Читать книгу: «Время ловить бабочек», страница 3

Глава 4. 3 июня, 1972г.

Они опять ругались. Обычно я убегал из дома, когда это происходило, но теперь не мог – поводом для ругани этой был я. Нет, я ничего не натворил. Может, единственное, в чем я был сейчас виноват, по словам отца, это то, что однажды появился на свет. В любом случае, я сидел на кухне в гигантском бордовом кресле, которое попало к нам в квартиру из квартиры умершего год назад деда и имело до сих пор его стойкий старческий запах, что за многие года впитался в потрескавшуюся кожаную обивку. Я сидел и слушал как отец и мать спорят, грызутся между собой.

– Мало ли что ты там решил, он останется здесь! Мальчику надо развиваться в родной среде, у него здесь друзья, у него тут все родственники! А что будет там? Твой двоюродный брат, который пьянствует как ты? Он никак не сможет следить за Айзеком!

– Ты только ищешь повод, сука драная, чтоб он тут остался! Я забираю Айзека с собой. Думаешь, мне непонятно, что ты только и выжидаешь момента, чтоб увезти его куда подальше от меня?

– Что за бред ты несешь?

Мне хотелось утонуть в этом большом бордовом кресле.

– Да-да, бред! Дрянь. Называй как хочешь то, что происходит в твоей башке, – отец глянул на меня. – Что сидишь, уши распускаешь? А ну пошел шмотки свои собирать!

– Никуда он не пойдет! – мать меня оградила.

Отец оттолкнул ее в сторону, дал мне подзатыльника, приказав не медлить, и отправил в комнату. Я не совсем понимал, почему мама так не хочет, чтоб я ехал к дядьке, но послушно начал вытягивать вещи из открытого шкафа, в которых собирался провести еще одно лето в пригороде. В комнату зашел отец.

– Все вещи бери. Ты не на одно лето туда едешь.

Я оглянулся на него. Он смотрел на меня.

– Чего вылупился?

Я отвернулся и начал вытаскивать остальные вещи из шкафа. Отец почему-то все еще стоял за моей спиной. Я чувствовал, как он за мной наблюдает.

– Быстрее, Айзек. С матерью не забудь попрощаться, – отец ушел.

Через несколько минут в комнату вошла мать. Ее глаза были заплаканы. Мы обнялись. Она сунула мне в карман деньги и поцеловала меня в лоб.

– Береги себя, сынок, тебе пора стать взрослее. Того требуют обстоятельства. Я постараюсь как можно быстрее тебя забрать из этой дыры, чтоб отец полностью не испортил твою жизнь.

– Почему папа сказал, что я не на одно лето к дяде еду?

– Тебе придется у него пожить, Айзек.

– Долго?

Мать меня обняла.

– Тебе пора, папа сердиться будет.

Я с наскоро сложенными чемоданами и пакетами вышел на улицу и уселся в машину отца. Мы быстро стартовали от дома, и я успел услышать через приоткрытое окошко крик матери, бегущей за нами: «Я тебя люблю!». Отец приказал закрыть окно.

– Сучка.

Вот так я и отправился жить к своему дяде. Отец и мать все опять решили без меня. Я сидел в старом бордовом кресле, пока они ругались и спорили, куда лучше меня деть. Меня не спрашивали. И я молчал.

***

Осенью я пошел в местную школу и очутился в том же классе, что и Марвин. Он был единственным, с кем я общался. С другими на контакт идти я и не стремился, так же, как и эти другие не стремились начинать диалог не только со мной, но и с Марви. Мы с ним были своего рода изгоями по непонятным мне причинам. Может, из-за того, что я был слишком молчалив, а мой друг – болтлив? Впрочем, это меня особо не волновало. Через неделю после того, как я пошел в новую школу, на мой день рождения, отец привез вещи, которые я не успел взять с собой, и больше не возвращался. Папа не отличался особой памятью к датам, а потому забыл меня поздравить, но я никогда за это на него не обижался, он всегда забывал. Деньги, которые сунула мне мать в карман, я потратил раньше, чем закончился сентябрь.

В принципе жизнь у дядьки меня полностью устраивала. Большую часть времени он где-то пропадал (не уверен, что на работе), я был предоставлен себе. Я убегал к Дому и проводил там свободные от школьных занятий часы, наслаждаясь видом травы, начавшей желтеть, и ловя лицом первые прохладные порывы ветерка. Очень часто мое одиночество нарушалось Марвином – любителем поболтать о том о сем. Но за годы к болтовне под ухом привыкаешь так же, как и к жужжанию букашек на луге. А потому, когда друг не приходил, становилось непривычно и это даже наводило некоторую тоску.

