Читать книгу: «Хроники Нордланда. Грязные ангелы», страница 37

Весна была в разгаре, и в подворотнях страстно орали коты. Где-то брехали собаки, из домов доносились смутные голоса и порой смех, а порой даже музыка. Углубившись в переулки, грязные, дурно пахнущие, тесные и очень тёмные – все окна нижних этажей были наглухо закрыты ставнями, а свет из верхних окошек был тусклым, горела одна, редко две свечи, – Гэбриэл сосредоточился на своих ощущениях. Эльфийская интуиция подсказывала: здесь опасно. Опасность была не шибко страшная, он легко мог её превозмочь, но где-то в глубине переулков таилось что-то по-настоящему страшное. И Гэбриэлу как-то невзначай вспомнилось, как капитан говорил: эльфы не только не живут в Элиоте, но даже не бывают здесь по торговым делам, предпочитая посредников, и их посольство находится не здесь, а в Гранствилле. Что-то им здесь не нравится… И Гэбриэл начинал, пожалуй, понимать, что.

И всё же он завидовал жителям этих домов, потому, что они были дома, у них было тепло, спокойно и безопасно. Даже размечтался вновь о том, как случайно столкнётся со своей матерью, она узнает его, и… Шагая вслед за матросом по грязным улицам, Гэбриэл мысленно вел диалог со своей матерью, который сводился к тому, что она принимает его упрёки, признаётся ему, что раскаялась и вообще ни в чём не виновата – её обманули, его украли, – и, рыдая от счастья, заключает его в свои…

– Вот, чёрт! – Выругался его спутник, внезапно останавливаясь. А Гэбриэл как раз собирался со вкусом помечтать о том, что его мать оказалась ещё и богатой, и очень влиятельной, и у неё огромный дом, и множество слуг, которые захватят замок Хэ, а его самого… На помеху в первый момент он посмотрел не со страхом – с досадой.

– Гля, зенки красные! Никак чельфяк! – Сипло сказала одна из теней, заступивших им дорогу. Говоривший сплюнул. – Ты, дылда остроухая! С чего ты взял, что можешь шляться по нашим улицам, да ещё и по ночам?!

– Чего вам надо? – Спросил Гэбриэл с неприятным чувством где-то между грудью и животом. Его провожатый, что-то невнятно пробормотав, отступил – на него не обратили внимания.

– Нам надо, – мягким, но почему-то невыносимо противным голосом произнесла вторая тень, пониже, – чтобы полускоты вроде тебя воздух здесь не портили. – Из подворотни явственно тянуло старым, настоявшимся на моче дерьмом, а от говорившего даже в отдалении припахивало матёрым потом и гнилыми зубами, и Гэбриэл поморщился. – Ты, сын скота и потаскухи, скотоложицы, чельфяк, сраная тварь! – Говорил он с такой верой в свою правоту, с такой ненавистью, что Гэбриэлу стало не по себе. – За то, что сунулся сюда, надо платить! Я сейчас выпущу из тебя кишки, приколочу их вон к той колоде, и заставлю ползти, пока на всю улицу кишки не растянутся…

Кто-то из его спутников противно заржал, а Гэбриэл почувствовал, как в груди стало горячо от гнева и ответной ненависти. «Даже если не справлюсь, – пообещал он себе, – хоть одну тварь, да поломаю на хрен!».

– Стража! – Вдруг тревожно крикнул кто-то из налётчиков – тёмных фигур было четыре. Повернувшись, Гэбриэл увидел в конце улицы трёх вооружённых людей и своего провожатого, указывающего на них, и перевёл дух… Только рано.

– Так это полукровка! – Услышал он голос одного из стражников. – Было бы, о чём беспокоиться! Не, за полукровку мы впрягаться не будем. – И стражники преспокойно прошли мимо. Гэбриэл поискал глазами матроса – но и его больше не было.

