Читать книгу: «365. Сказки антарктических писателей», страница 8
АЭЛИТА ПАЛИТРА. SUUM CUIQUE. ДЕНЬ СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЁРТЫЙ
Жил да был человек, который боялся времени. Время пугало его тем, что постоянно куда-то уходило. Чтобы не упустить время, человек задумался об экономии. Год потратил на то, чтобы научиться быстро читать; ещё год на то, чтобы научиться быстро писать; ещё два года на то, чтобы быстро есть, и три года на то, чтобы быстро думать. Однажды к нему пришла молодая барышня:
– Я искала человека и теперь нашла его! – воскликнула барышня. – Помоги мне развести огонь в семейном очаге, чтобы наше будущее чадо пребывало в сытости и тепле.
– Поди прочь, женщина! – отмахнулся от неё человек. – Ты способна лишь пожирать моё время, убивать творческий потенциал крышкой от сковороды и заглушать зов моего подсознания ором грудника.
Ничего не ответила на это женщина и выпала из жизни человека навсегда, а сам человек стал думать о пользе потребляемой пищи. Год он потратил на то, чтобы вычислить оптимальное соотношение жиров, белков, углеводов, витаминов, микроэлементов; ещё год на то, чтобы определить необходимое количество калорий на собственную тушку; ещё два года на то, чтобы составить ежедневное меню согласно полученной диетической схеме, и ещё три года на то, чтобы к этому рациону привыкнуть.
И вот заглянул к нему сосед:
– Я решил разбить под окнами сад, – сказал сосед. – Помоги мне посадить деревья, тени которых принесут нам в старости отдохновения и услады.
– Поди прочь, глупец! – засмеялся человек. – Что мне твой сад, когда в душе моей прорастают семена высшей услады?!
Сосед покачал головой и ушёл копать ямы для деревьев, а человек стал думать о гармонии помещения, в котором обитал. Год он потратил на то, чтобы изучить положительные и отрицательные качества энергии Ци, которой обладало пространство, окружающее дом; ещё год на то, чтобы составить карту блуждающих звезд Саньюань; ещё два года на то, чтобы расставить тумбочки согласно сторонам света, и три года на то, чтобы научиться не разбивать лоб о книжный шкаф, стоявший поперёк ванной комнаты. Однажды к нему пришли строители:
– Мы строим дом, потому что этот уже прогнил, – сказали строители. – Помогите нам построить новый дом, в котором будет светлее и свободнее.
– Когда же вы, наконец, оставите меня в покое?! – рассердился человек. – Что вы, простые люди, знаете о свободе и просветлении?!
Сказал он так и уехал в Китай, где, взобравшись на китайскую стену, обрёл тишину грома и ринулся с головой в бездонные пропасти дзен-буддизма.
Прошло ещё несколько лет. Всё это время человек сидел на стене и ждал просветления. Но никакого просветления не наступало – только волосы побелели. Тогда человек слез со стены и вернулся в родной город.
Что же увидел он, вернувшись в город? В садах играли чужие дети и росли чужие деревья, а окна в домах горели тёплым, но чужим светом. Всё было пронизано звенящей радостью, такой далёкой и недоступной, что человек присел на лавочку и заплакал о бесцельно прожитой жизни.
А вокруг разносился детский смех, смешанный со вкусом спелых яблок и запахом горячей еды. Тут человек почувствовал, как что-то мягкое коснулось его ног. Он посмотрел под лавку и увидел маленького пушистого котёнка, который круглыми глазами-полушками смотрел на него.
– Эх, ты, котейка… – человек погладил котёнка за ушами, взял на руки, поднялся с лавки и направился к линии горизонта по дороге из жёлтого кирпича.
