Читать книгу: «Город и псы», страница 8

Глава 9
 Ситуация выходит из под контроля

– А поворотись – ка, сынок. Экой ты смешной какой! – Новоявленный Тарас Бульба, с лицом полковника Друзя, едва сдерживал желание приложиться носком форменного ботинка к пятой точке стоявшего перед ним офицера дежурной части. Гладковыбритое с утра лицо полковника, красное от гнева, но благоухающее, по обыкновению, дорогой туалетной водой, отливало нездоровым, лиловым оттенком, унаследованным от вчерашнего непомерного возлияния и не предвещало собеседнику ничего хорошего. – Так, говоришь, это был какой-то еврей, по фамилии Шульберт или Шулер, бухгалтер из столовой, так?

– Так точно, товарищ полковник! Шулер, кажется. Точно Шулер, – бодро ответил офицер.

– Сам ты Шулер, мать твою! Сам ты шулер! – взревел Друзь, надвигаясь на оторопевшего и отступающего назад дежурного. – Это был Ронин! Рон-и-н! Собственной персоной! Понятно тебе, баранья башка? Он обвёл вас, как последних… Сначала скачал информацию, потом увёз из больницы свою девку, пока наш доблестный СОБР штурмовал её пустую квартиру. – Роберт Маркович вытер носовым платком взмокший затылок и с какой-то растерянной обречённостью посмотрел по сторонам. – Для кого ориентировки везде висят, а? Я вас спрашиваю? В помещении дежурной смены, в коридоре, на улице? Для кого?!

– Так, ведь, там темно было, товарищ полковник, – подал голос старший оперативный дежурный.

– Это у вас, у всех, в башке темно, а в коридоре нужно было лампочку поярче вкрутить. В общем, так, начальник отдела кадров здесь? Подготовить приказ о неполном служебном… Всей смене. И молитесь, чтобы этот сукин сын не натворил ещё чего-нибудь. Если что-нибудь случиться, лично выйду с ходатайством в следственный комитет о привлечении вас за халатность.

– А, вы, – он бросил гневный взгляд в сторону сотрудников уголовного розыска, – Вы, четверо опытных оперативников, устроили целый маскарад с переодеванием в лохмотья слесарей-коммунальщиков, арендовали почтовую машину с газетчиками, три часа пасли его под окнами этой сучки. И, что в итоге? Он ушёл у вас из – под носа. Только с другой стороны дома. Ну-ка, все, четверо, встали быстро! – С галёрки медленно и нехотя, как из – под земли, выросли поникшие фигуры оперов.

– Вы, хоть, знаете, или, по крайней мере, слышали о том, что окна «хрущовок» выходят на обе стороны домов? – И, выждав короткую паузу, заорал – Не слышу ответа!

– Так точно, слышали! – также громко ответил за всех самый бойкий, и самый опытный из них опер в форме капитана.

– Ну, всё! – выдохнул полковник, – с меня хватит. Все четверо пойдёте в участковые, или нет, – лучше в патрульно-постовую службу, – топтать землю-матушку! Рядовыми!! А то, я смотрю, в кабинетах у вас мозги уже настолько заплыли холестерином, что вы даже не знаете, где у домов бывают окна. Начальник отдела кадров, подготовьте проект приказа!

Совещание, выдержанное в подобном тоне, продолжалось ещё минут двадцать. На орехи досталось всем без исключения начальникам служб, включая хозяйственный отдел, учётно-регистрационный и даже собачий питомник, где собаки, буквально, вышли из повиновения, после чего в опустевшем конференц – зале остался один Роберт Маркович, пребывавший в состоянии полной душевной обструкции и Мендинский, приглашённый сюда на правах наблюдателя ООН, как он сам, в шутку, любил определять свой статус.

– Послушай, Г'обег'т, – начал он, – может я чего-нибудь не понимаю, но зачем уж такой сыг, – бог, из-за этого щенка. Нет, я, конечно, всё понимаю, и сам в этом активно участвую, даже являюсь потег'певшим по делу, но… – он сделал выразительный жест рукой, – как-то уж всё че'гесчу'г гипе'г трофиг'овано что ли. Словно этот Г'онин не обычный уголовник, а междунаг'одный тег'го'г'ист. Дг'угих дел что ли мало?

– Ты бы хоть слова попроще выбирал, а то твоя картавость просто слух режет, – неожиданно резко выпалил Друзь старому другу, сразу задев его за живое.

– Когда я был начальником упг'авления, а ты моим заместителем, моя каг'тавость тебя только умиляла, особенно если г'ечь шла о пг'емиях или бесплатных путёвках, – обиженно бросил Мендинский и направился к выходу.

