Читать книгу: «В некоторой сказке…», страница 6
Девушка схватила ближайшую пятнистую за тонкий крысиный хвост, раскрутила над головой и с гиканьем зашвырнула обратно в товарок. Те, не ожидавшие такой прыти, сориентироваться не успели. И мерзко надрывно мяукающим кубарем покатились мимо костра.
– Страйк! – заорала разгоряченная Сенька. Щеки ее от адреналина раскраснелись, глаза горели не хуже кошачьих.
Макар, решивший, что девушка выкрикнула какое-то мудреное заклинание, пригнулся, чтобы магическая волна не срекошетила в него. Потерял бдительность – и в долю секунды несколько саблевидных когтей вцепились в его спину. Парнишка не по-детски взвыл, огрел сам себя палкой. С трудом скинул сопротивлявшуюся изо всех сил киску. Поддал ей пинком под лысый зад. Рукой дотянулся до еще одной. Походя врезал обгоревшими концами сразу по двум наглым мордам.
Габриэль уже больше не с кошками дрался, а косился на полыхающее почти у самых пяток пламя. Десятка два вредных существ оттеснили его к костру. Столько же облизывались на жертву по ту сторону огня. Полуэльф размахивал мечом наугад, особо не целился. Нападавших было так много, что чьи-нибудь нос, лапа или ухо сами подставлялись под острое лезвие. Четвероногие качки визжали, пищали, орали на разные голоса, никак не могли загнать увиливающее блюдо на раскаленную сковородку. Но и сдаваться не собирались. После каждой новой брызги зеленой крови, тупые животинки с еще большим остервенением прыгали на острие.
Шипящий клубок, собранный Есенией в начале драки, сумел распутаться. Жаждущие мести когтистые снова атаковали девушку. Одна из кошек забралась на ее плечо. Следом прыгнула еще одна, но промазала, в полете расцарапала бок своей сестрице. Та гавкнула прямо в Сенькино ухо. За что тут же схлопотала по башке.
– Нашелся попугай капитана Флинта! Научись кричать «пиастры», а уже потом лезь на абордаж, – сграбастала с пьедестала невыносимо верещащую пигалицу Есения и уже привычно выкинула ее за борт поляны.
В рукопашной девушка разодрала обе ладошки. Когти тварей оставили следы везде, куда только дотянулись. Руки от кончиков пальцев до локтей напоминали сплошную кровавую паутину. Сенька, не переставая откидывать маленьких монстров, пыталась придумать, чем бы таким-эдаким можно было отбивать их как теннисной ракеткой. И очень вовремя вспомнила, что она все-таки в этом мире волшебница. Попыталась отразить очередную кошачью волну огненным гостеприимством. Часть зверьков упала зажаренными тушками на землю. Их мускулистые тела танцевали ужасный предсмертный танец – извивались, корчились, бились в агонии. Воздух тут же наполнился тухлятиной и запахом подгоревшего мяса. Следующие ряды лысых даже не обратили внимание на павших товарищей, перешагнули обугленные тушки, плотоядно облизываясь на теряющую силы троицу.
– Сеня! Надо встать спина к спине. Иначе их не победить. Угрюмов слишком много!
Девушка еле разобрала в звенящей какофонии голос Габриэля, которому на силу удалось выбраться из кошачьей блокады. Начала пробираться через мяукающую стену в сторону компаньонов, по пути раздавая пинки направо и налево. Макар последовал ее примеру. Его палка давно сломалась. Он продолжал защищаться обломками, целясь в глаза наглых зверюшек. Бочком паренек протиснулся к полуэльфу. Выдохнул, когда понял, что спину прикрывать больше не надо. Вскоре до них добралась и Сенька. Мужская часть оттеснила девушку в середину, сами выстроились по флангам.
– Сеня, ты можешь что-нибудь наколдовать типа молота для всех кошек разом? А мы пока тебя прикроем, – скосил глаза на девушку Габриэль.
