Читать книгу: «Встань и иди», страница 4

Глава 4. «МУСУЛЬМАНСКИЙ» БАТАЛЬОН

28 апреля, когда в Кабуле праздновали вторую годовщину революции, в ГРУ начальник управления генерал-лейтенант Ткаченко, которого подчиненные за преклонный возраст называли «папой», вызвал к себе полковника Василия Васильевича Колесника и подполковника Олега Ульяновича Швеца.

– Завтра вылетаете в Ташкент, – сказал он. – Полномочия полнейшие. Ваша задача: срочно сформировать в Чирчике на базе 15-ой бригады отряд спецназначения. Разработайте его организационно-штатную структуру и завтра представите ее мне перед вылетом.

Василий Васильевич недоуменно посмотрел на «папу» и сказал:

– Чтобы расписать штатную структуру отряда мы должны знать его основные задачи.

– Хорошо, – согласился «папа», – только без распространения: отряд формируется по просьбе президента Афганистана Тараки для охраны правительства. Вы знаете, у них начались волнения, обстановка в стране сложная, межфракционная борьба в партии нарастает.

Своим они не доверяют.

– Нет проблем, – облегченно вздохнул Колесник. – У подразделений спецназа основная задача – разведка и диверсии в тылу противника. Их структура мало подходит для выполнения охранных задач. Мы знаем структуру шахской гвардии, но у нее вооружение слабовато. Давайте возьмем за основу наш мотострелковый батальон, усилим его техникой и вооружением новых образцов: одна рота на боевых машинах пехоты, две роты на бронетранспортерах, а четвертая рота огневой поддержки: птурсы, автоматические станковые гранатометы АГС-17 «Пламя», огнеметный взвод. Для прикрытия с воздуха – взвод ЗСУ 21—4 «Шилка». – Василий Василевич сделал паузу, надеясь, что генерал сделает замечания, но их не последовало, и продолжил перечисление: – управление отряда: командир и его заместители по боевой подготовке, политической части, техник, тыловик, начальник службы ракетно-артиллерийского вооружения, начальник инженерно-саперной службы, финансист; начальник штаба, начальник разведки, начальник связи и другие специалисты.

– Хорошо, давайте этот вариант, – согласился «папа», – но учтите – личный состав батальона не должен отличаться от афганцев. Берите узбеков, таджиков, туркмен.

– В спецназе служат в основном славяне, – возразил Василий Васильевич, – где мы столько азиатов наберем? Нужны будут механики-водители, наводчики. У нас вообще таких специалистов нет.

– Берите у мотострелков, зенитчиков, ищите людей во всех округах, учите в конце концов.

Полковника Колесника вызвал к себе начальник ГРУ генерал армии Ивашутин.

– Вы уже два года в Главном разведывательном управлении, – сказал он. – До этого командовали 15-й бригадой, хорошо знаете этот регион. Поэтому вам и доверили формирование отряда. Но учтите: этот вопрос под особым контролем Политбюро ЦК КПСС. Сами понимаете, какая ложится ответственность на вас. Если возникнут проблемы – обращайтесь прямо ко мне. Необходимо организовать боевую учебу отряда с учетом, что он в августе должен быть направлен в Афганистан в готовности выполнить любую поставленную задачу. Но об этом никому!

– Есть! – четко по-уставному ответил Василий Васильевич.

***

На аэродроме грушников встречал командир бригады подполковник Александр Александрович Овчаров. И не только по долгу службы, но и по велению сердца. К Василию Васильевичу он питал самые добрые чувства, так как всем, чего достиг в жизни, был обязан ему. Хорошо физически развитый, но невысокого роста, юный Овчаров считал, что в воздушно-десантных войсках, а тем более в спецназе должны служить богатыри. Поэтому, когда призывали в армию, попросился в танковые войска, где техника приумножает силы. Но судьба распорядилась иначе: стал зенитчиком, затем служил инженером-механиком по боеприпасам ствольной артиллерии в Краснознаменном Туркестанском военном округе. В капитанском звании он приехал в 15-ю бригаду заместителем командира отряда по технической части. Тогда еще, будучи начальником штаба бригады, Василий Васильевич обратил внимание на добросовестного исполнительного офицера, и отправил Овчарова учиться в Загорск на начальника службы спецвооружения. Но по возвращению в Чирчик его избрали секретарем партийной организации бригады. Политработники тоже подтметили его честность, принципиальность, требовательность к себе и подчиненным.

