Читать книгу: «Будничные жизни Вильгельма Почитателя», страница 37
Глава сорок третья
Вильгельм сидел в столовой Альбиона и помешивал ложкой фиолетовую кашицу. Он бы с удовольствием остался в комнате и поел у себя за темным столом, куда не попадает свет тусклых ламп, но за несколько дней, проведенные в одиночестве, Вильгельм не говорил даже сам с собой, и утром осознал, что так можно и разучиться говорить – Вильгельм помнил. Однажды он уже прожил один достаточно долго, чтобы вовсе забыть самые простые слова. Пришлось учиться говорить заново.
Эта порция уже третья за утро, а он все никак не мог остановиться. Желудок будто растянулся и не мог заполниться. Запивал Вильгельм еду голубой водой, которую пили многие работники Альбиона. Говорили, что она содержит в себе те полезные вещества, которые обычно получают на свежем воздухе. Но, несмотря на кислый привкус воды, жирные отпечатки чьих-то рук на стакане и духоту помещения под низкими темными сводами, ему было хорошо. Он завернулся в белую Почитательскую мантию, под которую надел черную рубашку взамен нужной белой, пил голубые помои и покуривал захваченные в Земли сигареты, пуская клубы дыма в черный потолок. Запрещено, конечно, но никто не говорил ему отложить сигарету – все-таки это место отдыха, правила в нем мягче.
В столовой оживленно. Все, как и везде, от стен до ложек, черное. Вильгельм оглядывался, но не мог даже прикинуть размер помещения: все, от интерьера до цвета мантий работников, носившихся туда-сюда, подпиравших стенку у входа в ожидании напарников или лениво поглощавших завтрак, черное. Хотя, наверное, столовая была такой же необъятной, как и все в Альбионе. Суета медленно прекращалась – многие спешили занять свои посты, остатки работников все настойчиво еще стучали тарелками и стаканами. Перед работой сотрудники, которым не повезло оказаться на нижних уровнях Альбиона, никогда не забывали подкрепиться, а иногда – еще и принять лекарства. На нижних уровнях воздух был тяжелый и пах разложением, и находиться там больше часа невыносимо, а работали целый день.
Перед заключительным экспериментом Вильгельм всю ночь провел в игральном клубе, о котором узнал совсем случайно: услышал тихий разговор сторожа с напарником в коридоре, спустился туда под прикрытием, выиграл у анонимного невысокого существа в капюшоне в карточную игру пару кружек сиропа и отправился к капсуле Кати. Найти нужную дверь среди черных стен сложно, но он справился. Остановился, отдышался. Выпил отрезвляющую таблетку и принялся ждать. Он долго стоял в темном углублении стены, прячась от дозорных. Прикидывал, что же принесет им этот день. Но ни одной скверной мысли не прилетело в его голову. В этот день Вильгельм не мог позволить себе даже думать о плохом – впервые за миллионы лет все складывалось как нельзя отлично.
Когда Катя вышла из капсулы, она уже была одета в новую мантию светло-серого цвета. Ее лицо, казалось, могло в любой момент треснуть и посыпаться к ногам. Тяжелой поступью женщина отправилась следом за надзирателями, завернутыми в черную одежду словно в трубу. Накидка, которую меняли каждый день, выглядела так, словно за месяц ее Катя ни разу не снимала. Голова опущена, руки протянуты вдоль высушенного, как рыбешка на солнце, тела. Ноги, кажется, сгибались чуть больше нужного при каждом шаге, но шла Катя прямо. Вильгельм улыбнулся – еще не растеряла аристократических привычек. Может, даже завтракает в полдень, и гуляет по камере так, как гуляла бы в саду. Вильгельм прикусил щеку. Катя ведь не вспомнит, как гуляла в саду, и яиц на завтрак не вспомнит. Он даже не знал, сколько процентов памяти не задел порошок, но одно Вильгельм понимал точно – без тех воспоминаний о нем отвечать на вопросы Президента Кате легче.