– Я попробую, но не уверена, что получится, – честно призналась она.
И начала отчаянно описывать, представлять огромный отбойный молоток, щедро раздающий лысым тварям звучные шлепки по голым пятнистым задам. Молоток появился. Как раз именно такой, каким его представило богатое Сенькино воображение – большущий, зеленый и… надувной! И он именно ласково шлепал бандиток. Этим скорее раззадоривал кошек вместо того, чтобы оставлять от них кровавые лужицы. Блондин красноречиво покрутил пальцем у виска:
– Я надеюсь, ты просто неудачно пошутила?
Сконфуженная Сенька развела руками. Нарисовала уже более основательный металлический молот, украшенный витиеватыми узорами, совсем как буквально перед самым провалом в этот мир видела у марвеловского Тора в кино. Эта кувалда оказалась куда страшнее. Животинок невидимая рука не жалела. Всмятку молотила целыми пачками. Только зеленые брызги в стороны разлетались. Габриэль помогал, шинковал как капусту тех, кто успевал проскочить между смертоносным бойком и кошачьей братской могилой. Макар добивал самых неугомонных обломками верной обгорелой палки.
Наглые лысые зверюшки закончились столь же внезапно, как и напали. Молот чавкнул последний раз и растворился в воздухе. Сенька без сил рухнула прямо там, где стояла. Поддерживать тяжелую магическую балду, а заодно и лупить ей направо и налево, оказалось очень сложно. Физически. Морально. От усталости кружилась голова, перед глазами летали назойливые цветные мушки, а затылок саднило так, что хотелось выть волком и кататься по земле. И если бы полянка не превратилась в дурно-пахнущую покрытую вязкой жижей спарринг-площадку, Сенька так бы и сделала. Но сейчас побрезговала. Ограничилась жалобным поскуливанием и самомассажем головы.
Габриэль расчистил кусочек пространства от мускулистых трупов, наломал веток помягче, накинул на них плед. Поднял протестующую девушку на руки, уложил, заботливо подоткнул под бочек одеяло. И если бы Сенька не остановила его, еще и колыбельную, наверняка, бы спел. Блондин ласково гладил ее по волосам, пока девушка не уснула.
Макар тем временем ушел на поиски лошадей. Они разбежались почти сразу, как армия лысых осадила лагерь. Багета он отыскал первым. Антрацитовый жеребец с усердием маньяка драл колючий барбарис в нескольких десятках метров от вонючей поляны. То ли вприкуску к зрелищам, то ли как средство от нервов. Как только увидел парнишку, конь весело запрыгал вокруг него. Ткнулся носом в плечо, куснул легонько за мочку уха. Паренек ласково расчесал пальцами блестящую конскую гриву. Поманил за собой. Багет послушно поцокал следом. Надо было отыскать еще свою приземистую чалую и изабеллового скакуна Габриэля. Хоть блондин и говорил, что он сам вернется. Паренек принюхался, прислушался. Шикнул на коня, чтобы тот ступал тише. Сам себе кивнул и круто свернул влево, в сторону леса. На развороченной, похоже, медведем опушке нашлась его серая с проседью лошадь. Так бурно, как до этого Багет, хозяина кобыла не встречала, но по глазам видно было – рада. Она, конечно, сама по себе была флегматичная, но не настолько. Оказалось, Мист провалилась ногой в нору. И сама не могла ее вытащить. Макар изловчился, вытянул копыто из ямы. Осмотрел. Видимых повреждений не заметил. Но лошадке явно было больно – она старалась не опираться на больную конечность, берегла. Мальчишка пошарил в траве. Отыскал какой-то широкий лист, пожамкал в ладошке, смочил слюной, обмотал вокруг пястья лошади. Свободной рукой выудил из кармана носовой платок, обвязал им примочку. Похлопал кобылу по покатому крупу. И уже двоих потянул за собой. Мист немного прихрамывала. До утра, если путовый сустав не разбарабанит, должно пройти.