В 1976 году Колесник, уже командир бригады, вызвал к себе Овчарова, сказал:

– Принято решение выдвинуть вас на должность заместителя командира бригады.

Тот даже опешил от такого предложения:

– Я даже ротой не командовал! Я же технарь! У меня не тот ВУС!

– Был не тот, станет тот, – добродушно ответил Василий Васильевич и отправил его на командные курсы поднабраться знаний.

Но пока Овчаров учился, произошли кадровые изменения, и в июле 1976 года его назначили начальником штаба бригады. В следующем году сам Василий Васильевич ушел в ГРУ и на прощание сказал:

– Александр Александрович, бригаду примешь ты! У меня к тебе, как начальнику штаба, претензий нет.

– Вы уверены, что я справлюсь с бригадой?

– Справишься!

– Василий Васильевич, ротой я не командовал, батальоном не командовал. Полгода был в должности замкомбрига, год – начальник штаба. Кто меня назначит комбригом?

– Назначат! – решительно сказал Василий Васильевич. – Об этом я сам позабочусь. Достойнее кандидатуры пока не вижу.

И действительно, в округе Овчаров благополучно прошел все инстанции и командующий Ефимов, окинув взглядом щуплую фигуру офицера, сказал: «С бригадой справишься. Счастливо». А уже через пару дней пришла телеграмма: «Завтра в 10.00 быть в ЦК КПСС на собеседовании». Москва от Чирчика далеко, но Александр Александрович прибыл в ЦК вовремя и уже здесь его разыскал генерал-лейтенант Ткаченко и приказал немедленно прибыть в ГРУ.

– Чей ты сын? – спросил без обиняков «папа». – Спецназовского образования нет, отметился на должности замкомбрига, начальника штаба, и все без нашего ведома. Ух, ты какой шустрый! А, может, ты недостоин?

Несмотря на ворчание «папы», Овчарова в ноябре 1977 года назначили комбригом. И завертелась командирская жизнь. Революция в Иране, и спецназовцы жили в состоянии боевой готовности несколько месяцев. 28 апреля 1987 года произошла революция в Афганистане, – снова повышенная боевая готовность. Занимались днем и ночью. Офицеры из части не вылезали. За успехи в боевой и политической подготовке бригада получила Переходящее Знамя военного совета округа.

Когда Колесник и Швец вошли в зал прилета аэропорта, Овчаров с радостной улыбкой направился к Колеснику. Они по-братски обнялись. И уже когда сели в машину, Овчаров сказал:

– Я догадываюсь, зачем вы к нам пожаловали: 26 апреля пришла директива Генштаба за подписью Огаркова с требованиием сформировать в бригаде отдельный батальон специального назначения. Когда ознакомился с его штатом и вооружением, то был немало удивлен: БМП, БТРы, «Шилки». Для чего такой батальон может быть предназначен? Будем начинать третью мировую войну!?

– Типун тебе на язык! – строго сказал Василий Васильевич.

– Уже и спросить нельзя, – притворно обиделся Овчаров и продолжил: – Кто эту фигню придумал: механики-водители, наводчики, зенитчики из Средней Азии… Да еще и годные к службе в ВДВ. Где я таких найду.

– Я эту фигню придумал, – сказал Василий Васильевич.

– А, тогда совсем другое дело, – примирительно ответил Овчаров. – Но вы же сами знаете: ребята из среднеазиатских республик стараются попасть в повара, хлебопеки, строительные войска… Да, задачка! А где мы разместим все это воинство? В палатках на плацу? У меня свободных казарм нет.