И вновь Гэбриэла спасли скорость и реакция. Он успел перехватить руку с длинным и узким кинжалом и на гребне гнева сломать её, как сухую ветку, почти вырвав из плеча нападавшего. Тот заорал так, что примолкли даже коты, зато повсюду злобно залаяли собаки. А Гэбриэл перехватил вопящего налётчика, швырнул на остальных и бросился бежать. Дороги он не знал, но его вёл безошибочный эльфийский инстинкт. Он уверенно сворачивал в переулки, прыгал через какие-то невысокие преграды и однажды даже спрыгнул с какой-то крыши на лестницу, которая привела его к воде. Погоня давно отстала, но и здесь было опасно. Набережная была освещена фонарями, напротив, отражаясь в воде широкого канала, сверкал огнями огромный пятиэтажный дом – Сансет. Стражи здесь было больше, чем фонарей, и просто чудо, что никто из них не успел рассмотреть полукровку, дерзнувшего появиться в этом запретном для них месте! Гэбриэл, не раздумывая, бросился в тёмную и по-весеннему холодную воду и поплыл к тёмному островку между ним и дворцом. Там высилось какое-то строение, небольшое и явно нежилое, которое показалось Гэбриэлу не просто безопасным – что-то как будто позвало его туда. Катастрофически замерзая и немея, он выбрался на каменные ступени перед мавзолеем, внутри которого горели два светильника. Их заправили нефтью как раз с расчётом того, что к утру она догорит. Дрожа от небольшого и в сухой одежде незаметного весеннего ветерка, Гэбриэл вошёл внутрь. Вода ручьём лилась с него, оставляя лужи.

И сразу понял, что именно об этом мавзолее рассказывал ему капитан «Морской девы». Мавзолей был построен эльфами; внутри он был небольшой, шесть метров на четыре; напротив входа было большое стрельчатое окно, застеклённое цветными стёклами, изображающими розу, и забранное в узорную решётку, и по обе стороны – два узких простых окна, так же защищённых решётками. Камень – мрамор цвета слоновой кости с эльфийского побережья и местный тёмный, почти чёрный гранит, – был отполирован до зеркального блеска. Гэбриэл мгновенно устыдился своих мокрых ног и замер у входа, завороженно глядя на женщину, лежавшую на крышке большого саркофага из чёрного мрамора с золотыми блёстками – такой мрамор был только в Эльфийских горах, и людям он был недоступен. Женщина была выточена из светлого мрамора, и так искусно, что казалась живой. Лицо её, с закрытыми глазами, было юным и не столько красивым, сколько нежным; в линии губ, носа и подбородка было что-то невыразимо притягательное, наводящее на мысль о душевной чистоте. Такую девушку невозможно было, подумалось Гэбриэлу, обидеть или оскорбить, сделать с нею что-то плохое, быть с ней грубым. И как можно было подумать, что именно она виновна в том, что Город Мёртвой Королевы такой холодный и неприветливый?! Руки её были покойно сложены на груди, и казалось, что она просто спит; одежда – что-то свободное и наверняка эльфийское, – струилась по стройному телу. Но она не была эльфой, это было очевидно.

– Простите. – Пробормотал Гэбриэл, сглатывая. – Я это… Не нарочно. Мне бы обсохнуть и это… побыть здесь немного.

Не ощутив никакого неприятия, он присел между саркофагом и окном, найдя местечко, где не дуло от двери, и скорчился, стараясь согреться, лязгая зубами и дрожа и от холода, и от отчаяния. Огромная, жестокая несправедливость терзала его сердце, наполняя его обидой, гневом и бессильным желанием реванша. Значит, оружия ему нельзя, да?! Убивать его можно, на глазах у стражи, которая и пальцем не пошевелит – «Было бы, о чём беспокоиться!». А ему защищаться нельзя – он помнил, успел заметить, что в погоне за ним участвовали и стражники. Что ж ему теперь – чтобы всем им стало хорошо, самому об стену себе голову разбить?! Не дождутся! Моисей и Тильда, да и капитан, были приятным исключением, а в остальном Хэ был прав: люди полны ненависти и злобы. Настолько, что вряд ли у него есть реальные шансы выжить здесь. Стискивая зубы, чтобы не лязгать ими, Гэбриэл устремил невидящий взгляд прямо перед собой, охваченный абсолютным, беспросветным отчаянием. ОН никто; он никому не нужен; ему некуда идти. Как могли уцелеть в этом мире Алиса и Иво, они ещё беспомощнее его самого?! Он вытащил их из Садов Мечты и отправил на смерть, и сам теперь – посреди города, населённого ненавидящими его людьми, выбраться из которого у него нет ни единого шанса!