– Семён, подожди! Да, не обижайся ты! Ну, вырвалось, извини. Ты же видишь, что творится вокруг! Тут никаких нервов не хватит! – Друзь почти на выходе догнал обиженного товарища и обнял его за плечи, отчего тот сразу потеплел и обмяк – Я же не виноват, что из двух друзей – евреев один картавит, а другой – нет, – попытался пошутить Роберт Маркович. Мендинский примирительно засопел:

– Нет, как г'аз-таки из двух дг'узей – евг'еев только ты у нас – настоящий Дг'узь, а я уж так, – как-нибудь, на подхвате, – не сердито, но и не дружески отпарировал он, и оба приятеля вернулись к столу, на котором громоздились сваленные в беспорядке бумаги, и стояло несколько бутылок минералки.

– Понимаешь, Семён, всё обстоит гораздо хуже, чем казалось ещё вчера. Я уже предупреждён о неполном служебном, и мне дали три дня на розыск этого ублюдка. А после, – Друзь с силой потёр двумя пальцами лоб, – после ждёт заслушивание в Главке и, если его не словим, то, скорей всего, – аттестационная комиссия и увольнение по «отрицаловке», без пенсии и выходного пособия. В худшем случае ещё и усмотрят коррупционную составляющую или злоупотребление служебным положением. Это сейчас модно. – Друзь нервно рассмеялся.

– Да, в чём тут дело, наконец?! – чуть не взвился Мендинский. – Неужели Ковальский так намутил?

– Ковальский тут не причём, – нетерпеливо и раздражённо махнул рукой Друзь, – и даже его братец, начальник главка, играет далеко не первую скрипку во всём этом оркестре. – На лице Мендинского обозначилось искреннее удивление, граничащее с простодушной растерянностью. Он относился к той категории людей, чей прагматичный ум привык всё просчитывать с математической точностью и объяснять любой феномен исключительно с земных, материалистических позиций, свято веря в непогрешимость законов физики. Но если что-то шло не так, и выходило за рамки его логических построений, то он походил на растерянного и обиженного ребёнка, которого надули самым бессовестным образом. Так было и сейчас, и, поэтому, он молча смотрел на собеседника, дожидаясь от него внятных для себя разъяснений.

– В дело вмешалась Контора, – мрачно буркнул Друзь, – но не наша и даже не областная, а повыше. Кто-то едет или едут к нам из Москвы. Вернее, летят. Банька будет ещё та!

– Но зачем?! – воскликнул Мендинский, явно обескураженный ответом. Зачем чекистам из Москвы понадобилось стиг'ать наши вонючие пог'тки?

– Портки, говоришь, – усмехнулся Друзь. – Нет, Сёма, здесь пахнет чем-то посерьёзнее, чем наши вонючие портки. Я, правда, сам ничего толком не понимаю, но мне уже тонко намекнули «Там» – Он поднял вверх указательный палец, указывая на некую, высокую инстанцию, – что вся эта собачья карусель, столичное ФСБ, и этот Ронин, чёрт бы его побрал, – всё это как-то связано между собой, словно звенья одной цепи. А иначе, чем ещё объяснить весь этот кошмар, который начался везде одновременно и сразу после того злосчастного отстрела собак на комбинате. Просто, мистика какая-то. Кстати, ситуация в городе совершенно выходит из под контроля. На улицах, местами, уже идут столкновения, чуть ли не бои, – и довольно серьёзные, между, так называемыми догхантерами и теми, кто считает себя защитниками животных. Короче, пока наша власть рылась в говне всех этих экономических платформ и программ на предвыборных гонках, чирей созрел совсем в другом месте, и уже вот-вот лопнет. Понятно, что этой проблемой у нас никто и никогда не занимался: ни белые, ни красные, ни голубые, ни розовые. Но, кто мог подумать, что дело зайдёт так далеко. Теперь-то ты понимаешь, чем это пахнет, и во что может вылиться? – обречённым тоном спросил он, – и сам же себе ответил, – в общественные беспорядки – вот, во что! – Друзь похлопал себе по карманам в поисках сигарет, и, не найдя искомого, как следует, выругался, потом испытывающе посмотрел на Мендинского и спросил:

– Людьми поможешь? – И, увидев утвердительный кивок головы директора, добавил, – Пусть возьмут ориентировки и пошарят по вокзалам, паркам, прочешут промзону комбината, ну, и разные, прочие места. За отгулы, разумеется. В случае удачи гарантирую хорошее вознаграждение от нашего ведомства. Надеюсь, добровольцы найдутся?