– Никаких палаток! Потеснитесь. Ставьте кровати в два яруса.

– Потеснится то можно, – ответил Александр Александрович. – Начинается жара. Не дай бог вспыхнет инфекция – всю бригаду положим.

– Что, не знаешь, как делается? Собирай верблюжью колючку и вари в котлах. У каждого солдата постоянно фляга на ремне. Категорически запрети пить сырую воду! Все будет нормально. Ты лучше скажи: кого комбатом собираешься ставить?

– У меня одна кандидатура – майор Холбаев. Он ветеран нашей бригады, опытный и грамотный офицер; его заместители капитаны Сахатов и Сатаров; капитан Ашуров – начальник штаба. С ротными пока не ясно.

– Подбирать людей будут офицеры пятнадцатой и двадцать второй бригад спецназа, – сказал Колесников тоном, не допускающим возражений. – За каждой ротой закрепите наиболее подготовленных офицеров из бригады. К июлю батальон должен быть готов к выполнению любой задачи…

Помимо управления и штаба, отряд состоял из четырех рот. Первая имела на вооружении БМП-1, вторая и третья – БТР-60 ПБ. Технику получили всю новую, с завода. Рота вооружения состояла из взвода АГС-17, взвода реактивных пехотных огнеметов «Рысь» и взвода саперов. Также в отряд входили отдельные взводы: связи, ЗСУ «Шилка», автомобильный и материального обеспечения. Поскольку эксплуатация боевой техники предполагает специальные знания, людей отбирали в мотострелковых и танковых частях соединений азиатских округов. По национальности – узбеки, туркмены и таджики. Единственным русским был командир зенитного взвода Василий Проута. Отряд в обиходе стали называть «мусульманский батальон». Общая численность солдат и офицеров составляла пятьсот двадцать человек. Батальон возглавил майор Халбаев, исполнявший до этого в 15-й бригаде должность заместителя командира отряда спецназа по воздушно-десантной подготовке. Его срочно отозвали с курсов «Выстрел» и пришлось десантнику спешно учиться управлять усиленным мотострелковым батальоном со специфической задачей.

Ротных искали по всем вооруженным силам. Старшего лейтенанта Владимира Шарипова вызвал к себе командир полка. В кабинете сидел незнакомец в «гражданке» и листал его личное дело. Захлопнув папку, он вышел навстречу Владимиру, крепко пожал руку и с удовлетворением в голосе сказал:

– Молодец! Мастер спорта по стрельбе, кандидат в мастера спорта по мотокроссу. Не хотите послужить в спецназе?

– Ну, какой настоящий военный не мечтает о спецназе! – ответил Шарипов и без раздумий добавил: – Согласен.

Шарипов фамилию унаследовал от отца. Мать у него была славянских кровей, и с рыжеватыми усами он больше походил на типичного полесского белоруса. Но это уже были детали. Шарипова назначили командиром первой роты. Остальные роты возглавили старшие лейтенанты Кудратов, Амангельдиев, Мирюсупов. Солдат подбирали только прослуживших полгода, год. В основе, конечно, лежал принцип добровольности, но хорошего специалиста могли зачислить в отряд и помимо его воли.

Через полтора месяца «мусбат» был сформирован. В каждую роту прислали переводчиков, курсантов-стажеров Военного института иностранных языков. В отряде вообще-то не было с этим проблем, поскольку таджики, примерно половина узбеков и часть туркменов владела фарси – одним из основных языков Афганистана.

Посмотреть, как идут дела, приехал командующий войсками округа генерал-полковник Максимов.

– Где расположили батальон, – спросил Юрий Павлович, – как обустроили?

– Потеснились, товарищ командующий, – ответил комбриг, – поставили койки в два яруса.

– Это не дело, – Юрий Павлович испытующе посмотрел на Овчарова. – Ну что, будем строить новую казарму?

– Товарищ командующий, если отремонтировать заброшенный городок учебного центра Ташкентского общевойскового училища, – предложил комбриг, – то мы сразу двух зайцев убьем: и личный состав быстро разместим, и полигон под боком – на дорогу время не надо тратить, горючее сэкономим.