Белого жеребца мальчишке пришлось поискать. Он уже хотел было отвести Багета и Мист на полянку, а потом вернуться за белоснежным. Но напоследок еще раз прислушался, принюхался. Кто-то шуршал травой в нескольких метрах от него. Макар насторожился. Хищник. Но он с аппетитом уминал сочную зелень на правом бережку ручья. Похрустывал, причмокивал. Макар еще раз втянул запах. Нет, пахло не белым конем. Скорее, бобром каким-нибудь или сусликом. Паренек оставил пару копытных на пригорке. Мало-мальски примотал их поясом от брюк к хилой березе, чтобы не разбежались. Грозно погрозил кулаком на всякий случай. И тенью юркнул, поддерживая штаны, в заросли.
Бесшумно ступать по хрупким веточкам, его еще совсем несмышленыша научил отец. Широкоплечий, всегда веселый, с извечной полуухмылкой на тонких губах и хитринкой в охровых слегка раскосых глазах, Миклаш служил у князя главным егерем. Знал все потаенные тропки в тайге вокруг Чары. Мог учуять соболя или медведя за пару верст. А потому не было ни разу такого, чтобы Доброслав возвращался пустым из лесов. Но и выкосить всю живность он не позволял. Чутко следил за поголовьем каждого вида зверья. За это княже Миклаша ценил. А богатые леса считал визитной карточкой государства. Выделил его семье отдельный домик в деревне, надел земли. А чтобы егерь не дневал, где попало по сугробам и закоулкам чащобным, велел поставить ему зимовье в лесу, где тот пожелает. Смастерили плотники добротный домик по проекту самого Миклоша. Стал он с тех пор зимовать в лесу. А на теплое сельское время года возвращаться к жене Алисе и семерым по лавкам. Макар был средним сыном в семье. Один его старший брат уже должен был отпраздновать семнадцатую весну и уйти помогать отцу. Еще один – четырнадцати лет отроду все больше мамке помогал по хозяйству. Четыре сестры были еще совсем крохами – две близняшки-шестилетки, их погодка и самая младшая, она только ходить научилась. Макару было тогда десять. И он хорошо помнил, как в их деревню пришел мор. Это была поздняя осень. Снег уже плотным пушистым ковром застелил землю. Отец уже ушел на заимку. Мать квасила капусту. По всему дому валялись кочаны, обгрызенные девчушками большие зеленые листья, морковка, сушеные укропные зонтики. Старшие братья шинковали капустные головы на большой острой терке, Макар чистил и резал тонюсенькими перышками морковь. Мамка приминала все это слоями в большую деревянную кадку и щедро посыпала солью и кругляшами перца, перекладывала душистыми укропными венчиками. Ребятня, пока мать отвлекалась, чтобы стереть пот со лба или вытащить откуда-нибудь младшую шкоду, по очереди ныряла в бочку за горстью еще свежих, покрытых хрустальными кристалликами, перемешанных с рыжими морковными паутинками прозрачных волосков капусты. Женщина гоняла их столовым полотенцем, хохотала и продолжала наминать кадку. А запах в сенях стоял, аж слюнки текли! И это при том, что в их доме всегда больше уважали мясо.
Веселье тогда нарушил громовой стук в дверь. Такой обычно не предвещает ничего хорошего. Мать шикнула на детей, чтоб вели себя тише. Близняшки забрали малышку, куклой заманили ее в дальний угол. Старшие браться вернулись к капусте. Макар навострил уши. На пороге стоял сельский староста. Глаза на почерневшем лице буравили пол, как будто боялись подняться на Алису. В потресканных от работы пальцах он мял меховую шапку. Хлопья свежих белых-белых снежинок валились с нее на пол. И тут же превращались в озерца, так похожие в этот момент на слезы.
