Читать книгу: «Десять», страница 5

10.

С телефоном оказалась та же беда.

Ни телефона, ни интернета, понятное дело, в деревне не было. Отцу Серафиму телефон, оказывается, был не нужен – звонить ему некому, родных и близких у него не осталось, а про «тырнет» он вообще слышал только в городе. За почтой и пенсией Афанасьич раз в месяц ездил на велосипеде до поселка, что в десяти километрах. А в остальном старики жили, как отшельники, телевизор не смотрели, радио не слушали, читали одни книги да Священное Писание. К вечеру второго дня разговоры не закончились и за полночь. Роман впервые встретился с такими, как он говорил «отшельниками», а они с интересом слушали молодого человека из столицы, из самого центра жизни. Разговор всё-таки не уходил далеко от событий последних дней.

– Так за что ж они тебя так? – не унимался отец Серафим.

– Да просто так, деньги вытащили, паспорт. Но странно, что сюда отвезли, так далеко, странно что в воду вместе со своей машиной столкнули. Я же все равно лиц-то их не вспомню.

– Да, странно… – протянул Афанасьич. – Ну, а там, в городе, чем занимался?

– Рекламу делал, бои без правил организовывал. Ну это как бокс, только жёстче. Мы так пропагандировали наши коктейли, ну рекламировали, то есть. Ну… – Роман пытался подобрать более простые слова, но не находил.

– Подожди, быстрый ты наш. Так ты эти бои без правил организовал?

– Ну да, подготовили площадку, сценарий, в общем, как обычно, мы такие шоу в каждом городе делаем.

– Ох, Боже ты наш, ох, горемычный. Так понимаешь ли ты, что эти бои без правил тебе боком и вышли?

– Ну как боком… Попался просто. Не нужно было в тёмные переулки лезть. Вот и всё.

– Эх… родимый… всё. Всё, да не всё. Ты Евангелие читал? Что там написано? «Всякое дерево, не приносящее добрых плодов, срубают и бросают в огонь».

– Ну почему «не приносящее добрых плодов»? Это же спорт, соревнование, битва, между прочим. Ну, кулачные бои были же?

– Вспомнил, кулачные бои. Это забава была, а у вас, я смотрю, тут все серьёзно. Вот ты и организовал себе бой без правил. Побили тебя, как ты говоришь «без правил», вот и всё. Это же… лишняя агрессия, озлобленность, вот она на тебя и выплеснулась.

Роман вдруг вспомнил, каким монстром в ту злополучную ночь над ним возвышался огромный баннер с логотипом «Битвы». Ему стало не по себе, он даже вздрогнул.

– Да, мил человек, чего на земле-то делается. Сами себе создаём агрессивность, настраиваем толпу на толпу, а потом сами же в ней и погибаем. Разве для этого Господь Бог создал человека, как ты думаешь, Роман? – его имя прозвучало впервые в такой интонации, он приподнялся с постели и посмотрел на отца Серафима. Только теперь он начал догадываться о том, что попал не к простым деревенским отшельникам. На шкафу позади отца Серафима на вешалке аккуратно висело расправленное облачение священника.

– Ну что делать… – промолвил Роман уже тише. – Без рекламы не проживёшь, она теперь везде.

– А что реклама эта твоя делает? – также заинтересовано подал голос с дивана Афанасьич.

– Реклама позволяет увеличивать продажи продукта. Вот, например, наш коктейль «Битва». С помощью рекламы мы смогли увеличить продажи в пятьдесят раз с начала года, – Роман легко вспоминал цифры годовых отчётов. – Еще через год марка выйдет в лидеры.

– А марка-то чего? Что за «Битва»?

– Это коктейль такой. В баночке. Слабоалкогольный, – говорил Роман немного хмурясь, понимая, что старики этого не оценят.

– А… так вот что!.. Алкоголь! В баночке! Знаю, знаю, в городах теперь все с энтим пойлом ходят. Как с присосками, Боже ж мой. Ой, что делается, что делается… Хороним себя просто. Хороним.

– А название-то такое агрессивное кто придумал?

– Бренд этот я и придумал. Выиграл тендер, кстати.

