Читать книгу: «Дай нам Бог», страница 5

Шрифт:

– Почему только тир? Я в свою бывшую часть ходил учиться стрелять.

Там майор один меня хорошо помнит. Вот я и…

На перроне вокзале выстроились призывники. В их рядах был и наш

Василий Аристархович с баяном за плечами.

Среди провожающих, вместе с прижавшимися к ней сыновьями, стояла его супруга Зоя. Ни она, ни дети не плакали. Все старательно выдавливали улыбку на губах – папа плакать не разрешил.

…Увы, как я не пытался, в добровольцы меня не зачислили, так как по здоровью я имел «белый билет». По этой же причине я и в армии не служил.

После отъезда друга, я взял отпуск на год без содержания. Правдами,

неправдами был зачислен в список волонтёров.

Однажды в день туманный и промозглый, накрапывающий мелким дождём мы приехали с посылками на одну из наших позиций. Раздав почти всё, мы в сопровождении майора направились к последнему укреп – лению. И застыли от неожиданности, услышав доносившееся, будто из-под земли, негромкое пение под аккомпанемент баяна.

«Если б знали вы как мне дороги подмосковные вечера…», – с душой выводили мужские голоса.

Я повернулся к майору:

– Позывной баяниста, наверняка, «Музыкант».

– Не угадали,– многозначительно улыбнулся он и уважительно произнёс,– «Волшебник» – его позывной.

И Вася, как всегда, на своей ударной установке…. Забыл сказать – он у нас ударник. Не- не, не ударник труда, а преподаватель по классу ударных инструментов. А недавно, сдав в ремонт Васину машину – старенькие «Жигули», подаренную ему дедом, мы, не дойдя до пешеходного перехода, стали переходить дорогу. Совершенно раздавленный известием об уходе из этого мира своего кумира Михаила Задорного, Василий шёл молча, глядя себе под ноги. Неожиданно он остановился на середине дороги и громко воскликнул: «Чёрт! Я же сплош- ную линию пересёк!». Через секунду, разобравшись, он с горькой усмешкой произнёс: «Как бы сказал Михаил Николаевич: «И среди русских встречаются придурки!»».

Прошло время. Мы с моим другом Василием Аристарховичем обзавелись семьями. У него растут трое спортивных пацанов с папиными глазами, а у меня одна лапушка – дочка. Мы всё также работаем в музыкальной школе, в которой я – директор, а Василий – преподаватель по классу ударных инструментов и гитары.

У Василия появилось хобби: всё свободное время он пропадает в тире. Когда стал стрелять с любых положений и попадать в цель, то отказался от призов, чтобы не разорить хозяина.

Вскоре Василий Аристархович подал заявление об уходе. Я был взбешён: учебный год а разгаре, а он…

– Не могу я так,– ответил он мне тихо,– мальчишки гибнут, а я здоровый мужик…

Всё понимая, но, не соглашаясь, я возразил:

– У тебя трое детей – тебя не возьмут.

– Возьмут,– усмехнулся он в ответ, – у меня в военном билете написано, что я – стрелок.

– Не дури,– еле сдерживаясь, я пытался его образумить,– все знают, что ты всю службу провёл в клубе, а тир это не обучение, а так… развлечение для твоих мальчишек.

– Почему только тир? Я в свою бывшую часть ходил учиться стрелять.

Там майор один меня хорошо помнит. Вот я и…

На вокзале перрона выстроились призывники. В их рядах был и наш

Василий Аристархович с баяном за плечами.

Среди провожающих, вместе с прижавшимися к ней сыновьями, стояла его супруга Зоя. Ни она, ни дети не плакали. Все старательно выдавливали улыбку на губах, – папа плакать не разрешил.

После отъезда друга, я взял отпуск на год без содержания. Правдами,

неправдами стал волонтёром.

Однажды в туманный, промозглый, накрапывающий мелким дождём

день мы приехали с посылками на одну из наших позиций. Раздав почти всё, мы, в сопровождении майора направились к последнему укреплению.

И замерли, услышав из-под земли негромкое пение. « Если б знали вы как мне дороги подмосковные вечера…», – с душой пели мужские голоса под ти- хий аккомпанемент баяна.

Я повернулся к майору:

– Позывной баяниста, наверняка, – «Музыкант».

– Не угадали,– улыбнулся он.– «Волшебник» – его позывной.