– Правильно мыслишь, – сказал командующий, и обращаясь к порученцу, строго добавил: – Составить смету и военным строителям восстановить городок.

ИюнЬ и август занимались боевой подготовкой. Никаких лимитов – ни на боеприпасы, ни на моторесурсы. Смутно догадывались – предстоит отправиться куда-то за рубеж. А значит, каждый должен уметь постоять за себя, показать, каков советский солдат. Никаких работ. Только боевая учеба. Физподготовка, марш-броски по 30 километров с полной выкладкой. По распоряжению начальника Генерального штаба в любое время Ташкентское высшее общевойсковое командное училище и Чирчикское танковое училище предоставляли свои полигоны, даже если у них там были запланированы занятия с курсантами.

Стройбат быстро отремонтировал для «мусбата» несколько зданий. Невзрачные полигонные мазанки превратились в городские дома со всеми удобствами. А потом и Боевое Знамя части вручили с наименованием – 154-й отдельный отряд специального назначения.

Появились и первые потери.

Когда Овчаров вернулся из штаба округа, ему навстречу вышел дежурный по части и доложил:

– Товарищ подполковник, у нас «чп»! В мусульманском батальоне перевернулся ГАЗ-66: три трупа и девять тяжелораненых.

– Как!? Где это случилось?

– Возвращались со стрельбища. Водитель на уклоне решил сэкономить горючее, выключил зажигание, и машина стала неуправляемой.

Приехали родители погибших. Симпатичный седовласый таджик, учитель русского языка, ничего не требовал, не угрожал. Еле сдерживая слезы, он сказал:

– Товарищ подполковник, как мне жить дальше? У меня был единственный сын, и он погиб. Я его отправлял в армию и наказывал, чтобы он служил достойно, а он так нелепо погиб! Скажите, как мне дальше жить, как смотреть в глаза жене. Это я послал его на смерть!

Он заплакал навзрыд, как ребенок, беспомощно опустив руки.

– Я тоже отец, – как мог, успокаивал его Овчаров, – у меня два сына, и я понимаю вас, разделяю вашу скорбь. Мне трудно подобрать слова утешения, но вины командования в гибели вашего сына нет.

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО» ОСОБАЯ ПАПКА

Из записки в ЦК КПСС от 28 июня 1979 года

(…) МИД СССР, КГБ СССР, Министерство обороны и Международный отдел ЦК КПСС считают целесообразным:

(…) 4. Для обеспечения охраны и обороны самолётов советской авиаэскадрильи на аэродроме Баграм направить в ДРА, при согласии афганской стороны, парашютно-десантный батальон в униформе (комбинезоны) под видом авиационного технического состава. Для охраны совпосольства направить в Кабул спецотряд КГБ СССР (125—150 чел.) под видом обслуживающего персонала посольства.

В начале августа с.г., после завершения подготовки, направить в ДРА (аэродром Баграм) спецотряд ГРУ Генерального штаба с целью использования в случае резкого обострения обстановки для охраны и обороны особо важных правительственных объектов (…).

А. Громыко. Ю. Андропов,

Д. Устинов, Б. Пономарёв

Парашютно-десантный батальон из состава 345-го гвардейского отдельного парашютно-десантного полка в начале июля перебазировался в район аэропорта Баграм и взял его под охрану.

На личный состав «мусбата» в Москве пошили униформу афганской армии, готовили необходимые личные документы на афганском языке. С именами мудрить не пришлось – каждый пользовался своим, поскольку в Афганистане, особенно в северных районах, много и таджиков, и узбеков, да и туркмены тоже не редкость. В августе «мусбатовцев» проверила комиссия Генштаба и признала уровень боевой подготовки хорошим. Но в Афганистан они не пошли, а остались в Чирчике до особого распоряжения. Грушники в «гражданке» исчезли, и занятия совсем остановились.