***

Через пару лет к нам в класс перешла рыжеволосая девочка – Джина Штейнберг. Она заинтересовала буквально всех, как только вошла в кабинет. Ее дикие зеленые глаза шустро пробежались по всему классу и почему-то остановились на мне. Я засмущался и отвел взгляд в сторону. Весь оставшийся день я тайно наблюдал за Джиной и, сталкиваясь с ней взглядом, отводил глаза. Мне кажется, я был без ума от нее. Без понятия, чем она так всех привлекала, но вокруг нее всегда собирались ребята. Она успела познакомиться со всеми, она подружилась со всеми, даже с Марвином, но только не со мной. Я все продолжал наблюдать за этой рыжеволосой девчонкой и не мог не делать этого. Так продолжалось дня три, пока она не потеряла ко мне интерес. Больше почему-то не выходило посмотреть прямо в ее дикие глаза и меня это расстраивало. Я начал пробовать привлекать внимание: мельтешил перед ее глазами, даже пару раз задел ее плечом. Бесполезно! Не сумев завоевать внимания Джины, я решил ответить ей взаимностью и проявлять равнодушие.

***

Джину вызвали к доске. Рыжая с легкостью отвечала на поставленные учителем вопросы. Более того, она делала это как-то по-своему: будто играла своими словами, жонглировала ими, так умело, что речь ее завораживала и интриговала. Я пытался не обращать внимания на Джину, но лишь иронично еще сильнее ей увлекался. Я не хотел пропустить ни единого ее слова, а потому с жадностью впивался во все то, что было ею сказано. Мне хотелось понять ее, прочувствовать ее, узнать, чем она дышит, что происходит в ее голове, мне хотелось чуть ли не стать ей, но единственное, что оставалось – делать вид, что я равнодушен к происходящему, и малевать поля тетради.

Рыжая отправилась на свое место, я взглянул на нее, она быстро улыбнулась мне и тут же отвернулась. Боже, как же на меня подействовала эта улыбка! Я опять не сводил с нее глаз, наблюдал за ней, надеялся, что она улыбнется мне еще! И она улыбалась, но так редко, что нельзя было угадать, когда будет следующий раз. Она играла со мной. Я мог ждать улыбки несколько дней, я мог начинать терять надежду. Но, в конце концов, улыбки были. Я не понимал, почему и зачем она это делала, я мучился, гадая, что значит такой жест внимания, но было единственное, в чем я не сомневался: она хочет проводить со мной время. Почему не может? Я не знал.

Иногда мои грезы о Рыжей доходили до абсурда. Я мечтал поцеловать ее. Я фантазировал, как однажды перед летом, в последний школьный день, мы останемся вдвоем в классе. Нас поставит вдвоем убирать кабинет наш классный руководитель. Сначала мы будем много молчать, но Джина улыбнется мне, что-нибудь спросит – так начнется наше общение. А потом, перед тем, как уйти по домам, она предложит прогуляться нам вдвоем. Мы дойдем почти до ее дома, который по удаче будет располагаться за высоким деревом за углом. Она попросит не провожать ее прямо до дома, а остановиться именно около этого дерева, так, чтобы листва и ветви закрывали нас от взглядов из окон. Мы случайно встретимся глазами, я засмущаюсь, а она меня чмокнет в щеку и убежит. Или я наберусь смелости и, притянув к себе Рыжую за руку, сам поцелую в губы, а она меня потом крепко обнимет. Или до этого не дойдет – и мы поцелуемся прямо в кабинете. Я с каждым месяцем все больше представлял сцены поцелуев везде, где мне только было не лень. Но по правде выходило так, что мы с ней даже и парой слов никогда не перекидывались.

***

Мы встретились с Марвином около Дома. На его физиономии выражалось что-то мне до этого незнакомое.

– Что с вашим лицом, Капитан Марс?

– Испачкался?

– Засохший кусочек лапши от супа из столовки, – я усмехнулся.

– Не шути, Исакито. Мне больше интересно, что на твоем лице.

– А что же на нем? – я вытер лицо. – Ничего!

– Айзек, что у тебя в голове?

– Дай подумать. Полагаю, орган, который обычно называют мозгом.

– Да, шутник, о чем ты думаешь?

– Да ни о чем интересном.

– Айзек, ну серьезно…

– Абсолютно!