Так вот, он так ударяет палочка\ми по барабанам, что даже

мы, его коллеги, опасаясь за свои перепонки, перестаём играть и затыкаем уши. В таких случаях нам на помощь приходит директор школы. Худенькая, небольшого роста, она со страдальческим лицом встаёт за спиной Василия, кладёт руку ему на плечо, и так стоит на протяжении всей репетиции. Едва прикасаясь, хлопает по плечу при слишком громких звуках, при этом шепчет ему на ухо: – Тише, Василий Аристархович, пожалуйста, только «пиано».– И Василий, после каждого такого толчка и нежного окрика, послушно приглушает звук. Скажу больше: из уважения к хрупкой директрисе он порой вместо одного пиано, делает целых два pp. А я, глядя на добродушно улыбающееся широкоскулое лицо своего друга с добрыми глазами думаю, что прав, видимо, писатель-сатирик Михаил Николаевич Задорнов, если такие замечательные и бесхитростные парни, как мой друг, Василий Аристархович, верят ему на слово.

P.S.

А недавно, сдав в ремонт Васину машину – старенькие «Жигули», подаренную ему дедом, мы, не дойдя до пешеходного перехода, стали переходить дорогу. Совершенно раздавленный известием об уходе из этого мира своего кумира: писателя, философа, настоящего патриота своей страны – Михаила Задорного, Василий шёл молча, глядя себе под ноги. Неожиданно он остановился на середине дороги и громко воскликнул:

«Чёрт! Я же сплошную пересёк!». Через секунду, разобравшись, он с горькой усмешкой произнёс:– Как бы сказал Михаил Николаевич: «И среди русских встречаются придурки!».

Уход на пенсию или переход на другую работу:

– Мы вас никогда не забудем!

–Это вы поторопились…

– Вам за ваш труд памятник нужно поставить.

–Спасибо, но я ещё поживу…

Лошадь « Тюльпан»-Сочи.

Маргарита Николаевна Головкова.

Телефон: 8905 545 20 74

«Дай нам, бог…».

Москва, как и любой крупный город, просыпается рано. Даже в воскресные летние дни, когда наступает пора отпусков, и столица могла бы приутихнуть и отдохнуть, она продолжает бурлить. С раннего утра, да что там с утра, уже с ночи во дворах беспокойных москвичей начинают урчать машины – люди торопятся из душного города, закованного в асфальт, за город: на дачу, на реку, на пруд или в лес. В аэропортах, на вокзалах, на причалах толпятся отъезжающие, хотя, конечно, есть и приезжающие. В такое вот замечательное летнее, но уже весьма жаркое утро, неторопливым шагом среди спешащих куда-то людей подходила к причалу речного вокзала невысокая стройная светловолосая женщина. Благодаря изящной фигуре, белому ухоженному лицу и длинным, достающим почти до талии светлым волосам её вполне можно было принять за молодую женщину лет тридцати или немного более. Но обманывались на её счёт только мужчины. Женщины, в отличие от них, подмечали на её лице две бороздки, протянувшиеся вниз от уголков губ, и едва различимую сеточку под глазами. Она же, не обращая ни на кого внимания, шла, гладя прямо перед собой; в её выразительных голубых глазах горел добрый мягкий свет, а на устах застыла чуть заметная милая улыбка.

Когда ей оставалось всего несколько шагов до решётки, закрывающей пустой причал, раздался радостно звенящий молодой голос. Его эхо прокатилось по пустующему причалу, оттолкнулось от здания речного вокзала и догнало голубоглазую женщину. Она неторопливо оглянулась. Увидев спешащую к ней и светящуюся от счастья круглолицую, кареглазую девушку небольшого роста с короткой модной стрижкой густых темных волос, она радостно улыбнулась. Подойдя к женщине, девушка быстро заговорила:

–Лариса Валентиновна, куда вы пропали? Я вам звонила! Вы номер поменяли? А здесь – то вы как, да ещё в восемь утра?! Вы на пароход? Можете меня поздравить – я развожусь! Помните, вы говорили, что мой муж – настоящий, достойный человек?! Так вот, вчера утром этот достойный человек сказал мне, что я не жена, а бабочка, которая целыми днями порхает на работе, вечером прилетает домой сонной мухой, а на все выходные упархивает в область, к родителям. Как вам? А я, между прочим, менеджер по продажам с высшим экономическим образованием! И на работе все мной довольны! Что касается родителей,… то он не хочет понять, что я у них одна – и они обо мне скучают! В общем, я ему посоветовала найти жену из детдома. Так он так хлопнул дверью, когда выскакивал из квартиры, что даже люстра на потолке закачалась. А я пошла и подала заявление о разводе. На кой мне муж, который меня совсем не хочет понимать?! Да, ладно, сейчас не об этом. Вы, почему уволились? Ваш коллектив до сих пор в шоке! Я вас два года уже не видела! И сразу узнала – вы ни капельки не изменились! Так вы на пароход? Я тоже за билетами пришла. Может, вместе в Мышкин? Почему вы молчите?

