Читать книгу: «Когда говорит кровь», страница 59
Фалаг бесцельно пошел прочь от дома, в мгновение ока превратившегося в чужое и чуждое ему здание. Он так боялся этой встречи, так мечтал её избежать, что даже когда изменившие Синклиту войска стояли под городом, думал лишь о Ривне. А теперь он чувствовал себя поверженным. Ведь он и вправду понадеялся встречей с бывшей женой изменить себя. Побороть свой порок и искупить его самой малой ценой из возможных. Но видно Бог желал от него иного.
Побродив немного по родному кварталу, командир знамени вернулся в Хайладскую крепость. Она всё так же была пуста, а палящие солнце, нависающее раскаленным оранжевым шаром над головой, изгнало последних воинов с плаца. Только всё те же четверо солдат продолжали партию в колесницы под плетеным навесом у главных ворот. Увидев его, они было начали вставать, но командир вновь остановил их жестом.
Дойдя до середины плаца, он остановился, не в силах решить, что ему делать дальше.
Солнце нещадно припекало и по голове, шее и спине командира знамени, собираясь в крупные ручейки, катились капли пота. Оглядевшись, он поискал тень – идти внутрь крепостных помещений ему совсем не хотелось, а во внутреннем дворе, увы, почти не было спасения от немилосердного солнца. Разве что возле трапезной небольшой козырек нависал над старой, потрескавшейся лавкой. Туда он и направился.
Сев, и опершись на стену, он прикрыл глаза, чувствуя, как проваливается в полузабытье. Скопившаяся усталость последних дней и разочарование в самом себе замешались поровну и навалились на него разом, утягивая куда-то прочь.
Нет, он не спал. Или не спал в полном смысле этого слова. Айдек понимал, где он и что с ним происходит, но мысли его слиплись и размазались, превратившись в трясину фраз, размышлений и воспоминаний. Слова звучали внутри его головы, превращаясь в обрывки шепота. Они сбивались и путались, не давая ему за себя уцепиться, а образы оставались размытой дымкой.
Ход времени исчез. Айдек не мог точно сказать, сколько просидел вот так, в тени под козырьком. Пять минут или пять часов. Единственное, что он знал, так это, что тревога, наконец, отступила, подарив долгожданный покой. Но почувствовал он его лишь для того, чтобы вновь ощутить, как нутро выворачивается наизнанку.
Там, в скрытых глубинах, кипело что-то странное. Чувство вины, несправедливости и разочаровании в себе, опять накатывали волнами на командира знамени. Но теперь у них начал появляться ещё и голос.
Вначале похожий на раздающиеся из колодца бормотание, он обретал силу и четкость, раз за разом повторяя одну и ту же фразу. Айдек не мог понять, что именно говорил этот голос. Слава казались знакомыми, но их звуки ни как не желали сплетать в нечто цельное и обретать смысл. Айдек напрягся, отчаянно пытаясь его уловить, и вдруг понял, что он знает этот голос. С ним говорил его наставник Майдо Элькэрия. Фалаг не видел его самого, и все ещё не понимал слов, но уже не сомневался, что слышит именно его голос.
Он вновь напрягся и звуки начали собираться в слова, а слова во фразы. Он уже слышал их раньше. Слышал не раз.
«Всякому свой грех, своя скверна»,– шептали морщинистые губы старца.
«Всякому свой грех, своя скверна»,– отзывалось эхо внутри головы Айдека.
«Всякому свой грех, своя скверна»,– говорил он сам.
Лучи солнца стали нестерпимо красными, прожигая его веки и вырывая из забытья. Фалаг открыл глаза. Небо над головой полыхало в багряном закате. Похоже, он провел в этом странном забытье почти весь день. Во рту нестерпимо пересохло, спина затекла, и стоило ему пошевелиться, как всё его тело тут же все отозвалось глухой ноющей болью. Сжав зубы, Айдек заставил себя встать и подвигать затёкшими ногами и руками. Встав и размяв тело, он немного походил вокруг трапезной.
В голове Айдека воцарилась ясность. Как-то сам собой он вдруг понял, что от него требует даже не долг гражданина, сколько долг искупления праведника.