– За деньги всегда найдутся, – усмехнулся Мендинский.

– Ладно, добро. Теперь пошли ко мне в кабинет, – дёрнем по рюмочке. Как там у классика: «Сердцу будет веселей!»

* * *

На следующий день, ближе к полудню, к зданиям мэрии и городской Думы начал прибывать народ. Из окон чиновничьих кабинетов он казался живым, движущимся потоком воды, который всё больше темнел, густел и разрастался по мере его наполнения новыми, живыми ручейками, бегущими из дворовых арок и соседних улиц. Он был сродни весеннему половодью, которое сначала очаровывает своей дикой красотой, и пленяет воображение поэта, но потом, вдруг, внезапно поднимает уровень окрестных водоёмов и рек, выходит из берегов, и, разливаясь вокруг, топит всё на своём пути. Наряд полиции, спешно собранный по случаю несанкционированного и стихийного выступления, был расставлен заградительной цепью между зданием администрации и людьми, и с трудом сдерживал напирающую толпу. Между тем, местами, в окна первых этажей уже летели камни и мелкие предметы, а в среде митингующих раздавались нелестные возгласы в адрес засевших в здании.

– Мэра сюда! – закричал кто-то из толпы, – Мэра и всю его команду! Пусть объяснят народу, до каких пор в городе будет твориться этот бардак!

– Правильно! – одобрительно загудела толпа.

– Пусть, наши дорогие избранники свои морды бесстыжие покажут, – раздался следом чей-то зычный голос, – а то, занавесились, понимаешь, в своих кабинетах жалюзями разными, чтобы никто их не видел, а сами за народом в щёлки наблюдают. Сволочи! – Внизу послышался смех, сдобренный солёным, нелитературным фольклором.

– А где наша полиция, и чем она занимается? – принял эстафету другой, молодой оратор с харизматичной внешностью, делающей его похожим на байкера или «металлиста». Простые патрульные в подворотнях от народа прячутся, да в подъездах греются, а их начальство в кабинетах отсиживается. Вон, они, щитами ощетинились, лица под маски спрятали. Только и делают, что власть охраняют, да народ колошматят, а в городе давно уже воцарились хаос и беспредел: по улицам ходить страшно. Люди хуже собак стали: уже двор на двор дерутся из-за этой вонючей, безрогой скотины, – и никто даже не вмешается, чтобы остановить всё это. Короче, моя полиция меня не бережёт! – Эти слова, весьма своевременно сказанные расчётливым оратором с экзотической внешностью, пришлись явно по вкусу возбуждённой толпе, и подняли градус её протестных настроений. Гудящий, людской поток прибойной волной качнулся вперёд, пытаясь смыть собой заградительный заслон, в который уже летели камни, гремя о защитный камуфляж полицейских, и несколько огненных бутылок, с любимым народным коктейлем, со звоном разбилось об их щиты. – А где коммунальщики и муниципальные службы? За что они-то получают деньги? – между тем продолжал вещать оратор, поднимая тональность и пафос звучания. – Не город, а сплошная псарня! Кругом – собачье дерьмо и эти, бегающие повсюду, блоховозы! В больницах уже прививок от бешенства на всех укушенных не хватает!

Вместо того, чтобы очистить город от этих тварей и навести в нём порядок, власти сами потакают этим «зоофилам», которые подкармливают и защищают всю эту бездомную нечисть. Питомников понастроили, гуманисты хреновы! А кто защитит нас и наших детей, которых мы уже боимся отправить в школу, а не то что – погулять на улицу!? Кто, я вас спрашиваю? Эти что ли?! – он гневно ткнул указательным пальцем в прямоугольник окна, за которым предположительно располагалась приёмная мэра, и разразился грубой, обличительной тирадой. – А, губернатор, – тот, что? Тоже не видит и не знает? Может быть, у нас и прессы с телевидением нет?! – продолжал распаляться он. – Где все наши, отправленные наверх, письма и жалобы? Так и валяются без движения в канцеляриях администраций и прокуратур города? Может, президенту пора написать? Или уже впору самим взяться за оружие, да, как следует, проучить это зверьё?.. В смысле – собак, – спешно поправился он, испугавшись опасной двусмысленности.