Но постепенно, согреваясь, Гэбриэл начал приходить в себя и превозмогать отчаяние. Да, он один, он никому не нужен и ему некуда пойти. А когда было иначе?! Моисей и Тильда были добры к нему, и он размяк, расслабился, но теперь всё. Нужно взять себя в руки и вернуть себе состояние холодной решимости, делающее его неуязвимым. У него есть деньги и всё ещё есть письмо Моисея. Люди любят деньги; значит, он должен найти человека, который за его деньги поможет ему добраться до банка Райя. Гэбриэл был достаточно умён даже для того, чтобы подумать и о том, что человек этот должен быть достаточно безобидным, или, точнее, безвредным, чтобы у него даже соблазна не появилось просто отнять у Гэбриэла деньги и всё. Женщина?.. Старик?.. Кто угодно сойдёт. Хорошо бы найти еврея – Гэбриэл непроизвольно доверял этим людям, проецируя на них свою искреннюю любовь к Моисею. Но это потом, это после того, как рассветёт, а сейчас надо согреться и отдохнуть.

И всё же, не смотря на свою решимость, Гэбриэл чувствовал себя таким одиноким! Теперь, после того, как он узнал счастье разделённой любви, а сердце его почувствовало тепло и заботу, это чувство одиночества было особенно горьким, а страх за Алису и Иво – особенно острым. Ему оказалось легко успокоить себя там, где дело касалось его одного, но совершенно невозможно было успокоить себя, думая об Алисе, снова и снова, терзая своё сердце различными картинами её страданий. Так много времени прошло! Все круги дантова Ада были ничто по сравнению с муками, терзающими его при этом! Ведь Гэбриэл даже не знал, где она, что с нею, куда бежать за ней, где искать, кому мстить, если что?! На какое чудо ему было надеяться?! Разве что на то, что она так красива, и ей сохранили жизнь ради её красоты… И он всё-таки сможет отыскать её и спасти. И эта надежда укрепила его решимость. Моисей прав: ему следует отправиться в Гранствилл и попытаться обратиться к герцогу Элодисскому. Если тот и вправду полукровка, то, может быть, им удастся найти общий язык и тот захочет помочь?.. Ну, или хотя бы не запретит ему жить в своём герцогстве и искать Алису…

Как бы тяжело ему ни было, но усталость и молодость взяли своё: Гэбриэл задремал. Но и во сне мёрз и искал место, чтобы согреться, искал и не находил… Пока женщина с саркофага, только живая, с прекрасными синими глазами и очень чёрными бровями и ресницами, не укрыла его тёплым одеялом и не приобняла за плечи, поцеловав в лоб.

– Всё будет хорошо. – Сказала она ласково. – Всё будет хорошо, дорогой. Не отчаивайся, только не отчаивайся. Ты причинил много зла, много душ загубил, много жизней исковеркал… Не по своей вине, но для судьбы одной невиновности мало. Ты отмыл часть вины кровью, оплатил муками и болью. Но это не всё. Тебе ещё платить и платить, Гэбриэл. Те девочки, которых ты помогал калечить и убивать, страдают и после смерти. Ты должен их спасти. Ты должен спасти их всех. Не забудь мои слова: ты должен спасти их всех!.. А мы будем с тобой. Мы все будем с тобой. – Она встала, тая в тумане. – Проснись, Гэбриэл! Проснись и возьми кольцо. Проснись; когда солнце встанет, будет поздно!..

Гэбриэл вздрогнул, просыпаясь. Голос странной женщины ещё звучал в голове; он с опаской взглянул на саркофаг: ничего не изменилось, женщина была на месте, и лицо её было прежним, спокойным и нежным. Светильники погасли; светало. Гэбриэл, совсем сухой и согревшийся, потянулся, встал, поглаживая руку, и выглянул за дверь… И понял, что проснулся вовремя: как только рассветёт, он окажется на этом острове в ловушке! По спине и бёдрам брызнули мурашки: значит, к нему и в самом деле приходила та женщина?.. Мысленно благодаря её, он взглянул на саркофаг и заметил у самого его основания какую-то красную искру. Нагнулся. На полу лежало колечко, с виду простенькое, тонкий ободок, овальной формы красный камень с женский ноготь величиной, окружённый венчиком мелких прозрачных камешков, огранённых так, как умели пока гранить алмазы только эльфы, только Гэбриэл, естественно, этого ещё не знал. Взял колечко двумя пальцами, и чуть не выронил его: внутри красного камня разгорелся алый огонёк, прозрачные камешки заиграли, отбрасывая льдистые отблески и искры на руку Гэбриэла. И колечко вдруг показалось Гэбриэлу таким прекрасным, что аж сердце сжалось. Он поцеловал его, представив, как обрадуется Алиса такому подарку, и бережно спрятал колечко. Вновь поблагодарив женщину – очень искренне и очень горячо, – Гэбриэл спустился к воде. Так не хотелось снова лезть в холодную воду! Но выхода не было. Оглядевшись, Гэбриэл определился, куда плыть: к Сансет смысла не было, и он решил вернуться на тот берег, откуда и приплыл. Он не знал, что напротив него королевский дворец, но идиотом не был и понимал, что стража такого роскошного дома уж точно не обрадуется, если на ступени перед ним вылезет из воды мокрый полукровка. Стараясь не шуметь, он скользнул в воду и поплыл, с удивлением обнаружив, что в воде теплее, чем снаружи.

Эльфийское чутьё заставило его взять чуть правее, и на берег он выбрался, вновь стуча зубами, возле решётки, перекрывающей боковой канал, под каменным карнизом, на скользкие позеленевшие камни, пахнущие болотом и тухлой рыбой. Гэбриэл, дрожа, снял всю одежду, тщательно отжал её и надел обратно. И обнаружил, что на него сквозь решётку смотрит ребёнок.

Ну, наверное, ребёнок. Существо было тоненькое, с тонким личиком, бледным и печальным, с большими, дымчато-зелёными глазами, в ветхом сером застиранном платьишке, послужившем, видимо, не одному поколению подобных же существ. Гэбриэл предположил, что это девочка – мальчик был бы в штанах, – и что ей лет семь.

– Ты эльф? – Поймав его взгляд, спросило существо слабеньким голоском.

– Я полукровка. – Ответил Гэбриэл. – Мой отец эльф, а мама – человек.

– Полукровки плохие. – Сообщило существо.

– Ну, и что тогда ты не убегаешь? – Обиделся Гэбриэл.

– Я плохо бегаю. Я болею. – Вздохнуло существо.

– Чем?

– От сглаза чахну. – Поведало оно с некоторой гордостью.

– А звать тебя как?

– Люси. А тебя?

– Гэбриэл.

– Ты ангел?

– Кто такой ангел?

– Ну-у, значит, не ангел. – Расстроилась Люси. – Ангел бы не спрашивал. Просто тебя зовут, как ангела.

– Ты читать умеешь, Люси? – Вздохнув, спросил Гэбриэл.

– Нет.

– А можешь привести кого-то, кто умеет?

– да. Томас! Мой опекун, священник, он хорошо читает. Только он не пойдёт. И меня отругает. Мне нельзя сюда ходить. Только мне нравится. Это похоже на замок, – поведала она ему, – совсем-совсем, как замок, а я – принцесса.

– Послушай, Люси. – Сказал Гэбриэл. – Мне нужно найти в этом городе одного человека. У меня к нему письмо. Если вы поможете мне, я заплачу, много денег дам, честно. У меня есть деньги!

– Ладно. – Кивнула Люси. – Я схожу. Только я медленно хожу, я слабая, и часто падаю.

– Ничего. Я подожду.

Она пошла, и Гэбриэл проводил её взглядом, с невольным состраданием наблюдая, как она осторожно ставит тонюсенькие ножки в деревянных башмаках.       Выглядывающие из-под старенького платьишка лодыжки были бледными, грязными и покрытыми синяками и царапинами. Принцесса!..

«Я, наверное, такой же нелепый со своими мечтами. – Подумалось ему. – Губу раскатал: рыцарем стать, коня, меч мне… Ага. А ещё барабан – чтобы возглавить армию идиотов».

Не возвращалась Люси очень долго, так долго, что Гэбриэл, страшно проголодавшийся и согревшийся, даже начал думать, что она и не вернётся, и ему нужно искать какие-то иные возможности. Но Люси вернулась с маленьким толстеньким человечком, в дешёвенькой сутане, подпоясанной верёвкой, с детски-добрым лицом. Сердце Гэбриэла, всегда жалевшее всяких чудиков и готовое принять их, защитить и щадить, сразу же приняло и этого странного человечка. У него были такие же нелепые башмаки на босу ногу и такие же грязные лодыжки, как и у Люси.

– Люси сказала, что здесь ангел. – Сказал человечек. – Я думал, она опять выдумывает. Вы, разумеется, не ангел, но вы реально существуете, я приятно удивлён. Вам нужна помощь?..

– Да, я… – Гэбриэл, волнуясь, встал, и оказалось, что человечек едва достаёт ему макушкой до плеча, а о росте Люси вообще не стоит и говорить. – Мне… Я служу у Моисея Левина, он живёт возле Найнпорта, и прислал меня в аптеку, за разными там травами и всем таким… Он лекарь, и аптекарь. У меня письмо к его родственнику, Райя. Вот, – Гэбриэл протянул письмо через решётку. – Здесь всё написано, но я читать не умею. Ночью мы шли из порта, и на нас напали… Я убежал, а теперь совершенно не знаю, куда идти, я впервые в таком городе.

– Ты, наверное, голодный? – Проницательно глянул на него человечек. – Увы, у нас с Люси не богато дома с припасами, но…

– У меня есть деньги! – Воскликнул Гэбриэл. – Вот! – Протянул Томасу кошелёк, подаренный капитаном. – Не знаю, сколько тут, не считал, но вы берите, вам нужнее! Только подскажите мне, куда идти, и я…

– Сначала, – решительно сказал Томас, даже покраснев от нечаянной радости, смущения и невозможности отказаться от дара странного незнакомца, – пойди к нам, Люси тебя отведёт… – Он открыл решётку, – мы тут рядом живём, я священник, но присматриваю и за решёткой. Я куплю что-нибудь поесть и вернусь, идите к нам, идите!

Домик, куда привела Гэбриэла Люси, был таким же нелепым и трогательным, как и его хозяева: узкая длинная пристройка к крепостной стене в тёмном и сыром тупике. Домик был в два этажа, и на каждом этаже было по одной крошечной комнатке, два с половиной на два метра, с очень старой и ветхой мебелью. Гэбриэл огляделся…

Живя на ферме, он очень любил мастерить что-нибудь. В Садах Мечты у него не было такой возможности, но и руки, и голова остались при нём. Когда Томас вернулся с корзинкой, Гэбриэл вовсю работал, успев починить лестницу и перила, укрепить окно, и теперь латал прохудившуюся крышу. У него получалось, может, и не очень красиво, но добротно и крепко. Люси держала в ручонках старый медный таз с разными железками: гнутыми гвоздями разного калибра, какими-то скобами, петлями, прочим хламом, среди которого Гэбриэл находил нужное, и смотрела на него круглыми от удивления и восторга глазами.

– И всё-таки, ты ангел! – Решил Томас, поставив на стол корзину. – Иначе просто не бывает.

Купил он столько нелепых вещей, что стало ясно: их с Люси изумляющая нищета идёт от его абсолютной непрактичности. Женщина или более-менее разумный мужчина постарались бы купить недорогих и сытных продуктов, например, горох, лук, муку, пшено… Которых хватило бы на несколько дней. Томас же купил голову сыра, только что ощипанную утку, горшочек сливового варенья и каравай хлеба. Но у Люси так разгорелись глазёнки при виде варенья! Томас щедро намазал ей ломоть хлеба, и девочка сосредоточенно засопела, пачкая вареньем и без того грязные ручонки, а Томас принялся готовить утку. Гэбриэл, глотая слюну, продолжил работу, споро навёл порядок, даже подмёл и сжёг в очаге мусор. Каким-то странным образом, чистый, домик стал выглядеть даже более убого и бедно, чем был грязный. Чистота и порядок только подчеркнули его нищету. Гэбриэл развязал мешок, собранный для него Тильдой, и вытащил оттуда всё, что только мог: смену рубашек, носки, чистые носовые платки, тёплую куртку, остатки сухарей, пару сладких пряников, остатки окорока.

– Что ты, это же всё, что у тебя есть! А нам не нужно! – Неубедительно замахал на него руками Томас.

– Вы лучше это, что съедите, а что поменяйте там, на платье для девчонки, что ли. – Возразил Гэбриэл, отчаянно жалея их и мучаясь мыслью, что больше ничего не может для них сделать – у него самого ничего нет и возможно, никогда не будет. И остаться с ними, чтобы защищать и помогать, он тоже не может. – И вот, ещё, тут лекарства… Мне Моисей дал, если снова жар откроется, или простыну. И траву, заваривать. Может, ей пригодится. Она же такая слабая у вас. Моисей, он такой лекарь! Он меня с того света вытащил! Люси ваша дочка?

– Нет. – Светло улыбнулся Томас. – Я священник, у меня нет детей. Никого нет. Я на улице её нашёл. Иду, а она сидит на ступеньке, грызёт сухарь. Оказалось, что у неё только что бабушка умерла, её последняя родная душа. Я и забрал её с собой. Я один, и она одна. – Он посмотрел на Люси с состраданием и острой, болезненной жалостью, и эта жалость эхом отозвалась и в сердце Гэбриэла. – Жаль только, толку-то с меня… Она слабенькая, ей бы питаться получше, да жить в более светлом месте, где-нибудь в деревне. Молоко бы ей козье, хотя бы пару раз в неделю, яйца, масло… И Люси бы у меня стала настоящей принцессой, правда, Люси?..

– Конечно. – Опять с непонятной Гэбриэлу, но очень трогательной гордостью ответила девочка, на мгновение оставив свой бутерброд. – Я же хорошенькая. Мне все соседи так говорят.

– Она незаконнорожденная. – Понизив голос, сообщил Гэбриэлу Томас. – Мы думаем, что её отец – какой-нибудь вельможа. Её мать была глухонемая, но тоже очень красивая. Никто не знает, кто её обесчестил, она же не могла сказать, бедняжка. Но из местных-то её никто бы не тронул, это же такой грех – обидеть убогую! А девочка получилась никому не нужна – как же, плод греха, выродок. Одна бабка её пригрела, но как, пригрела… Просто не гнала и кормила, худо-бедно, по соседям заставляла ходить попрошайничать. Вот, кажется, и наша утка готова… Поблагодарим Господа нашего за эту еду… и нашего гостя, да благословит его святая Люсия, да, Люси?.. – Он оживился, в глазах его Гэбриэл видел знакомый по Садам Мечты голодный блеск. Ему было больно, так больно, что он с трудом заставлял себя улыбаться. Аппетит пропал совершенно, и, не смотря на то, что был очень голоден, съел Гэбриэл совсем мало, обглодал утиное крылышко, полусырое, и съел кусок хлеба с ломтиком сыра. И как ни уговаривал его Томас, больше ни к чему не притронулся, особенно к варенью, оставив его девочке. Если бы он был богатый! Гэбриэл опять размечтался. Вот он подъезжает к их дому на собственном коне, и привозит им кучу всего, еду, вещи, деньги… Или ещё лучше: приходит, как бы обычный такой, и приглашает их с собой, прогуляться. Приводит их в предместье, к одному из прелестных домиков, что там видел, и говорит: «Он теперь ваш!». И так больно, чёрт, так больно от того, что этого никогда не будет! И дело не в нём, дело в том, что он полукровка, и сам-то живёт пока что только потому, что сбежал!

Поев, Томас повёл Гэбриэла, который тепло простился с маленькой принцессой, в банк Райи. Дорогу он знал, и по дороге охотно рассказывал Гэбриэлу про свой район. Нищий священник нищего прихода, он очень редко венчал, и очень часто отпевал. Большинство его прихожан, не имея никаких средств, в том числе и на венчание, и на свадьбу, жили невенчанные, и Томас их за это не винил.

– Детей рождается много, – говорил он, вздыхая, – много деток появляется на свет Божий, и тут же и покидает его, отправляется к ангелам, на небеса. Может, потому наш грешный мир и стоит ещё, не тронутый Божьим гневом, что у его престола столько маленьких ангелочков молят его о нас, грешных! Почти каждый день отпеваю их, миленьких моих, а кто и не приносит отпеть, так и зарывают, некрещёных и не отпетых… А это грех, большой грех. – Он вновь понизил голос. – Колдуны, сударь.

– Кто? – Не понял Гэбриэл.

