Читать книгу: «Идущие навстречу. На перепутье»

Шрифт:

ISBN 978-5-0051-0828-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

На перепутье

Часть I
Глава I

У каждого свое представление об уюте. Мне видится такая картина.

Тихий, убаюканный метелью старинный городок. Светлые сумерки начинают окутывать укрытые снежным одеялом небольшие домики. Окна мерцают сквозь метущую поземку живым огнем, не тем ровным, холодным светом, что дает электричество, а светом неярким, но теплым и дышащим, таким, который может породить только настоящий огонь. День близится к своему завершению. В подобный вечер особенно приятно осознавать, что торопиться никуда не нужно, настало время отдыха, что ты – у себя дома, где жаркий камин возводит прочную преграду между тобой и февральским холодом.

Я вижу комнату, за окнами уже темно, и свет дают лишь камин да свеча. Такое освещение не может быть ярким, и комната полна тенями. Чуть трепещущие от движений, совершаемых огнем, они делают пространство живым и дышащим. Комната заполнена вещами. Вещи – устойчивые, добротные, тщательно инкрустированные богатой отделкой, именно они создают ощущение основательности и стабильности. Осью комнаты, ее композиционным центром является, конечно, камин. Стоящие перед ним два кресла и круглый столик с витыми ножками словно созданы для отдыха. Кроме кресел расположиться можно и на диване, занявшем место между двумя окнами, и на уютной софе, стоящей рядом с небольшим столом у противоположной стены. Следует еще упомянуть стеклянную горку, заполненную изящной расписанной посудой и массивный буковый буфет. Вся обстановка погружает нас в неспешный, тягучий, мирный быт начала XIX века.

У камина я вижу двоих. Молодая женщина в том длинном, струящемся до пола платье, которое делает женщин прошлого столь элегантными и женственными, отличными от мужчин созданиями. На коленях у нее – шитье, также неизменный спутник женщин в прошлом, их верный друг, их забота и их досуг. Лицо ее, не столь красивое, сколь миловидное, дышит тем покоем и безмятежностью, который порождается устроенностью жизни и душевной наполненностью. Глаза, светлые и лучистые, с нежностью обращены к сидящему рядом молодому мужчине. Резкие черты лица, блестящие темные глаза того выдают его беспокойную натуру, но сейчас страсти, клокотавшие в нем когда-то, улеглись, усмиренные неспешной чредой счастливых дней рядом с любимой. Надо ли говорить, что перед нами – супруги, ибо те давние времена только супружество давало любящим возможность обрести чувство устроенности и защищенности. Такими я вижу своих героев, супругов Ристли Хорвина и Ровину.

…

Стоящие на камине часы пробили девять. Хорвин поднял голову от лежащей у него на коленях книги и посмотрел на жену. Ласковая улыбка тронула его губы, сразу смягчив жесткие складки возле рта. Ровина улыбнулась в ответ.

– Ты не находишь, что в своем «Айвенго» Вальтер Скотт мистифицирует читателя. И названием, и событиями завязки он позволяет предположить, что рыцарь Айвенго и его возлюбленная – главные герои романа, в то время как истинные герои – Бриан де Буагильбер и красавица Ревекка.

Ровина опустила взгляд на свое шитье.

– В этом есть доля истины, – ответила она, помолчав. – Возможно, именно этот момент и придает роману оригинальность и делает его наиболее значимым произведением сэра Вальтера Скотта. Но мне кажется, что главное, что делает роман столь интересным, в другом.

– И в чем же?

– В той душевной раздвоенности, в которой находится Бриан де Буагильбер. В том страшном выборе, который ему предстоит сделать. Ведь ему приходится бороться против женщины, которую он любит.

Глаза Хорвина блеснули огоньком, он отодвинул книгу.

– Только ты, – заметил он, – способна проявить сочувствие к герою, который заслуженно считается главным злодеем.

– Это не мешает ему быть несчастным человеком. Ведь он ясно осознает, что его победа должна принести его любимой гибель. И он – не законченный негодяй. Он погибает не от руки своего соперника-антагониста, он гибнет сам, потому что оказывается не способным совершить задуманное им же зло.

Худое лицо Хорвина светилось интересом.

– А ты не находишь, – начал было он, но тут тихий стук в дверь нарушил уединение супругов.

Хорвин взглянул на жену вопросительно:

– Мы сегодня кого-то ждем?