«О Всевышний, если замысленное угодно тебе, то молю, благослови»,– беззвучно произнесли губы Айдек, поднявшего глаза к багряному небу.
Зайдя в трапезную, он прошел через ряды пустых столов и лавок в кладовую, где взял кувшин воды и лепёшки.
Пройдя до главной башни и войдя внутрь, он увидел троих мужчин, храпящих, словно объевшиеся боровы. Двое из них, уткнувшись головами в сложенные на столе руки, были воинами его знамени, оставленными караулить вход. Третьим же, откинувшимся на стену, оказался человек Патара Туэдиша. Айдек шагнул к ним чуть ближе и почувствовал, как из нескольких явно пустых глиняных кувшинов несет кислым запахом дешевого вина.
Караул был мертвецки пьян.
Стараясь не шуметь, он поднялся на второй этаж, где сердце его замерло, а дыхание сбилось от волнения. Но коридор был пуст. Айдек тихо, шевеля лишь одними губами, произнес краткую молитву Всевышнему. Он и поверить не мог, что такое вообще возможно. Ладно его воины – походники всегда славились тягой к пьянству. Но личные воины Патара… видно чувство легкой победы вскружило голову даже таким отборным солдатам.
Фалаг достал связку ключей и открыл самую первую дверь. Ту самую, за которой он обнаружил утром легендарного полководца. В это раз он застал его за столом. Убар Эрвиш сидел ссутулившись над пустой отполированной доской и водил по ней пальцем. Айдек шагнул вперед и положил перед ним поднос со стаканом воды и пышной лепешкой.
– А вот и время ужина. Рад видеть вас фалаг. Вы принесли то, о чем я просил?
Айдек неопределенно кивнул головой в сторону сжатого кулака.
– Не очень-то похоже на пергамент,– заметил бывший полководец.
– У меня его и нет.
– Жаль, что вы не смогли исполнить для меня эту небольшую услугу. Но дело ваше.
– У меня есть кое что получше.
Сказав это, Айдек шагнул в сторону и показал на открытую дверь.
– Стража внизу пьяна и на этаже нет охранников. Если вы быстро спуститесь, то можете успеть пройти до трапезной. Там тоже никого нет. Ждите меня там. Я скоро буду.
– Зачем вам это, фалаг?
– Затем, что с вами поступают несправедливо. Всё, идите. Стража может вернуться в любой момент. Я скоро спущусь.
– Спасибо,– растерянно произнес полководец и, поднявшись из-за стола, пошел к дверному проему.
Поравнявшись с Айдеком, он на миг остановился, посмотрел ему в глаза, а потом положил руку на плечо и проговорил негромко:
– Я не забуду этого, фалаг.
– Идите же! – с нажимом произнес Айдек. Всё его нутро просто выворачивало, трясло и било крупной дрожью от животного страха.
Полководец кивнул и быстро зашагал прочь. Айдек прижался к стене, вслушиваясь в затихающие шаги. Похоже, Убару Эрвишу удалось-таки покинуть башню.
Вот и всё. Он сделал это. Отпустил пленника, которого ему поручили охранять. Спас легенду. И видно сам Всевышний даровал ему на это свою милость.
Сердце фалага, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, а ноги стали похожи на две деревяшки. С трудом заставив их гнуться, он переставил с подноса на стол кувшин и лепешку, забрал поднос, а потом вышел из комнаты, заперев дверь. Фалаг не видел себя, но был готов поклясться, что кожа его приобрела мертвенно-бледный цвет. В любой момент двери башни могли открыться и воины его же знамени ввели бы беглого полководца. И тогда вскоре он и сам предстанет перед судом. Только судом военным. А, значит суровым и быстрым на расправу.
Айдек замер, напряженно вслушиваясь в звуки. Дверь внизу не скрипела, голосов и топота не было слышно, а беглеца всё не вели по узкой лестнице обратно. Похоже, Убар Эрвиш смог-таки добраться до трапезной и спуститься вниз, в погреб, где его ждал подземный ход и шанс на спасение.