– Ох, ты такими словами говоришь, я и не знаю… все эти «трынди-брынди». Ты простыми словами скажи – это же название коктейля, так? Пьёшь его, а внутрь агрессивность и вливается, так? Вместе с алкоголем… Ох, родненький ты мой, сколько ж ты греха-то понасобирал, как грибов в корзину. Тебе теперь полжизни расплачиваться за каждую душу, соблазнённую твоим, этим названием, маркой этой твоей… Твоей энтой «трынди-брынди»!

– Брендом? – поправил Роман.

– Да, бредом…бредом… – повторил опять отец Серафим.

Повисла пауза. Роман смотрел на отца Серафима, тот уткнул глаза в пол и только губы что-то произносили шёпотом.

– Я тебе одно могу сказать, молодой человек… – отец Серафим делал большие паузы, – столько ты в свои тридцать лет уже зла сотворил и живой ещё, значит и тебя Царица Небесная… спасла… Значит, что-то изменится в жизни твоей, раз живой ты оказался. Изменится. Вот помяни слово моё. Знаешь, как деревня наша-то называется? Воскресенка, от как! Это значит, они тебя убить хотели, а ты воскрес. Значит не зря всё, ох не зря, – потом помолчал и добавил, – а бренд этот твой, не что иное, как соблазн, искушение для других. А в Писании сказано: «Должно прийти соблазнам, но горе тем, через кого они приходят». Вот так. А теперь, всё, давайте спать.

11.

На следующий день Роман уже самостоятельно встал, вышел на крыльцо, но ещё каждое движение отдавалось болью в груди и в боках и сильно болели ребра, по-видимому, сломанные. Отец Серафим после утренних молитв и завтрака, сделал Роману специальные пластыри на тело из трав и приказал лежать, не поднимаясь. А чтобы не скучать ему, оставил Евангелие на стуле, рядом с постелью.

К обеду в дом зашёл Афанасьич, посмотреть на Романа и проверить, всё ли в порядке. Он слегка запыхавшись, сел на диван напротив кровати и сидел, не сводя глаз с него. Роман, отложив книгу в сторону, спросил:

– Михаил Афанасьич, хотел вас спросить, вот отец Серафим, – он священник, так?

– Да, священник.

– А где же церковь тогда, где он служит? Вы же говорили, что в деревне никого нет, все уехали и только вы вдвоём с ним живёте.

– Так и есть, вдвоём и живём. А церковь, вона, – Афанасьич показал в окно, – не видно отсюда, на краю деревни, прям около леса стоит. Вдвоём и служим, он Литургию служит, я алтарничаю, помогаю. Вдвоём и спасаемся, я же, знаешь, пятьдесят лет в городе прожил, потом сюда перебрался. Жена ушла, дети выросли и забыли старика. Кому мы нужны… Вот и спасаемся. С грехами боремся. Со страстями.

– А разве в городе нельзя спасаться?

– Можно, конечно, и в городе. Но искушений больше. Вона, ты сам видишь, как тебя искушения-то достали, до чего довели.

– Да… ну я хотел… чтобы… чтобы работа была нормальная, зарплата хорошая, у меня жена беременная, ребёночка ждём… Хочется, чтобы всё было как у людей… Вот и взялся за такое… – Роман старался задумываться над каждым сказанным словом.

– Да у людей сейчас страх-то что творится, всё ради денег – продают своё время, силы, мысли, здоровье – всё ради денег. Вот лукавый-то и потешается над нами, – люди забыли, что работаем-то мы, чтобы жить, а не живём, чтобы работать. А мы с утра до ночи, с утра до ночи…. а придёт новый начальник, и уволит всех, возьмёт своих, – куда ты, мил человек, будешь деваться? Другую такую работу искать?… И все опять колесом-таки и пойдёт… Нет, ненормально это. В контору на работу пришел, а что тут твоего, в энтой конторе? Всё чужое. Не по-человечески это.

– Ну а как, Афанасьич ещё? Как жить?