Скоро все должно было закончиться. Скоро Катя выйдет из кабинета и бросится ему на шею, улыбнется, как тогда, в Италии, и скажет, что все кончилось. Что Президент похвалил ее (Тутси уверил, что передал Президенту русско-французский словарь, который Вильгельм привез с Земли), сказал, что Земля будет жить и отпустил.
Вильгельм увидел, как Катю окружили четыре охранника. Как Катя опустила голову к ногам, словно ботинки, сотканные из плотной искусственной кожи, интереснее, чем стоявший через несколько метром муж. Как она сжала кулачки, но не убрала руки в карманы – не привыкла.
Вильгельм улыбнулся.
Скоро все закончится, и они вернутся домой. Будут жить так, словно ничего не было. Блинчики на завтрак, прогулки после еды, обед в кафе или ресторане – смотря куда им захочется идти. Может, ужинать и не захочется. Он отвезет Катю на дачу – под Москвой строились очень красивые дачные поселки. У него даже есть свой пруд. Не море, но все же. Да и все моря на Земле все равно его. Он покажет ей все поля и горы, которые Катя не успела увидеть. Он преобразит лекарство, которое вкалывал Нуду, и сделает так, чтобы Катя была с ним как можно дольше. Она не превратится в уродца, может, станет чуть ниже, но это ничего. Он купит ей другую одежду, а если Катя захочет быть повыше, закажет ботиночки на высокой подошве.
Вильгельм улыбался, когда ее уводили. А когда шаги стихли, почти вприпрыжку побежал в столовую.
Он отхлебнул еще немного воды, запихнул в рот ложку сладкой каши и хотел уже идти за новой порцией, как сзади послышались тяжелые шаги. Эльгендорф не оборачивался, но отсчитывал каждое движение массивных ботинок, стукающих по черному полу столовой.
– Эльгендорф Вильгельм? – Раздалось за его спиной. Почитатель наконец-то обернулся, окинул окликнувшего его существо с ног до головы и чуть заметно улыбнулся.
– Энви, здравствуй. Давно не виделись, – сказал Вильгельм и жестом пригласил знакомого сесть. И даже не почувствовал привычного отвращения, будто бы Энви хотело испортить ему завтрак, хотя, скорее всего, просто подошло поздороваться.
Тонкое тело неспешно обошло черный стол, поправило мантию и уселось напротив, опираясь на квадратную трость.
– Покинул нас ты давно еще. Произошло многое, – прохрипело и пожало плечами Энви, чья пагубная привычка переворачивать предложения с заду на перед так никуда и не делась даже после карательного лечения Академии.
Вильгельм хмыкнул, но не мог не улыбнуться. Энви странно посмотрело на старого знакомого, поправило почти прозрачные волосы и убрало из под капюшон.
Энви было невысокого роста. Тонкие ноги, обтянутые рваными клочьями кожи и запихнутые в огромные черные ботинки, тощие руки в пятнах. Большие желтые глаза и тонкий рот, будто бы лишенный губ. Энви принадлежало к виду лишенных пола существ, и если многим видам давали хотя бы отличия в строении тела, то подобным Энви не давали ничего. Все они были идентичными и почти всегда работали в Альбионе, уродуя себя до неузнаваемости, чтобы хоть как-то отличаться от друг от друга.
Энви же работало в высших уровнях Альбиона, там, где заседал Президент и проводились самые важные дела, расследования и озвучивали самые страшные приговоры, имело даже возможность покидать здание. Что оно делало в столовой среднего уровня, неясно.
– И что? Ты все это время было здесь? – спросил Вильгельм и взял чашку, но воды там уже не осталось. – Я вроде не допивал же.
Энви, не сказав ни слова, стукнуло тонкими пальцами по столу в какой-то последовательности – через секунду к ним подбежал официант с двумя чашками воды.
– Как у вас тут все схвачено, – хмыкнул Вильгельм и сделал глоток напитка. Это не вода, на вкус скорее чай, но со странным привкусом – словно кислинку воды слишком старательно заглушали сахаром, но переборщили. Напиток все еще был горячим, и эффект одурманивания наступал от этого еще быстрее, чем от холодного. – И о чем нам надо поговорить?