– Влас, не томи, что с Миклошем? – женщина схватила мужика за грудки и несколько раз тряхнула. Мать всегда недоумевала, как такой тютя-матютя дослужился до главы деревни, а отец махал рукой, мол, да какая нам-то разница.
Он что-то невнятно прошамкал. Мамка упала на колени, закрыла лицо ладошками, ее плечи мелко-мелко затряслись. Макар придвинулся ближе.
– Когда? Как? – подняла на старосту мокрые ресницы.
– Не знаю, Алиса, вот честное тебе слово мое, не знаю! – Тряхнул шапкой Влас. – Вчера мужики в ночь к нему за зайцем по снежку пошли. А утром вернулись все бледные. Миклош-то, говорят, того. Холодный и синий был ужо, когда они дверь-то снесли. Поди дня два ужо лежал.
Губы матери затряслись. Она стянула косынку с головы, уткнулась в нее, чтобы дети не слышали рыданий. Макар понял, что случилось что-то непоправимое, как только староста постучал в дверь. А сейчас по обрывкам фраз догадался, что именно произошло. Сердечко мальчика ухнуло вниз. Подпрыгнуло обратно, заколотилось где-то в висках, словно загнанная в силки птичка. Паренек вскочил со скамейки, рассыпал по полу недочищенную морковку. И прямо как был – босой, в коротких портках и рубахе, – кинулся на улицу с душераздирающим криком:
– Папка! Нет! Папка!
Мать попыталась остановить его, схватила побелевшими тонкими пальцами за полы рубахи, но только пуговки затрещали, посыпались на пол. Растерянный Влас выбежал следом. Но Макара уже и след простыл.
Он и сам не заметил, как утонула в колючих слезах обледенелая улица, как посторонились юбки засыпанных снегом словно сахаром голубых елок, сочувственно переглянулись зеркала закованных в ледовые объятия ручейков, тихонько перешептывались ему вслед «ой, бедный» вмиг посеревшие бабульки-березки. Багровые от мороза пятки сами несли к крошечному домику на до боли родной устланной пуховым белым ковром опушке, где всегда дымила печка и пахло пирогами с квашеной капустой. Мальчишка резко остановился в паре шагов, у раздвоенной молнией древней сосны, служившей ориентиром для охотников. Летом они с батей лазили на одну из ее верхушек доставать бельчат, оставленных в гнезде непутевой мамашкой. Сердце Макара вдруг съежилось, пропустило удар. Он резко почувствовал себя одним из тех самых бельчат. Брошенным. Злые соленые ручейки заскользили по бледным щекам. Он робко выглянул из-за раскуроченного бугристого ствола. Свежий, но уже притоптанный снег. Следы. Много следов. Не напуганные стежки косых, не плутоватые лисьи тропки, не пунктиры рыси, и даже не волчьи подскоки. Хотя обычно в это время их тут должно было быть пруд пруди. Отец подкармливал зверье после каждого большого снегопада. Полянка была вытоптана человеком. Да не одним. Холодный скомканный снег уже не казался таким гостеприимным. Не открытые до конца створки резных ставенок гулко поскрипывали на ветерке. Над трубой не поднимался столбик сизого дыма. Тишина. Пугающая. Гнетущая. И такая говорящая. Дверь зимовья тихонько отворилась. Из него не выпорхнули привычные клубы тепла. Вышел чернее тучи Игнат. И так вечно угрюмый друг бати больше был похож на тень. Он сел на крылечко. Точно так же, как давеча мамка, закрыл лицо. И зарыдал. Это были даже не скупые мужицкие слезы. Нет, он по натуральному громко выл. Макар рванулся вперед, перескочил через отцовского товарища и оказался в уютной комнатке. На кровати лежал Миклош. Словно из воска отлитый и замороженный. И живым в домике больше не пахло.