– Как жить?… Трудиться надо, над собой в первую очередь. Дом строить надо, хозяйство надо заводить, чтобы всё твое было, а не чужое. Земля есть, – хлеб сажать, чтобы зависеть не от начальников, а от одного Господа Бога. Помолился, вот тебе и урожай, ещё помолился, – два урожая снял, один в городе продал. Вот так раньше жили. Как люди жили отцы наши. А мы…

– Мне кажется, это будет шаг назад в развитии общества, а не вперёд, – подытожил Роман речь Афанасьича.

– Ну и правильно! Назад, к корням своим, к Богу, от которого мы все и произошли. А вперёд – это только к концу света, это всё человек выдумал, что он вперёд идет. Это лукавый зовёт человека, вот он идёт, и думает, что вперёд. Гадаринские свиньи тоже думали, что вперёд бегут, да все вместе в пропасть-то и свалились… А всё почему?

– Почему?

– Да ты читай, вона тут всё и написано. – Афанасьич показал на Евангелие. Хм, как ты ещё ни разу её не открывал, интересно?

– Да я читаю и не понимаю тут ничего.

– А ты читай со вниманием и интересом, а не как детектив, надо захотеть, чтобы Господь открыл тебе глаза… В любом случае, ты думай, размышляй, почему мы тебя тут нашли, на волоске от конца твоего. Ведь Серафима-то что-то толкнуло не к затону идти, а к мосту. Пошёл бы он к затону, ты бы так и лежал до сих пор в камышах энтих. Так и лежал… – Афанасьич махнул рукой, поднялся с дивана и прошел на кухню.

Вечером отец Серафим опять прикладывал Роману примочки из трав на его посиневшие бока, вздыхая и охая, ухаживая за ним, словно за собственным сыном. Афанасьич, будучи тут, в помощниках, тоже вздыхал и охал, говоря, что скорее всего нужно Романа все-таки везти в больницу. Но отец Серафим посмеивался над этим:

– Чего там может больница твоя, Афанасьич? Таблеток дадут, уколов наставят, и всё. И так же лежать будет, как и тут. А я крапивочкой приложу, распаренным овсом, да микстурки своей дам… Это тебе не коктейль твой, «Битва» твоя… – смеялся отец Серафим, – это природное средство, вытяжка из трав на спирту. Это – он помахал своей бутылочкой зеленого цвета, – лекарством должно быть, а не сосалкой вашей из банки. Пили всегда лишь на праздниках да от боли принимали, как лекарство. А вы всё вывернули, теперь, слышь Афанасьич, – он повернулся к нему, – пьют меньше, но чаще!

– Да, теперь меры не знают, эт точно, – поддакивал Афанасьич. Роман лишь улыбался этим бережно сказанным словам старых людей, поживших на своём веку, но в глубине души понимал, что они-то как раз правы.

Правы во всём, что говорят.

Эти странные, неосознанные порою мысли о правоте стариков, стали вызывать такие же неосознанные воспоминания из его детства и молодости. Вспомнил он и свою детскую коллекцию баночек, которую лелеял и берёг от глаз завистников, вспомнил он и пивную, в которую бегали после школы и прятались от тети Дуси, вспомнил времена учёбы в институте, когда охотились за «фирменными» джинсами, обязательно с яркими наклейками и этикетками, вспомнил, как, изрядно выпив, придумывали вместе с Сашкой и Бобром торговые марки и бренды, один «круче» другого… Многое вспомнилось в тот вечер Роману, и много вопросов он задал сам себе.

Вопросов, на которые ответов не было…

Пока не было.

Через неделю Роман уже выходил из дома, прогуливался по тропинкам заброшенной деревни и наслаждался чистым, деревенским воздухом. Однако мысли о возвращении домой, к семье, стали всё чаще посещать его. Он понимал, что жизнь преподала ему серьёзный урок, выводы из которого он должен был обязательно сделать.

Первым делом он хотел попросить Лену вернуться домой. Когда он думал о своей будущей семье, о нормальной семье, всё остальное выстраивалось постепенно в единую линию… Да, нужна работа, нужна профессия, – думал Роман, – но это будет другая работа.

Без всяких битв и алкоголя.

Нормальная работа.

Вечером у Романа состоялся не менее серьёзный разговор с отцом Серафимом. Отец Серафим позвал Романа на следующее утро в свою церковку, на службу.