– Если эта власть бессильна защитить свой народ, то мы сами сможем за себя! – бодро отчеканил он концовку выступления и вопрошающе завертел головой по сторонам, ища поддержки. По флангам митингующих снова прокатился рокот одобрения, и словно, в подтверждение сказанного, кто-то, невидимый, но явно направляемый чьей-то волей, несколько раз пальнул из толпы в воздух, а в окна мэрии и Думы, как по команде, полетела очередная порция камней. Теперь это уже мало походило на безобидный общественный демарш, или простой акт гражданского неповиновения, а, скорее, напоминало назревающий, кровавый бунт. На первых этажах административных фасадов, в том числе и в оконных проёмах полицейского управления, вскоре, уже вовсю, слышался звон разбитого, осыпающегося стекла, и доносились жалобные крики, находившихся за окнами, сотрудников учреждений. Некоторые из митингующих, прорвав полицейский кордон, энергично скручивали колёса со стоящих у парадного подъезда мэрии, служебных иномарок. Другие окунали в ведро с соляркой, заранее приготовленные и намотанные на берёзовое древко болванки из марли и пакли. Третьи – пытались штурмовать входные двери. Но, несмотря на всё это, полиция по-прежнему вынужденно бездействовала, не получая никаких конкретных указаний, а только пассивно сдерживала набухающую, словно на дрожжах, разгорячённую массу человеческих тел. Тем временем, уже и в среде митингующих начали вспыхивать локальные стычки, между сторонниками и противниками чрезвычайных мер, грозившие перерасти в открытую потасовку. Представители «зелёного крыла» защитников животных и просто владельцы домашних собак действовали совсем не по сценарию устроителей акции и порядком мешали им, внося раскол в ряды экстремистов, и, переводя их наступательную энергию в русло банального междоусобного мордобоя.

В какой-то момент, когда в среде нападавших воцарилась сумятица, вызванная активным противодействием со стороны «зелёных», к парадному крыльцу городского управления внутренних дел подкатили два чёрных «седана» с характерными «мерсовскими» значками прицелов на капотах. Из их представительского нутра, буквально, вывалилось пять коренастых фигур в штатском, которые поспешно взбежав по ступенькам крыльца, скрылись за массивными, дубовыми дверями полицейской высотки, нижние этажи которой уже беззубо зияли щербатыми осколками окон. Минуту спустя, их машины, взревев духовитыми двигателями, и, посверкивая отполированными боками, умчались в неизвестном направлении, так и не пожелав припарковаться в уготованном для них месте.

* * *

– Моя фамилия Шаромов, – приглушённым и усталым голосом произнёс человек, быстро проследовавший со своей немногочисленной свитой, прямо от входной двери конференц-зала к трибуне для выступающих. – Более подробно представлять себя и мою бригаду считаю излишним: все наши реквизиты и полномочия, надеюсь, уже подтверждены факсимильной связью. Так что перейдём сразу к делу. – Он близоруко сощурился, оглядывая аудиторию, и взял выразительную паузу. – Между прочим, все они правы, – неожиданно сказал он, кивая на окна, за которыми разыгрывался настоящий майдан. – Вы, действительно, полностью потеряли контроль над ситуацией в городе. Только послушайте, что о вас говорят люди. Да, они правы, и мы вряд ли теперь сумеем их разубедить мирным способом. У вас, в городе, коллеги, началась самая обыкновенная революция, если только не гражданская война, а вы даже и не заметили, – он попытался слабо улыбнуться, но улыбка получилась вымученной и недоброй. – Вообще-то, все революции и гражданские войны именно так и начинаются. Внезапно и неожиданно. Невесть где и невесть как, – продолжал рассуждать он, – но, видимо, история нас, ничему не научила… – Москвич опять замолчал и задумчиво уставился в окно. Так продолжалось с минуту, и по залу, словно лёгкий ветерок, прокатился ропот недоумения. Поведение новоявленного руководителя московской бригады в этот момент кому угодно могло показаться не совсем адекватным. Но, вдруг, в наступившей тишине отчётливо проявились совсем другие, новые звуки, доносившиеся с улицы. Присутствующим в конференц-зале стало явственно слышно, как к призывным выкрикам митингующих, и к грохоту их рукотворного камнепада, сопровождаемого звоном разбитого стекла, неожиданно примешались резкие хлопки выстрелов, отрывистые команды и методичное похлопывание резиновых дубинок о пластиковые прямоугольники щитов. Спустя мгновенье, ко всему этому добавился ещё и вой сирен, вкупе с оглушающим лаем мегафона, призывающим толпу к порядку и повиновению.