Мальчишка попятился назад, кубарем скатился с крылечка. Не обратил внимания на окрик Игната, бросился снова, куда глаза глядят. А они будто пеленой накрылись. Паренек, не разбирая пути, плутал по лесу до самого заката. Не ощущал ни холода, ни голода. Только сверлящую тоску. Она поглотила его без остатка.
В деревню мальчишка сам удивленный, что живой, вернулся через несколько дней. К еще теплым, но уже не дымящимся углям. От тридцати домов остались только добротно выстроенные настоящим мастером своего дела Данилой закопченные печки. Макар присел у краешка черной поляны. Абсолютно сухими глазами обвел бывшую деревню. Он даже не пытался понять, что здесь произошло. В висках дятлом барабанило: «Нет больше его семьи. Никого нет. Ни отца, ни матери, ни братьев, ни сестер. Он один-одинешенек во всем белом мире». Мальчишка задохнулся от боли, рвал на себе волосы, катался по огаркам и беззвучно, совсем без слез плакал. Когда совсем не осталось сил, лег на то место, где раньше в их большом дружном доме жил овальный стол, накрытый вышитой мамиными ласковыми руками голубенькой скатеркой. Теми самыми, что перебирали его непослушные вихры перед сном, гладили по острым лопаткам, когда жалели, трепали за уши, когда нашкодил. Этот стол был для них традицией. Собирал каждый вечер всю семью. Ужинать не садились, если кого-то не было дома. Долго-долго всегда разговаривали, пока лучина совсем не сгорит. Сгорела. Дотла. Вместе со всем их родом. Макар тихонько лежал. Просто ждал, когда замерзнет. Дышал через раз. И очень ждал последнего хриплого вздоха.
Там, на огарках, его полумертвого нашел князь Доброслав. Правителю доложили, что его главный егерь почил от неизвестной болезни, а после она же выкосила за несколько дней всю деревню. Ее жители просто задыхались от жуткого кашля, плавились от высоченного жара, падали замертво. Спасти от неизвестной заразы лекари никого не успели. А чтобы зараза дальше не пошла, поселение решили сжечь. Все равно никого живого ни в одном доме не осталось. А случайные путники могли разнести мор дальше по государству.
Князь, уже ускакавший на приличное расстояние, вдруг повернул коня назад. Его словно кто-то подтолкнул обратно. И не зря. На пепелище он увидел занесенный снегом комочек. Дрожащий. Но еще живой! Он его сразу узнал. Макар был копией отца. Миклош всегда брал любимца с собой то на охоту, то во дворец. Доброслав укутал мальчишку в свой подбитый соболиным мехом плащ, усадил перед собой в седло и во весь опор помчался в столицу. Главное, успеть. Что-то подсказало правителю, что паренек не заразен, что его и не было в деревне, когда пришла лихорадка, и что он о ней вообще ничего не знает.
Во дворце Макара отогрели. Злата накипятила целую ванну воды, позволила мальчишке нежиться в ней, сколько захочет. Нагладила новые портки, теплую рубаху, выделила чистые портянки. Заставила поесть наваристой ухи из сазана. Он сначала отказывался. Но учуявший яства желудок свело судорогой, и парнишка согласился проглотить пару ложек. Рыбу юнец не любил. Но суп показался ему таким вкусным, что он даже вылизал тарелку. Добавки просить постеснялся. Но Злата заметила, что он не наелся, подлила еще черпачок, сунула растегай и ватрушку с компотом.
Так и остался Макар во дворце. Прижился не сразу. Сначала помогал тетке по столовой. Потом по хозяйству, стал захаживать на конюшню. Возиться с лошадками ему нравилось, как и с любой другой живностью. Злата хотела отдать паренька в кузню, чтобы мог на жизнь заработать. Но Доброслав не позволил. Он надеялся, что мальцу передалась отцовская любовь к зверью и умение с ним обращаться. Говорил, что как тот подрастет, займет батино место в лесу. Макар верил правителю. И лелеял эту мысль. Хоть в городе нашлось и немало других интересных занятий. Например, привлекала мальчишку Тайная служба.