– Я не молчу,– с улыбкой ответила женщина, любуясь оживлённым хорошеньким личиком своей бывшей ученицы, – я жду, когда ты предоставишь мне возможность ответить.

ты не могла. А там было темно, холодно и очень страшно. – По мере того как она говорила, её голос тускнел, утрачивая привычное интонационное многообразие, а глаза, только недавно полные жизни, меркли. – На работе я ещё как-то держалась, когда же возвращалась домой, силы покидали меня, и вновь перед глазами возникало лицо любимого; я словно слышала его голос, чувствовала его руки. И опять – и опять тонула в слезах. В тексте одной из песен Стаса Михайлова есть такие слова: «Дай нам, Бог, не хоронить любимых!». Лучше не скажешь. Дай бог и тебе, девочка, не знать этого мучительного ада! – Слушая Ларису Валентиновну, Вера представила, что вот сейчас раздастся звонок, и чей-то чужой голос скажет, что её Андрюшки больше нет. Она почувствовала, как от ужаса у неё похолодели руки, резко забилось сердце и потемнело в глазах. С неуклюжей поспешностью она достала из сумочки телефон и торопливо отошла на пару шагов в сторону от лавочки. Лариса Валентиновна не заметила её стремительного перемещения. Погрузившись в свои тяжёлые воспоминания, она сидела молча, прикрыв глаза. Громкий голос Веры вернул её к действительности.

– Андрюша, с тобой всё хорошо?– срывающимся от волнения голосом кричала в трубку молодая женщина.-… Да не почему! Ты на машине поосторожнее! Знаешь же, сколько неадекватных людей за рулём! …Со мной всё нормально. …Нет, ты не виноват! …Это я прошу у тебя прощения! …Я же сказала, что со мной всё нормально! Пока. – закончив разговор, раскрасневшаяся Вера вернулась на лавочку.

– Что,– лукаво улыбаясь, спросила бывшая учительница,– как я понимаю, развод отменяется?!

–Вера сконфуженно пожала плечами, и тут же принялась извиняться: – Простите, я вас отвлекла. Так что было дальше?

– Что было?– удивлённо переспросила женщина. – Ах, да…. – протянула она, вспомнив о своём рассказе. И бесцветным уставшим голосом продолжила: – Думаю, сейчас ты поняла, почему чужая боль с такой лёгкостью проникла в моё сердце.

– Итак, в ресторане мне стало нехорошо, и я поторопилась покинуть его.

Шли дни, наш пароход двигался к заданной цели – городу Мышин. По пути мы делали много остановок. Там, на берегу, нас обычно ждали экскурсоводы, и мы, разделившись на несколько групп, шли осматривать достопримечательности. Всё это время я жила словно в тумане: что – то говорила, что-то спрашивала, о чём-то спорила. Но, о чём говорила… что видела…. где была… – ничего не помню. Я с головой проваливалась в прошлое, не замечая настоящего. Хотя, нет. Я по-прежнему ловила на себе всё те же взгляды и тут же забывала о них. Да и какое мне было дело до их хозяев?! Я стремилась к свету и бежала от своего горя. Зачем же мне нужно было ещё обжигаться о чужое?! Увы, как я ни обходила незнакомца, утонувшего в страданиях, наша встреча состоялась. Произошла она неожиданно, как для него, так и для меня. Спустившись вместе с соседями по столу на первую палубу, чтобы посмотреть расписание остановок парохода, я столкнулась с двумя друзьями, смотревшими на меня в упор. Меня, как магнитом, притянули подёрнутые скорбью печальные глаза темноволосого мужчины с тонкими чертами довольно красивого лица. Странно, но я, не замечавшая за собой ранее экстрасенсорных способностей, прочла в его глазах рвущую сердце трагичную историю. Я славно увидела непоправимую драму молодой счастливой семьи: рождение ребёнка, смерть его матери и безутешное горе молодого отца, оставшегося на руках с младенцем. Мне стала понятна и причина пристального внимания ко мне его друзей: они искали для друга мать ребёнку. В своей догадке я убеждалась каждый раз при мимолётной встрече с ним. Краем уха я часто слышала, как друзья уговаривают его подойти ко мне. Видела, как он мечется, желая и не желая подходить. Ища мать ребёнку, он, видимо, понимал, что она должна будет стать и его женой. Но всё существо его сопротивлялось: любовь к матери ребёнка жила в его сердце. Плакала и моя душа. Чтобы отвлечься от горьких мыслей, я часто посещала, так называемую, музыкальную гостиную. Там пассажиры демонстрировали свои таланты: кто читал стихи, кто пел, кто играл на фортепиано. Однажды я направилась туда с большим опозданием, но не вошла, услышав за дверью красивое пение. Пел мужской голос под аккомпанемент фортепиано. Слышно было, что аккомпанировал себе сам поющий. Интуитивно почувствовав, кто был обладателем красивого голоса, я чуть приоткрыла дверь и, убедившись в правильности своей догадки, поспешила вернуться в каюту. Позже, соседка с восторгом рассказывала мне, какое удовольствие они получили от пения красивого молодого человека. При этом она заметила, что исполнитель, видимо, кого-то ждал, так как поглядывал на дверь. И высказала предположение, что, скорее всего, он планировал обворожить одну из юных пассажирок, но та так и не пришла.