– Ясно.

– Ну а что ты хочешь от меня услышать?

Марвин замолчал. Для человека, который крайне редко затыкал рот, это было странно. Мне следовало что-то сказать.

– А о чем думаешь ты? – я припал к могучей ели и наблюдал за качающимся на старых качелях Марвином.

– Если бы у тебя был человек, которого ты любишь, но не можешь ему признаться, что бы ты делал?

– Ты влюбился?

– Что бы ты делал, Айзек?

– Ну-у, надо из причин исходить. Почему ты признаться не можешь?

– Потому что не уверен, что этот человек правильно поймет.

Я задумался, подставляя под эту ситуацию себя и Джину, хотя еще сам до конца не был уверен, люблю ли я ее. Марвин тоже влюбился в Рыжую?

– А ты с этим человеком общаешься?

– Да. Вот так вот глупо. Столько общаюсь, а самого главного сказать не могу. Более того… – Марви замолчал.

– Что?

– Мне кажется, что, – Марвин как-то быстро взглянул на меня и отвел глаза на песок под ногами. – Я полностью уверен, что, если бы я и признался, мне бы отказали.

Мне стало очевидным, что Марвин говорит про Джину. Без сомнения, все в классе были в нее влюблены, каждую переменку весь класс собирался вокруг этой девчонки. А Марви за последние месяцы крепко с ней сдружился. Я знал, что они делятся друг с другом своими секретами и часто вместе гуляют. Мне стало даже весело, что Марвин заметил нашу еле заметную связь с Рыжей, жесты внимания от нее мне, и теперь считает, что у него с ней ничего не выйдет.

– Думаю, раз ты сомневаешься в чувствах этого человека к тебе, – начал я извилисто говорить, чтоб Марвин не увел у меня человека, которого я так… полюбил? Я не хотел потерять Рыжую, не хотел, чтоб она вдруг влюбилась в моего друга и потеряла ко мне интерес, который в моем представлении и так держался на паутинке. – Я думаю, стоит пока повременить. Если бы чувства были взаимны, ты бы об этом уже узнал.

– Наверно, ты прав…

– Анализируй больше!

Глава 5. 5 октября, 1993г.

Опоздав на полчаса, Айзек вновь сидел в кресле у психолога Бопре и пил горячий чай с ним на пару. Казалось, что опоздание Салливана психологу было лишь на руку. По известной только самому Бопре причине он не обрывал занятия по будильнику, как это делал обычно, и неспешно что-то писал в своем потрепанном журнале. Просидев в кресле уже больше двух часов, Салливан тоже не торопился в холодные стены своей квартиры и усталыми глазами следил за выписывающим сложные фигуры кончиком ручки.

Мэтью Бопре был известным психологом в городе. Только неизвестно, что дало ему такое большое количество положительных оценок, ведь клиенты его ходили к нему с одной и той же проблемой годами. Впрочем, не желая тратить время на поиски, люди предпочитают выбирать первую попавшуюся кандидатуру, слепо веря ушам, так же сделал и Салливан. Но каким бы плохим или хорошим психологом не был Мэтью Бопре, у него было прилично и своих проблем: психологам нужны свои психологи. Уставая решать чужие проблемы, раньше Бопре устремлялся домой. Но вот теперь, когда у него появились свои, по-видимому, нерешаемые самостоятельно трудности в жизни, он их вот так безответственно кидает, прячась в своем кабинете и погружаясь в чужие горести, дабы избежать собственные.

– … Не так давно встретил своего приятеля детства. Я всячески стремился все эти годы забыть о нем, но теперь это опять бессмысленно. Он решил переехать сюда и вот будет мне каждый день мерещиться.

– Детская ссора?

– Травма.

– Любопытно. А зачем избегаешь?

– Ненавижу.

– Ненависть. Что ж, но мы помним, что надо уметь контролировать это. Мы уже посвящали занятия контролю над эмоциями. Если эта ненависть с детства, думаю, что-то не дает тебе отпустить ее. Ты не пробовал поговорить об этом со своим приятелем?

– Нет, не вижу смысла. Мне просто непонятно, зачем он меня преследует.

– Для этого и стоит с ним поговорить.

Айзек ничего не ответил на советы психолога, лишь стал раздражительнее. Бопре перевел тему.

– Я просмотрел прошлые записи наших занятий, проанализировал. У меня к тебе предложение. Не хочешь ли навестить свою дочь?

– Агги? А как же Мэриан?