Ровина покачала головой:

– Сейчас уже достаточно поздно для гостевых визитов. И погода не располагает выходить на улицу. Мне кажется, ненастье к вечеру усилилось. – Она отложила шитье и поднялась. – Надо скорее открыть, нельзя в такую метель долго держать человека на улице.

Взяв свечу, она торопливо вышла. Чуть помедлив, Хорвин направился за ней.

Высоко подняв свечу в одной руке, другой Ровина пыталась отодвинуть щеколду на двери. Осторожно отстранив жену, Хорвин легко поднял щеколду и распахнул дверь.

Снежный вихрь колюче ударил ему в лицо. Дрожащий огонек свечи не позволял ничего разглядеть, кроме проносившихся мимо белых хлопьев. Снежинки оседали на оплетающих крыльцо ветвях жимолости, на ведущих к дому невысоких ступеньках и на съежившейся девушке, неподвижно стоящей перед дверью. Длинная меховая накидка с капюшоном скрадывала ее фигуру.

Хорвин шагнул вперед.

– Кто вы и что вы хотите? – он пытался разглядеть скрываемое капюшоном лицо. Гостья еще ниже опустила голову.

– Войдите внутрь, прошу вас! Вы совсем замерзли на таком ветру, – приветливо сказала Ровина. – Заходите в дом, обогрейтесь и расскажите, что с вами случилось.

Девушка нерешительно качнулась вперед и вновь замерла, кутаясь в свою накидку. Выйдя наружу, Хорвин подхватил гостью под локоть и подтолкнул ее к двери:

– Идите в дом. Разговаривать лучше в тепле, не к чему морозить ни себя, ни нас.

Стоя посередине их тесного коридорчика, вмещавшего лишь небольшую вешалку да старую этажерку, на которую обычно клали шляпы, девушка неуверенно осматривалась. Выглядела она по-прежнему настороженной. Торопливо смахнув снег с ее накидки, Хорвин предложил:

– Давайте, я помогу вам раздеться.

Девушка выпростала из-под меха руки, Хорвин обратил внимание, что они тонкие и изящные, откинула назад капюшон и открыла их взорам черноволосую головку с большими, испуганно глядящими глазами. Ровина радостно всплеснула руками и кинулась к гостье. Хорвин подавил тяжелый вздох и судорожно стиснул зубы. Перед ними стояла Элиса, кузина Ровины и несостоявшаяся невеста Хорвина.

Глава II

Он выскочил на улицу в чем был. Улица была пустынна, прохожие в этот ранний час еще не появлялись. Стояла тишина, ветви палисадника темными стрелами торчали из сияющего белизной снега. На расчищенной дорожке, ведущей к калитке, были видны цепочки следов. Он различил отпечатки каблука сапожка, что надевала Ровина.

Хорвин торопливо выбежал за калитку и остановился в недоумении: следы терялись в грязном месиве, покрывавшем мостовую, не было видно никого, кто мог бы подсказать, где искать. Он нетерпеливо огляделся. Накинутая наспех рубашка была не способна защитить от зимнего мороза, но холода он не ощущал. Его жгла огнем одна мысль, одно желание: он должен найти Ровину, он должен ее вернуть, он должен исправить зло, что было ей причинено. Бессильная ярость заставила его судорожно стиснуть кулаки. Две недели, всего две недели прошло, как Элиса непрошенной гостьей появилась в его доме, и вот уже он вынужден искать свою жену.

…

Элиса Котомак всегда ощущала себя родившейся в рубашке, даже не просто рубашке, а тонкой, кружевной, шитой золотом сорочке. Чего еще могла желать она, единственная дочь состоятельного отца, с детства росшая в холе и неге и не знающая отказа ни в чем. Природа наградила ее в высшей степени привлекательной внешностью, отцовское состояние позволило дать ей достойное обрамление, и Элиса не без оснований почитала себя за первую красавицу во всей округе.