ЗУЛЬФИЯ РВАЧ. ДУХОМ И ОКОМ. ДЕНЬ СЕМЬДЕСЯТ ПЯТЫЙ
Жил в роскошном особняке один богатей. А богатеем он сделался, потому что держал в сибирях алмазную трубку и нефтяную губку, и с оных имел доходы. На доходы покупал краски, кисти и холсты, ибо от скуки хотел художником стать. И стал бы, но жена всё твердила, мол, по миру пойдём с такими намерениями. Смурнел богатей, слыша такие пророчества, поднимался на веранду стеклянную и рисовал. Рисовал по три медведя, по три черепахи, по три банана.
И мечтал сбежать в Париж.
Возле роскошного особняка, в маленьком подвальчике обитал дворник-нищеброд, который каждое утро подметал хозяйские садовые дорожки, а в остальное время сиживал в подвале, малюя картины углём на дерюжках. То десять прекрасных дам нарисует, а то и и пятнадцать голых баб намалюет. Но скучно было жить ему дворником – хотел он богатеем стать. И стал бы, но жена твердила, мол, нечего менять дары природные на яхонты нечистотные.
Так и жили художники, завидуя друг дружке, но никогда в этом не признаваясь. Выйдет частенько богатей из дому, застанет дворника и давай его журить:
– Не далёк, братец, день, когда околеешь ты из-за принципов своих. Кто же тогда будет картины вместо тебя писать?
– Ой-ой-ой! Это кто мне такие слова говорит?! – подбоченясь, возражал дворник – Тебе, поди, за пузом своим холста не видать!
– А вот сквозь твоё пузо холст очень хорошо видать. Гляди-ка, всё просвечивает.
– Ты это брось, а то не погляжу, что ты барин, а я татарин. Вот огрею по спине метлою!
– А давай-ка устроим биеналю! – говорит примирительно богач – Позовём толмачей, а те уж растолкуют об том, насколько благотворно действуют атмосферы обитания на творчества наши.
Дворник согласился. Открыли, значит, во флигеле биеналю, картины развесили, а сами по углам расселись, друг на друга искоса поглядывают, хитровато улыбаются, дескать, сейчас кого-то под орех.
Явился на биеналю профессиональный критикан-кретиникан, плюгавый, уши врастопырку, нос торчком, а палец крючком. Всюду пальцем кривым тычет и гаденько так талдычит:
– Это что же за новоиспеченный Вангог, Гог и Магог? – спрашивает критикан у художников, указывая на полотна богатея – Копейки за душою у горемыки нет, а всё в рисовальщики метит. Лучше б шёл на заводы к печам мартеновским чугун во благо родины лить!
Затем принялся тыкать в полотна дворницкие:
– Ишь ты! А от этой мазни за километру чую подвохи негоцианта-пройдохи! По всему видно, что миллионщик с жиру бесится. Культурки захотелось, ага. Око, понимаешь, и дух заговорили, ага. Такие маляки любое чадо несмышлённое в детском саду напырскает из чернильницы.
Переглянулись художники да как набросятся на критикана. И давай того лупить по всем доступным и недоступным местам, приговаривая:
– На, хлыщ! Получи! Будет тебе и око! Будет тебе и дух!
Так бедолагу отмутузили, что из него и вправду чуть дух вон не вышел и око едва не выпало. Потом стряхнули пыль со штанов, пнули напоследок мешковатого критикана и, обнявшись, отправились в ресторацию глушить французский коньяк с воблой во славу высокого искусства.
ЮСТИНИАН МОНЕТА. МАНИАК. ДЕНЬ СЕМЬДЕСЯТ ШЕСТОЙ
Жил у нас во дворе человек Арсений Филиппович Подвороткин. Арсений Филиппович был маньяком и ел людей. Спрячется в переулок, притаится и выжидает, пока какая-нибудь краля не процокает. Он её – хвать! – и в подворотню.
Соседи про привычки Арсения Филипповича знали, а дети, бывало, даже дразнились. Вот так:
Подвороткин-лопушок,
Ну-ка, скушай мой кишок!
Или так:
Подвороткин-дурачок,
Ну-ка, скушай мой почок!
И даже так:
Подвороткин-нетопыр,
Ну-ка, скушай мой пузыр!