– Ты у нас будешь как гость, единственный на весь храм. Тебе бы надо исповедаться, да причаститься Святых Тайн. Потому как отпустить тебя обратно в город я смогу только так. Раз уже ты спасся в нашей Воскресенке, значит тебе и жизнь новую надо начинать, как с чистого листа. А начинать новую жизнь можно только с Богом…

Роман согласился.

В церкви он был последний раз лет пять назад, когда они с Леной зашли узнать насчёт венчания. Зашли, им рассказали подробно, как нужно подготовиться к Таинству Венчания, да как-то за суетой жизненной и работой, они и забыли, что именно нужно сделать, а потом махнули рукой на всё это. И забылось.

Утром Роман, только проснувшись, получил из рук отца Серафима чистую белую рубаху, переоделся и вышел из дома. Прошёл тропинкой вдоль небольшого заборчика, когда его догнал отец Серафим и поравнявшись с ним, чуть притормозил его около ворот.

– Стоп, стоп… не в ворота, а в калитку, – подтолкнул его старец рукой. – Сказано, «входите тесными вратами»…– мягко сказал отец Серафим.

– Интересно, а какая разница?

– Очень простая. Все идут в широкие врата, а широкие врата ведут в погибель. Многие живут, и не знают, для чего. А мы, христиане знаем, для чего. Другие получают удовольствие от жизни, много таких…. А мы работаем, живём и благодарим Бога, потому что знаем, что всё от Него начало быть. Поэтому и немного таких, как мы, которые не ищут удовольствий, не ищут наград. Наша награда, Роман, ждёт нас на небесах.

– Ох, отец Серафим, сложно всё это. Как бы правильно сказать, ведь жить хочется сейчас, а не на небесах… как это всё связать?

– Дак очень просто! Жить просто, по заповедям Господним! «Не создавай себе кумира, и не поклонишися ему, и не послужиша». Вот и всё. А все эти твои… тренды-бренды, это суть кумиры, которые ты придумал для толпы. Вот они, когда стали жаждать новых увеселений, удовольствий, им показалось мало твоего кумира, они сбросили и его и тебя вместе с ним.

А потом была служба.

Роман впервые присутствовал на Божественной Литургии и стоял один, посередине старой, ветхой, но уютной и теплой церкви, где всё было украшено и сделано заботливыми руками двух старцев, живущих отшельниками в этой забытой деревне.

В конце службы Роман долго исповедовался отцу Серафиму, тот словно строгий, но любящий отец что-то спрашивал, но потом успокаивал, и в конце покрыл голову Романа епитрахилью и прочитал разрешительную молитву. В этот день Роман впервые после своего Крещения причастился Святых Тайн, вместе с отцом Серафимом и Михаилом Афанасьичем. Закончив дела в храме, они поспешили домой, чтобы пообедать и собирать Романа в посёлок, в дорогу домой.

12.

Замечено, что дорога домой всегда идёт быстрее, чем из дома. Доехав километров десять по проселочной дороге, на отремонтированном велосипеде до указанного Михаилом Афанасьичем адреса, Роман оставил велосипед у его знакомых и пошёл на автобусную остановку, искать автобус, который идёт до города. Отец Серафим выдал Роману тысячу рублей на дорогу, но с Романа взял твёрдое обещание выслать деньги обратно почтовым переводом.

Доехав до города, Роман решил завернуть в гостиницу, где он оставил свои вещи перед тем, как в тот злополучный вечер выйти на улицу. Номер в гостинице уже был занят, а на вопрос о своих оставленных вещах, на входе у администратора ему сказали, что Роман Пивоваров ещё неделю назад уехал обратно в Москву, сразу после окончания боёв на центральной площади.

Роман вышел из гостиницы и двинулся по проспекту в сторону центральной площади. Он помнил, что где-то по дороге видел почтовое отделение, откуда можно было позвонить. Заказав разговор с Москвой, он ждал минут десять. Ответила Лена.

– Ромка, ты куда пропал? Мы обзвонили все отделения милиции, все больницы, звонили в гостиницу, нам сказали, что ты вылетел в Москву. Рома, что случилось, где ты? – голос Лены дрожал.

– Лена, все хорошо. Были некоторые проблемы, но уже всё решилось, я сегодня же выезжаю в Москву, у меня к тебе просьба – закажи оттуда билет до Москвы на моё имя, только у меня будет лишь справка о потере паспорта, документы украли…

– Украли? Что…. Напился опять?

– Лен, ну почему сразу напился? Ночью украли на улице, ладно… Лена, я приеду, всё расскажу. Ты-то как?

– Как, как? Пока ты там гулял и искал паспорт… – в голосе послышались слёзы… – у тебя сын родился, Ромка. Приезжай скорее. Я у мамы, ходили к тебе, но у тебя закрыто. Ромка, приезжай…

В Москве Роман обнаружил, что дверь его квартиры была вскрыта, в ней был вставлен новый замок, какой-то сверхсекретный. На звонок никто не отзывался. Роман решил ехать к Лене на тещину квартиру, отложив дела по квартире на завтра.

Через полчаса он уже входил в квартиру тёщи, где жила его жена и маленький, семь дней назад родившийся сын. Встреча дома была настолько теплой и нежной, что он просто забыл на ближайшие три дня, о том, что в его жизни была когда-то важная и ответственная работа, эта командировка и те страшные события на берегу реки…

Самое приятное было – это брать на руки маленький комочек, которого звали Александром Романовичем, – он практически не отпускал сына с рук и ходил с ним по квартире, показывая этим удивительным загадочным глазкам простые вещи: люстру, вазу, картину, окно, за которым уже наступала настоящая зима.

Александр Романович хлопал глазами, как будто всё понимал и засыпал на руках молодого отца. Это несравнимое ни с чем чувство маленькой жизни впервые вызвало у Романа ощущение, что какой-то отрезок жизни уже прожит, и пора делать первые выводы, чтобы отправляться в следующий этап этой жизни, этап, когда ты уже не один, за твоей спиной твоя семья, твой ребёнок и жена.

Ночью, выйдя на балкон, Роман долго вспоминал ночные разговоры с отцом Серафимом. Каждое слово, сказанное священником, теперь звучало ещё сильнее, ещё серьёзнее. Роман уже тогда понял, что нужно что-то менять в своей жизни, что-то менять в отношении к своей профессии, и выбирать не то, что подсовывает жизнь, а то, к чему близко лежит его сердце.

Он вспоминал слова отца Серафима о том, что если человек избирает тот, единственно правильный собственный путь в жизни, Господь всячески помогает ему на этом пути, а если человек ошибается и двигается не туда, опять-таки Господь помогает исправить эту ошибку. Тогда часто возникают преграды, сомнения, что-то не получается и всё приходится начинать заново.

Утром он позвонил на работу, ему никто не ответил. Днём он выбрался, чтобы доехать на работу и объясниться с руководством, а заодно и подать заявление на увольнение. Он принял окончательное решение расстаться с алкогольной темой и искать себе более спокойную работу, не связанную с командировками.

Контора при заводе была закрыта, охранник вежливо объяснил ему, что завод закрыт, счета компании арестованы, а сам Адоевский сбежал. Эти новости повергли Романа в шок – он опять вспомнил слова отца Серафима, о том, что «начатое недоброе дело рано или поздно само остановится или развалится».

У коллег, которым Роман дозвонился вечером, он узнал, что детище Адоевского – завод по производству коктейлей «БИТВА», – был закрыт в результате многочисленных жалоб от потребителей напитка и последующей экспертизы самих коктейлей. Оказалось, что у многих подростков после значительного употребления этого коктейля вместе с крепким спиртным открывались острые заболевания печени. На владельца завода Адоевского завели уголовное дело, стали проверять рецептуру и обнаружили, что в напитке присутствовали некоторые необычные формы таурина, которые не производились в России, а были завезены из Юго-Восточной Азии.

Именно этот поддельный компонент – таурин и приводил к острым заболеваниям. Следствие было проведено буквально за неделю, а уже через три дня после его начала, как раз в тот день, когда Роман готовил проведение очередных боев, будучи в командировке, Адоевский бежал из России, а завод закрыли.

В отделении полиции, куда Роман обратился за новым паспортом, оказалось, что его московская квартира три дня назад была продана по его, Роминому паспорту, которым, видимо, воспользовались те люди, которые избили его в чужом городе. Не оказалось на стоянке и его машины, которую ещё две недели назад он забирал из ремонта. «Забрали всё, – документы, ключи от квартиры и машины, которые были тогда в его карманах, – вспоминал он.

Тот, кто взял его документы, просто забрал себе всё, что когда-то принадлежало Роману.

Его как будто вычеркнули из жизни, и если бы не отец Серафим, который вышел рано поутру на рыбалку в той далекой заброшенной деревне, эта черта перечеркнула бы и его жизнь.

Роман набрал на новом телефоне номер Бобра и услышал радостный голос на другом конце:

– Ты куда пропал, дружище? В квартире замок сменил, машину продал что ли? Ты вообще куда собираешься тикать, за границу, что ли?

– Нет, Бобёр. Я уже оттуда вернулся… Давай встретимся, такое расскажу… не поверишь.

– Чего-то там про твою «Битву» вчера по телеку говорили, мол завод закрыли, Адоевский ваш сбежал. Ты с ним что ли бежишь?

– Нет, нет, Бобёр. Я тут остался. Ищу другую работу. Завтра пойду обратно в «Рай» устраиваться. Я же теперь отец, у меня же сын родился, Бобер, ты в курсе?

– И ты молчал? Ну ты…. Давай, Ром, на Первомайской в центре зала и ко мне, я водочки возьму! Давай, встречаемся через два часа!

– Давай, Бобёр. Только давай без водочки. Просто посидим, поговорим, а завтра вечером, после работы, давай домой к Лене приходи, я тут теперь обитаю, посидим, чайку попьём.

Утром Роман отправил обещанный денежный перевод в посёлок, рядом с Воскресенкой.

А в понедельник Роман уже вышел на старую работу, в «Электронный рай». От «Битвы» остались лишь пара пустых банок, которые стояли на книжной полке в комнате маленького Сашеньки.

Поздно вечером, укачивая сына, Роман смотрел на эти банки и представлял, что пройдут годы, и повзрослевший сын спросит его:

– Па, а тут написано «БИТВА» – это что за битва?

И он ему ответит: «Это битва, сынок… с самим собой».

А потом подумает и добавит: «У каждого своя битва в этой жизни».

История третья

ПОСЛЕДНЯЯ СПИЧКА

«Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно; ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно».

(Исход 20:7)

1.

– Хватит ржать! Дрова давай! – кричал Паша, закутываясь в тёплую куртку.

На небольшом заснеженном пятачке вдоль зелёного забора толпились несколько десятков молодых людей в чёрно-серых куртках, шарфах и шапках. Они о чём-то громко спорили, смеялись, кричали – трудно было разобрать слова, было понятно только, что все они замёрзли и собирались предпринять что-то, чтобы согреться. Несколько человек, выдвинувшись в сторону Павла, бросили к его ногам какие-то деревяшки.

– Во! Давай! Вот так! Теперь… будет горячо! – кричал Паша, принимая «топливо»; он закидывал дрова в старую ржавую бочку, в которой кто-то устроил импровизированный костёр, чтобы согреться.

– Ё-моё, вот он…прямо журнал «Фитиль»! – скривив губы, Паша как-то громко и злобно засмеялся. Бочка загудела, пламя в бочке вспыхнуло, обдав рядом стоящих снопом искр.

– Из искры возгорится пламя! – поддержали его стоявшие рядом. Некоторые из них притоптывали ногами, чтобы согреться. На улице стоял влажный и холодный ноябрь, то и дело принимался снег, но падая, он тут же превращался в грязную жижу под ногами.

– А чего не расходимся-то? – тонким визгливым голосом, перекрикивая толпу, спросил кто-то, стоявший чуть поодаль.

– Кто там такой умный? Сказано – стоять, стоим. Тут у кого психология дрогнет, у них или у нас, – быстро сменил тон Паша, показывая рукой на калитку в конце забора. – Сказано было стоять до утра, как Кутузов. Греться есть чем?

– Наливай! – кто-то передал пластиковые стаканчики по рядам стоящих. Где-то в толпе забулькала водка, следом за бульканьем прокатились знакомые короткие «Фху!», далее тонкой натянутой струной еле слышно повисала короткая пауза и следом звучали облегчённые торжественно-горькие «А-а-а-а»! Стаканы переходили из рук в руки, рукавом вытирались губы, и шелестели вынутые из-за пазух полиэтиленовые пакеты и фольга.

Паша, согревшись возле бочки, погрозил кому-то кулаком, и двинулся ближе к дороге, чтобы запрыгнуть в заранее согретую, тёплую машину, припаркованную недалеко, за кустами.

В машине его ждал Сашка, его друг и приятель ещё со школы, а сегодня впервые – его «сообщник», или как тут все называют друг друга – «координатор». Пронизывающий холодный ветер и шум согревающейся толпы резко затихли, Паша втянул в себя теплый, с кожаным привкусом, запах салона машины.

– Ну что, замёрз? – развернулся к нему Саша.

– Холодина какая. Знал бы я, что такая погода будет, вдвое больше денег у Мамонтова попросил бы. За такие бабки мёрзнуть тут чего-то не хочется. Сань, включи печку погорячее! Ну, ноябрь…

– Да она и так на максимуме!

– Да ну?

– Потрогай… Так, и какие планы у твоего Мамонтова на дальнейшие действия?

– «Мамонт» сказал стоять до ночи, пока их охрана не дёрнется, ну а потом – чтобы вызывали ОМОН или что-нибудь в этом роде. – Ухх… фффф, – Паша дышал на пальцы рук. – То есть, нужна реальная маза, понимаешь, чтобы менты начали крошить толпу. Вон там, воооон, видишь, ещё машина стоит? Там журналисты ждут своей очереди. Как только ОМОН начнёт швырять моих ребят в снег мордами, тут же журналисты вылезают. Понял? Так, где моя ириска, курить хочу зверски… – Паша полез в карман куртки, вытащил детскую карамельку на палочке, злобно развернул её холодными руками и принялся сладко сосать. С тех пор, как он бросил курить, карамелька помогала ему справиться с вредной привычкой.

– Ну, и долго их ждать-то, этот ОМОН? Менты-то когда приедут?

Не вынимая конфеты изо рта Паша что-то пробубнил о каких-то спичках и мордах.

– Чего?

Паша наконец-то вынул конфету изо рта.

– Подожди, говорю! Как пойдёт… Как спичка загорится! Вот увидишь! Сейчас ребята до кондиции дойдут и начнётся! Мне «экшен» нужен, понимаешь? Эти ослы, вон, пока всю водку не выпьют, с ними бесполезно разговаривать. Пришли, блин, погреться… – Паша распалялся сам, словно набирая обороты перед какими-то решительными действиями. По мере того, как уменьшалась его конфета, Пашины глаза наливались откуда-то непонятно возникшей ненавистью, подбородок вытягивался вперёд и движения становились резче.

– М-м-м, сладкая… жуть… – Паша расправил обёртку и в темноте, напрягая глаза, прочитал:

– «Красный октябрь». М-м-м, гадость. Тьфу.

Саша смотрел на своего друга, на его уже крепко сложенные морщины на лбу, темные синяки под глазами, вспоминал и молча удивлялся, тому, как изменился Паша за последние пять-семь лет, что они не виделись.

2.

Ещё вчера Пашка, этот худой, визгливый и смешной пацан, ржал и смешил весь класс, срывал уроки, рвал дневник с полученной двойкой на виду у завуча, подкладывал кнопки на учительские стулья, поджигал записки у девчонок, – словом, был весёлым и озорным парнем.

А сегодня…

Сегодня Паша собирает полные концертные залы со своими друзьями-кавээнщиками, владеет собственным театральным агентством, недавно начал серьёзно заниматься «межкультурными связями»: то есть, активно внедрять в жизнь «пиар-технологии», так необходимые, когда «одни не могут, а другие не хотят». Сегодня Паша может быстро собрать толпу полуспортивных весёлых бездельников, организовать митинг, пикет, демонстрацию, – может за несколько часов поставить «на уши» целый район, надавить через «общественность» на директора местного рынка, поссорить между собой депутатов района, устроить забастовку учителей или врачей. Ему, в принципе, всё равно, куда направить усилия этой «общественности», – главное, чтобы эти «мероприятия» хорошо оплачивались заказчиком.

– Как он всё это успевает? Как он всё это понимает? – думал Саша, смотря на своего «продвинутого» друга, который даже здесь, в тёплой машине не отпускал от себя мысли о работе.

– Паш, а дальше-то чего?

– Чего-чего? Дальше… Будем гасить ментов.

– Нет, я тебя вообще спрашиваю… дальше-то чем будем заниматься?

– Чего ты, Сань, раскис-то? Дальше заказов на подобные «сходы» будет ещё больше! Чем больше власть трясётся, тем больше ей нужна поддержка общественности! А кто эту общественность будет играть? Хоть один митинг разве соберёшь? Все по домам сидят и новости о самих себе смотрят: «Сегодня более тысячи несогласных прошли маршем…» – декламировал он новости, словно телеведущий. – А они дома сидели, эти несогласные! Со своим несогласием в обнимку! Так что, без работы не останемся, Саня. Дай хлебнуть термосок-то, там кофе ещё остался?

Согревшись горячим кофе, Паша открыл дверь, выскочил из машины и быстрыми, энергичными шагами добежал до микроавтобуса с журналистами. Здесь, в большой и тёплой «кают-компании» было где расположиться: кто-то спал в кресле, кто-то отгадывал кроссворды при свете неяркой автомобильной лампы, кто-то сзади аппетитно хрумкал шоколадом и запивал его чем-то вкусным и ароматным. Пахло табачным дымом, приторно-сладким и ещё каким-то едким запахом, похожим на спички.

– Егор, текстовки готовы?

– Да, Паш, всё готово, вон у Насти посмотри.

Настя, уставшая телевизионная ведущая, готовая в любой момент выйти со своим красивым лицом в телевизионный эфир, протянула Паше листок, сложенный пополам. Паша, присев на свободное кресло, под лампой, прочитал еле слышно:

«Вчера, в Краснореченском районе, на месте строительства новой церкви и духовного православного центра состоялась мирная демонстрация активистов и граждан, проживающих в аварийных домах, подлежащих сносу. По информации актива граждан, на этом месте планировалось строить новые жилые дома под расселение аварийного жилья, но в начале года мэр города неожиданно изменил своё решение: земля была передана под строительство новой православной церкви, которую планируют возвести на этом месте уже в следующем году.

Сегодня несогласные с этим решением жильцы аварийных домов собрались протестовать против этого решения, но вечером, уже после окончания митинга, какие-то наиболее активные православные граждане набросились на митингующих их стали избивать. Среди тех, кто наносил побои мирным протестующим милиция задержала несколько лиц, ранее замеченных в правонарушениях.

Мэр города, который собирается выступить завтра на очередном заседании архитектурного комитета города, заявил, что решение о строительстве нового храма было принято также под давлением общественности. Мэр города пообещал, что строительство нового жилья для переселенцев из ветхих аварийных домов начнётся в этом году и будет закончено в установленные сроки».

– Ну нормально. Насчет «мэр пообещал», – это сильно сказано. Куда ему завтра будет деваться? Ладно, сейчас приедет милиция, вы должны быть готовы, не расслабляйтесь. Смотрите, толпа разная, крупные планы не берите, динамика, динамика, рёв, толпа, все бегут, кто-то падает… ну, Коля, – Павел повернулся к оператору, который почти спал на заднем сидении, – Коля! Не спи!

– Я не сплю. Знаем, Паш. Не в первый раз снимаем митинги ваши. Знаем. Иди… занимайся…со своими.

Паша передёрнулся, настороженно посмотрел на оператора и вылез на воздух. Ноябрьский влажный морозец уже прихватывал, к четырём часам дня молочный солнечный диск уже опустился к самому горизонту, – через пару часов станет темно, не будет видно ничего. Нужно было торопиться…

3.

Паша Репин со своими «межкультурными связями» был нарасхват в этом городе. А ведь действительно, именно с его любви к культуре всё это и началось.