Читать книгу: «Когда говорит кровь», страница 60
И постепенно по сжатым рядам людей понесся гул осознания. Сначала слабый, но набиравший силу с каждым мгновением. Тысячи и тысячи голосов начали повторять одно слово, которое, словно заклятье, преображало их и надело силой. И слово это было «Смерть»!
– Смерть! Смерть! Смерть!
Поначалу неуверенно, словно стесняясь звука собственного голоса, кричали жители Кадифа.
– Смерть! Смерть! Смерть!
Повторяли они, и каждый раз произнесенное вслух это слово становилось крепче.
– Смерть! Смерть! Смерть!
Звучало уже не как просьба и даже не как требование, но как приговор. Прямо здесь и сейчас сказанное толпой слово рождало власть.
– Такова ваша воля, сограждане? Достойны эти заговорщики смерти? – обратился к толпе Верховный стратиг.
– Да! – взревела толпа, уже без сомнений.
– Тогда, по древнему обычаю, приговор народа должен быть исполнен.
Лико Тайвиш обернулся назад и положил руку на рукоять висевшего на поясе меча. Он начал обнажать заточенное лезвие, как вдруг стоявший с краю коренастый мужчина поднял вверх руку и выкрикнул:
– Стой, Тайвиш. Я требую слова!
По толпе пронесся неясный гул. Люди не знали, как им быть, ибо не понимали правил столь необычного для них действия. И все же, что то внутри, что то очень старое и древнее, говорило, что даже обреченный на смерть, не теряет право быть услышанным. Толпа притихла и подалась вперед, но юный полководец продолжал доставать меч, смотря лишь вперед, на пленника. Он словно не слышал его слов, но тут к стратигу шагнул седой старик и что-то зашептал, замахав руками. Полководец выслушал его, а потом с силой ввернул обратно в ножны так и не вытащенный меч.
– Вам позволено говорить, Кардариш,– проговорил Лико Тайвиш, не скрывая злобы и раздражения.
– Позволено? Да это мое право, щенок. Если уж ты решил созвать собрание, то потрудился бы хоть выяснить, как положено его проводить. Я-то знаю, как это делается, ибо именно мои предки стояли у самого истока государства. Хэй, вольные граждане Тайлара. Я Кирот Кардариш, глава славного рода, что принес вам много побед и свершений. Я потомок первого из Владык, Арано Кардариша, истребившего в первые годы Основания дикарей хэегг, что сожгли нашу первую столицу Палту. Я, потомок Мирдо Кардариша, верного друга Патара Основателя, что выкрал его из джасурского полона, а потом собрал под его знаменами армию, которая изгнала тиранов-наместников, и вернула Тайлару свободу. Во мне течет та же кровь, что и в Лико Кардарише – правой руки Великолепного Эдо, грозе и усмирителе вулгров. Я наследник многих героев, сановников и полководцев, которыми все вы по праву гордитесь, ибо они творили это государство. Так что если вы думаете, что я буду скулить, умоляя о пощаде или снисхождении, то не ждите этого. Я знаю свои деяния и не отрекаюсь от них. Что совершил, то и совершил. Что, сопляк, а ты думал я обосрусь как мальчишка укравший курицу на базаре, да? Думал, буду скулить и вымаливать себе жизнь? А вот хер тебе. Я не какой-то там вшивый блис, этрик или раб. Я ларгес. Глава благородной династии, чье имя неразрывно связано с Тайларом. Так, что я знаю, как надо умирать ларгесам. Эй, добрые граждане Тайлара! Раз вы желаете моей смерти, то я подчинюсь вашей воле. Не тебе, сопляк, но им. И как ларгес и глава рода, обвиненный в преступлениях, я хочу принять на себя всю тяжесть вины. Да, Тайвиш, ты знаешь, что это значит. Всё мое имущество останется у моей семьи и ты не посмеешь их тронуть, не явив всему миру и собранному тобой же народу своё подлинное лицо – лицо тирана. Так что слушайте меня, вольные люди Тайлара: Я Кирот, сын Келло и глава рода Кардаришей. Перед лицом богов и людей, объявляю, что принимаю на себя всю ответственность за всякое деяние моей семьи, каюсь в каждом своём и их преступлении и добровольно вершу над собой суд своей же рукой. Кровью и смертью да отмоются их и мои деяния. А теперь дайте мне меч или хотя бы ножек, что бы я ни грыз себе жилы зубами.