Очень обижался на детей Арсений Филиппович, но ничего не мог поделать, потому что чуть начинало смеркаться, как детей звали в дома делать уроки, смотреть хрюшу и ложиться в люльку.
Приходил к Подвороткину пожарный инспектор. Приходил и говорил, что Арсений Филиппович представляет собой латентный источник возгорания, потому что своим поведением провоцирует народы на разжигание народных смут. И предлагал поставить Арсения Филипповича на учёт. Подвороткин же отвечал, что чихать хотел на все учёты, и однажды съел пожарного инспектора.
Приходил к Подвороткину милиционер. И бранил милиционер Подвороткина, и стыдил, дескать, есть людей поедом – неприлично и даже, в некоторой степени, негигиенично. Не послушался Подвороткин и слопал милиционера.
И дворника сожрал, который пожаловался управдому на то, что Арсений Филиппович третьего дня разбросал чей-то ливер по закоулкам.
А когда управдом решил выселить Арсения Филипповича из квартиры, употребил и управдома.
Возмущённая общественность в лице членов квартирного профсоюза устроила собрание, на котором постановили Арсения Филипповича линчевать, но Подвороткин съел всех членов квартирного профсоюза.
Да что там профсоюз! Я вот начал писать рассказ про Арсения Филипповича, так он и меня съел. Потому рассказ и остался незаконченным. И никто уж никогда не узнает, была ли в нём мораль.
ЮСТИНИАН МОНЕТА МЛАДШИЙ. ПЕК И ХИЧКОК. ДЕНЬ СЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМОЙ
В 1947-ом году известный режиссёр Альфред Хичкок, известный своей фантазией и проницательностью, снял известный художественный фильм под названием «Дело Парадайн». В фильме сём блистательный Грегори Пек не менее блистательно сыграл блистательного адвоката Энтони Кина, который влюбился в подозрительную барышню, подозрительным образом замешанную в подозрительном деле об убийстве ейного мужа при подозрительных обстоятельствах. Вот так. Однако Хичкок при всей своей проницательности не мог и представить, насколько сильно сей фильм подействует на молодого господина, об котором и пойдёт речь в моем рассказе.
– О, как же здорово быть юристом! Вот был бы у меня диплом… – подумал молодой господин, сидючи во мраке кинотеатра и жуя горелый кукуруз.
Подумал и подал документы в университет на юридический факультет, где ему по истечении пяти лет был вручен диплом. Но не грел диплом сердце молодого человека, ибо превратился наш герой в дипломированного юриста, и нечего ему стало больше хотеть.
– О, как же здорово быть торгашом! Вот были бы у меня капиталы и нефтяные каналы! – замечтался дипломированный юрист и стал вкалывать, что твой крот, покуда не нажил барыш. Но не грел барыш сердце, ибо на сей барыш можно было купить всё, и нечего стало больше хотеть.
– О, как же здорово быть писателем! Был бы у меня печатный станок, пишущий машинок, пистельский очок и культурный багажок! – подумал торгаш, купил станок, машину и очки и принялся читать всё подряд. Он перечитал собрание сочинений Любомудрова, антологию философских трактатов Правдомыслова и томик притчей сказочника Угадаева. Его даже прозвали энциклопедическим ходоком. Но не грели знания сердце, ибо постиг господин все тонкости словесные, а об чём писать не знал. Об чём писать, ежели обо всём уже давно написано.
– О, как же здорово быть музыкантом! Был бы у меня варган, орган и барабан! – подумал ходок и скупил всевозможные гудели, пыхтели и шумихи ручной работы великих итальянских мастеров. Но не грели сердце сии гудели, ибо никак не мог сложить господин из них пьеску.
– О, как же здорово быть художником! Были бы у меня мольберты, палитры, холсты, холодильники пусты и одежда в лоскуты! – подумал музыкант и обменял имущество на мольберт и краски. Но не грел сердце пыльный мольберт и не пахли потрескавшиеся краски, ибо не видел господин вокруг столь дивных красот, кои непременно хотелось бы изобразить.
