцами, – но это я вам сейчас объясняю, а там мне ничего никому объяснять не нужно было да и некогда. Как прошли чуток по полю – с кирхи пулемет и засадил! Никого не было, и мы расслабленно так шли! А тут троих из наших – как косой! С нами старшина шел, – Павлик насупился, – Карпатый Иван Кузьмич. Так он только «Ложись!» крикнуть успел! Ну мы носом в землю-то и зарылись! А сверху, с кирхи этой – пулеметчик садит! И ложится все рядом! А там, я же говорил, – стол чистый! Рядом со мной Сережка Логинов тонко так вскрикнул – подранило его… А головы не поднять! Старшина орет: «Окопаться!» Вот мы и давай в землю врываться под очередями пулеметными. А с колокольни так поливает, что там и ни дернуться лишний раз, ни шевельнуться! Вы меня сейчас спросить можете: откуда, мол, подробности такие, – Павлик исподлобья посмотрел на молчаливого слушателя. – Но мне и ответить-то, по большому счету, нечего просто. Это тут рассказывать да объяснять нужно, а там – очевидно все. Шли по полю, пулемет – троих наповал сразу, Серегу ранило… Мы зарываться давай. Только и врыться нам под очередями этими – анриал. Так, голову только, как страус, в песок спрятать да молиться, чтобы пронесло! А этот, сверху, с колокольни, как заведенный, шпарит! Длинными… И по нам, и по второму отделению – без разбора!
Павлик взял вилку и отправил в рот кусок с принесенной тарелки. Жевал, правда, без аппетита. Было видно, что мыслями он опять унесся на то поле возле маленькой немецкой деревушки, где притаился на колокольне немецкий пулеметчик.
– Долгим рассказ выходит, а как короче, и не знаю… – он немного виновато посмотрел на собеседника, но тот протестующе взмахнул рукой, предлагая продолжать. – И вот еще грохот этот от пулемета не отзвучал, а я, – Павлик хлопнул себя рукой по груди, – как червяк, в землю врываюсь! Без лопатки, я отбросил ее тогда… Винтовка – рядом, стискиваю ее, как младенец сиську. А головы не поднять! Не то чтобы там огонь прицельный! Я только направо, на Сережку, смотрю, а у него глаза в пол-лица! Кровью налились… Он зубами скрежещет, но видно: легко его зацепило. Рукав кровью набух, но жить будет! И тут еще главное объяснить нужно, а как – ума не приложу…
Он снова в упор посмотрел на Игоря Сергеевича, и тот поразился перемене, произошедшей с новым знакомым: в его глазах словно проблескивали языки пламени, да и сам Павлик как будто повзрослел на несколько лет.
– Если совсем коротко, так, чтобы суть сразу ясна была: в том «сегодня», в котором мы на поле том лежим, – одиннадцатое мая. Одиннадцатое мая тысяча девятьсот сорок пятого года. Вы опять же спросить можете: откуда я знаю, да только бессмысленный это вопрос будет. Там ведь другая жизнь совсем, во сне, который ярче во сто крат, чем реальность наша. Нет в нем ни Павлика, ни мамы его, ни города Москвы с «Армагеддоном». Ничего этого там нет. А есть только, – он снова призадумался и ненадолго замолчал, – красноармеец обычный. Всю войну прошедший, парень молодой, – и добавил с улыбкой, – двадцати шести лет. И поле это, и колокольня, и ребята из отделения нашего, и старшина – Карпатый Иван Кузьмич. И одиннадцатое мая сорок пятого. Войны уже два дня как нет, если официально-то, – он кивнул, – в Берлине капитуляцию подписали. Но все равно же то бои случаются, то стычки. Вот и у нас: шли нормально по полю этому, считали, что все, аллес капут. Уже мыслями-то дома каждый: встреча, родные… А тут – бах! – и снова-здорово! И одно в голове – самая главная, как я вам скажу, мысль – Павлик задумчиво пожевал губами, – про конец войны. Про капитуляцию эту, про дом. И пулеметчик на колокольне, он как из другой жизни уже. Ведь кончилось все для всех, а тут – раз! – и на тебе!.. И от того-то все нереальным и кажется, как во сне, – он слабо улыбнулся. – Сам понимаю, что коряво очень излагаю. Вроде бы и так сон, а я еще конструкции сложные строю. Только там, на поле, ни о каком сне и подумать невозможно было. Вот уж где реальность-то, я вам скажу! А сном эта реальность из-за пулеметчика видится, что вдруг в одночасье снова войну вернул очередями своими. Но это сейчас я вам про мысли свои рассказываю, которые вроде как у меня тогда были, а ведь тогда и мыслей не было никаких, как я сейчас думаю и помню. Тогда мысль одна билась, – он снова посмотрел на собеседника прямым и решительным взглядом, и тот опять поймал себя на ощущении, что Павлик как-то разом повзрослел лет на десять, – ужас животный. Не мысль даже, чувство, скорее… Просто ужас животный, и больше ничего нет. А если и есть, – он пожал плечами, – так только одно: не должно такого быть! Не может просто… Все кончилось уже, все – нет войны! И вот – троих, как корова языком! Может – не может, а оно вот как повернулось…
Игорь Сергеевич слушал молча, сигарета в пепельнице истлела почти до основания. Вокруг уже опускались сумерки, но вечер оказался теплым, очень домашним и приветливым, что вступало в ощутимую дисгармонию с рассказом.