Скофа не видел лица полководца, но готов был поклясться, что оно побагровело от гнева. Да, такой речи он точно не ждал. Никто не ждал. Ветеран даже проникся уважением к этому человеку. Сохранять лицо и не выказывать страха перед неотвратимой смертью, более чем достойное качество, за которое можно простить очень многое.
Лико Тайвиш долго стоял не двигаясь, словно бы боги обратили в камень, а потом резко махнул рукой. Один из ближайших солдат тут же развязал руки пленнику. Достав кинжал, он протянул его благородному алатрею. Тот взял клинок, покрутил осматривая, а потом быстрым движением вспорол себе верны сначала на одной руке, а потом и на другой.
– Смотри на меня вшивый щенок! Ибо так умирает благородный ларгес! А вы, добрые граждане, знайте, что вместе со мной умирает и право в этом государстве! – выкрикнул старейшина, протянув к толпе окровавленные руки.
– Вместе с тобой умирает беззаконие,– сухо ответил Верховный стратиг.
Алая кровь сочилась из рубленных ран ларгеса, стекая по локтям и плечам, превращаясь в большие красные пятна на его белой тунике и мантии. Он стоял прямо, постепенно бледная, но, не желая падать. Казалось, что весь этот человек соткан из одного упрямства и даже смерть не посмеет к нему прикоснуться.
– Я тоже желаю взять слово,– проговорил стоявший рядом старейшина, поднимая связанные руки. В отличие от Кирота Кардариша, его голос дрожал, а сам он выглядел белее своей мантии.
Лико Тайвиш кивнул, даже не посмотрев в его сторону. Взгляд полководца был прикован только к истекающему кровью Кардаришу. Они словно боролись. Лико давил, желая поскорее вышвырнуть из этого тела жизнь, а тот, назло ему, упрямо отказывался умирать.
Второй арестант шагнул чуть вперед и сбивчиво заговорил. Было видно, что он боится, боится смертельно, но пример соратника по партии, столь презрительно шагнувшего в объятья Моруфа, казалось, наполнил и его силой и мужеством.
– Я, Лиаф Тивериш, глава своего рода и вещатель алатреев. Пусть и недолгим было моё служение голосом партии, это то кем я был. Я не предавал никого, не нарушал законов и не посягал на них. Но видно боги желают для меня такой судьбы и кто я такой, чтобы спорить с их волей. Сограждане, не веря в свою вину, я принимаю ответственность, ибо как глава рода, я должен защитить его. А потому, я приму смерть. Приму, как велят традиции, ибо своей добровольной смертью глава семьи защищает её и её имущество от посяганий. Свободные граждане Тайлара, я… я каюсь в каждом преступлении своём или своего рода и сам вершу над собой суд. Кровью и смертью, да отмоются все деяния.
Стоявший рядом солдат поднял окровавленный нож, выпавший из рук Кардариша и, разрубив веревки, вложил его в руки Лиафа Тивериша. Тот взял клинок и, полоснув по левой руке, взвизгнул от боли. Старейшину затрясло, а брызнувшая кровь окропила помост перед ним. И всё же, уже не гнущимися пальцами он перехватил кинжал и завыв как ошпаренная собака, разрезал вены на правой руке.
– Желает ли и Тэхо Ягвиш принять вину и самому вершить над собой суд? – холодно произнес глава рода Тайвишей.
– Я… я не виновен! – взвизгнул юноша. – Они подговорили меня! Заставили клеветать и лжесвидетельствовать перед Синклитом!
– Сопляк,– с трудом выдавил из себя Кирот Кардариш. Повернув голову, он плюнул в сторону мальчишки, после чего качнулся и рухнул на одно колено.
– Я не виновен! – вновь выкрикнул самый молодой из тройки.– Я никогда не убивал свободных! Только рабов! Я не был старейшиной в войну! Я мал, мне только семнадцать! Я.. я… я приму изгнание, я заплачу всё! Дайте мне корабль и отправьте в Айберу или Фальтасарг! Да хоть к северным варварам! К клавринским племенам! Я хочу жить! Молю!