– О, как же здорово быть отшельником, посвящая жизнь очищению от скверны бытия! – подумал художник, но только собрал вещи, дабы уехать в Китай, как пришёл к нему небесный монтажник и рассказал историю о старом маразматике, недавно вернувшемся из Китая.
Загрустил художник и решил уйти в сторожа. Впрочем, сие ему тоже не удалось, ибо последняя вакансия была занята полоумным милиционером. Тогда художник устроился киномехаником в местный кинотеатр, дабы крутить гениальный фильм гениального Альфреда Хичкока о гениальном адвокате Энтони Кине, коего сыграл не менее гениальный актёр Грегори Пек, царство ему небесное…
ХОДЖА ЗЕМЛЕРОЕВ. ПРОБЛЕМЫ. ДЕНЬ СЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМОЙ
Один сталевар, член профсоюза и ударник труда, сильно раздосадованный поведением начальства, которое на три месяца задержало зарплату, влез на дерево возле управления заводом и отказался с него слезать.
– Не слезу! – говорит. – До тех пор не слезу, покуда не выдадут мне кровные гульдены, квартиру о четырёх комнатах, годовую подписку на журнал «Технология силикатных и тугоплавких неметаллических материалов» и розовый кадиллак для моей старой мамы.
Вокруг толпа собралась невероятная: милиционеры с дубинками, врачи с носилками, пожарные с сифонами да психиатры с мегафонами. Орут-кричат, сталевару слезать велят. Сталевар слезать не собирается. Как решили сию проблему? А вот как!
Проходил мимо начальник важный, злющий страшно. Увидал на дереве сталевара и приказал своим секретарям уволить сталевара, в результате чего последний слез с дерева и убежал домой, чернея от стыда.
Один человек ощутил одиночество индивидуума в современном мегаполисе, сходил в цветочный магазин и купил горшок с цветком. Купил, а полить забыл – цветок и высох. Тогда человек вернулся в цветочный магазин, купил кактус, стал поливать его ежечасно – кактус сгнил. Как человек решил сию проблему? Он повыдергивал сухие цветы и гнилые кактусы и стал дружить с горшками, которые не гниют и не сохнут, сколько их ни поливай.
Когда-то очень давно слышал анекдот про человека, который приходил в храм и молил бога об том, чтобы тот позволил ему выиграть в лотерею автомобиль. Каждый день бился лбом об амвон и молил-молил-молил. Всех утомил. И жрецов и ангелов с небесов. Обратились ангелы к богу с просьбой помочь бедолаге. А бог им отвечает, что человек этот его самого порядком достал, и помочь бы рад, да не может, потому как дуралей даже лотерейного билета до сих пор не купил.
Мораль бесстыже проста: ежели есмь проблема, то проблема сия – не проблема, но задача, и надобно эту проблему решать. И ежели нерешаема, то сие – не проблема, а обстоятельство. Тут уж ничего другого не останется, как лечь на топчан и храпом сотрясать стены.
ЮСТИНИАН МОНЕТА СТАРШИЙ. ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРОДОЛЖЕНИЙ. ДЕНЬ СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТЫЙ
Ещё одну, да? Последнюю. Честно.
Один господин жил на помойке, вонял отходами и плакал.
– Как же я вонюч! Как же я смердюч! Вот жил бы на острове Пасхи, были б не жизни, а сказки.
Налетел откуда ни возьмись ураган – и унёс господина на необитаемый тропический остров. Умылся господин в океане, скушал финик, поиграл с обезьяной, почесал пузо и разлёгся под пальмой. На следующий день господин вновь купался в океане, кушал финики, играл с обезьяной, чесал пузо и валялся под пальмой. Через неделю ему сие однообразие проело плешь так, что он забыл лечь под пальму и получил солнечный удар.
– Как же мне душ-ш-шно! Как же мне скуш-ш-шно! – взвыл господин, пнув обезьяну. – Вот жил бы в Антарктике, и ничто б меня не парило!