– Я могу договориться, – Бопре отложил в сторону свой журнал. – Айзек, будем честны и поговорим неформально. Я не должен никому разглашать занятия с моими клиентами, но, чтобы ты меня понимал, Мэриан посещала меня. Занятий было немного, всего два, но и за это время я не мог не заметить ее самодостаточность, рациональность. И я уверен, она не откажет во встрече.

– И что вы думаете о ней?

– У нее есть характер. И анализируя все, что она мне рассказывала…

– Что она рассказывала?

– Это я разглашать не буду, без того рушу конфиденциальность. Я хотел лишь сказать, что ты сдавил жизнь Мэриан и ее саму до невозможных для этой женщины размеров. Таким людям важна свобода, а ты, – Мэтью Бопре оторвался спиной от кресла и облокотился об стол. – Ты отобрал у нее ее, и Мэриан убежала от тебя, точно дикое животное от клетки. Что она кричала тебе, когда вы в последний раз ссорились? О чем просила?

– Просила отпустить.

– Кричала о том, что ты, Салливан, душишь ее. Вот! Ты задушил ее!

– Я не хотел этого! – У Айзека подступил ком в горле.

Через несколько минут тишины Айзек спросил:

– Она меня любила?

– Безусловно. Другой вопрос – любил ли ее ты?

– В каком смысле?

– А когда любят, как по-твоему, душат?

Айзек покраснел от злости.

– Для этого бреда вы меня держите здесь больше двух часов? – Салливана задели слова психолога. Ему казалось, что тот ничего не смыслит в чувствах.

– Ты прав, пора тебя отпустить. Жду через неделю в то же время.

***

Бопре легко удалось договориться с Мэриан о встрече Салливана и Агаты. Казалось, женщина была даже не против этого, единственное, о чем она попросила, не уверять девочку переехать.

За пару дней до волнующего свидания Айзек зашел после работы в ювелирный.

Глава 6. 26 июля, 1976г.

С тех пор, как Джина Штейнберг перешла в наш класс, прошло почти два года. Я уже смирился с тем, что рыжая в моей жизни является тем, чего нельзя заполучить, как бы я того не хотел. В целом, я сделал один важный для себя вывод: просто есть такие люди, до которых не дотянуться. Вас как будто отделяет незримая стена – вакуум, который преодолеть ты не в состоянии. Тебе может казаться, что вот ты рядом с таким человеком, ты общаешься с ним, смеешься и хлопаешь его по плечу, но все это у вас о разном. Стоит тебе ослабить инициативу – и все. «Мы знакомы?» – спросит человек, до которого ты с таким усердием тянулся, когда вы встретитесь через несколько лет. В лучшем случае он это скажет, а может, скорее всего, сделает вид, что даже тебя не заметил, потому что ты букашка, а он – кислород, и даже не догадывается, что кто-то им дышит.

Я просто наслаждался Джиной, но более не делал попыток привлечь ее внимание. Она больше не улыбалась мне. Конечно, мне не хватало этого, потому что такой легкий жест с ее стороны заряжал меня гигантским рвением поменять себя. Впрочем, ко всему привыкаешь. Да и может оно к лучшему – теперь я не хотел куда-то лезть, а продолжал быть тем, кем был раньше – молчаливым парнем, который пропадает целыми днями на лугу с цветком за ухом около могучей ели и иногда общается с единственным другом Марвином.

***

В начале июля приезжала на пару дней мать. Она сильно изменилась за те четыре года, которые я ее не видел. Пучок волос на голове заметно побелел, на ее лице появились новые морщины, она стала меньше ростом, вернее, я вырос. Когда мы расставались, мне было двенадцать, и я был не выше маминого плеча. Теперь же мне приходилось наклоняться, чтоб ее обнять: в прошлом году я заметно вытянулся и стал одним из самых высоких в классе.

Увидев меня, мама расплакалась. Она очень долго обнимала и извинялась, что не смогла забрать меня раньше; извинялась за то, что не подарила мне «правильного» детства; она извинялась за все, что только можно было. А я прижимался к ней, уткнувшись носом в плечо, вдыхал все тот же запах, не изменившийся спустя время, и наслаждался родным теплом, которого мне так не хватало.

***

Я проводил лето с Марвином около могучей ели. Марви, как и прежде, все время что-то рассказывал, слегка покачиваясь на дряхлых качелях, а я изредка дополнял его разглагольствования, примостившись под елью.