– И? – он нарушил воцарившуюся тишину.
– Проснулся я, – встрепенулся Павлик. – Бац! – и вот она, комната моя… Часы светятся. Только ощущение странное очень, как мне потом подумалось. Как будто спать я продолжаю, или наоборот – заснул. Там, во сне, на поле – вот где реальность! Яркое все, сочное, живое прям! А тут, – он пожал плечами, – в комнате моей, серое все какое-то… Как сон, если уж так говорить. Размытый и неотчетливый.
– Однако! – Игорь Сергеевич закурил и отпил из своего бокала. К тарелке с закусками он даже не притронулся: похоже, рассказ захватил его целиком и полностью. – И как вы потом?
– Я-то? Сначала вообще в себя несколько минут прийти не мог. Такое ощущение, как я потом для себя прикидывать начал, что меня – настоящего, – Павлик утвердительно кивнул, – того, с винтовкой и в форме который, вдруг куда-то забросили одним махом. И я себя помню, – он выделил интонацией это «помню», – а отдуплить, понять, в смысле, где я, кто и зачем, не могу. Вот так несколько секунд, а может, и минут и пролежал. Как в промежности какой-то – и не там, и не тут! Как мышь из-под метлы, мокрый! Потом, чуть сознание в норму пришло, вскочил. По комнате с перепугу пару минут метался: в толк взять не мог, что же делать нужно? Сейчас-то смешно все выглядит, а тогда, – он поежился, – как в аду побывал! Да и не выбрался еще из ада-то! Вскочил, а не пойму, где реальность, а где сон. Ну потом, ясно дело, отошел. Воды попил, пару сигарет, помню, выкурил – оно вроде бы и отпускать начало. А самое главное, – Павлик нахмурился, – ощущение нереальности не оставляло. Всего вокруг – комнаты и вообще… – он неопределенно развел руками. – Уж больно там, во сне, все взаправду было. А тут – копия бледная! Но ничего – пришел в себя. Сказать по правде, засыпать стремно было. Лежал, ворочался… Ничего, отрубился и – до утра. Утром еле вспомнил про сон этот, вы не поверите, – Павлик усмехнулся, а собеседник как-то странно посмотрел на него. – Ночью как живое все, а потом будто вымело все из памяти подчистую! Потом, к обеду уже, как током шарахнуло. Все в мельчайших подробностях – перед глазами, а я на встрече был, – он хмыкнул, – обсуждали дела с товарищами. Они мне аж воды предложили – так, видать, в лице переменился. Но мне тогда не до того было, выкинул я это из головы – мало ли, что кому снится. Хотя ощущение той вот ненатуральности, нереальности какой-то, – он обвел руками окружающее пространство, – еще приходило… Короче, жизнь опять завертелась! А тогда – день за пять, я же говорю: начало самое дела своего. С одним – договориться, другому – дать, с третьими – контракты там, вагоны всякие, – Павлик махнул рукой. – Жизнь ключом забила, и сон этот как в Лету канул. На время, что потом и выяснилось, он канул. Я-то обрадовался, да рано! Короче, чтобы, и вам мозги долго не пудрить… Неделя, может, прошла, и – как под копирку! Точнее, – он покрутил в руках бокал, – не то чтобы под копирку… А как бы сказать правильнее… Опять все, как и в первый раз! И опять – с листа чистого! У меня-то там, во сне, и мыслей никаких нет, что не реальность это все, а сон. И воспоминаний нет, что было уже это и бояться нечего – один хрен проснусь! Одним словом, как в первый раз в первый класс попал. Грохот тот в ушах стоит, – Павлик взял вилку и бездумно отправил в рот кусочек закуски, – запах от земли весенней… И ужас все тот же…
Он горестно покряхтел, провел рукой по волосам и продолжил:
– Я вам сейчас и десяти процентов передать не могу от того, что ощущал тогда! И чувство опять это – несправедливости дикой, бессмысленности какой-то происходящего… Войны ведь и нет уже два дня как, и всем, кто остался, одна дорога – домой! Да мы уже дома все мысленно и есть. А на деле – какой там дом, смерть стоит в одном шаге. И даже не в одном – в половинке… Я только одного заметить успел из наших, кого сразу наповал уложило, – Вадика Чеснокова. Он через одного от меня справа шел, – лицо Павлика побледнело. – Сначала Сережка лежит, стонет, справа от него – Вадик. Не стонет – молчит… Как подкошенный лег, без крика, без стона. Даже «Мама!» сказать не успел. И тишина… В небе – я вот вам сейчас рассказываю, а перед глазами так и вижу – хрень какая-то пернатая. Грохот еще отзвучать не успел, а она поет уже что-то в небе том пронзительном. И из-за тишины этой гробовой – пулемет-то притих – и звука этого с неба – вообще сюр полный! И снова ощущение – как нереальное все. С одной стороны, – Павлик помотал головой, – реальнее и быть не может, а с другой – как марево какое-то, наваждение… И самое страшное – прямо сейчас команда будет «В атаку!». И мы все знаем это: и я, и ребята рядом. Там вариантов-то нет, только к колокольне той бежать да валить ганса полоумного, что на ней засел. А поле – как стол: ни спрятаться, ни укрыться, только если удача какая, – он устало сгорбил плечи. – И ощущение у меня там, во сне, конечно, что удачи из нас никому не будет. На поле этом ровном могила – да, пожалуйста, а удача – откуда она там? И чувство еще вдруг появилось, как будто и не чувство даже, а знание. Понял я вдруг, что не уйти мне с поля этого – как приговор вдруг вслух зачитал кто-то… И ни обжаловать его, ни отменить… Вот говорят: внутреннее знание. А оно именно что изнутри приходит, знание это. Интуицией назови или еще как – разницы нет. И вот от этого всего такая безнадега на меня накатила, таким нереальным все показалось, что проснуться захотелось, – Павлик чуть пожал плечами. – Ну, или не проснуться… А как сказать правильно, и не знаю. Желание, чтобы кончилось все. Там, на поле этом, как-то все очень по-своему. С одной стороны, однозначно очень. Вот – ты, вот – поле весеннее. В небе – то ли жаворонок, то ли еще какая хрень пернатая горло дерет. Вот колокольня… И пусть войны уже нет, и ты дома уже почти, а на деле сейчас команда будет, и – вперед! С криком, с ужасом этим животным – вперед! На очередь…
Он надолго замолчал. Игорь Сергеевич терпеливо ждал продолжения. В кабинете призраком возник официант, и на столе материализовались еще два бокала и огромное блюдо с дымящимся мясом. Однако ни Павлик, ни Игорь Сергеевич не обратили на мясо никакого внимания. Оба молча курили, потом Павлик отпил из бокала и продолжил:
– Сон этот, второй который, он – как бы первого продолжение. Я сейчас вам рассказываю – так один в один выходит, а на деле дольше все было. Будто пленку чуть дальше промотали с фильмом, – он тяжело вздохнул. – Ее мотает кто-то, пленку эту, а мне – смотреть. После грохота того и глаз Серегиных я с ужасом одного только и жду – крика «В атаку!». И знаю: еще минута, может, две, а конец – один. Ну, если только старшина удумает что-то, хотя… – Павлик хмыкнул. – Там и думать-то нечего – брать нужно колокольню эту! Перебежками, цепью, россыпью… А нам – ни назад не сдвинуться, ни вперед. От опушки-то мы ушли метров сто, считай. Этот, на колокольне, как продумал все. Подпустил, и на тебе – как мишени в тире. А давит!.. – он прищелкнул пальцами. – Ощущение это… Несправедливости. Я сейчас опять, наверное, сбивчиво говорить могу, но штука в том, что каким-то макаром я знаю, что всю войну без царапины единой прошел. Хотя, если разбираться начать, ничего странного в этом и нет. Любой нормальный человек про себя все знает, хоть во сне, хоть наяву. Так вот там мысли такие в голове и роятся: всю войну – ни ранения, ни контузии, и – вот оно, бинго! Сейчас, как памятник, встанешь и примешь на грудь все эти граммы свинцовые. И понимаю я, – он снова ковырнул вилкой из тарелки, без аппетита прожевал и продолжил, – что команды-то и нет вот по этой как раз причине! И Егору Кузьмичу, и остальным всем, им, как и мне сейчас, те же мысли в голову лезут: «Все!.. Баста!.. Кончилось все, и никто больше умирать не должен! И колокольня эта, она вообще ничего решить не может, и ганс тот обмороженный – откуда взялся-то он? Нам бы только отсюда выползти, а дальше…» – Павлик махнул рукой. – Только вот знаю я уже, что кому как, а мне ничего такого не светит. Я тогда, – он мотнул головой, – он, вернее, парень тот на поле, как будто умер сразу. Знаете, как оно бывает? Ты еще живой лежишь, дышишь, на теле – ни царапинки, а на деле – все уже. А то, что живой ты пока, так это отсрочка просто, – Павлик залпом махнул свой бокал. – Игорь Смирнов, – он мягко улыбнулся, – так зовут меня. Вспомнил, – он тряхнул головой. – Да и не вспомнил я, само это имя всплыло. И странного тут ничего и нет, как я сейчас понимаю. Мы же всегда знаем, кто мы такие? Или думаем, что знаем, – он подчеркнул интонацией слово «думаем». – А потом – хлоп! Как вспышка какая-то, как будто переключили что-то – и я опять у себя в комнате!