Начались хозяйственные работы: подметай, убирай, строй…

Амин настойчиво требовал ввода десантников, просил заменить расчеты зенитных батарей, прикрывающих столицу, в благонадежности которых не был уверен, советскими специалистами, но Москва уже не доверяла Амину. И на это были веские причины.

Глава 5. ГЕНЕРАЛ ВАРЕННИКОВ

Командующий войсками Прикарпатского военного округа генерал армии Варенников находился в кабинете, когда зазвенел телефон ЗАС. Он поднял массивную трубку цвета слоновой кости. Звонил начальник Главного управления кадров Министерства обороны генерала Шкадов:

– Здравствуй, Валентин Иванович. А не засиделся ли ты на округе – седьмой год пошел. Может, в Москву переедешь?

– Иван Николаевич, не трогайте вы меня! – ответил Варенников. – Мое сидение на пользу всем – и главному управлению кадров, и вооруженным силам. Вы же знаете, офицеры у нас получают отличную подготовку. Боевая учеба налажена.

– Но я же еще не сказал куда в Москву, – продолжал наседать кадровик. – Речь идет о Генеральном штабе, о должности начальника Главного оперативного управления. Вы будете первым заместителем начальника Генерального штаба. Огарков хочет, чтобы на эту должность назначили именно вас, Валентин Иванович, – польстил самолюбию собеседника Шкадов. – С министром обороны ваша кандидатура уже согласована.

Но вместо благодарности, Варенников недовольно проговорил:

– Я не могу понять, чем руководствовался Огарков, называя мою фамилию министру обороны. Я – сторонник школы бывшего министра Гречко и его поклонник. Устинову это не нравится. Зачем же на рожон лезть? А потом, ну какой из меня штабист? Всю жизнь на командных должностях. Когда-то, при выпуске из академии Генштаба, я просился на штабную работу, но тогда мою просьбу проигнорировали. А сейчас мне уже поздно перестраиваться. Так что, Иван Николаевич, будьте добры, оставьте меня на округе. Или переведите на Дальний Восток, если мое место кому-то приглянулось.

– Валентин Иванович, так вопрос уже предрешен, – не сдавался Шкадов. – Для вас открываются такие масштабные перспективы. Или поедете в Забайкалье.

– Кем может быть предрешен вопрос без моего согласия? – возмутился Варенников. – Это даже странно. Я прошу доложить министру обороны, что у меня совершенно нет никакого желания работать в Генеральном штабе. А что касается Забайкалья, то я немало лет пробыл за Северным полярным кругом и имею право выбирать место службы.

– Конечно, я все это доложу, – недовольно ответил Шкадов. – Но и вы имейте в виду, что иногда мы не особо считаемся с пожеланиями тех, кто рассматривается на какую-то крупную должность. Часто в этом случае доминируют не личные интересы, а интересы дела, государства. До свидания!

Вечером Варенникову позвонил сам Огарков.

– Валентин Иванович, здравствуйте! – сказал маршал таким тоном, словно они были знакомы и дружны много лет. – Шкадов мне доложил о разговоре с вами. Я считаю, что такие вопросы должны решаться не по телефону. Прошу вас прилететь завтра в Москву в первой половине дня. Министр обороны об этом знает. Когда приедете в Генштаб, сразу заходите ко мне. До нашей с вами встречи консультации или разговоры с кем-то еще не желательны. Договорились?

– Завтра я буду у вас, – обреченно сказал Валентин Иванович.

– Вот и хорошо. До встречи!

Варенникова этот разговор расстроил. Надвигалась реальная «угроза» расстаться с округом, к которому прикипел сердцем. Ему нравился прекрасный карпатский край, живущие здесь люди. Чернобровый, с пышной шевелюрой, он сильно смахивал на лихого украинского казака. Да и в фамилии, происходящей от национального украинского блюда «вареник», только с русским окончанием выдавала его украинские корни. Он начал подыскивать аргументы для противостояния с начальством. Нет опыта штабной работы? Приобретешь. Нет желания? Но требует дело. Округ готовит хороших офицеров? Но это может делать и другой командующий. О возможном переезде в Москву вечером поговорил с женой – Еленой Тихоновной, лейтенантом медицинской службы в отставке. Они познакомились еще в Великую Отечественную войну и всю жизнь были вместе, куда заносила мужа военная судьба.