Конечно, от подлинной свободы полководца отделяло многое. Там, в погребе трапезной, находился старый, ещё джасурский подземный ход, выводивший в тихий и неприметный склеп недалеко от того, что было когда-то Аравенской гаванью. И пусть покинуть город Убару Эрвишу предстояло самостоятельно, фалаг надеялся, что полководец сможет справиться с этим. В любом случае – он получит свой шанс на спасение. Шанс, который подарил ему Айдек.
Заперев дверь на ключ, он шагнул к следующей комнате. Ему ещё нужно было разнести ужин для оставшихся заключенных.
В каждой из камер фалаг оставил по кружке воды и лепешке, не пытаясь заговорить и избегая взглядов узников. Теперь он сможет сказать, что просто разносил ужин и во время его обхода все узники были под замком. Да, именно так он и скажет, когда его станут допрашивать про побег заключенного.
Закончив, он быстро пошел вниз и у самой двери, рядом с мирно спящими пьяными стражами, остановился. У них на столе стояла масляная лампа. Фалаг взял её, настороженно посмотрев на воинов. Похоже, их сон был так крепок, что он вряд ли бы смог его потревожить даже если бы начал орать и стучать ногами. Шагнув прочь от стола и открыв дверь, он неожиданно столкнулся нос-носом с воином Патара Туэдиша. Тот стоял прямо перед ним, держась за дверной косяк и медленно подняв глаза, посмотрел на Айдека.
– Фалаг? – судя по тому, как растягивались звуки его речи и мутным глазам, страж изрядно перепил вина. Да, он определенно был пьян. И почти также сильно, как его уснувшие товарищи.
– Я был у заключенных. И знаете что? Там пусто у дверей. Вернитесь на свой пост, воин! – неожиданно спокойно и строго произнес Айдек, хотя сердце его и схватила ледяная рука ужаса.
– Э-э-э… слушаюсь! – вяло проговорил страж и неуверенно стукнул себя кулаком по груди.
Айдек кивнул ему в ответ, а потом вышел на улицу. Всевышний по-прежнему хранил его.
Фалаг быстро, даже суетно, дошел до трапезной, где оглядевшись по сторонам и убедившись, что двор крепости пуст, вошёл внутрь.
В трапезной было темно и тихо. Убара Эрвиша нигде не было видно. Айдек даже испугался, что беглый командир так и не смог перейти между зданиями. В конце концов, а почему его, уже раз сбежавшего, должны были повести обратно в комнату или в главную башню? Хайладская крепость имела и другие места, для более надежного содержания.
– Вы тут? – негромко произнес Айдек, и из-за нагроможденных у стены столов и лавок отделилась грузная тень, шагнувшая к нему на встречу.
– Да, фалаг.
Они поравнялись и пошли через длинный зал к двери, ведущей на кухню. Миновав её, фалаг и полководец спустились по узкой лестнице вниз, в темное подземелье, служившее в крепости погребом. Почти всюду тут стояли бочки и амфоры, а к потолку были подвешены большие куски солонины и связки соленой рыбы.
О тайном ходе в крепости знали все и тайным его называли лишь по привычке. Сама крепость уже много лет служила не более чем казармой. Обжитым реликтом старины, который не имел никакой военной ценности. А потому и к его секретам относились соответственно.
Вот уже не одно десятилетие воины и командиры свободно отправлялись по этому ходу в ночные самоволки. За вином, любовью или просто к семьям в город. И каждый знал об этом. И не мог уже представить иного назначения для неприметной двери в погребе. Чтобы пройти по нему от солдат требовалось лишь кинуть монетку дежурившим поварам. Ну и не быть на посту, разумеется. Но сегодня даже этого не хитрого ритуала Айдеку удалось избежать – вся прислуга крепости была отправлена по домам, ну а ставить охрану у двери в погребе никому, к счастью, похоже, не пришло в голову.
Сама дверь скрывалась за уходившим почти до самого потолка рядом массивных почерневших бочек. Айдек не знал, что именно в них скрывалось и предполагал, что никто из ныне живущих уже не обладал подобным знанием. С самых первых дней в этой крепости он видел эти ряды, и всякий раз они оставались неизменны. Возможно, их и поставили тут лишь для того, чтобы скрыть от случайных глаз тайный ход.