Юноша рухнул на колени. Его трясло, а из глаз брызнули слезы. Лико Тайвиш подошел к нему и одним резким ударом вогнал меч сверху вниз слева от шеи. Тот дернулся, захрипел, а потом обмяк. Стоило воину выдернуть клинок, как тело, бывшее ещё мгновение назад старейшиной и главой древнего благородного рода, чья славная история исчислялась столетиями, рухнула на доски, словно опрокинутый мешок.
– Народ вынес свой вердикт, Ягвиш,– проговорил Лико Тайвиш, вытирая клинок о белоснежную мантию казненного юноши.
Толпа взревела, подбадривая стратига, и в этом всеоглушающем рёве, потерялся стук ещё одного упавшего тела. Лиаф Тивериш рухнул на помост прямо лицом вниз, и только Кирот Кардариш, продолжал держаться. Стоя на одном колене и стиснув зубы, он держал окровавленные руки перед собой. Но жизнь утекала даже из его крепкого и массивного тела. Старейшина поднял голову и посмотрел на Лико Тайвиша.
– Ты не победил,– прохрипел он и тут же качнулся, а потом рухнул на доски.
Верховный стратиг подошел к распластавшемуся алатрею и, перевернув его на спину, закрыл опустевшие глаза мертвеца.
– Суд свершился,– сухо проговорил Лико Тайвиш.
Толпа взревела бодрым ликованием. Они, простые люди Кадифа, только что вынесли приговор старейшинам, и он оказался исполнен. Никогда раньше у них не было такой власти и никогда раньше они не чувствовали себя такой силой. Они, мелкие люди огромного города, лавочники и купцы, рабочие и слуги, стражи и бандиты, неожиданно оказались гражданами наделенными правом. Словно их далекие, почти легендарные предки эпохи Союза, что вершили судьбу молодого государства на общих собраниях, они подали голос, и голос был услышан.
– Свободные граждане Тайлара, трое заговорщиков, что мечтали подмять под себя государство, мертвы,– прокричал Лико Тайвиш, когда гул толпы немного стих.– Но остались те, кто служил им, кто по их воле обнажил оружие против Кадифа и Тайлара, в безумной попытке захватить над ними власть. Я говорю о наёмниках и рабах. По древнему закону, раб несет ответственность вместе со своим господин, а потому всякий из них будет немедленно предан мечу. Что же до наёмников – они лишь взяли деньги за работу, да так и не смогли её выполнить. Они бились, точнее – пытались биться с моими войсками, но больше сдавались и бросили оружие. Они не воины и не армия. Они просто получили серебро за то, чтобы казаться грозной силой. Мы проучили их. И я думаю, что урок ими усвоен. Посему я, как Верховный стратиг и их победитель, дарую им свою милость. И если вы, о люди Кадифа, согласны со мной, то они вольны идти по своим домам.
Толпа вновь притихла, но совсем ненадолго, родив из своих глубин новый громкий клич: «Отпустить!» Это слово понеслось по рядам, отзываясь тысячами и тысячами голосов. Ведь в отличие от рабов или старейшин, наёмники были такими же кадифцами как и они сами. Простыми людьми, крови которых они не желали. И вместе с этим толпа постигала ещё одну сторону власти. Сторону, неразрывно связанную с правом лишать жизни. И именовалась она «милость».
– Воины, граждане Тайлара сказали свою волю.
Солдаты тут же принялись исполнять приказ. И не только своего командира, но и собрания. На глазах толпы, они начали освобождать наёмников и резать рабов. Невольники кричали, дергались, пытались встать, но тяжелые железные цепи надежно держали их, пока воины Лико Тайвиша делали свою кровавую работу. Пара сотен скованных человек падали под ударами мечей и копий, пока другие спешили раствориться в толпе, которая встречала их все больше свистом и насмешками. Да, она даровала им жизнь и свободу. Но разве могла она отказать себе в удовольствии заклеймить позором проигравших? Конечно же нет. Ведь это слишком сильно противоречило бы её природе.
Всё было закончено быстро. И когда последний раб пал, пронзенный ударом копья, а последний наемник, лишившись веревок, затерялся в человеческом море, Лико Тайвиш вновь поднял руку и заговорил с площадью.