– Нам совершенно незачем ехать в Москву! – поддержала она мужа. – После стольких лет мыканий по Заполярью только-только начали жить как люди, и снова все бросай, лети куда-то. А ради чего? От добра добра не ищут. Пора уже угомониться, внуков растить.

На следующий день в 11 часов утра Варенников уже предстал пред ясные очи начальника Генштаба. Огарков радушно встретил его у порога, усадил за приставной столик, сам сел напротив, заказал чай и сразу перешел к делу.

– Валентин Иванович, военно-политическая обстановка в мире осложняется, – сказал он, – потому задачи Генштаба в вопросах строительства Вооруженных Сил, их развития возрастают. Главным оперативным управлением в этих условиях должен руководить тот, кто имеет не только богатую войсковую практику, но и стремление к новому.

– И склонность к этой работе, – парировал Варенников. – А у меня ни склонности, ни желания работать в Генштабе нет.

– В отношении желания мы еще поговорим, – Огарков пропустил мимо ушей иронический тон Валентина Ивановича, – а что касается склонности, то любой военный, который командовал корпусом, армией и тем более округом, да еще окончивший Военную академию Генерального штаба, имеет склонность и к командной, и к штабной работе. Во всяком случае, эти две способности должны в нем гармонично сочетаться. А что касается желания? На мой взгляд, желание у офицера угасает, если он не видит перспективу. Я же считаю, что, побыв первым заместителем начальника Генерального штаба, тем более после округа, вы можете рассчитывать на самостоятельный участок в центральном аппарате министерства обороны.

– Товарищ маршал, – не сдавался Варенников, – я вполне удовлетворен своей должностью командующего округом и буду стараться оправдывать доверие, которое мне оказано. Как я понимаю, сейчас особых претензий к округу нет. Если необходимы перемещения, готов пойти на Дальневосточный военный округ.

– Вы понимаете, Валентин Иванович, – Огарков встал и начал ходить по кабинету. Варенников тоже встал, но тот махнул рукой: – Да вы сидите! Я похожу… Конечно, к округу претензий нет. У вас там все налажено. У нас в Генштабе тоже все налажено, но мы взялись за проведение реформ по совершенствованию наших вооруженных сил. У нас с вами по большинству позиций – полное единство. А для Генштаба очень важно, чтобы его руководство мыслило одними категориями. Вот почему я считаю, что ваше место на этом этапе – в Генеральном штабе.

Огарков начал по полочкам разбирать все элементы реформ, и было видно, что он живет этим.

– Гражданскую оборону надо объединить с военными комиссариатами, – решительно сказал он в заключение. – Функции гражданской обороны – защита объектов и недопущение аварий. А если они произошли – к быстрой ликвидации последствий. Особенно во время войны.

– Товарищ маршал, – не удержался Варенников, – военкоматы и органы гражданской обороны совершенно несовместимы, хотя у них и есть общие вопросы. К примеру, проблемы мобилизации, где они должны тесно взаимодействовать. Что касается задач гражданской обороны, то я убежден, что они не должны ограничиваться только перечисленными вами функциями. На мой взгляд, руководство гражданской обороны должно отвечать и за глобальные проблемы, поэтому обязано входить в правительство с предложениями. Например, о принятии мер по недопущению катастроф в районах, постоянно подвергающихся наводнениям, сходам селевых потоков, землетрясениям. Или такая проблема: при существовании дальнобойного высокоточного и мощного обычного оружия, неприемлемо, чтобы различные виды оружия и боевой техники, к примеру, самолеты, создавались на заводах, которые разбросаны по всей стране. А строительство кораблей – тем более. Наконец, гражданская оборона. На мой взгляд, она должна всячески оберегать природу, заботиться о том, чтобы не «умирал» Арал, не загрязнялся Байкал, «не задыхалось» Черное море от подпора мертвого сероводородного слоя. Поэтому к гражданской обороне можно было бы добавить слова: «и защите природы».