Обогнув их ряды, они оказались возле обитой медью обшарпанной двери, которая скрывалась в небольшом углублении. Айдек толкнул её – старые отсыревшие доски затрещали, издав звук похожий не то на писк, не то на скрежет, а потом поддались, проваливаясь во тьму. Он шагнул вперед, и масляная лампа выхватила из непроглядного мрака узкий ход, с закопченным потолком.
– Идите всё время прямо и никуда не сворачивайте,– сказал фалаг, развернувшись к бывшему полководцу и протягивая ему лампу.– Когда окажитесь в старом склепе, можете подниматься наверх по лестнице. Вы окажитесь возле западной оконечности Аравенн. Там тихо и безлюдно. Особенно сейчас. Но выйти из города вы должны сами. Тут я вам не помогу.
– Я всё ещё помню город и у меня всё ещё остались тут друзья. Как-нибудь справлюсь.
– Учтите: Палатвир блокирован. Там войска. Как и возле всех ворот.
– Логично. Я бы поступил так же. Спасибо за предупреждение воин, я не забуду этого. Вы же понимаете, что я не стану отправляться в добровольное изгнание и буду бороться с этим преступным переворотом?
– Я понимаю.
– Может тогда, вы желаете пойти со мной, фалаг? Чувствую, в ближайшее время мне потребуются добрые воины и верные командиры.
Слова Убар Эрвиш застали Айдека Эставию врасплох. Странно, он и не думал о такой возможности для себя. Да, он только что отпустил на свободу вероятно единственного человека, что мог бросить вызов Лико Тайвишу, Верховному стратигу, а теперь, вероятно и чему-то большему.
Айдек, нравилось ему это или нет, уже нёс косвенную ответственность за всё, что случиться дальше. Он прекрасно понимал, что прославленный воин вряд ли выберет тихое бегство. Он понимал это когда открывал дверь, когда пропускал в неё Убара Эрвиша, и отводил его сюда, к этому тайному ходу. Понимал всё время. И всё же, он не хотел принимать в этом добровольного участия. Он сделал то, что требовала его совесть. Спас хорошего человека и достойного гражданина от несправедливой смерти. А дальше… пусть дальше всё будет по воле Всевышнего.
– Нет, это не для меня,– ответил он, наконец.– Я связан клятвой с тагмой.
– Да будет так, фалаг. Да укроет вас Мифилай своим нерушимым щитом от стрел, мечей и всех напастей.
– И вас, господин Эрвиш,– кивнул полководцу Айдек Исавия.
Глава двадцатая: Смерть благородного
Десятки тысяч голов людского моря окружали Скофу со всех сторон. Они стояли так плотно, что ветеран чувствовал локти, руки и ноги соседей. Чувствовал их дыхание у себя на затылке, оседавшее влажными каплями. Даже собственные мысли ему были почти не слышны, за нарастающим гулом голосов, который напоминал шум волн, бьющихся о скалы во время шторма.
И словно скалы, поверх этого людского моря, высились три исполина из камня и мрамора – три великих здания, что были самим сердцем города и государства. Синклит, Пантеон и Яшмовый дворец. В городе трудно было найти точку, если только ты не затерялся в тесных лабиринтах закоулков верхнего Кайлава, с которой было бы незаметно их устремленных в небо круглых куполов и башен. Но никогда прежде Скофа не видел их так близко. И уже давно его не окружало столько людей.
Нечто похожее он испытывал лишь раз, во время Битвы у двух холмов. Тогда, в самом начале войны, их тридцатитысячное воинство при поддержке двух тысяч вулгрианских всадников, окружили объединённые силы пяти племен. Не меньше пятидесяти тысяч, что атаковали тагмы с двух возвышенностей, и если бы не стойкость и мужество солдат, непременно закончили войну в самом её начале.
Но тогда Скофа был воином. Частью огромной армии. А среди этой толпы, стёкшейся к самому сердцу государства, он чувствовал себя муравьем. Ничтожным насекомым, которому не дозволено понять весь простор и размер окружавшего его мира.