Налетел вдруг ураган – и унёс господина на Северный полюс. Построил господин снежный дом, поужинал толчёным китовым усцом, закусил тюленьим жирком и лёг спать. На утро же замёрз он собакой, чуть не околел.
– Ох, колотун! Ох, морозун! – стал ныть господин – Вот жил на помойке, горя не знал, пусть и неумытый, зато всегда тёплый и сытый.
Тут ветер разозлился и зашвырнул господина обратно на помойку. Обрадовался господин, ибо все мусоры, грязи и дряни показались такими родными, что зарылся он в них по уши, аки порося, и уснул. И приснился ему сон об том, как ассирийская царица Шаммурамат собирает в саду висячем виноград.
МЕРСЕДЕС УЛИТКА. ДОКТОРЫ И ДОКТОРА. ДЕНЬ ВОСЬМИДЕСЯТЫЙ
У одной бабушки по осени начались хвори, из носу потекло, а в горле завёлся перш. Записалась бабушка на приём к отоларингологу, сидит-посидит, очереди ждёт. Отоларинголог в это самое время был занят тем, что пытался извлечь маятник, застрявший в ухе у часовых дел мастера. Как же он маялся! И щипцами лез, и пинцетами, и ланцетами – никак! Хотел пальцами достать – сломал пальцы. И пошёл к хирургу.
Хирург хотел осмотреть пальцы, но повредил оными собственный глаз и пошёл к окулисту. Окулист хотел закапать глаз каплями, но лизнул пипетку, отравился и пошёл к токсикологу. Токсиколог так распереживался, аж сердце прихватило, и пошёл он к кардиологу. Кардиолог патологий не обнаружил, но хотел шандарахнуть дефибриллятором для профилактики, но его самого ударило током и он впал в кому. Отвезли его к реаниматологу. Реаниматолог разнервничался и пошёл в аптеку за таблетками. Но в аптеке никого не оказалось, лишь на окошке висела табличка с надписью «Ушла к отоларингологу».
Реаниматолог вернулся в кабинет, подсунул кардиологу нашатырь и сказал:
– Увы.
Кардиолог вышел из комы, вернулся в кабинет и сказал токсикологу:
– Увы.
Токсиколог выпил валерьянки, вернулся в кабинет и сказал окулисту:
– Увы.
Окулист проглотил активированный уголь, вернулся в кабинет и сказал хирургу:
– Увы.
Хирург поморгал, помигал, вернулся в кабинет и сказал отларингологу:
– Увы.
Отоларинголог взял эспандер, вернулся в кабинет и сказал часовых дел мастеру:
– Увы.
Часовщик с маятником в ухе вышел из кабинета и сказал бабушке:
– Увы.
Бабушка хотела было вернуться в аптеку, но наступил обеденный перерыв и пошла она в больничный парк кормить хлебушком голубей.
СИМБИР ЖЕРНОВ. ОХОТНИК. ДЕНЬ ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЕРВЫЙ
Родился однажды на свете самый обыкновенный человек. Родился и вырос. Вырос и начал учиться. Выучился и стал работать. Заработал денег – купил дом. Купил дом – завёл в доме мебель, холодильник, плиту, стиральную машину, сантехнику, жену, детей. Завёл он всё это и стал жить. Но не жилось отчего-то самому обыкновенному человеку, потому что у самого обыкновенного человека была мечта – стать охотником. Решил он выписать журнал об охоте, книжки всякие про зверьё купить и тетрадку для дневника охотничьего.
Собрался было в книжный, да жена из кухни кричит:
– Креста на тебе нет! Ты бы сначала детей спать уложил! Сколько можно над нами издеваться?
Вздохнул обыкновенный человек и отправился в детскую комнату, где, присев рядом с кроваткой, запел:
Баю-баюшки, баю
Не ложися на краю.
Если прибежит газель,
То получит в лоб шрапнель.
Грудники засыпали в кроватке, а обыкновенный человек прислушивался к ночным шорохам. И слышались ему в ночи: стук сердца в груди гепарда, летящего над саванной, и шелест ушей африканского слона.