Постепенно в нем проснулся утерянный вместе со всей семьей задор. Он начал как в былые времена шутить, развлекать всех вокруг, стал душой компании среди местной ребятни. Любили веселого легкого на подъем паренька и взрослые. Дивились его простоте и открытости. И тому, как ему удалось все пережить. Только Злата одна знала, что по ночам он до сих пор поскуливает и вздрагивает. И в лесу всегда ищет папкин след, а в ее мозолистых руках мамкины мягкие ладошки.
Макар тряхнул головой, смахнул тяжкие воспоминания. Прислонился спиной к тоненькой, но сильной осинке. Перевел дыхание. Снова двинулся вглубь зарослей туда, где кто-то сочно чавкал листьями. Паренек выглянул да тут же присел от удивления. Медведь. Самый настоящий бурый лопал широкие маслянистые листья белокопытника. Он покосился на гостя, засунул в пасть очередной лопух, прожевал.
– Потерял че, милок? – роняя брызги слюны, человеческим голосом пробасил он.
– Ага, – сглотнул подкативший комок к горлу Макар.
– Ну и че потерял? – буркнул мишка.
– Дык… лошадка моя белобрысая не пробегала тут? – не вставая с мокрого зеленого ковра, просипел парнишка.
– Не, лошадка не пробегала – с набитой пастью ответил бурый. И пока Макар не успел скиснуть, продолжил: – Только коняга. Прискакал, закусь мне тут подавил. Сюды рванул, потом обратно, ой, горюшко, покрутился малеха и туды, значить, удрал. – Косолапый махнул широким листом в сторону полянки, где друзья дрались с кошками.
– Спасибо, друже! – Макар вытер лоб. – Ну, давай, удачи!
– Ага! И тебе не хворать, брат! – Потапыч сунул в рот очередной лопух и сочно захрустел. И уже не обращая внимания на паренька, начал выбирать следующий лист.
Макар быстро, насколько мог в спадающих штанах и на трясущихся коленках, выбрался обратно к лошадям, отвязал их, проверил примочку на суставе своей кобылы. Та ладно держалась. Мальчишка решил, что все-таки отведет скакунов к лагерю, а уже потом, если белого там не окажется, вернется, прочешет лесок еще раз.
На его радость жеребец Габриэля, как и обещал полуэльф, уже щипал травку на полянке. Макар оставил Багета и Мист ему в компанию. Сам спустился к костру. Сенька еще спала. Габриэль кипятил воду.
– Как ты так выправил коня, что он нашел тебя в темноте?
– Он всегда находит. Однажды, в стычке у правого Саранакана, меня выбили из седла. И пока я приходил в себя после падения, прихватили в плен. Знаешь, кто меня вытащил? Не союзники, нет. Они даже не сунулись к троллям. А ведь половина войска была не наемники. Свои. – Габриэль скривил уголки губ. – А вот Цукер не побоялся. Представляешь, нашел меня. Ночью пробрался к сараю, где держали пленников, выбил доску в стене и перегрыз веревки. Мы как будто связаны с ним тоненькой нитью. Я всегда знаю, что он рядом. И он никогда не подводит.
– Здорово. Хотел бы я такого.
– Он должен тебя выбрать. Мой пришел однажды морозным днем сам к воротам дома деда. И никому не дался, а ко мне сразу пошел. Ладно, надо бы перебраться чуть подальше. Тут все усыпано воняющими тушками.
– Угу, – согласился Макар.
– Давай ты покараулишь Есению, а я перевезу пожитки, постелю там и вернусь за вами?
– Лады.
– Завари чай, как закипит. Травы в Сенькой сумке. Она вон там, – он махнул в сторону и исчез в темноте.