Да и вообще вся площадь Белого мрамора была не для таких как он. Не для нищих блисов и уличного отребья. Но сегодня в это сосредоточение власти и величия государства, где проводились лишь важнейшие праздники для благородных и богатых, пришел, кажется весь свободный Кадиф. Бессчетное число горожан, оставив свои дела, стояли как на площади, подпираемые с трех сторон монументальными дворцами, так и за её пределами, растекаясь по Царскому шагу.
За свою недолгую жизнь в столице, ветеран убедился, что отвлечь от повседневной суеты местных жителей могут лишь бесплатные развлечения и бесплатное же вино. Как на прошедшие мистерии, или триумфальное возвращение армии из диких земель. Но видно новое, обещанное им развлечение, тоже будоражило умы пресытившихся горожан, заставляя их пускать слюнки и отбросив все дела и хлопоты, устремиться по зову сотен и сотен глашатаев и солдат сюда, на площадь Белого мрамора.
А посмотреть тут и вправду было на что: ведь сегодня при всем народе, собирались судить предателей-старейшин. И это уже само по себе было неслыханным делом.
За нарушение законов сановники могли приговорить тебя к штрафу, изгнанию, казни или рабству. Но в рабов свободных граждан обращать запрещалось, а казнь полагалась лишь за государственную измену и особые злодеяния. Впрочем, штрафы были велики, и тех, кого не приговаривали к выселению в дальние колонии или даже изгнанию, часто ждала долговая кабала, не многим лучшая рабства. Да, твоё тело и твоя жизнь оставалась в твоей собственности, а вот твой труд отныне принадлежал долгу.
Но мантии и прочие благородные если и отвечали по закону, то только среди своих и в своём же Синклите. И, насколько слыхал Скофа, обычно они просто выплачивали формальный штраф из своих несметных богатств и жили себе дальше.
И тем необычнее было назначенное на сегодня действие. Ведь сегодня сразу четверо глав благородных семейств должны были предстать перед публичным судом, ответив за всё, прямо на глазах всего города. И большой деревянный помост, возведенный возле широких ступеней Яшмового дворца, недвусмысленно говорил об ожидавшей их судьбе.
Впрочем, пока он был пуст. Ветеран задрал голову и, щурясь от нестерпимо яркого света, прикинул, сколько ещё оставалось до полудня. Судя по солнцу – совсем немного. Он стоял тут уже довольно давно и не первый час беспощадное огненное светило, зависшее над Кадифом, жгло его плечи и голову и высушивало рот. Но такова была цена, которую он платил. Ведь иначе он бы, как и прочие опоздавшие, толпился бы сейчас на Царском шаге без малейшей надежды пробиться в начало толпы.
Скофа был привыкший и к палящему солнцу, и к жажде и к долгому стоянию. Во время службы на его долю выпадало и не такое. И ради того, чтобы увидеть своими глазами, как Верховный стратиг заставит мантий заплатить за всё, можно было и потерпеть.
Когда им поручили похитить сына Верховного понтифика, Скофа сразу понял, что в городе назревает что-то очень большое и важное. Но сидя тогда с этим мальчишкой на заброшенном складе, он и представить себе не мог размах грядущих событий. Он-то думал, что речь идёт о пусть дерзком и крупном шантаже, а тут… всё сходилось на том, что Скофа и его ветераны невольно приняли участие в по-настоящему великих свершениях.
С пленником они провели ещё день. Лишившись пальца, парень совсем замкнулся в самом себе, и только и делал, что бормотал молитвы. Даже от еды отказывался. А когда за ним пришли, ветеранам принесли жареного мяса, вина, лепешек и передали новый приказ от Лифут. «Сидеть, на хер смирно, и грёбанный нос никуда не совать». Так они и поступили, а ещё через два дня, когда смирное сидение подошло к концу, и прибежавший на склад паренек сообщил, что они вольны выходить наружу, город было не узнать.