На мать Элисы оказали неизгладимое впечатление те тяготы, что ложатся на плечи женщины, производящей на свет ребенка, и она наотрез отказалась иметь еще детей. Освободившись от этой заботы, приковывающей женщину к дому, она с головой окунулась в развлечения, не слишком обременяя себя беспокойством, как растет ее единственное дитя. Впрочем, своей красавицей-дочкой она гордилась и с удовольствием демонстрировала ее всем знакомым. С не меньшим удовольствием задаривала она девочку как игрушками, так и нарядами, отдавая последним предпочтение. Уже с малых лет Элиса впитала способность носить свои еще по-детски коротенькие платьица с грацией и достоинством юной королевны. Осознание собственной привлекательности рано придало ее осанке величавость, а непоседливый нрав зажег огонек в ее черных глазах. Мало кто из мужчин способен был остаться равнодушным, когда на него обращался взгляд этих огромных, окаймленных длинными изогнутыми ресницами, миндалевидных глаз. Мало кто мог устоять, когда с живой непосредственностью она забрасывала их теми забавными нелепостями, которые так возвышают мужчин в собственных глазах, заставляя их чувствовать себя покровителями и защитниками этих милых и наивных женщин. Став старше, Элиса в совершенстве освоила умение вести разговор поворотом прелестной головки, движением округлых изящных рук, томным или лукавым взором, брошенным из-под ресниц, и череда поклонников не прекращала толпиться вокруг юной чаровницы.

Смирившийся с невозможностью иметь наследника, отец всю свою любовь обратил на дочь. Он баловал ее нещадно, любая прихоть ее тут же исполнялась, и Элиса с ранних лет свыклась с мыслью, что для нее нет ничего невозможного. Переменив множество гувернанток, не отвечавших запросам капризной воспитанницы, около года Элиса провела в пансионе. Пребывание в нем добавило лоска ее манерам, но ни одна из преподаваемых ей наук не оставила ни малейшего следа в ее очаровательной головке. Обладая от природы приятным голосом, Элиса научилась неплохо петь популярные песенки и романсы, хотя в ее исполнении не доставало чувства. Зато в умении танцевать ее никто не мог превзойти, на любом балу Элиса ощущала себя королевой, и целые баталии разыгрывались за право повести ее в первом танце.

Вырвавшись из пансиона, Элиса всей душой отдалась тому занятию, что, по ее мнению, составляло главный смысл жизни молодой девицы – бесконечному флирту с мужчинами. Любого привлекательного молодого человека, появившегося в поле ее зрения, она воспринимала, как свою законную добычу. Для завоевания его внимания все средства были хороши, моральных запретов для Элисы не существовало. Ей ничего не стоило перебежать дорогу лучшей подруге или постараться отбить жениха у собственной кузины. Впрочем, когда заинтересовавший ее молодой человек оказывался у ее ног, она быстро утрачивала к нему интерес и начинала искать новую жертву. Пока был жив ее отец, он, не столько своим авторитетом, сколько неявным игнорированием наиболее опасных капризов удерживал свою своенравную дочку от слишком серьезных ошибок. Но когда его место занял мягкосердечный дядя, бесшабашной девице не стало удержу. Одна проделка следовала за другой, вызывая удивление друзей и зависть и восхищение подруг. И ни разу мысль о возможных последствиях ее шалостей не обременила очаровательную головку юной баловницы.

Именно в этот период на ее пути и появился Хорвин Ристли.

Он вызвал у нее интерес сразу. Не столько разумом, сколько свойственным женщине чутьем она распознала в нем личность, отличающуюся от всех прежних ее знакомых. Черноволосый, среднего роста молодой человек, в темных глазах которого скрывался потаенный огонь, он выглядел более ярким и живым, чем вертевшиеся вокруг нее салонные мальчики. Самые занимательные ее кавалеры казались пресными с ним рядом, самые оригинальные затейники смотрелись мелкими и скучными по сравнению с этим нешумным и редко улыбающимся молодым человеком, из-под маски вежливой сдержанности которого время от времени прорывались бушующие в нем страсти. Окружавший Хорвина ореол спасателя сестры от разбойников, человека, умеющего выживать в лесу, способного в одиночку справиться с диким зверем, еще больше возвышал его в глазах Элисы.

И, конечно, она ринулась в бой. То, что Хорвин считался женихом ее двоюродной сестры, не только ее не останавливало, но даже подстегивало. Он должен принадлежать Элисе, должен пасть жертвой ее чар, он должен пополнить список ее поклонников. И тут ее ждало разочарование. Хорвин остался равнодушен к ее заигрываниям, ни улыбки, ни завлекательные взгляды, ни тщательно подобранные туалеты не произвели на него никакого впечатления. Конечно, он мог бы подыграть ей. Верно оценивший Элису с первого взгляда, он сразу понял, что ей достаточно осознания своей победы. Скажи он ей несколько комплиментов, признай себя очарованным ее красой, проведи около нее всего лишь немного времени, и Элиса успокоилась бы, и оба они тогда избежали бы множества переживаний. Но Хорвин не был способен на компромиссы, он не хотел и не мог вступать в любовные игры с женщиной, которая не только не нравилась ему, но была воплощением всех тех свойств, что были ему отвратительны. Его, человека тонкого и искреннего, не могла привлечь девушка поверхностная и избалованная, а ее искусственные ужимки только вызывали у него раздражение.