– Решил так почему ты ? – удивилось Энви и принялось лакать чай длинным языком. – Подошло так просто Я .
Вильгельм, не выдержав, рассмеялся в кулак, не сводя глаз с Энви. Тот скосил тонкие брови в дугу и с непониманием посмотрел на старого знакомого. А Эльгендорф, с трудом остановив приступ хохота, все еще улыбаясь, смотрел на Энви.
– Чего ты, Почитатель? – спросило Энви и ткнуло длинным как спица пальцем в руку Эльгендорфа. Почитатель, заправив волосы за уши и подперев ладонью голову, улыбался и не сводил глаз с Энви.
– Да так. Отвык просто слушать тебя. На моей Планете так никто не говорит, у меня мозги закипают с непривычки.
– Слушать тяжело меня что, говорит не мне никто но, понимаю я, – хихикнув, ответило Энви, а Вильгельм про себя добавил:
«Конечно, никто тебе об этом не скажет. У этих святош же не принято указывать на изъяны друг друга. Они обычно отправляют тебя на свалку молча».
– Спросить хотело, дела твои как? Проект как? – задало вопрос Энви, чуть понизив голос, решив, видимо, не мучить старого знакомого длинными фразами.
Вильгельм сел прямо, положил обе руки на стол, обнял большими ладонями маленькую чашку чая. Он не знал, стоило ли вообще говорить с Энви, но желание поделиться радостными новостями хоть с кем-то развязывало язык. Тем более, Энви было одним из основателей клуба поддержки проекта «Земля», который появился как раз после отбытия Эльгендорфа на Планету. Энви не хотело ему зла: иначе бы не подошло. Но Вильгельм чувствовал какой-то подвох – связи с Энви не было все время. Хотя, вполне возможно, у Закона появился новый подпункт, запрещавший общение с Эльгендорфом. Он допускал и такое.
– Нормально. Все куда лучше, чем я ожидал, – шепотом ответил Вильгельм, оглядываясь по сторонам и не наблюдая ничего, кроме уже начинавшего пустеть помещения и Альбионщиков, спешивших по своим делам. – Осталось только интервью.
– Испытание тяжелое это. Всех из сложное самое даже, – понимающе кивнуло Энви и как-то странно дернулось, будто от легкого разряда тока в ноги. – Проводить будет его кто?
– Я писал письмо Президенту. Он и будет, – сказал Вильгельм, не сводя глаз с Энви.
А Энви покрылось пятнами, кости на шее задергались, а на пупырчатом лбу выступила испарина.
– Пора мне! Засиделся я, – резко бросило Энви и, вскочив с места уже собиралось уходить, но остановилось, перевело дух и выпалило, словно даже на эти слова с трудом смогло найти силы. – Капсулу в иди. Сиди не здесь.
– Энви!
– Говорить могу не! Иди! Вильгельм! Иди!
– Хорошо, до встречи, – произнес опешивший от такого короткого и странного разговора Эльгендорф.
Энви, кивнув, быстро скрылось в темноте коридора, оглядываясь. Вильгельм еще немного посидел, покрутил чашку в руках и, залпом допив чайную жижу, встал из-за стола и направился в свою капсулу.
В это время Норрис нарезал круги по гостиной дома Вильгельма на Шаттле и думал. Он ходил так долго, что голова уже начала кружиться, а белые стены, украшенные зелеными растениями, смешались в мятное пятно.
Он не выходил из дома друга, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, и решил заняться и самолечением. В итоге здоровье Норриса пусть и оставалось подорванным сотнями лет изоляции и постоянной простуды, но самочувствие медленно налаживалось. Занялся он и своим внешним видом: лысина покрылась тонкими волосами цвета, кости обросли слабыми мышцами, а зрячий, но мутный, глаз чуть-чуть рассеял белую пену и уже выглядел намного лучше. Норрис, болезненно воспринявший запрет отправиться на Альбион вместе с Вильгельмом, успел даже успокоиться и довериться другу, понадеявшись на его благоразумие. Они были оторваны друг от друга – Закон запрещал посещение Альбиона обычными жителями. Однако Вильгельм все-таки иногда звонил, когда его очередь пользования специальный аппаратом связи наступала. И только из-за этих разговоров Херц был еще спокоен: у друга, с его слов, все просто замечательно.
Но этим утром все изменилось, когда Норрис Херц обнаружил в почтовой ящике дома письмо, запечатанное печатью «инкогнито». Адресовано оно было Норрису, а на самом письме было написано: «От недоброжелателя с наилучшими пожеланиями».
Сначала Норрис боялся его читать. Все-таки годы изоляции приучили его к осторожности, а само слово «недоброжелатель» вообще призывало на его кожу мурашки, которые собирались в линии и начинали танцевать чечетку.
Он бросил лист на диван и ушел на кухню. Не успел навести себе успокоительный напиток, как его вновь потянуло в гостиную, где покоилось послание от незнакомца. Он обходил диван по кругу и вновь уходил на кухню. Но так и не притронулся ни к чаю, ни к еде, которой было вдоволь. Сел, распечатал и прочитал письмо.
Ему в мгновение стало страшно.
Вильгельм же петлял по черным коридорам Альбиона. Дорогу ему подсказывал лишь маленький экран на запястье, который ему выдали в первый день. Глаза с трудом могли увидеть даже стену, находившуюся в метре, так что идти приходилось еще и на ощупь.
Но Вильгельм был окрылен, и даже странное поведение Энви не могло испортить ему утро.
Рано, когда все Единое Космическое Государство еще наслаждалось последними часами сна, ему пришел ответ, особое донесение, из секретариата Альбиона с отзывами на эксперименты. И они, все до одного, оказались положительными. Многие проверяющие удивлены, подробно описывали впечатления от экспериментов. Иные же высказывались достаточно сухо, но даже в урывочных фразах можно было прочитать их согласие с Вильгельмом – Земля особенная, и люди тоже. Последний из экспериментов, интервью, должен поставить жирную точку очередным восхищенным рапортом и отчертить в истории Земли новую полосу, за которой не было бы претензий со стороны Единого Космического Государства. Лишь вольность Вильгельму Эльгендорфу.
На радостях, когда он все-таки добрел до своей капсулы, погруженный в радостные мысли, Вильгельм даже не сразу заметил письмо, лежавшее прямо на его кровати, с печатью «инкогнито».
Норрис же судорожно тыкал по кнопкам запасного Космолета Вильгельма, который обнаружил в гараже. Даже не потрудился стереть с железки пыль, налипшую на нее за годы бесцельного стояния в грязном помещении под домом.
– Ну давай же, давай, ржавое корыто! – повторял Норрис, тыкая в панели, стараясь хоть как-то завести сломанную машину. Чинить ее нет времени даже у такого рукастого механика как Херц. Чего уж говорить о Вильгельме, который, наверное, сломав какой-то механизм, и не потрудился позвать ремонтников.
Прочитанное несколько раз письмо все вертелось перед глазами Норриса. Информация, которую выдавали за правду, была настолько шокирующей, что Херц даже боялся удостовериться в ней, ведь для этого нужно отправиться в Альбион, а затем, взяв с собой Вильгельма, рвануть на Штаб. И то, и другое запрещено Единым Законом, но Норрис, который заводил Космолет, собрался его нарушить.
«Печати не выдают просто так, – думал он, когда бегал, прихрамывая, по дому и собирал оставшиеся документы, которые могли понадобиться. – Печати только важных работникам выдают, просто так ее не достать, не достать. Кто же это может быть?»
Но чем дольше Норрис собирался, чем больше думал о тексте письма, тем меньше его заботил отправитель. Если бы узнал, что это какой-нибудь Ванрав, бросился бы и ему в ноги, кланялся и благодарил, невзирая на подбиравшуюся к горлу тошноту.
– Может, это просто шутка? Просто кому-то завидно, просто над нами хотели подшутить! – шептал Норрис, из последних сил собирая мозги в кучу и выуживая из них нужные знания о строении Космолетов старых моделей, которые перестали производить еще до того, как Вильгельм улетел на Землю. – Этого быть не может. Только не сейчас, не сейчас!
Стоило ржавой коробке завестись, Херц, бубня себе под нос всяческие успокоения, взмыл в Космическую тьму и направился к Альбиону.
Вильгельм же никак не мог собраться, чтобы обдумать прочитанное. Письмо показалось ему настолько странным, что написанное в нем никак не вязалось с реальностью. Казалось, что над ним подшутили, но печать не давала покоя. Среди важных работников Альянса не было шутников, или же они просто Вильгельму пока не встречались.
Еще утром ему сообщили радостные вести, прислали отличные отзывы, а сейчас его, будто бы специально, старались вытащить в Штаб. Штаб? Ему казалось, что туда и не нужно, но правила могли измениться. Его могли не предупредить.
«Вильгельм Эльгендорф. – Гласило письмо на плотном материале, похожем на кожу легких ботинок. – Я не могу подписать своего имени, потому что за мной сразу же начнется слежка. Я все еще дорожу своей свободой, но и молчать не могу. Ваша команда задумала совершить заговор против Вас, и сейчас, прямо в этот момент, подтирает следы в Штабе, двадцать пятом кабинете шестого уровня, прежде чем скрыться навсегда. Прошу Вас, незамедлительно туда отправьтесь и убедитесь в моей искренности. Это поможет Вам выиграть в этой схватке и спастись.
Давний поклонник Вашей работы».
Вильгельм еще раз перечитал письмо и смял его в ладонях. Как его вообще доставили? В Альбионе нет почты, но внутри передавать послания тоже нельзя. Обычно поблажки делали только тем, кто занимал пост и отправлял письмо кому-то более важному. Но от кого? От незнакомца бы не стали принимать никаких посланий и уж тем более – не доставили бы его, непроверенное и нераспечатанное, прямо в капсулу Почитателя. Значит, принимающие на почте знали того, кто письмо принес. Но времени проверить личность отправителя нет, как и машины для выявления почерка.
Вильгельм потер глаза. После бессонной ночи его клонило в сон.
Насколько он знал, Ванрав с Годриком, которые его хоть и не предали, но знатно насолили, находились на Земле и никак не могли оказаться в Штабе, куда им просто-напросто нет прохода. Пронкс был на задании и вообще не собирался возвращаться. Жак после новостей об отбытии Почитателя в Космос устроил себе отпуск на Гавайях, а Норрис просто не мог его предать. В этом Вильгельм был уверен. Оставались лишь Захарри и Джуди. И если в преданности девушки Вильгельм тоже был уверен, то в честности бывшего врага он все-таки сомневался.
– Мало ли, что он там делает. В последний день проверок очень не хочется узнать, что кто-то решил подложить мне свинью, – решил Вильгельм и, чуть расстроившись, что вести о победе настигнут его через какое-то время, направился к стоянке, откуда улетел в Штаб.
В конце концов Норрис окончательно уверовал в утверждения «недоброжелателя», хотя у него было куда больше причин наоборот – выбросить письмо и забыть о нем как о страшном сне. Но чем ближе он подлетал к туманной спирали, тем сильнее дрожали его коленки.
– Нет, Норрис, ну ты совершенно сошел с ума! – воскликнул Херц, когда медленно влетал на пустую парковку, заставленную брошенными в утиль Космолетами.
Он аккуратно выпрыгнул из машины и, постоянно оглядываясь, побежал к лифтам. Норрис смутно представлял, где именно жил Вильгельм, но знал точно – ни вниз, где жили самые мелкие работники, ни вверх, где ночевали Президент с министрами, его бы не поселили. А значит искать нужно было на средних уровнях.
– Штаб. Штаб. Нам нужно в Штаб, – бубнил Норрис, отсчитывая кнопки на лифте до середины. – Если там и в самом деле предатели, то мы должны их обезвредить!