Огарков не промедлил радостно заметить:

– Вот, Валентин Иванович, вы уже погрузились в генштабовскую жизнь?

– Нет, я этого не чувствую, – спохватился Варенников. – На моем месте любой командующий войсками округа высказался бы так же, как и я.

– К сожалению, не любой, – возразил Огарков. – Вы прошли такую школу! Скосив глаза на орденские планки, украшавшие грудь Варенникова, полюбопытствовал: – Где воевали, какую награду и за что получили?

– После окончания Черкасского пехотного училища в октябре 1942 года попал на Сталинградский фронт, командовал взводом, а затем стал артиллеристом, командиром батареи. Был ранен. Потом форсировал Днепр, участвовал в освобождении Одессы, форсировании Днестра. В 1943 году стал заместителем командира 100-го гвардейского стрелкового полка 35-й гвардейской стрелковой дивизии по артиллерии. Летом 1944 года попал на 1-й Белорусский фронт. Там участвовал в операции «Багратион», наша дивизия прорывала оборону немцев западнее Ковеля. Потом вошли в Польшу, в боях за Вислу снова был ранен. Через четыре месяца вернулся в родной полк и в январе 1945 года пошли на запад, захватывали плацдарм в районе Кюстрина на Одере. В марте третий раз ранило, но легко. В звании капитана участвовал в Берлинской операции в районе Зееловских высот. Утром 2 мая со своим полком был в Берлине в здании рейхстага. В качестве начальника почетного караула принял Знамя Победы на Центральном аэродроме, а потом участвовал в Параде Победы 24 июня 1945 года на Красной площади в Москве. За войну заслужил два ордена Красного Знамени, ордена Отечественной войны и медали, а остальные награды – за достижения в боевой и политической подготовке.

– А я в 41-ом окончил Военно-инженерную академию, – сказал Огарков, – и всю войну служил на инженерных должностях. Довелось воевать на Карельском, 2-м и 3-м Украинских фронтах. С 1948 года перешел на штабную работу. Служил и на Дальнем Востоке, и в Германии. В 1968 году перешел в Генштаб, получил звание Маршала Советского Союза. – Улыбнувшись, добавил: – В армии все просто: надел человек мундир, и сразу видно, с кем имеешь дело.

– Особенно если этот человек – Верховный главнокомандующий и Генеральный секретарь ЦК КПСС, – сказал с сарказмом Варенников. – Любовь Леонида Ильича к наградам уже стала притчей во языцех. В войсках уже смеются над всей этой наградной канителью.

– Ну, там груз всенародной любви, – добродушно ответил Огарков. – Особенно наш Дмитрий Федорович старается. Просто не успевает товарищу ордена навешивать. – Николай Васильевич замолчал, нахмурился и с болью в сердце добавил: – Есть проблема и более серьезная: Устинов решил на старости лет повоевать. Захотелось к славе гениального оборонщика страны присовокупить славу великого полководца. – Он немного помолчал и, глядя Варенникову в глаза, спросил: – Валентин Иванович, вы как относитесь к вводу наших войск в Афганистан?

– Ни в коем случае! – не задумываясь, ответил Варенников. – Там идет гражданская война, как у нас после октябрьской революции. Только у нас были большевики и меньшевики, а у них халькисты дерутся с парчамистами. Оппозиционеры тоже стремятся к власти пробраться. Чью бы сторону мы ни взяли, – все равно американцы не упустят шанс расквитаться с нами за свой вьетнамский позор, к чему мы приложили свою крепкую мозолистую руку. Помогать – да! А самим лезть туда не надо.

