Как зовут этот цветок в горшке на подоконнике, скажите, пожалуйста? — Это герань. — О, я не имею в виду это название. Я имею в виду имя, которое вы ей дали. Вы не дали ей имени? Тогда можно мне это сделать? Можно, я назову её… о, дайте подумать… Милочка подойдёт… можно мне называть её Милочка, пока я здесь? О, позвольте мне её так называть! — Да ради Бога, мне всё равно. Но какой же смысл в том, чтобы давать имя герани? — О, я люблю, чтобы предметы имели имена, даже если это только герань. Это делает их больше похожими на людей. Откуда вы знаете, что не задеваете чувства герани, когда называете её просто «герань» и никак больше? Ведь вам не понравилось бы, если бы вас всегда называли просто женщиной. Да, я буду называть её Милочкой.
Для ребёнка придумывать имена животным, предметам, местам — так же естественно, как дышать. Я тоже в детстве… да чего уж там, я до сих пор так делаю. И я думаю, это не только очеловечивает предметный мир вокруг, но ещё и делает его чуточку менее одиноким. И кто бы что бы ни говорил про Аню из Зелёных Мезонинов, думаю, она в первую очередь была страшно одинокой. Но это не так-то легко заметить: Аня вся такая шебутная, шумная, шаловливая — Аня Ширли, словом. А ещё она немного хулиганка (хотя, наверное, «озорница» будет точнее) и много — воображала (в хорошем смысле). Неоднозначный персонаж, который может как очаровывать, так и раздражать.
К концу книги я была положительно влюблена в Аню, а ведь первые главы мне хотелось порвать книгу, сжечь обрывки и ещё попрыгать на пепле — настолько героиня меня бесила. Причина очень проста: подобно Мэтью Касберту (одному из хозяев Зелёных Мезонинов, которые взяли Аню из приюта на воспитание), я не сильно разговорчива, поэтому считаю болтливость одним из смертных грехов. Но, подобно тому же Мэтью Касберту, я полюбила эту девочку, что так увлечена собственным воображаемым миром и пытается увлечь в него окружающих. И даже причина моя похожа на его причину: мы оба поняли, что есть в Ане какая-то волшебная сила, раз она остаётся столь жизнелюбивой несмотря на все беды в жизни. Мир, в котором она живёт, — это мир фантазии, красоты и романтизма. Я не могла усидеть на месте, читая историю Ани, я выходила босиком во двор и наворачивала круг по незнакомому саду, полному столь экзотичных для меня растений и цветов, что я из всего их многообразия могла назвать только инжирное дерево (да и то, мне подсказали) и куст гортензий (потому что у меня дома точно такой же). Для меня это был волшебный сад с волшебными растениями, травами, деревьями и цветами, и я легко могла вообразить себя Аней, бродящей вокруг Зелёных Мезонинов. Не могу передать, насколько это было очаровательно… Думаю, это была середина книги, когда я в очередной раз гуляла босиком по чужому саду, ловила взглядом закатные отблески на листьях и ела купленную на рынке сливу, когда обнаружила, что она червивая, — но любую уместную реакцию под влиянием Ани вытеснил смех от всей нелепости ситуации, ведь книга была настолько интересной, что я съела полсливы, прежде чем заподозрила что-то неладное. Давненько мне не попадались такие расчудесные книги! Более того, в подобную глупость могла бы вляпаться Аня, но никак не Бася. И тем чудеснее оттого становится книга.
— Это потому, что ты невнимательный и порывистый ребёнок. Всё, что придёт тебе в голову сказать или сделать, ты говоришь или делаешь и минуты не подумав. — Ах, но это и есть самое приятное, — возразила Аня.
Тонкий нюанс в том, что автор не одобряет, но и не осуждает такое поведение. Она делится очарованием подобного персонажа и одновременно без прикрас показывает, с какими испытаниями такому ребёнку придётся столкнуться из-за характера и образа мыслей. Если и есть намёк на мораль (в чём я сомневаюсь), то это мысль, что нужно любить ближнего своего таким, каким он уродился, и всё же помогать, если ему требуется помощь, если он хочет стать капельку лучше, если это будет заботой, а не насилием над личностью. В конце концов, мы не можем принуждать других людей быть такими, какими нам хочется (даже если «это для их блага»), и мы не можем проживать за других их жизни. Всё, что нам дано, — это возможность любить за что-то и вопреки чему-то. Я имею в виду, какой бы раздражающей, чересчур драматичной, вечно влипающей в неприятности из-за своей импульсивности ни была Аня, я чувствую, что окружающие любят её, даже автор любит её и я сама влюблена в неё. Потому что — а почему бы и нет?
Но даже любить можно по-разному:
— …Во всяком случае, я гордилась Аней сегодня, хотя и не собираюсь ей об этом говорить. — Я тоже гордился ею сегодня и сказал ей об этом, прежде чем она ушла к себе наверх.
Отношения Мариллы и Мэтью, сестры и брата Касбертов, интересные, и в первую очередь мне интересно, уж не близнецы ли они — столько между ними противоречий и противопоставления. Даже их любовь к Ане настолько разная, насколько это вообще возможно. Как я уже писала, Мэтью мне ближе всего по духу, а Марилла настолько строгая, что ещё бы чуть-чуть — и я бы стала осуждать эту героиню. Удивительно при этом, что оба они жили в мире и согласии даже до появления Ани. Я думаю, эти два героя достаточно важны, чтобы обращать на них внимание, и вот почему. Большинство историй, случавшихся с Аней, не выходило за пределы Зелёных Мезонинов, а если и выходило, то либо Мэтью или Марилла были с Аней, либо она сама им эту историю вечером пересказывала в лицах. То есть вся книга — это жизнь девочки не глазами стороннего наблюдателя, а любящими глазами её семьи. Эти взрослые иногда предвзяты, и поначалу это замечаешь сильнее: ну кто из нас не сталкивался с утомительно болтливыми девочками — и разве это не было раздражающе? кто из нас, скучных взрослых, не предпочёл бы видеть ребёнка тихим и степенно серьёзным? и кому бы из нас хоть раз в жизни чрезмерный драматизм и патетичность в 11-летней девочке не казались насквозь фальшивыми и лицемерными? Не знаю, как всё было на самом деле, но у меня стойкое ощущение, что когда Люси Мод Монтгомери писала свою книгу, она представляла себя Мариллой. Интересно, не правда ли?
Это если о хорошем. Если о плохом, то сказать мне особо нечего. Я не пыталась выискивать какие-то недостатки, хотя если вот так специально задуматься, то я вижу, что в книге отличная стилизация языка, интересное развитие героев, насыщенность яркими эмоциями и впечатлениями. Хотя по сути: разве в Зелёных Мезонинах происходит что-то особенное? разве героиня на пути своего становления переживает какие-то потрясения (ну, кроме того, почти в самом конце)? Нельзя даже сказать, что в книге есть какая-то особенно глубокая философия. И всё равно хочется говорить о книге только хорошее, потому что есть в ней что-то такое искреннее, исполненное хрупкости и любви к жизни, что нельзя игнорировать. И ещё кое-что про фантазию Ани. Сначала мне казалось, что это какой-то особый вид защитного эскапизма. Кто из нас не хотел бы на время сбежать в мир фантазий в трудные времена? А у сироты жизнь явно не сахар, особенно когда у неё такая чувственная и чувствительная натура творца, как у Ани. Однако есть в её бегстве от реальности что-то до странного радостное, заставляющее сердце биться сильнее от того, с какой полнотой вдруг начинаешь чувствовать жизнь. Может быть, Аня и спасалась своим воображением от мучительной реальности, но она не сбегала, даже витая в облаках она всегда была прикована взглядом к этой самой реальности, всегда брала её за основу и всегда вносила коррективы в соответствии с нею. Это не болезненные попытки Полианны найти в любой ситуации что-то хорошее. Это не физическое бегство Мэри в волшебный сад за перерождением. И не психологическое ныряние Алисы в Страну Чудес. Это настоящая жизнь, каждую секунду полная воображения, чувств, мыслей и грёз наяву. Это мне и нравится в Ане. Из всех прочитанных книг про взросление маленьких девочек эта, наверное, оказалась мне ближе всего. И особенно я рада, что прочитала её летом, когда окружающий мир так требовательно приковывал к себе взгляд и когда особенно приятно чувствовать себя живой. Интересно, остальные книги про Аню такие же хорошие?
Отзывы на книгу «Энни из Грин Гейблз», страница 7