Игорь Сергеевич, напряженно слушавший каждое слово, крякнул и взял со стола маленький колокольчик, который Павлик раньше не замечал, коротко звякнул – и на пороге возник Рамзан.
– Я, Павел, с вашего позволения, рюмочку покрепче чего закажу. Уж больно, – он покрутил головой, – рассказ ваш впечатляет. – Граппы, Рамзан, пожалуйста, граммов сто, – официант коротко кивнул и вопросительно посмотрел на Павлика.
– А я бы текилы, если можно.
Напитки появились на столе буквально через несколько минут. Павлик в очередной раз подивился скорости, с которой Рамзан умудрялся их обслуживать. Разлив выпивку по стопкам официант исчез в своей фирменной манере – незаметно. Собеседник Павлика отсалютовал ему рюмкой:
– За рассказ! Впечатлили, признаюсь, – он махом выпил и одобрительно заухал. – Я, кстати, кальян попросил. А то обещал ведь – кальян, оазис!
– Кальян – хорошо! – Павлик отпил текилы. – Вещь!
– У Азиза все первосортное, – Игорь Сергеевич согласно кивнул. – И еда, и напитки. Продолжение-то будет?
– А то! – Павлик тяжело вздохнул. – Это ж начало только самое, преамбула, можно сказать. Вершок! За ним и корешки пойдут, – заверил бизнесмена Павлик и с минуту молчаливо помешивал соломинкой в пустом бокале. – В общем, проснулся я опять. Но еще хуже, я вам скажу, чем в первый раз: аж подлетел с постели мокрый насквозь! А самое страшное – я вообще понять сначала не мог: где я и что со мной. Мысль первая была: «Что за хрень вокруг?» Как будто выдернули меня – Игоря Смирнова этого, в смысле, – с поля того. Выдернули и на кровать непонятную уложили в комнате незнакомой, – он снова надолго замолк, потом пригубил из рюмки и продолжил. – Ощущение нереальности – двойное. Минут пять, думаю, я в ступоре полном был. Как раздвоился… С одной стороны, я – Игорь Смирнов, красноармеец этот, с другой – Павлик. И сразу не врубиться, кто на самом деле-то я. Вроде один, но в двух лицах сразу. Сложно объяснить, что я тогда ощущал. Кто не любил – тот не поймет, как в народе говорят. Только кто пережил такое, тому хоть что-то ясно быть может. Когда немного в себя пришел и комната меня пугать перестала, я к шкафчику на кухне ломанулся. Была там у меня нычка… – Павлик чуть заметно усмехнулся, – Бутыль вискаря ирландского. Так я два стакана залпом махнул, как воду из-под крана. Без запивки, без закуси… Я так-то слаб на это дело, – он улыбнулся, – хмелею быстро очень, а тут – ни в одном глазу! Сижу на кухне, свет везде поврубал. Стакан отставил, сигарета дымится, а в голове – поле, грохот от пулемета, глаза Сережки того, который в руку подранен. Я ведь только имя свое вспомнил… Да и не вспомнил даже, правильнее сказать, а всплыло имя само как-то – Игорь Смирнов, как мне Серега справа-то шепчет: «Игорек, больно как!», – Павлик снова пригубил из рюмки и затянулся, – а мне ему заорать хочется в ответ: «Куй ли там больно-то! Вот сейчас старшина «В атаку!» проорет – вот там, действительно, больно будет!». Как будто он виноват в чем…