Ещё одна встреча, как говорится: глаза в глаза, такая же неожиданная, как и первая, произошла на экскурсии, хотя и носила визуальный характер. На одной из остановок всех пассажиров нашего небольшого парохода пригласили посетить картинную галерею. Прежде чем попасть в здание, где разместилась галерея, мы должны были взобраться вверх по высокому холму. Было жарко, и подъём, несмотря на первозданную красоту окрестностей, не для всех оказался лёгким. В этот раз пассажиров не поделили на группы, и мы все оказались в небольшом зале картинной галереи. Было очень тесно, но мне удалось боком протиснуться вперёд. Но здесь мне уже стало не до картин. Лицом к посетителям, на низкой скамейке, под картинами, сидел он. Вид у него был совершенно потерянный: рубашка на груди расстёгнута; лицо бледное, с серым нездоровым оттенком; пустые потухшие глаза. Мне подумалось, что у него от жары и сложного пешего подъёма стало плохо с сердцем. Его блуждающий взгляд натолкнулся на меня и замер. С напряжением глядя в мою сторону, он жестом рук, совершенно не осознанно, просил тех, кто загораживал мне видимость, расступиться. Страшно и больно было видеть молодого мужчину в состоянии прострации и отрешённости. Я почувствовала, как спазм сдавил мне горло, стало нечем дышать. С трудом выбравшись из толпы плотно стоящих людей, я вышла на улицу и дала волю слезам. С трудом успокоившись, спустилась к реке и присела на большой камень, отполированный любителями полюбоваться красотами полноводной реки. Теперь уже жалость не к себе, а к потерявшему себя мужчине, наполнила моё сердце. «Почему я?– рассуждала я про себя,– неужели правда, что подобное притягивает к себе подобное? Ведь на пароходе есть красивые молодые девушки, почему не они?». Мои размышления привели меня к утверждению, что, вероятно, раньше я всё правильно поняла: вдовца и его друзей не интересовали молоденькие длинногие красавицы, они искали женщину – мать ребёнку. Конечно, она должна была быть похожа на маму малыша. Но, как я понимала и чувствовала, речь не шла о внешнем сходстве. Тем не менее, претендентка на роль жены и матери должна была быть одинокой, не уродиной и, самое главное, чтобы от неё веяло добром и надёжностью. Вероятно, всё это его друзья увидели во мне. Не знаю, насколько я была права, но интуиция, истерзанного горем человека, подсказывала, что права. – женщина умолкла, невидящим взглядом посмотрела куда-то вдаль, и опять заговорила:

– После посещения города Мышин… нет, нет, не спрашивай – я ничего не помню: ходила, смотрела – и не помню! Я лучше продолжу… – На обратном пути мужчина лишь один раз подошёл ко мне на палубе, точнее, к нам – я была со своими знакомыми. Он стоял молча, а я, стараясь быть весёлой, несла какую- то чушь: очень хотелось ему не понравиться. Через какое-то время наше путешествие завершилось, и пароход причалил к знакомому причалу. Все заторопились к выходу. Поспешила и я. Подойдя к трапу, я увидела его. На лице – растерянность, отчаяние. Вероятно, понимание того, что он напрасно потратил время, привело его в такое состояние. Его глаза с надеждой скользили по выходящим пассажирам – в надежде всё исправить. Я натянула на голову бейсболку с большим козырьком, скрывающим лицо, и благополучно покинула пароход».