– К октябрьской революции у меня особое отношение, – сказал, улыбнувшись, Огарков, – я ее ровесник: родился 30 октября 1917 года. Кстати, в один день с Дмитрием Федоровичем, только он на 9 лет старше. – А затем решительно добавил: – Я тоже категорически против ввода наших войск. – И в Политбюро есть люди, которые выступают против нашего военного присутствия в Афганистане. Но все дело идет к тому. Общая обстановка в стране продолжает ухудшаться. Растет число беженцев в Пакистан и Иран. Из них лидеры мусульманских организаций формируют отряды оппозиции, с помощью американских советников обучают их и совершают набеги на приграничные районы. Тараки и Амин постоянно требуют от нашего руководства прислать десантников. Своим не доверяют. 5 августа в Кабуле вспыхнул мятеж в 26-м парашютно-десантном полку и 444-м батальоне «коммандос». Начальник генштаба Якуб быстро подавил мятеж. В это время восстал гарнизон Асмара в провинции Кунар, убито 150 человек, на сторону оппозиции перешло около двух тысяч военнослужащих 9-й горно-пехотной дивизии. Часть мятежников арестована, часть дезертировала в Пакистан, пополнив оппозицию. Понятно, что Афганистан нужно удержать, но это можно сделать только политическими средствами. Как только наши войска войдут на его территорию, в мире американцы поднимут такой вой, настроят против нас мусульман, и мы не будем знать, как оттуда выбраться. Но Устинов создал группу своих сторонников, и его переубедить нелегко.

Огарков открыл папку, достал из нее листок, протянул Варенникову:

– Прочтите эту телеграмму.

Валентин Иванович пробежал глазами по тексту:

«Начальнику Генштаба Огаркову от начальника ГРУ Ивашутина.

В период с 11 по 17 июля 1979 года произведена рекогносцировка в городе Кабул с целью возможного использования 15-й бригады спецназа ТуркВО. По мнению советского посла и руководителей спецслужб, наибольшая активизация мятежников на периферии и в г. Кабул ожидается в августе. В связи с этим посол просит перебросить отряд в Кабул до 10 августа. Разработку мероприятий по переброске возложить на главкома ВВС и командующего ТуркВО. Генерал армии Ивашутин».

Он отложил в сторону листок, внимательно посмотрел на Огаркова.

– Вот так, посол просит! – сказал маршал и тоже пристально посмотрел ему в глаза: – Значит, будем вместе отстаивать позицию Генерального штаба по этому вопросу?

Варенников молчал. В его душе боролись противоречивые чувства. Он хотел вернуться к себе во Львов в спокойную размеренную жизнь округа. И в то же время вспомнил всё горе и тяжесть Великой Отечественной войны. Он почувствовал, что теперь и от него зависело – будут умирать советские солдаты в далеком Афганистане, или останутся жить. Если откажешься – в случае чего, будешь корить себя всю оставшуюся жизнь.

Огарков подсел к столу и с мольбой в голосе сказал:

– Валентин Иванович, я очень прошу вас согласиться с нашим предложением. Это имеет исключительное значение для Генштаба и для меня лично. Без вашей помощи мне не преломить ту косность и рутину, которые сейчас существуют в министерстве обороны. К тому же – запахло порохом. И если все начнется, то в генштабе должен быт человек, который воевал, умеет командовать войсками. У вас все это есть.

Огарков продолжал неотрывно смотреть в глаза Варенникову, и его тронула откровенность маршала, но еще больше – какая-то таинственная тревожная недосказанность.

– Товарищ маршал, – сказал он, – конечно, если требует дело и у вас все варианты исчерпаны, я вынужден согласиться. – Но прошу вас иметь в виду: если буду назначен в Генеральный штаб, то позвольте надеяться, что со временем вы отпустите меня в войска.

Огарков радостно пожал Варенникову руку и тут же позвонил министру обороны, доложил:

– Дмитрий Федорович, вопрос с Варенниковым решен. Я прямо сейчас переговорю со Шкадовым и со всеми, от кого зависит утверждение на должность.

Он тут же начал названивать по телефону в ЦК, другие структуры, а затем, спохватившись, сказал: