Читать книгу: «Будничные жизни Вильгельма Почитателя», страница 33
До кладбища они шли в тишине. Норрис накрыл Катю пальто и шел, озираясь по сторонам, а Вильгельм смотрел под ноги. Даже когда дома сменились могилами, он не смог поднять глаз. Хотелось верить, что он видел пейзаж не в последний раз.
– Я что-то забыл спросить. Ты нацепил браслеты? Не забыл? Они где-то у тебя должны быть, – спросил Норрис, когда Эльгендорф уже настраивал Переместитель, а вокруг суетились помощники.
– Конечно, – бросил Почитатель, не оборачиваясь. По спине его пробежал холодок.
– Ты же за ними ходил?
– За ними.
– И ты точно их надел?
– Да! Норрис, я сейчас собьюсь! – воскликнул Вильгельм. – Сейчас собьюсь с координатами и отправлю нас за пределы Единого Космического Государства. Кто наши останки искать будет?
Норрис больше ничего не спрашивал.
Когда Вильгельм нажал кнопку, помощники уже исчезли в дырках в стенах. В водовороте завертевшейся перед глазами комнаты никто и не заметил, как Лилиан, появившаяся из сумки, которую Вильгельм оставил в углу комнаты, быстро подползла к Норрису и ухватилась за его штанину. Переместитель накрыл путешественников сетью космических километров и унес в пустоту, оставив от себя лишь горстку фиолетовой пыли.
А в опустевшей квартире на соседней улице остался только оплакивавший одиночество Нуд и Шура, обнимавший его коленку толстым хвостом.
Глава тридцать девятая
Вильгельм никогда не любил Переместители – даже во время перемещений на Земле его немного мутило.
Еще больше Вильгельм терпеть не мог вторники – именно в этот день недели всегда случались самые крупные неудачи. Если что-то происходило – он всегда сваливал вину на точку на один из семи дней недели, единые во всем Едином Космическом Государстве, но никак не на себя.
Но в этот вторник, когда он воспользовался Переместителем, все было еще хуже. И виной этому Космическая пустота, где давление и все прочие силы куда суровее Земных. Путники, лишенные защиты, во время подобных межгалактических перемещений умирали, как обыкновенные образцы, сгорая заживо, однако об этом старались не говорить – все-таки граждане умирать не могли. Но колонизаторов защищали. Выдавали им амулеты, пластины, специальные механизмы и прочие вещи. Браслеты, которые спасали путешественников между мирами от смерти, теплели на запястьях Кати.
Они летели по трубе портала все выше и выше, пролетая Звезды, Планеты и черную бесконечную Пустоту. Норрис держал на руках Катю, а Лилиан, все еще никем не замеченная, залезла под штанину и держалась за его ногу, надеясь, что прежняя защита, спасшая ее уже однажды, спасет и в этот раз. Перед глазами вертелась привычная чернота мертвого Космоса с россыпью холодных Звезд. Вильгельм дрожал, но не от холода, а от страха.
Они направлялись к дому Почитателя, что находился на одной из платформ Шаттла и который еще не успели отобрать. Но все шло не по плану.
Вильгельма мутило. К горлу медленно подступала тошнота, но он сдерживался. Натянул вымученную улыбку. Зубы от нее болели. Тело сжимало под давлением, мелкая судорога пробивала по каждому суставу. Урбаний, кажется, вскипал, хотя не должен был. Во всяком случае, Вильгельм надеялся, что не должен, – толком этих свойств урбания никто не решался изучать. С каждым мгновением ему становилось хуже. Холодная режущая боль поднималась и холодела в его внутренностях. Он чувствовал приближение конца.
Яркий свет чуть не ослепил Вильгельма. Они влетели в очередную часть пути, а Почитателя на мгновение парализовало. Пару секунд, а может и дольше, он не чувствовал ничего, будто бы тело его исчезло, но, стоило по ногам его пройти заряду силы, ощущения вновь вернулись и принесли с собой боль. Внутренности Вильгельма запылали. Он чувствовал, как внутри оставались лохмотья от того, что еще недавно поддерживало в нем жизнь. Руки его задрожали, горло сдавило. Умирать, будучи так близко к победе, совершенно не хотелось.
Он хотел прокричать что-то, но голос пропал. Норрис даже не обратил внимания на него.
Чернота небес сменилась алым заревом. Кожа Вильгельма медленно покрывалась рубцами, ожоги поползли на спину, выгрызая горящими зубами борозды. А Вильгельм даже не мог двигаться, даже рот, чтобы прокричать в Пустоту, открыть не мог. Осталась только боль. Весь он был соткан из боли, и с губ капал только ужас ожидания собственной смерти.
Тогда он услышал крик Норриса. Так, будто бы их разделяли километры. Вильгельм с трудом открыл глаза, но не увидел ничего. А крик все отдавался в ушах противной пульсацией.
Мир тускнел, но Вильгельм все еще был не готов умирать. Мир еще раз пропустил через них свои щупальца, вырвал из горла Вильгельма немой крик. Почитателя стошнило.
И вдруг на шее вновь загорелся камень, будто копивший силы своим длительным молчанием. Артоникс налился светом, зарево настоящего пламени заискрилось на шее Почитателя. Камень громко хрустнул. В последние мгновения он вылил на грудь Вильгельма стальной сок, прорезав на теле его длинную борозду, и окутал спасительным куполом. Тело Вильгельма пролетело последнюю завесу границы перемещения и осталось целым.
Вильгельм не понял, что произошло. Тело обмякло. Он почувствовал толчок, невесомость, а потом – удар о твердую поверхность. Последний раз тело его пронзила спасительная боль, и он потерял сознание.
***
Вильгельм приходил в себя урывками. Иногда его уши начинали слышать что-то, но быстро заполнялись жидкостью и глохли. Иногда глаза его раскрывались, и за красной пеленой, он видел полоток, обвитый лианами, но быстро слеп. Вильгельм проваливался в безболезненную дрему.
Спальня завалена лекарствами и книгами по медицине, а у его постели дежурил Норрис. Новые ткани не хотели вырастать на спине Почитателя, раны с трудом зарастали. Сил на выздоровление у Вильгельма почти не было, и Норрис переживал, что даже если Эльгендорф окрепнет физически, с головой у него будет еще хуже, чем до этого.
Иногда зал первого этажа наполнялся криками и возгласами, принадлежавшими женщине. Тогда Норрис спускался. Крики быстро прекращались.
Прошли дни. Длинные, в Едином Космическом Государстве длившиеся дольше Земных. Кожа на спине Вильгельм выросла по кусочкам, любовно иголками взращенная Норрисом и инъекциями чистого урбания, но осталась рваной, покрытой глубокой сеткой шрамов. Органы начали функционировать как прежде, но все еще медленно, будто нехотя. Волосы пришлось отрезать по плечи, чтобы они не болтались выгоревшими клоками.
Но Эльгендорф был жив, и его искалеченный облик не играл роли.
Когда Вильгельм очнулся, было темно. Он попытался пошевелиться, но тело пронзила огненная волна боли, и он грохнулся на твердую кровать. Шрамы на спине покрылись алыми капельками.
– Что…За… – прохрипел Вильгельм, так тихо, что и сам с трудом услышал. В глубине темной комнаты послышалось копошение, быстрый топот ног и в один миг комнату озарил свет. – Свет..ло… Убери… – взмолился Почитатель, но свет лишь стал чуть тусклее – Норрис убавил его на пару единиц.
– Прости, но твои глаза должны опять привыкнуть к свету. Тут светлее, чем на Земле, – прошептал Норрис и подошел к кровати Вильгельма. Эльгендорф вздрогнул – на лице друга ни кровинки.
Вильгельм медленно повернул голову, огляделся, как смог. Они были в его спальне, белой, обвитой зелеными лианами и поросшей цветами по углам. За окном чернела пустота. Из гостиной доносился шум.
– Ты не хочешь мне ничего сказать? – спросил Норрис, когда они немного помолчали. Горло Почитателя почти пришло в норму, но все еще чесалось изнутри. Хотелось кашлять.
– Ты уже все знаешь, – вздохнул Вильгельм и прикрыл глаза. За длинными ресницами он все еще видел друга. – Зачем мне рассказывать? Ты ничего хорошего не услышишь.
Норрис сглотнул кислый комок, застрявший в горле. Лицо его скривилось.
– Зачем ты отдал ей браслеты? Ты мог сгореть, если бы камень не спас тебя, – прошептал Норрис и дотронулся до груди Вильгельма, на которой покоился спавший Артоникс. – Ты всю жизнь свою, жизнь всей Земли на кон камня этого поставил. Это безрассудство.
– Может быть, – сказал Вильгельм и повернул голову настолько, насколько позволяла изрезанная царапинами шея.
– Какой тут может быть? – Норрис вздохнул. – Ты представляешь, что бы случилось, если он тебя каким-то образом не защитил? Я… Я даже не понимаю до сих пор, как это вообще случилось. Я столько раз, пока ты спал, пытался взять камень, провести хоть какие-то эксперименты с ним, но я даже дотронуться не могу до него. Что с ним?
– Генрих Ульман позаботился обо мне на миллионы лет вперед.
– Лучше бы он о себе позаботился также.
Вильгельм посмотрел на друга. Норрис не мог даже повернуться. Вильгельм хмыкнул. Хорошо, что рядом не было зеркала, иначе он бы тоже понял, почему Норрис так отворачивался.
– Это мой долг. Я испортил ей жизнь, а сейчас решил спасти ее.
– Какой ты все-таки дурак, – хмыкнул Норрис и кисло улыбнулся. – Все равно ведь спасти ее не получится, а если и получится… Неужели ты ее отправишь снова в прошлое? Придется снова лететь туда? Нет, даже не думай. Дурак ты все-таки, дружище.
Вильгельм пытался улыбнуться в ответ, но губы его, покрытые заборчиком ран, заболели. Он посмотрел в окно, за которым не было ни единой звезды. Зажмурился, и глаза пронзила боль. Свет показался ему еще ярче, чем был до этого.
– Она жива? – спросил Вильгельм, прокашлявшись, а друг кивнул. Долго молчал, подбирая слова. И лишь потом ответил.
– Я пытался вернуть Кате рассудок. Я столько всего перепробовал, что использовал, наверное, все свои знания. Я даже сбегал ночью в библиотеку, кое-что там взял на имя Ванрава, но даже они не книги ничего нового. Единое Космическое Государство не очень-то волнует моральное и психическое здоровье, – вздохнул он и продолжил. – Но стоило ей увидеть все вокруг, Катя заорала так, что я испугался. У нее ведь хрупкая нервная система. Она может не перенести таких переживаний.
– Я понял, – прервал его Вильгельм, сморщившись.
– Вильгельм, она выжила, – продолжил Норрис, кисло улыбнувшись. – Ты даже не представляешь, как хорошо она сохранилась. Ни одной царапинки.
Вильгельм, не сумев сдержаться, улыбнулся.
– Она не без сознания, а в о-го-го каком сознании, – хмыкнул Норрис. – Знаешь, как она спорит со мной? В Италии в девятнадцатом веке у нее совсем не такой настрой был, а сейчас она будто жить по-новому начала. Захотела жить что ли.
– Ну да, в Космосе-то и не такое захочешь, – усмехнулся Вильгельм. – А как…
– Я поколдовал с порошками, притупил ее эмоции и ощущения, но разум ее включен. Катя все понимает, но эмоции ее заперты внутри. Она не может чувствовать, а все ее действия будут механическими… Если не дать ей лечебный порошок, конечно, но я тебе делать этого категорически не советую. А то вцепится тебе в лицо и раздерет.
– Мы сможем стереть ей память после всего этого? – прервал его Вильгельм. – Когда вернемся?
Норрис вздохнул. Чуть нехотя кивнул. Вильгельм отвернулся к стене и посчитал цветки на лиане, росшей из кадки. Ровно сорок. Как же давно его не было.
Внизу вновь послышались шаги, возгласы и топот.
– Хорошо, – вздохнул Вильгельм и поморщился, попытавшись подняться на локтях. – А сейчас, пожалуйста, давай спустимся. Не хочу валяться в позе трупа. Я пока все-таки жив.
Он почувствовал странную пустоту внутри. Мысли о смерти уже не пугали, как в первый раз. Словно встретил старого друга. Норрис вновь мог только кивнуть. Он аккуратно взял Вильгельма за талию, тот обнял друга за шею и, с трудом, поднялся на ноги. Они были ватными и ощущались по колено.
– Нет, не говори, что… – прошептал Вильгельм и попытался опустить голову, но не смог. Норрис прижал его к себе сильнее.
– Все хорошо. Они твои, просто еще не все еще восстановилось. Ты был чуть ли не разорван. Хорошо, что Артоникс был при тебе.
Вильгельм вымученно улыбнулся и еще раз поблагодарил Генриха Ульмана за то, что через миллионы лет Учитель преподнес ему этот подарок.
Внизу жарко, настоящие тропики. Деревья в кадках спускали листья к полу, лианы обвивали стены и окна, а ягодные кустарники, выведенные Норрисом специально для Земли, шумели от ветра, подгоняемого искусственной циркуляцией воздуха. Они были в доме Вильгельма, подаренном Ульманом после победы в конференции. Благодаря дарственной его не так-то просто отобрать. Три этажа белоснежных комнат с кучей цветов, растений, деревьев, бассейном и собственной зарегистрированной лабораторией, пользоваться которой разрешено кому угодно, но только не Вильгельму. На одном из диванов лежала Катя, завернутая в белую мантию, цвет которой почти сливался с тоном ее кожи. Она на мгновение обернулась, посмотрела на Вильгельма и тут же отвернулась.
– Катя, я… – прошептал было он, но сзади послышались шаги. Медленные и размеренные. Насмешливый голос рассыпался в осколки ледяного смеха.
Норрис аккуратно усадил Вильгельма в кресло, а сам уселся рядом. Руки его комкали краешек рубашки. Вильгельм повернулся, посмотрел в темный угол, откуда медленно шли, стукая по стеклянному полу. С каждым шагом силуэт все лучше прорисовался, озаряемый все большими лучами. Вильгельм сразу понял, кто это был.
– Очнулся? Как жаль. А я уже хотела отрезать кусок от тебя себе на память, – проговорил силуэт шипящим голосом. Он все приближался, а округлости прорисовывались в белом свете ламп. Длинные ноги с выступом на стопе, напоминавшем каблук, руки, поглаживавшие узкую талию, в которую не могли бы поместиться обыкновенные органы.
– Лилиан, – прохрипел Вильгельм, сжав руки в кулаки.
Она вышла на свет неспешно, почти выплыла, словно ходьба для нее была вынужденным условием. Даже на расстоянии нескольких метров понятно, что роста она необычайного: выше Норриса и Вильгельма, намного выше Кати. Все ее тело покрывала зеленая и блестящая в свете ламп кожа. Лицо ее, словно высеченное из острой скалы, разрезала холодная усмешка, а в желтых глазах, оставшимися рептильими, на медленном огне варилась ненависть.
– Знаешь, какой кусок твоего тела я бы взяла себе? – спросила она, подойдя к нему совсем близко. Он почувствовал жар ее тела, аромат ее волос. Тонкие губы растянулись в хитрую ухмылку.
Лилиан уселась на подлокотник кресла и провела ступней по голени Вильгельма. Он посмотрел на нее с омерзением.
– Нет, не этот кусок. Там в тебе нет ничего особенного, – ответила Лилиан и схватила Вильгельма за подбородок, заставив повернуть голову, а потом выдохнула почти в его губы. – Знаешь, с каким удовольствием я бы срезала твое личико и повесила над кроватью?
– Жестокость Альбиона все еще живет в тебе, – процедил Вильгельм, а она провела пальцем с длинным когтем по его скуле.
– А ты все такой же малыш, – усмехнулась Лилиан и приблизилась к его лицу. Их носы соприкоснулись, а она выдохнула ему в губы. – Жалкая кукла Профессора…
– На твоем месте я был бы хоть немного благодарен, – прорычал Вильгельм, оборвав ее на полуслова, и, с трудом подняв руку, шлепнул ладонью по зеленому запястью. – Не тебе говорить мне о куклах, ты – Альбионская, продажная…
– Какие мы гордые, защищаем свою жалкую шкуру! – воскликнула Лилиан и царапнула его скулу острым когтем. По щеке пробежала капелька плазмы.
– Я не бросил тебя на том острове, когда твое тело мутировало под действием сока ягод и скукожилось и превратилось в игуану, а забрал. А мог бы просто выкинуть в море и смотреть, как ты тонешь.
– Я не какая-то девка-образец! Я – куда лучше тебя. Я точно бы выжила. И я бы отправилась домой, если бы…
– Если бы что? Если бы они ответили на твои сигналы, которые уловил я? Если бы они попытались тебя вернуть? Так сложно, нажать две кнопки и отправить за тобой корабль! Что если? Если бы Альбион о тебе вспомнил и спустился на поверхность Земли, чтобы забрать твои кости? – прорычал Вильгельм и отвернулся, но она дернула его за руку, заставив вновь посмотреть ей в глаза. Норрис сидел рядом и молчал, боясь прервать обмен обвинениями. – Только они же отрицают, что мы можем умереть. Как бы они узнали, что ты умерла? Никак бы не узнали!
– Ты держал меня в ящике, пока не соизволил отпустить! Заставил меня влачить жалкое существование ящерицы на твоем диване, пока сам развлекался, отлынивая от работы!
– Я держал тебя в ящике только из-за того, что твое бывшее тело было слишком слабым для Земной атмосферы. Тебя бы расплющило!
– Ты мог отправить меня назад, чтобы меня вылечили здесь! – прошипела она и схватила его за руку.
– Они ничего бы не сделали! Я спас тебя!
– Ты был слишком горд для того, чтобы просто отправить меня на Шаттл!
– Уже на Шаттл? Мгновение назад ты была пособницей Альбиона!
– Замолчи! – закричала она и залепила Вильгельму пощечину. От ее силы Почитатель качнулся и чуть не вывалился из кресла, но сильные руки Норриса поймали его и вернули в прежнее положение.
– Я выгадывал время, – сказал Вильгельм, вздохнув. – Давление на Планете менялось. Оно могло просто погубить тебя, а я тебя спас! Спас, пойми уже!
– Неужели. Я должна похлопать? Что люди еще делают? Целуют твои ноги? Становятся на колени? Я должна благодарить тебя за то, что ты просто не мог отправить меня в капсуле назад? – спросила она и отбросила волосы за спину.
– Вильгельм спас тебя, Лилиан. Без его помощи ты бы уже здесь не сидела. Отправить тебя в капсуле мы не могли. Разрешение на полеты давал Альбион, но никто не отослал за тобой разрешения. Другого пути не было, – встрял Норрис и отодвинул ногу Лилиан от Вильгельма. – Хватит его мучить. Он и так еле живой.
– Как жаль. А мне напомнить, как я оказалась на острове, Вильгельм? Это ведь ты позвал меня. Помнишь, что я была одной из старейшин в Альбионе? Ты был горд, что я согласилась прилететь.
– Ты звучишь так, будто переживаешь, что кто-то сказал тебе, что ты недостаточно хороша, – бросил Вильгельм. Катя, сидевшая чуть в отдалении, поежилась. Острые плечи дернулись под тяжелой тканью мантии.
Лилиан бросила в сторону Кати взгляд, полный немного презрения.
– Я хороша, Вильгельм, не ври себе.
– Считай, что хочешь. Ты слишком упрямая, чтобы тебе что-то доказывать, – сдался он, вздохнул и уселся поудобнее, подперев с трудом державшуюся на шее голову рукой.
Лилиан растянула губы в треугольной улыбке. Встала с кресла и, покачивая бедрами, словно все еще чувствовала исчезнувший хвост, отошла к окну.
– Завтра я вернусь в Альбион. Советую тебе поскорее решить, кто будет проводить испытания над образцом, иначе тебе всучат кого угодно. Даже меня, – усмехнулась она и повернулась.
– Он не может пока выйти, он не окреп, – сказал Норрис и вновь схватил его за плечи, останавливая. Вильгельм сбросил его руки.
– Я был рожден здесь. Ничего со мной не будет. – Отмахнулся Вильгельм и с трудом поднялся с кресла, покачнувшись на слабых ногах.
– Я сегодня тебя никуда не пущу! – возразил Норрис, поднялся с кресла и остановил Вильгельма, схватил за плечо, не рассчитав даже, что хватка его могла причинить боль. – Ты слаб, пойми это! Ты еле жив!
– Но жив же. В чем проблема?
– Тебе нельзя выходить! Ты еле на ногах стоишь!
Но Вильгельм уже был раздавлен, а теперь – еще и зол.
– Может, тебе отлежаться недельку, а потом уже идти?
– А куда мы тогда торопились? Могли бы еще пару лет пожить в Италии, раз время играет по нашим правилам! – Он резко развернулся и почти прокричал это в лицо Норрису.
Тот опешил, поперхнулся воздухом.
– Ты чего, Вельги? – прошептал Норрис, протягивая руку к другу, но Вильгельм отбросил ее.
– У нас нет времени носиться со мной. У нас нет времени ждать. Я чуть не умер, ты меня спас. На этом хватит переживаний. Я решил отдать эти браслеты кому-то, это мое решение! Мне за него расплачиваться, как и за все, что я натворил. Хватит меня жалеть. Хватит думать обо мне, когда нужно думать о Земле! – воскликнул Вильгельм, а лицо его покрывалось красными пятнами.
– Вильгельм, пару дней назад ты был раздавленным мясом, валявшимся на кровати! – прошептал Норрис. Лилиан повернулась к ним и наблюдала за перепалкой с большим интересом.
– До конца осталось совсем немного, ты просто запрещаешь мне выходить из моего же дома? Потом долечусь. Потом все, потом. Сейчас мы и так упустили слишком много времени, Норрис. Мы больше не можем ждать.
Норрис стоял. Грудь его рвано выталкивала воздух, а желваки ходили туда-сюда. Он не выдержал кипевшей обиды, разбуженной бессонными ночами у кровати умиравшего друга.
– Знаешь, может, если бы Ульман когда-то не возложил тебе корону на голову, ты бы видел дальше собственного носа. Ты бы свою жизнь ценил.
– Я ценю ее до тех пор, пока она что-то стоит. Но без Земли она ничего стоить не будет, ты же знаешь, – вздохнул Вильгельм и опустил голову. Произносить эти слова было намного сложнее, чем думать о них.
– Тогда почему ты видел только те проблемы, в которые тебя тыкали носом? – вырвалось у Норриса, и он сразу же испугался этих слов. Схватившись за горло, словно оно было виновато в этом порыве злости, он прошептал. – Вельги, прости, пожалуйста, прости. Я не это хотел сказать…
Вильгельм улыбнулся. Глаза загорелись ядовитым блеском удовлетворения.
– Ну наконец-то я увидел едкого и язвительного Норриса, – криво улыбнувшись, прошептал Вильгельм, облокотившись на стену. Ему все еще было тяжело стоять.
– Вельги, я…
– Не прикидывайся больше. Я привык видеть в тебе задиру и весельчака, а не белую овечку, – сказал Вильгельм и отвернулся. – Давай выполним наш долг, а потом решим, как мне мазать царапины?
Лилиан расхохоталась. Голос ее прозвучал как камнепад, как град, стучавший по железной крыше. Под этот гром Вильгельм, хмурый и озлобленный, хромая, покинул гостиную и скрылся в спальне. Норрис побоялся пойти следом. Сказанные в порыве злости слова его испугали, и он решил дать Вильгельму время. Уселся на диван, вытащил из-под подушки книгу и принялся невидящим взглядом бегать от строчки к строчке. Лилиан еще немного посмеялась, посмотрела на черноту Космоса, а затем, презрительно фыркнув, ушла на третий этаж, в спальню для гостей.
Когда зеленая мегера скрылась, а звук стука ее каблуков, выходивших прямо из стопы, затих, Норрис подошел к Кате, которая все еще сидела, обхватив колени руками, и молчала.
– Прошу, не верь всему, что она говорит. Вильгельм, может, и не праведник, совершал ошибки, много ошибок, но он изменился. Ты изменила его.
– Но ведь он сам говорил, что ничто не может его изменить, – прошептала Катя механически, а в ее прежде звонком голосе не было ни капли жизни. Ее голубые, но потухшие, глаза посмотрели на Норриса, словно он был куском картона. – Он притащил меня сюда не из-за того, что ему пришлось. Он ведь за мной и поехал?
– Но он не изверг. Он не держал ее в заложниках, не издевался. Вильгельм просто спасал ее от губительной силы Земли. Лилиан ведь сама прилетела к нему. Ее послал Альбион, – сказал Норрис и дотронулся до руки Кати.
– Вы говорите так, будто я должна вам сочувствовать. Но ваши слова для меня – не больше, чем пустой звук, – ответила она и отвернулась.
Норрис почувствовал холод внутри, но не стал досаждать измученной женщине и ушел на диван, где вскоре, уставший от бессонных ночей, проведенных у кровати друга, уснул.
Вильгельм же долго сидел на кровати, перекатывая шарики с обезболивающими порошками из руки в руку. В глазах пустота. Не многим лучше и в голове.
– Беленький или желтенький? – бубнил он, прикидывая, от какого боль заглушится лучше. Несколько пустых пробирок валялось на полу и медленно в него всасывались. Перед глазами плыло. Пол сливался с руками в единое пятно.
Эльгендорф еще раз обрадовался, что не рассказал Норрису о своих запасах.
Вильгельм понял, что вспылил. Что, наверное, наговорил лишнего. Но извиняться рано. Во всяком случае, одно дело он должен закончить перед тем, как склонить голову и покаяться.
Четыре утра. Вильгельм, выбрав считалкой белую ампулу, запихнул ее в рот и разжевал. Порошок рассыпался по языку, прилип к небу, а в голове, казалось, вспыхнуло Солнце и обожгло. Эльгендорфу пришлось сжать зубы, чтобы не заорать.
Когда перед глазами перестали взрываться фейерверки, он поднялся. Тело стало ватным, от шеи до пальцев ног. Голову накрыло туманом, а звуки стали отдаленными. Оставшись довольным результатом, Вильгельм бросил в карман плаща еще несколько белых ампул, набросил плащ и, опираясь на трость, тихо вышел из комнаты.
Он аккуратно прошел мимо спавшего Норриса, тихо, стараясь не стучать тростью по полу, добрался до Кати, которая спала на дальнем диване.
– Вставай. Поднимайся! – прошептал он и потряс ее за плечо.
Женщина открыла глаза, зевнула, хотела улыбнуться, но, стоило ей увидеть Вильгельма, чуть не закричала. Он успел накрыть ее рот ладонью.
– Тише. Нельзя никого будить! – прошептал он и, подождав, пока Катя успокоится, убрал руку и продолжил. – Мне нужно кое-кого повидать. Тебе тоже важно поехать со мной. Так что, пожалуйста, ради твоего же блага, вставай и иди со мной.
– А если я не хочу? – Она посмотрела на него стеклянными глазами. Рот ее охладел, а волосы, прежде струившиеся по плечам, скомкались. Катя была похожа на брошенную в подвале фарфоровую куклу.
– Не хочешь? Тогда я не могу обещать, что смогу спасти тебя из лап смерти, которые тут повсюду. – Вильгельм протянул ей накидку. – Хочешь жить, иди за мной.
И Катя, чуть подумав, безмолвно согласилась, застегнулась и взяла его под локоть. Она вела себя так, словно у нее еще оставался выбор. Через несколько минут корабль Вильгельма взмыл в пустоту и понес их в даль, а Норрис спал, уткнувшись носом в подушку.