К удивлению ветеранов, оказалось что за эти дни их бывшие тагмы успели вернуться в Кадиф, захватить Синклит и арестовать лидеров алатреев. Идя по улицам и наталкиваясь на глашатаев и бывших сослуживцев, они жадно выспрашивали всё, что только могли узнать о минувших днях. И все выходило так, что алатреи замыслили украсть их победу над варварами. Что они решили признать их войну незаконной, а их полководца, их Лико Тайвиша, обвинить в беззаконии и тирании, чтобы предать позорной смерти.
Но армия этого не стерпела такой дерзости. Две ближайших походных тагмы вернулись в столицу, разметали наёмные алатрейские шайки и защитили своего командующего. А теперь он созывал всех свободных граждан, чтобы судить подлых заговорщиков из числа старейшин. И Скофа, пропустивший разгром и падение этого гнилого болота под названием Синклит, не мог пропустить такого зрелища. Они все не могли.
И Мицан Мертвец, и бывший фалаг Кирот Энтавия, и Тэхо Аратоя, и всё «братство» Красной накидки, да и все осевшие в городе ветераны. Они все были тут, пусть и разнесенные постоянно движущийся толпой. Ведь каждый из них мечтал вновь увидеть своего полководца и разделить с ним хоть так его великий триумф. А заодно и посмотреть, как он придаст справедливой каре всех тех, кто попытался отнять у них победу.
Позади вновь началось движение, но куда более сильное, чем раньше. Ветеран обернулся и вытянул голову, но тысячи и тысячи затылков не давали ему разглядеть, что там происходит. Толпа начала двигаться, вжимаясь и стискиваясь. Её явно кто-то давил или теснил, прокладывая дорогу посреди этого плотного человеческого моря. И вскоре Скофа увидел причину этого движения: разрезая толпу людей, словно усиленный тараном нос триремы волны, по площади шел конвой солдат. Они окружали тяжелую колесницу, на которой в красных ритуальных доспехах, с накинутой на плечи шкурой льва, ехал Верховный стратиг Лико Тайвиш. А следом за ним, на обычной повозке запряженной двумя быками, ехали прикованные к поручням трое мужчин, одетых в белые мантии старейшин.
Первый, полный, коренастый, с жестким ежиком коротких волос на голове, и лицом, которое не сильно отличалось от харь доброй половины его новых знакомцев. Второй – средних лет, длинный, немного худоватый и бледный как смерть, вполне мог сойти за лавочника или ростовщика, ну а третий, с тонким испуганным личиком и вовсе был совсем ещё мальчишкой. Таких как раз только начали брать в тагмы.
Люди и люди. Ничего интересного в них не было. Наверное, если бы не их одежды – расшитые жемчугом и серебром белые мантии с черной каймой, то ветеран и не подумал, что по городу везут настоящих хозяев жизни и властителей государства. Единственное, что его удивляло – так это число. Глашатаи точно говорили о четырёх главах семейств, которых обещали предать публичному суду. Но на повозке стояли лишь трое. И среди них не было самого важного.
Хотя память на лица у ветерана была скверной, он не сомневался, что сразу и без труда опознает четвертого заключенного. Слишком уж много памятников, фресок и барельефов с его изображением он видел за свою жизнь. Ведь на повозке, среди прочих старейшин, должны были вести самого Убара Эрвиша. Легендарного и прославленного полководца. Из всех троих, по возрасту и сложению, на него немного подходил коротко стриженный здоровяк, но это видно был Кирот Кардариш. Глава заговора, как говорили глашатаи и солдаты тагм, с которыми успел пообщаться Скофа.
Так что выходило, что Убара Эрвиша не было среди отправленных на суд арестантов. Интересно, что же с ним случилось? Помилован? Сбежал? Успел покончить с собой? Скофа пообещал себе, что обязательно выяснит его судьбу. Да и всё равно, скоро о ней растрезвонят либо глашатаи, либо сами солдаты.
Сразу за повозкой с арестованными старейшинами, тянулась большая пешая колонна, четко разделенная на две части. В первой половине явно шли местные жители. Причем, судя по виду, такие же люди улиц, каким стал теперь и сам Скофа. А вот за ними уже шли рабы или вольноотпущенники – пестрая толпа чужеземцев в грязных и окровавленных одеждах. Их руки был связанны не веревками, как у громил рядом, а скованны тяжелыми железными цепями, которые лязгали и громыхали от каждого движения.
Процессия прошла через всю площадь, раздвигая толпу, которая вначале помалкивала, а потом начала провожать повозку с пленными старейшинами свистом и выкриками. Люди заводились, входили в раж, подначивая друг друга и Скофа и сам не заметил, как тоже начал кричать всякие оскорбления и проклятья.
Когда процессия поравнялась со Скофой, он кое-как пристроился к ней следом. Толкаясь и уворачиваясь, пусть и не всегда удачно, от толчков толпы, он только пошёл следом за воинами, услышал сквозь гул толпы до боли знакомый ему бас:
– Скофа? Великие горести, ты что ли Бык?
Ветеран завертел головой, ища голос среди колонны солдат, и увидел могучую фигуру Басара Глыбы. Один из его братьев по десятке шел совсем рядом с ним, держа щит и копье.
– Басар! Глыба! – не веря своим глазам, выкрикнул Скофа и ломанулся к бывшему сослуживцу.
– Скофа! Ха, дери меня гарпии на все стороны! И правда ты. Эй, народ, а ну пропустили ветерана великой войны! Давай сюда, пойдешь рядом.
Кое-как продравшись сквозь разделявших их людей, Скофа поравнялся с конвоем солдат. Многие из них были ему знакомы по тагме, а чуть вдали, кажется, шёл ещё один его брат по десятке – Лиаф Щепа.
– Рад вас видеть братья! Хоть и не думал, что так встретимся.
– И я тебя, Бык! Что скажешь, знатно мы поваляли этих мантий, да? Но ты сам, небось, тоже всё видел. Может и помогал с другими ветеранами, а?
– Нет. Меня… не было в городе эти дни,– замявшись ответил Скофа. Объяснять чем именно он занимался во время низложения власти Синклита, по крайней мере, вот так, перекрикивая шум многотысячной толпы, ему совершенно не хотелось.
– Ну даёшь брат, такое дело пропустил! С нами многие ветераны в городе вместе были. А заварушка-то интересная была. Не трудная. Даже не битва толком. Считай, размялись и всякую шваль погоняли. Но теперь город наш и никто не посмеет тронуть полководца!
– Наши все целы?
– Да у этих ублюдков зубы не выросли нас, славных воинов Тайлара, поцапать. Все живы и здоровы, брат.
– Хвала Мифелаю! Вас где расположили? В Хайладской крепости?
– В ней самой.
– Может, выпьем как вас отпустят?
– Выпьем? Нет брат, не выпьем. Мы ужремся в смерть со всеми братьями и слюнки пускать будем. Ну всё, бывай брат, скоро свидимся!
Колонна солдат начала строиться у деревянной платформы в линию и расставлять арестованных наемников и рабов. А Скофе, так удачно к ней прибившемуся, посчастливилось оказался в первом ряду, почти у самого помоста. Лучшего места и представить было нельзя. Теперь ему будет видно и слышно все.
Толпа позади и вокруг ревела и неистова. Скофа даже не мог разобрать отдельных слов или выкриков. Он не понимал, славят ли они полководца, проклинают старейшин-заговорщиков, а может просто кричат во всё горло. Всё смешалось в единый рык оголодавшего зверя, который чувствовал скорую расправу. И он тоже стал частью этого лютого зверя, подарив ему свои чувства и свой голос.
Верховный стратиг и его воины подняли на помост арестованных старейшин, а всех прочих поставили на колени прямо на площади, перед стройным рядом солдат. В это время к ним присоединилось ещё два человека. В первом, одетом в чёрное джасуре, Скофа опознал Великого логофета, а вот второй – седой старик, опиравшийся на резной посох, был ему совсем не знаком. Когда все они заняли свои места на возведенной утром деревянной платформе, толпа начала понемногу умолкать. Выкрики стихли, сменившись на приглушенное перешёптывание, а сами люди застыли, перестав даже толкать и пинать друг друга. Каждому хотелось услышать и увидеть всё, что вот-вот должно было начатся.