И все-таки он ее недооценил. Даже не только он, но и сама Элиса не подозревала, какое сильное чувство может завладеть всем ее существом. Первоначальное любопытство, уязвленное самолюбие, все разгорающийся интерес, восхищение и негодование, перемешиваясь, сплелись в ее душе в странную страсть. Неистовое желание видеть этого угрюмого молодого человека возле себя толкало ее на все более странные поступки. В смятении, не понимая, что с ней происходит, она металась, воротила нелепость на нелепость, и впервые в жизни сама пугалась того, что натворила. Имя владевшему ею чувству было любовь, она полюбила, полюбила глубоко, по-настоящему, полюбила страстно и безнадежно, полюбила того, кто не мог на ее любовь ответить. Ибо любил сам. Другую.

Все же он почти проиграл в разгоревшемся между ними поединке. Пустой флирт оставил его равнодушным, но искреннее чувство не могло не вызвать в его душе отклик, и в минуту отчаяния и тоски он дал Элисе обещание подумать о женитьбе на ней. Целый день после этого Элиса была счастлива, один только день радужные надежды заставляли ее воспарить к небесам. На следующее утро построенный ею прекрасный воздушный замок обратился в прах, Ровина вновь призвала Хорвина, и он вернулся к ней, оставив Элису тосковать от неразделенной любви.

Вновь и вновь вспоминала она его смуглое некрасивое лицо, которое так менялось, когда его озаряла редкая улыбка, его скупые, отточенные движения, его мягкую неслышную поступь. Вновь и вновь вставал перед глазами Элисы тот страшный момент, когда после ее выстрела Хорвин рухнул, как подкошенный, и сразу гнев и обида на него отступили, сделались не важны перед жуткой мыслью, что его больше не будет рядом. Она хорошо запомнила, как неловко пыталась его перевязать, в то время как Хорвин, усилием воли не давая своему сознанию скатиться в небытие, давал ей указания. Это не она в тот страшный миг помогала ему, это он помогал ей.

Четыре года миновало со времени тех странных событий, и их участникам казалось, что все осталось в прошлом. Но вот Элиса поселилась в маленьком домике своей кузины.

…

Дом Хорвина и Ровины выглядел скромно. Он занимал свое место в ряду подобных же на тихой улочке в стороне от более яркого и оживленного городского центра. Похожие друг на друга незатейливые домишки, отгороженные от узкой немощеной улицы невысокими палисадниками, служили жильем для семей среднего достатка. Дом был двухэтажным, почти квадратным по форме, и имел очень простую планировку. Узкий прямой коридор вел от парадного входа к черному, располагавшиеся по обе его стороны две равные по размеру комнаты использовались как гостиная и столовая, дальше, сразу за лестницей, начинались хозяйственные помещения. Второй этаж занимали четыре спальни. За домом располагался сад.

– Сад у нас небольшой, – неторопливо рассказывала Ровина, устроившаяся в кресле перед камином со своим шитьем. – Несколько плодовых деревьев, очень милый цветник, сейчас его, конечно, не увидишь, уютная лужайка. Когда мы соберемся прогуляться, я тебе покажу.

Ее собеседница занимала софу, с недовольным видом она перебирала пальцами ткань подола. Платье, надетое на ней, было ей немного коротко, и она чувствовала себя стесненно.

– А что украшает ваш сад? Павильон, грот, беседка, что-либо подобное? – вид у Элисы был скучающий.

– Беседка есть. Такое круглое деревянное строение на лужайке, о которой я тебе говорила. Летними вечерами мы любим пить там чай.

– Деревянная… – потянула Элиса разочарованно. – Я представляла нечто более изысканное.

– В ней очень уютно. Летом она увита плюшем, и из нее раскрывается вид на цветник. Но ей, конечно, не сравниться с беседкой из вашего парка.

– Да, – подтвердила Элиса, чуть заметно потягиваясь, – с нашим парком мало что сравнится. Сколько там цветов, и наш очаровательный зеленый лабиринт, и прелестный пруд, помнишь? Ты не скучаешь по нашему особняку в Ортвейле, Ровина?

– Мне хорошо здесь, в Хардоне, – улыбнулась Ровина.

Всю свою жизнь Элиса провела в Ортвейле. Ортвейл считал себя вторым городом в стране, уступавшим лишь великолепному Нэйдино, столице Эретрии. Высокие, нарядно украшенные дома отражающиеся в водах закованной в гранит величественной Орты, богатые соборы, красивые театры и удобные манежи – все это составляло гордость жителей Ортвейла. Дочь состоятельного дворянина, выросшая в большом особняке, с детства Элиса привыкла относить себя к лучшей части общества. Жизнь ее протекала среди ортвейльской молодежной элиты, одни развлечения сменяли другие, едва остыв после бала, она торопилась посмотреть конные состязания в манеже, за этим следовали верховые прогулки или катания в колясках. Игры в крокет или гольф, званые вечера, посещения театра тянулись непрерывной чередой, и Элиса не представляла себе иной жизни.

Теперь она очутилась в Хардоне, скромном провинциальном городишке, где самый высокий дом не превышал трех этажей, а жители никуда не торопились и ничем не интересовались.

– Не понимаю, как здесь может быть хорошо, – заявила Элиса, поднимаясь. Она принялась расхаживать, нервно трогая кончиками пальцев спинки кресел. – Крошечный домишко, никакой прислуги…

– Конечно, столько прислуги, сколько у вас, здесь нет. Но горничной и кухарки, что у нас служат, вполне достаточно, чтобы справляться с нашим скромным хозяйством. Кое-что приходится делать самой…

– Самой! – Элиса скривила губки. – Да я вообразить себе не могу, что за мной не будет должного ухода!

– Просто ты с детства привыкла жить в роскошном особняке, где в услужении находятся десятки людей. Ты забываешь, что моя семья до переезда в ваш дом жила значительно более скромно. Я привыкла, чтобы часть домашних забот лежала на моих плечах, и мне это не кажется странным.

Элиса остановилась против стеклянной горки. Выставленный в ней старинный сервиз – подарок матери Хорвина – ее внимания не привлек, она пыталась рассмотреть свое отражение в стекле и недовольно хмурилась:

– Все-таки твое платье на мне выглядит маловатым. И смотрится оно как-то не элегантно. Неужели у тебя не найдется ничего повеселее.

– Меня мой гардероб устраивает. Но ты, я понимаю, привыкла к более ярким нарядам. Потерпи, вот прибудут твои вещи, и ты сможешь одеваться, как тебе нравится.

Элиса снова принялась прохаживаться, машинально накручивая на палец свой длинный локон, ее высокий лоб бороздили задумчивые морщинки.

– А как вы здесь развлекаетесь? Балы устраивают часто?

– Боюсь, совсем не так часто, как ты привыкла. Примерно раз в месяц бывает бал в дворянском собрании, потом время от времени случаются танцы на домашних вечеринках. Но у большинства наших знакомых в доме слишком мало места, и невозможно принимать много народу. Потом, летом иногда организуются пикники.

– Да как же вы живете?!

– Спокойно. Ходим друг к другу в гости, читаем книги, устраиваем домашние игры, если в доме есть фортепиано, музицируем. В хорошую погоду стараемся бывать на природе. Потом, находятся и другие занятия. Есть у меня одно дело, я скоро тебя с ним познакомлю. Хорвин, правда, не любит это мое занятие и хотел бы, чтобы я от него отказалась, но я считаю, что оно очень важное и нужное… Да ты меня не слушаешь?

Понурившись, Элиса стояла посреди комнаты, и личико ее печально кривилось. Ровина поспешно отложила шитье и подошла к ней.

– Да-да, я понимаю, наш образ жизни кажется тебе тоскливым, ведь ты привыкла к постоянному веселью, – она ласково сжала безжизненно повисшие ладони кузины. – Может, тебе лучше будет, если ты вернешься домой.

И тут она увидела, как в огромных элисиных глазах плеснулся страх.

– Нет! Нет-нет! – быстро выговорила она, и Ровина почувствовала, как пальцы ее напряглись. – Не гоните меня, прошу вас, только не гоните меня!