– Да, коллеги, вы не ослышались. Речь идёт о предтече самой настоящей гражданской войны, – тихим голосом проговорил человек в штатском, выходя из глубин какого-то своего внутреннего, потаённого сознания. – Вы поймите, если бы речь шла только о массовых беспорядках, вызванных недовольством действующей властью, в лице её муниципалитета и правоохранительных органов, – это было бы ещё полбеды. Но вся беда в том, что само общество уже расколото на два враждебных лагеря, а мы с вами сейчас, – это лишь некая, сдерживающая прослойка, которую ненавидят оба этих лагеря. И, наконец, четвёртая сторона – это сама матушка – природа, в данном случае, – физиологическая природа поведения животных, которая нам пока совершенно непонятна и необъяснима ни с каких точек зрения. Так, что в одни ворота здесь не сыграешь, и ни с кем поодиночке не договоришься. Но самое страшное в том, что зародыши вашего социального и биологического, так сказать, феномена, также в силу необъяснимых пока для нас причин стали проявляться уже и в других регионах России, в том числе и в Москве. Президент в курсе происходящего и лично следит за ходом событий. – Последовала молчаливая пауза и выразительный жест рукой, призывающий присутствующих прислушаться к происходящему за окнами.

– Вот, изволите ли слышать, как «работает» наша Росгвардия. – За окнами, несколько раз подряд, что-то сильно громыхнуло и лязгнуло, раздался характерный, сухой треск автоматных очередей. В щёлку приоткрытой фрамуги окна ядовитой змейкой вползал удушливый запах отработанной «черёмухи» и пороховых газов, вызывая у многих непроизвольный кашель и слёзотечение.

– Несколько минут назад из центра получен приказ о неотложных мерах по ликвидации беспорядков в городе, с правом применения оружия, – неожиданно резко переменил тон выступающий. – Его телефонировали для немедленного, оперативного исполнения напрямую всем командирам подразделений среднего звена, работающим сейчас на территории, минуя вас, сидящих здесь. Причина проста – недоверие к вам центра. Слишком неординарная ситуация сложилась у вас под носом, в городе и регионе, в целом, и слишком большая теперь на кону ставка: интересы безопасности страны, которые, как вы понимаете, находятся под угрозой. Завтра сюда будут стянуты дополнительные региональные и республиканские силы. Руководство операцией по наведению порядка в городе возложено на меня и моих помощников, которые также наделены чрезвычайными полномочиями. Поэтому, я не прошу, а требую, или, лучше сказать, приказываю оказывать им всемерное содействие и выполнять все их указания и распоряжения, независимо от ваших должностей и званий. С сегодняшнего дня в городе временно вводится режим чрезвычайного положения с комендантским часом и всеми сопутствующими ему ограничениями. Также будет осуществляться внешнее, московское, управление всеми муниципальными службами. Город будет закрыт на карантин: ни въезда, ни выезда. Все СМИ – взяты под контроль. Не должно быть никакой утечки информации. В федеральной прессе дадут официальные разъяснения по поводу карантина, и объяснят народу необходимость временных социальных ограничений, связанных с небывалой эпидемией бешенства и, возникшими вследствие этого, массовыми беспорядками. Активисты и лидеры обоих противоборствующих группировок, а также зачинщики, подстрекатели и все наиболее активные хулиганствующие элементы должны быть немедленно выявлены и арестованы. В случае оказания ими вооружённого сопротивления будет открываться огонь на поражение без предупреждения. Начальникам областных Главков МВД, ФСБ, а также всех иных региональных и городских силовых управлений, с сегодняшнего дня перевести личный состав своих подразделений на круглосуточный режим несения службы и привести в полную боевую готовность. Все детали будут обсуждены завтра, на ведомственных совещаниях по местам дислокаций сводных отрядов Росгвардии с участием моих помощников. И вот ещё что. – Сановитый московский гость перестал близоруко щуриться и нарочито широко округлил глаза, подняв над бровями лобные складки, и, обводя сидящих в зале, стальным, почти ненавидящим взглядом. – Многие из вас дискредитировали себя настолько, что следственный комитет вынужден будет заниматься уже не столько перспективой вашей дальнейшей карьеры, сколько вашей дальнейшей судьбой. В отношении каждого сотрудника начальствующего состава среднего и высшего звена будет проведена доследственная проверка. Для многих она закончится возбуждением уголовных дел. Однако, сегодня центром поставлена задача не определения степени вины каждого из вас в случившемся, а скорейшего решения всех существующих проблем в регионе. От этого, собственно, и будет зависеть дальнейшая судьба каждого из вас. Так что, придётся очень сильно постараться. Желаю удачи, коллеги! Это пожелание московского гостя сопровождалось мягкой, иезуитской улыбкой, сдобренной долей неприкрытого сарказма, но все прекрасно понимали, что всё происходящее здесь, – это театр одного актёра, и поэтому никто даже и не думал вступать с оратором в полемику или задавать ему лишние вопросы.