Верховный стратиг шагнул вперёд и, воздев над головой руки, заговорил громким и сильным голосом. Тем самым голосом, которым он поднимал войска на битвы во время войны и который уже не раз слышал Скофа.
– Вольные граждане Тайлара и жители нашего прекрасного Кадифа! Пред ликом богов и людей я Верховный стратиг Тайлара и Великий стратиг Харвенской войны, Лико Тайвиш, сын Шето Тайвиша и новый глава своего рода, взываю к вам ради правосудия! Позади меня стоят трое глав благородных семейств. И трое преступников, презревших все законы и обычаи! Это Кирот Кардариш, Лиаф Тивериш и Тэхо Ягвиш. Они стояли во главе заговора против меня, моей семьи и всего государства! Опьяненные завистью и ненавистью к моим победам над варварами, они все два года войны пытались всеми силами устроить поражение наших войск. Их черные языки и грязные деньги добились того, что тагмы под моим началом, бившиеся с дикарями на севере, не получали подкреплений, обозов, и даже жалования. Они были готовы скормить нас варварам лишь бы не допустить моей победы. Но моя семья и мой благородный отец взяли на себя все расходы по защите наших рубежей. Пока Синклит зажимал каждый авлий, мы платили. Мы платили за всё, и этой ценой, мы купили победу Тайлара. Я разбил харвенов, покорил их земли, расширил границы и подарил вам заслуженный триумф, который Кадиф не знал уж много лет. Но видно моя победа и ваша любовь, совсем лишили их сна. И когда меня утвердили Верховным стратигом, эти отступники от законов решили уничтожить мою семью! Они убили моего отца, Первого старейшину Шето Тайвиша, что дал вам всем мир и процветание. Они позорно отравили его вместе с логофетом имущества Арно Себешем! А после решили обвинить меня в самоуправстве и тирании! И знаете за что? За мою победу над харвенами и пресечение мятежа в Аравеннах! Это гнилую язву, что я выжег огнем и мечем, они стали ставить мне в упрек! Но и этого им показалось мало. Наняв всякую шваль и вооружив своих рабов, они хотели захватить город. Но я был предупрежден об их коварстве. Верные граждане Тайлара раскрыли мне их планы, и тогда я обратился за защитой к той силе, что клялась служить лишь Тайлару. К нашим доблестным тагмам. К простым солдатам, что тянули и тянут на себе всё бремя охраны государства и вашего покоя! И они защитили меня от этих предателей чести, богов и обычаев. И не только меня, но всё наше государство. Всех нас! И теперь я предаю их на суд вам – свободным гражданам Тайлара! Знайте, что я обвиняю их в убийстве своего отца. Я обвиняю их в сговоре против войск нашего государства. Я обвиняю их в желании установить тиранию. Люди Великого Тайлара. Как велит древняя традиция и древнее право, несправедливо отнятое у вас много лет назад, вы должны судить их своим голосом! Ибо вы – народ, а значит и власть. Так что свободные граждане Тайлара, как и ваши славные предки, решайте судьбу этих старейшин: жизнь их ждет, или смерть!
Толпа замолчала, словно обдумывая сказанные слова. Скофа покрутил головой и увидел повсюду удивленные и хмурые лица. Конечно, они уже слышали про заговор алатреев. Да и как было о нем не знать, когда сотни глашатаев на каждом углу перечисляли злодеяния благородных и рассказывали, как они хотели захватить Синклит и расправиться с победившим дикарей полководцем? И всё же до последнего момента люди не очень понимали, что именно за публичный суд их ожидает. Они-то думали, что их зовут на зрелище. Почти на праздник, пусть и с кровавой развязкой.
Город знал, что ларгесы не выставляют на показ свои склоки и почитал это за должное. Да, благородные постоянно резали друг друга, а порою даже изгоняли из государства, что было немыслимым для блисов, но всё это вершилось в стенах Синклита. Ведь судить благородных могут лишь благородные. Таков был закон и старая традиция. Видеть, как она исчезает прямо у них на глазах, было странно и непривычно для кадифцев, никогда не знавших времен народных собраний. И они только начали понимать, что Лико Тайвиш позвал их не ради забавы. Он призвал их, чтобы наделить властью.