Херц жмякнул на какую-то кнопку, и лифт взлетел, громко хлопнув черными дверьми. Пока что ему нечего бояться – Норрис не дурак и еще дома откопал в шкафу Вильгельма черную мантию, очень похожую на Альбионскую, и закутался в нее. Это могло спасти его от ненужных расспросов. Насколько он знал – в Альбионе вообще редко кого-то допрашивают. Если ты, конечно, не преступник. Он долго летел вверх. За это время всякие мысли успели оплести его голову, но Норрис их всячески отгонял. Рано опускать руки. Время, если судить по письму, у них еще оставалось.
– Надеюсь, ты, недоброжелатель, который искренне наш, знаешь, о чем пишешь, – выдохнул Норрис, прежде чем выйти из лифта в черный коридор, освещенный лишь тусклыми лампами, и побрел вперед, в надежде встретить друга во мраке.
А в почтовом отделении Альбиона, через которое проходили все послания, пытавшиеся попасть в неприступные стены, в мусорном ведре, уже давным-давно превратившееся в пепел, покоилось письмо Вильгельма, адресованное Президенту, которое так никто и не прочитал.
Глава сорок четвертая
Катя сидела в кресле. Руки ее пристегнули к подлокотникам, к голове прикрепили тонкую трубку и протянули ее до темной и непрозрачной большой колбы. Но все не так уж и плохо. Здесь, во всяком случае, интерьер приятнее и, сразу заметно, даже изысканный. Голубоватые лампы освещали помещение, пятна живительного, уже забытого света, прыгали по диванам и столам, отражались в натертых до блеска колбах и баночках на полках. По потолку плыли картинки Планет, но Катя не могла знать их. От некоторых исходил дым, некоторые – горели. Лишь несколько цвели и мигали, словно приветствовали. Была среди них и Земля, но Катя не могла ее найти. Она и не понимала уже, что за облачка в звездочках плавали над ее головой.
Ей не было страшно – утром, еще в капсуле, ей что-то вкололи. Она даже не могла думать. Пока ее опутывали трубочками, Катя смотрела на обломанные ногти и пыталась вспомнить, как они должны выглядеть. Казалось, обычно ногти не такие: может, чуть длиннее или ровнее, может, другой формы. Они ведь не должны царапать. Но Катя проводила ногтями по внутренней стороне ладони, шелушившейся и покрасневшей, и чувствовала, что легкое прикосновение оставалось на ладони. Покалывание еще долго горело, словно ладони подержали над огнем.
Огонь? Катя давно не видела огня. Может, его и не существует.
– Образец с Планеты «Земля»? – Раздался голос вдали. Катя, оторвавшись от созерцания потолка, медленно повернулась, попыталась разглядеть в темноте хоть что-то, но заметила лишь дым, исходящий от кого-то.
«Наверное, это и есть Президент», – подумала Катя. Она понятия не имела, кто такой Президент, хоть Вильгельм и пытался ей объяснить. Катя помнила только, что муж настаивал на том, чтобы она не боялась Президента. Он, как сказал Вильгельм, не хотел им зла. Но Катя уже не понимала, что такое зло.
– Да, – ответила Катя, разлепив сухие губы. Даже пить утром не разрешали. Как-то объяснили, почему, но языка Катя не понимала.
– Такими я вас и представлял. Очень на него похожи, хотя и не догадываетесь, – начал голос, странный, будто свистящий в подвале ветер. Черная фигура, чье лицо скрыто обугленной маской, подошла к трону, стоявшему напротив Катя. Огромному, на постаменте, о каких она не читала ни в одной книге о королях и императорах.
– Прибудет ли Вильгельм? – почему-то спросила Катя.
– Нет. Почитателям запрещено находиться на собеседовании. Так прописано в Законе Единого Космического Государства. Если он и обещал, то, либо забыл правила, либо врал намеренно. Может, для успокоения, что, безусловно, глупо. – Голос искажала уродливая маска, будто бы обожженная. С черного лица лохмотьями свисали куски, а за каркасом виднелась кожа, но цвета ее было не разобрать – все-таки света не хватало, чтобы осветить все помещение хорошо.
Казалось даже, что в маске просто свищет воздух. Ничего, даже глаз, Катя не видела.