– …Как всегда брат перебрал, его вышвырнули оттуда, вот и приполз домой среди ночи. Потом от мамы такая взбучка была, ты б слышал! – Марвин хохотал. – Мне кажется, подзатыльников он наполучал таких… Молния его шибанула не так сильно, как наша мамаша.

– Почему он уже окончательно не съедет от вас?

– А не знаю. Пробовал, да только куда не пойдет – выгоняют. Кому он нужен, боже? На него девчонки если и клюют, да-к только из-за того, что он как ковер узорчатый.

Я засмеялся. Марвин потянулся на качелях и сделал довольное выражение лица.

– Чему ты так рад?

– Души обитель моя, – он улыбнулся. – А если проще – «ДОМ». Ты никогда не задумывался? Это аббревиатура.

– Души обитель моя, – я тоже улыбнулся. – Ты прав. Это прекрасное место. Я провел здесь свое детство. Здесь я познакомился с тобой. Помнишь, как это было?

– Я страшно боялся грозы! – Марвин вновь звонко захохотал. – К слову, к нам опять гроза мчится! Посмотри-ка на это.

Не поняв Марвина, я привстал и посмотрел за край обрыва на луг. К нам бежала Рыжая. Джина Штейнберг не попадалась мне на глаза уже большую часть лета, а потому мне и не особо хотелось ее видеть и поднимать чувства, которые только удалось в себе побороть и успокоить.

– Что она тут делает?

– Спасения ищет, полагаю, Исакито, – с Марви не уходила улыбка. – Сюда кто ни приходит, все находят то, что искали, Айзек. Я не прав?

– Марви, не до шуток!

– Ты чего так взволновался?

Я и вправду начал волноваться. Мое сердце выпрыгивало из меня. Что здесь забыла Джина? Я только отвык от нее, но она снова появилась в моей жизни! Я начал томительно ждать, пока она добежит до нас и заявит о себе. Все это время я молчал, пока Марви не сводил с меня глаз и пытался меня понять.

– Привет! – Рыжая с отдышкой улыбалась и рассматривала нас не без интереса.

– Привет! – Марвин подошел к ней, а я – за ним.

– Что вы тут делаете? Не знала, что тут есть качели.

– Мы тут постоянно зависаем, а тебя как сюда занесло?

– Да так. Искала места, где можно пропасть на денек. А тебя случайно заметила, решила подбежать поздороваться. Сейчас вижу, что ты с другом, – Джина посмотрела через плечо Марвина прямо мне в глаза и улыбнулась.

Я не выдержал взгляда и потупился в землю.

– Места, чтоб пропасть на денек? Для чего это?

– Отличный вопрос. И ответ на него будет таким же! – Джина еще сильнее заулыбалась и заправила локон волос за ухо. – Мы завтра с вами отправимся гулять.

Джина подбежала к качелям, подергала за затрепанную веревку и уселась на них.

– Классное местечко! Вот где вы все время пропадаете.

– А ты нас искала? – спросил я и, залившись краской, тут же умолк: сердце меня вообще перестало слушаться и собиралось через несколько секунд меня покинуть.

– Не то чтобы, – Джина ответила на мой вопрос с той легкостью, с которой отвечают обычно близким друзьям, она не придала значения тому, что спросил я, который впервые с ней заговорил. – Просто мне нужна нескучная компания.

– И куда мы пойдем гулять? – спросил Марвин.

– Я еще не решила точно. Было бы классно остаться и у вас тут, но это невозможно по двум причинам. Во-первых, – Рыжая, притормозив ногами, слезла с качелей и повернулась к нам. – Здесь меня могут легко найти. А, во-вторых, что-то мне подсказывает, что вы это место считаете чем-то личным, а потому едва ли захотите, чтоб о нем знал еще кто-то.

– Ты от кого-то прятаться собралась?

– От родни. Ну, знаете, завтра у меня день рождения, а проводить с ними праздник – значит сдохнуть от тоски. Вот и собираю себе компанию, с которой сбегу прочь и спасу свою молодую душу от этих дурацких поздравлений от старых пердунов и тетечек-дядечек, которых я вижу всего раз в году, а потому даже не всех по именам знаю. Так что? в деле?

Джина подошла ближе к нам.

– Надумаете – приходите в 4 утра к старой станции. Мы будем ждать там. Не опаздывайте только, надолго задерживаться в этой дыре мы не будем. – Рыжая улыбнулась мне. – И без дурацких поздравлений, парни. До завтра!

И она ушла. Мы с Марвином более не затрагивали эту тему, потому что знали, что завтра рано утром встретимся.