– Вольные граждане Тайлара, заговор против нашего государства раскрыт и предотвращен. Старейшины алатреи не смогли захватить власть. Но Синклит, всё ещё полниться теми, кто желает подчинить себе всех нас. Часть заговорщиков бежала, часть скрыта и прячется среди нас. И они ещё попробуют взять то, что считают своим. А своим они считают Тайлар! И я, ради памяти своего отца, ради своей семьи, ради своих побед и преданных мне воинов, ради всей нашей страны, наших богов и традиций, ради каждого из вас, прошу у вас права защитить государство! Сограждане, стоя тут перед вами, я, Лико Тайвиш, покоритель земель харвенов и Верховный стратиг, прошу о праве защитить то, что дорого всем нам. Я прошу о праве восстановить законы, попранные жадными лицемерами, мечтавшими растащить все государство по своим мелким уделам и обратить вас в рабов. Я прошу о праве вершить суд над изменившими законам богов и людей старейшинами и их приспешниками. Я прошу о праве вернуть на эту землю закон и справедливость! Свободные люди Тайлара, я прошу об этом праве вас. Так что, вы доверите мне такое право?
Стоявшие вокруг люди растерянно переглядывались. Им уже дали право решать вопросы жизни и смерти. Казнить и миловать. Но теперь их просили о большем. Их просили о власти. Просили о доверии, как просят равных, и они не знали, как им быть. Точнее знали, ибо этому человеку они и вправду хотели довериться. Но вековая привычка слушать мантии и их сановников сковывала их, зажимая в глотках нужные слова. Выученная покорность, запирала их волю и не давала ей вырваться наружу. Они просто стояли, изумленно смотря то друг на друга, то на полководца, не решаясь дать ему ответить.
И вдруг у толпы прорезался голос. Одинокий и не очень громкий охрипший голос:
– Мы с тобой, командир! Бери власть в свои руки!
Он прозвучал так близко от Скофы, что тот вздрогнул и закрутил головой, ища его источник. Все люди вокруг были похоже друг на друга, но его взгляд почему-то сам собой зацепился за седого одноглазого мужчину, в потертом и плохо залатанном кожаном доспехе. Вместо левой руки, у него был косой обрубок по локоть, борода на левой же щеке расходилась, обнажая уродливый зарубцованный ожог, а уши были срезаны.
Скофа не был уверен, что голос принадлежал именно ему, но он точно подошел бы этому человеку, явно отдавшему всё войне и тагме. Да, может Скофа и не видел его в «Красной накидке», но чувствовал особым чутьем прошлое этого человека. Он точно был ветераном. Крепким, несломленным и верным до самого конца. Именно такие как он, привыкшие к приказам и грубой прямоте, не умели сомневаться. Их отучали от этого война и годы тренировок. И если они что-то хотели сказать, то говорили искренне.
Если у кого-то и была смелость стать глашатаем перемен – то только у такого человека. У взращённого битвами и болью ветерана. Искалеченного телом, но не сломанного внутри.
Армия уже изменила Тайлар. Она, перестав терпеть и повиноваться обезумившей от власти и привилегий своре врагов в мантиях, открыла дверь для нового государства. И именно её сыну и должно было сказать об этом первым. Ему, выброшенному на дно жизни калеки, что так и не отрекся от своей верности. И та прямота, с которой были сказаны эти слова, словно заклятье, развеяла сковавшую людей нерешительность.
В мгновение ока, у всей толпы, у всех пришедших сюда граждан Тайлара, прорезался голос. Они, вкусившие власть, начинали понимать обретённую ими сегодня силу. И высвобождая эту власть, толпа превращалась в могучую бурю, укрывавшую столицу. Из тысяч и тысяч глоток рвалось наружу сокрушительно громкое «Да!». Оно неслось волнами, усиливаясь и превращаясь в боевой клич. Вся огромная толпа, собравшаяся сегодня на площади Белого мрамора, единым ревом, единым порывом, наделяла воина в красных доспехах всем, о чем он их попросил. Они были властью. Они были силой. И они отдавали эту силу и власть одному человеку.
– Да будет так,– проговорил молодой полководец.– По воле народа и богов, я, Верховный стратиг Лико Тайвиш, клянусь защитить государство!
Конец первой книги