– Начнем наше празднество правды, образец с Планеты «Земля»? – произнес голос, направляя тело к столу, на котором горели разноцветные кнопочки. – Скажите «Да», если готовы. Говорить «Нет» нельзя.
Черная перчатка коснулась какой-то кнопки. Катя на мгновение почувствовала, как трубка, сначала просто касавшаяся ее виска, начала вгрызаться ей в голову, но после щелчка, который, казалось, раздался внутри головы, боль утихла.
– Да, – выдохнула Катя. Руки ее задрожали, а из головы будто бы начали вытягивать нитки. Не больно, но ощутимо. Катя бы спросила, что происходит, но поняла, что даже не может составить самое простое предложение.
– Назовите ваше полное имя. – Словно сквозь туман донеслось до Кати.
– Гаврилова Екатерина Алексеевна. С недавнего времени – Графиня Волвская.
– Вышли замуж? – механически спросил голос, будто бы вопросы он готовил заранее.
– Да.
– На Земле это еще происходит?
Катя почувствовала странное жжение в горле. Хотелось покашлять, но открыть рот не получилось, словно с этих пор она могла выполнять движения только для того, чтобы ответить на вопрос.
– Еще происходит, – прошептала Катя, чуть приоткрыв губы. Вопрос показался ей странным.
– По «любви»?
– Да.
– Неужели вы любите своего мужа?
– Я его почти не помню, – выдохнула Катя и не соврала. Казалось, помнить ей уже нечего и некого.
Машинка, стоящая между ними, противно пикала. Какая-то палочка, от которой тянулись проводки к ее голове и рукам, рисовала кривые линии. За окном царил мрак, будто чернота комнаты окутывала весь мир.
– Это детектор лжи, – пояснил голос. – Следит за тем, чтобы вы говорили правду.
– Что будет, если я совру? – с трудом произнесла Катя. Язык ее медленно распухал, а кровь будто холодела. Сидеть в кресле без движения становилось все тяжелее.
– Вы не соврете, – ответил голос, потер руки, закованные в черные перчатки. – Детектор в вашей голове заставит вас выдать правду.
Катя сглотнула горький ком. Голова ее отказывалась мыслить, но тело все еще было живым. Катя еще раз глянула в пустое кресло, стоявшее неподалеку. Попыталась представить лиловые глаза, черные волосы, но не выходило. Она будто забыла, как он выглядит.
– У вас есть душа? «Anima».
– Что? – переспросила Катя.
– Душа. То, что должно быть в каждом из вас. За что ваш Почитатель заплатил такую высокую цену, – пояснил голос. – Вы ведь слышали о кровавом вторнике? Знаете, сколько жизней загубил ваш Почитатель? Мы ждем результат.
– Да, наверное. Наверное есть, – пробубнила Катя и попыталась сжать ладошки в кулаки, но даже пальцами пошевелить не смогла. Холодная капелька пота проползла по спине под накидкой, когда Катя поняла, что пальцев уже не чувствует.
– Вы ее не видите? – спросил голос, нажимая на новую кнопку.
Катя чуть не взвизгнула от боли.
– Она есть в каждом, ее не нужно видеть, – начала было морщившаяся от боли женщина, но тело, закованное в черные кандалы, подняло руку, останавливая.
– Но, если вы ее не видите, как можете утверждать, что она есть?
– Мы просто знаем, что одарены душой, – прошептала Катя, сжимая подлокотники. Перед глазами все медленно начинало плыть. – Как мы можем доказать, что она есть?
Незнакомец в обугленной маске долго всматривался в ее лицо. Подошел к ней почти вплотную. Рука в холодной перчатке коснулась ее плеча, чуть сжала. Катя поежилась – незнакомец отпустил. Она чувствовала дыхание, тяжелое, будто специально замедленное. Он несколько раз обошел вокруг нее, дотронулся пальцем до плеча, ключицы. Будто искал изъян. А потом, хмыкнув, вновь ушел к столу с кнопочками.
– Хорошо. Раз все люди так верны своему Создателю, что даже не могут допустить, что он чем-то их обделил, продолжим.