– Колдуны. – Повторил Томас шёпотом. – Говорят, косточки некрещёных младенцев, сердечки их крохотные и всё прочее, на их мерзостные снадобья идут, и на колдунства всякие. Вот и откапывают таких деточек, и творят с ними… всякое. Я уж говорю своим: приносите, обязательно приносите, я без мзды, во спасение души, и окрещу, и отпою. Но людишки у нас глупые, прости меня, Господи, глупые, грешные и тёмные… Но как им такими не быть?.. Кто им разъяснит, что к чему? В такую дичь верят, это же мрак кромешный и изумление! И всё бы ничего, но от глупости и темноты этой легко они в ярость впадают и убивают почём зря. Вот, к примеру, полукровки, как ты, сударь. Эдикт, он ведь вовсе не призывает вас убивать и истреблять. Он вас приравнивает к животным, но особо оговаривает, что если крестить полукровку в младенчестве, то Господь даст ему живую душу и надежду на спасение. Но крестить нужно сразу после рождения. – Важно заявил он. – Тут ведь счёт идёт на часы! Вот ты: крещён?

– Я не знаю. – Ответил Гэбриэл.

– Я думаю, крещён. – Сказал Томас убеждённо. – Ведь такая доброта, она только от души идёт, только от Божьей искры. Значит, тебя родители окрестили при рождении, благослови их, Господь. Но я о чём?.. Я о том, что даже животных, как некрещёные полукровки, мучить и истреблять грешно, и Господь вовсе этого не хочет!

Гэбриэл помрачнел и притих. Он не всё понимал, и про Эдикт уже точно ничего не знал, но слова Томаса его задели. В Садах Мечты наверняка все они были не крещёные. Ну, кроме Иво, которого, по его словам, крестил дед. И что?! Они что, животные?! Они ничем не хуже людей! А многих из них – даже лучше!.. Гости Садов Мечты по любому крещёные все, и как это мешает им проявлять скотство и жестокость?!

Но с Томасом спорить он не стал. Молча слушал его, замечая, как меняются улицы, по которым они идут, и как меняются взгляды прохожих, которые смотрят на маленького чудака. С каким презрением они поглядывают на попика в ветхой рясе и убогих башмаках. И Гэбриэла охватили сострадание, возмущение и гнев. Две сытые, полные горожанки, болтающие у крыльца богатого дома, не скрываясь, рассмеялись над ним, указывая пальцем, а встречный горожанин в богатом лентнере и с кинжалом у пояса скривился, отступил и зажал нос двумя пальцами. Примерно так же на них отреагировал охранник у дверей банка Райя, но письмо взял и передал кому-то за дверью.

– У меня тут ещё немного денег осталось! – Гэбриэл внезапно вспомнил о том, что совсем забыл, и полез за зашитыми Тильдой в поясе тремя золотыми – всё, что осталось от его богатств. – Не знаю, на что их хватит, но вы возьмите, это вам.

Томас, увидев золотые, онемел. Он таких монет и не видел никогда! Нет, то есть, видел… Издалека. Его домишко, к примеру, не стоил и дуката, даже со всей обстановкой и клочком земли, на котором он стоял.

– Это же… Это же огромное богатство! – Прошептал он. – Я не могу взять!

– И очень правильно сделаешь, если не возьмёшь. – Раздался с крыльца голос, говоривший со знакомым Гэбриэлу приятным для его уха акцентом. Пока Гэбриэл боролся с подкладкой, к ним вышел еврей средних лет, очень богато одетый, ухоженный, с модной короткой ухоженной чёрной, как смоль, бородкой, с холёными пальцами, унизанными перстнями. – Ты ведь наверняка их пропьёшь.

– Не грешен. – Обиделся Томас. – Не прикасаюсь даже к дьявольскому зелью.

Еврей присмотрелся к нему, кивнул:

– Вижу, что не врёшь, на запойного не похож. Но тебе, юноша, я не советую вот так разбрасываться средствами. Золото – девица коварная, и пренебрежения не прощает. Сегодня ты отдашь эти золотые, а завтра, помяни моё слово, именно столько жизнь от тебя потребует, и потребует жёстко.

– Им нужнее. – Просто сказал Гэбриэл. – У него девочка больная, он ей козу купит.

– На козу им с лихвой хватит одной монеты. – Еврей бесцеремонно забрал у Гэбриэла деньги, и один золотой дал Томасу. – Этого хватит на целое стадо коз. Мы даже вот так поступим. – Он в последний момент ловко вернул золотой в ладонь. – Я разменяю ему эту монету. Потому, что там, где он живёт, ему её не только не разменяют, но скорее всего и ограбят, и хорошо, если он жив при этом останется.