Пришли как-то раз к обыкновенному человеку обыкновенные друзья. И позвали друзья его на пикничок-шашлычок в загородный лесок. Собрался он, стало быть, в лесок, да жена из кухни кричит:
– Что за наказанье такое! Нажрёшься! Сходи-ка лучше в гастроном – детям еды принеси.
Вздохнул обыкновенный человек и отправился в гастроном за едой. И мечталось обыкновенному человеку по пути в гастроном, что вернётся он домой, а в доме камин чадит. А над камином ружьё висит, а над ружьём – голова вепря скалозубого. Представил, как скинет подле огня сырые болотные сапоги, а сам развалится перед камином в кресле-качалке, закурит трубку и расскажет детям об том, как едва не был съеден свирепым гризли.
Но выросли дети, выучились, пошли работать, завели дома, детей, холодильники. И решил тогда обыкновенный человек купить себе камуфляж, коньячный фляж, рюкзак, ножик-тесак, ружья и флажки, приманки да манки. Собрался, стало быть, в охотничий магазин, да жена кричит из кухни:
– Куда тебя несёт, старый пень?! Ты о детях подумал?! Им ещё жить и жить. Сходи-ка лучше в банк – пенсию на книжку положи.
Вздохнул обыкновенный человек и отправился в банк. Только по дороге прихватило сердце, инфаркты с инсультами сшибли с ног на тротуар и сомкнули веки его навечно. А вокруг люд столпился. Что делать? Надобно хоронить.
Явились тогда жёны, дети, мебель, холодильники, плиты, стиральные машины и вся сантехника, отнесли обыкновенного человека на кладбище, зарыли в землю и давай оплакивать. Но никто из них и подумать не мог, что где-то невообразимо далеко, за пределами их обыкновенного мира, спит в высокой траве охотник…
И откроет он глаза.
И увидит он гепарда, летящего над саванной.
И увидит он африканского слона, трубным зовом встречающего рассветное солнце.
ВИЛЕН ГОРАЗД. СЛУЧАЙНОСТИ. ДЕНЬ ВОСЕМЬДЕСЯТ ВТОРОЙ
Один славный комбайнёр, удостоенный всевозможных титулов и званий, орденов и медалей, поехал в областной центр получать грамоту, а, вернувшись, увидел, что ржаное поле, обещавшее дать рекордный урожай, одолел паразит.
Завёл комбайнёр могучий комбайн, да и поехал собирать уцелевшее. Но паразит был хитёр: залез он в нутро гигантской машины и заразил нутро своими выделениями. Закашлял могучий комбайн, задымился, встал поперёк гряды, признаками жизни ни на какие действия не реагирует.
Махнул рукой комбайнёр, закрылся в доме и запил. И больше в его жизни не произошло ничего, о чём стоило бы рассказать.
Один славный астрофизик гордился своим астрофизически структурированным умом. Говорил даже, что организм его на семьдесят процентов состоит из мозгов, а на остальные тридцать процентов приходятся нервные волокна, которые мозговые отделы объединяют.
Проснулся однажды астрофизик и обнаружил, что всё вокруг, буквально всё, стало полиэтиленовым: и мебель в квартире полиэтиленовая, и свет солнечный из полиэтилена, и полиэтиленовая вода из полиэтиленового крана, и полиэтиленовые дети заглядывают в полиэтиленовые окна.
Страшно стало астрофизику. Вышел он на полиэтиленовую улицу и начал искать ответ. Но ответы, которые он находил, были сплошь из полиэтилена, который плавился и сжимался, сгорая в огне безупречной логики астрофизического ума.
А между тем ум разрастался от скопища нерешённых задач: рос вширь и вдоль, пока не стало ему тесно.
Тогда ум вышел на волю и сгинул в бардо, оставив после себя лишь кусок грязного полиэтилена, втоптанного в асфальт. И больше в жизни славного астрофизика не произошло ничего, о чём стоило бы рассказать.
Однажды Румпельштильцхен забыл своё имя.
И больше в его жизни не произошло ничего…