– Ваша правда, господин. – Согласился Томас, безропотно уступая еврею своё нежданное богатство. – Я даже и не знаю, где смогу ещё эти деньги поменять…

– Пусть он всё заберёт. – Настаивал Гэбриэл. – Вы не видели, как он живёт! И девчонку не видели…

– Я видел гораздо больше того, что ты можешь придумать, молодой человек. – С иронией усмехнулся еврей. – Но зачем же пихать ему такие деньги и обрекать на гибель? Уверяю, с этими деньгами он не проживёт и дня, в первой же подворотне его зарежут за них. Если ты таки горишь мечтой его осчастливить, положи эти деньги в банк, и они с его дочкой проживут на них вполне пристойно три года. Сняв себе приличное жильё, купив пару коз и одевшись с ног до головы. А если не будут раздавать милостыню направо и налево, то смогут прожить и дольше.

– Правда?! – Поразился Гэбриэл, и еврей снова, уже веселее и мягче, усмехнулся при виде его детской радости. – Нет, правда?! А как это?

– Наш банк будет, скажем, каждый месяц выдавать ему по два талера, и этой суммы в его районе ему хватит с лихвой на питание и одежду.

Наградой ему была радость на лице Гэбриэла, и такое искреннее облегчение, что и самый чёрствый человек на свете почувствовал бы к Гэбриэлу симпатию. Даже бродячая торговка, высокая, статная женщина с вьющимися белокурыми волосами и красивым, но несколько мужественным лицом и очень холодным взглядом больших серых глаз, подошедшая к ним со своим лотком, взглянула на Гэбриэла с неожиданной теплотой. Он казался таким искренним и простым! Да и был таким. Что бы ни сотворили Сады Мечты и Драйвер с его телом, душу свою Гэбриэл от них уберёг, укрывшись за ледяным панцирем презрения. Во многом он так и остался тринадцатилетним мальчиком, мечтающим стать разбойником и жениться на Алисе!

– Ступай, сударыня, ступай. – Сказал торговке еврей. – Здесь у тебя ничего не купят.

– А я думаю, – развязно возразила торговка с незнакомым Гэбриэлу акцентом, – новоявленный богатей у меня что-нибудь, да купит! У меня в коробе совершенно случайно есть пара отличных башмаков, да и другие мои вещички ему будут интересны… Я дорого не возьму. Товар из самой Италии!

– Я, пожалуй, возьму башмаки. – Извиняющимся тоном сказал Томас, глаза его блестели детским восторгом, не меньшим, чем у Гэбриэла. – А ты, наверное, и правда, ангел?

– Что?! – Глаза торговки на миг сверкнули лезвием клинка, но она тут же взяла себя в руки. – Не иначе, господин богатей, не иначе!

– Подождёшь, любезная. – Бесцеремонно возразил еврей, приглашая Гэбриэла и Томаса в банк. – Нам нужно уладить небольшие формальности.

– Скажи честно, – обратился еврей к Гэбриэлу внутри. – Это Мойше дал тебе золото?

– Нет. – Гэбриэл даже покраснел. – Его деньги у меня тут, я их не трогал… Это… моё золото. Мне его один… ну… – Он заколебался, не зная, как сказать про Гелиогабала. – Знакомый давал. По одному золотому в месяц. У меня их было десять и ещё пять. А это всё, что осталось.

Еврей выразительно посмотрел на него, потом развёл руки в молчаливом обращении к небесам и даже возвёл очи горе. Такого он ещё не встречал! Молодой еврей в черной шапочке вроде той, что дома носил Моисей, засмеялся и почесал себе нос.

– Говорят, что простота хуже воровства. – Сказал еврей. – Но в твоём случае даже это довольно-таки мягко сказано. Ну, и что мне с тобою делать, юноша? Тебя же нельзя выпускать в дикую природу, ты – новорожденный телятя, я вас умоляю! – Он обратился за пониманием к Томасу, который стеснялся своих рваных башмаков и своего вида, и жался у двери. – Вы когда-нибудь видели такое диво, э?.. У него было пятнадцать дукатов, на которые он мог уехать в Винетту или Валену и жить там, как король, чтоб я так жил! Мне прямо таки стыдно брать проценты с этого попика, я чувствую приступ щедрости, это заразно.