Есения проснулась от боли. Руки саднило. Сначала девушка очень этому удивилась. Но как только стряхнула с ресниц сон, вспомнила, как не хуже голливудских крутых парней раскидывала мяукающих монстров. Сравнение с Рэмбо ее позабавило. Она потянулась, размяла спину, оглядела мелкую сетку царапин. Ничего страшного, конечно, но очень больно. Не мешало бы обработать. Мало ли где эти когти ковырялись до встречи с ее запястьем. Не хватало заразу еще какую-нибудь занести. Что-то у Габриэля булькало в небольшой кожаной фляжке. Может, спирт? Надо спросить. А у Макара была какая-то резко пахнущая эвкалиптом и прополисом мазь. Он уже давал ее Сене, чтобы та смазала ушибленную в бое с лариатом макушку. Вроде помогло. Во всяком случае, шишка рассосалась. Вдруг, и с царапинами справится. Девушка закатала повыше рукава камзола, чтобы ткань не цепляла подсыхающие корочки. Габриэля нигде не было видно. Макар копошился у костра. Сенька подошла к нему.
– Фу, чем это так воняет? – сморщила она курносый нос.
– Дык угрюмы разлагаются, – не поворачиваясь, ответил мальчишка.
– Кто? – удивилась девушка.
– Ну, угрюмы. Кошки эти драные. Видела, какого цвета у них кровь? Зеленая, ага. Вот она-то очень быстро и портится на воздухе. Стоит немного поранить животинку, и больше можно за нее не беспокоиться. Сама помрет скоро. Сгниет. Поэтому их в помете всегда очень много – у одной мамки рождается по двадцать котят за раз. Представляешь?! И стаи огромные, – он задумчиво почесал затылок. – Очень странно вообще, что они на нас напали. Обычно угрюмы ищут жертву попокладистей и помельче. Быстро налетаю, обгладывают до костей и идут дальше на поиски пропитания. Кровь бурлит, требует много энергии. Поэтому и жрать они не дураки.
Сенька слушала парня с широко открытыми глазами. Макар покосился на нее. Налил чаю, протянул кружку.
– Ты двоечница что ли? Ну, признайся уже!
– Ты бы прикусил свой язык острый, а то быстро в жабу превращу, – цыкнула она.
– Не превратишь! – захохотал парень. – Если только в резиновую.
– Просто я… – Сенька дала ему затрещину, а сама лихорадочно искала оправдание. – Просто… головой ударилась в ущелье. И все забыла. Бывает такое. Амнезия называется.
– Угу, – сделал вид, что поверил Макар. – Она еще в замке, похоже, у тебя началась.
– А если и в замке, то что? Ладно, проехали. А где Габриэль?
– Он новый лагерь монстрячит недалече. Вон там, видишь?
– Ясно. Макар, а почему этих тварей назвали угрюмами? Вроде, наоборот, расцветка такая веселенькая. Как у трансов тайских.
– У кого? – не понял мальчишка.
– Ну, это такие оборотни, – нашлась Сеня. – Обитают в тропиках Таиланда.
– А это где?
– Там, в Юго-Восточной Азии, – неопределенно махнула рукой девушка.
– А в кого они превращаются?
– В девочек.
– …
– Так бывает, – пожала плечами Есения. – А что с угрюмами-то?
– Дык…Видела, как глазенки очерчены черным? Вот за них и назвали. Они, когда нападают, хмурятся, страшными кажутся, злыми.
– А то они так добрые… Вон как руки изодрали, бестии. А стрелки на глазах у них очень даже кокетливые. Правда, такие уже не актуальны в этом сезоне, – вынесла модный приговор девушка.
Мальчишка глянул на царапины, выудил из сумки маленькую жестянку с мазью.
– Промой сначала. Вон, там ручей. А ежели боишься, то в котелке вода еще горячая. А то попадет грязь, и придется отрубить руку, – Сенька чуть не захлебнулась чаем от такой радужной перспективы, а Макар продолжал пугать: – Был у нас в деревне кузнец Емельян. Вот он как-то встретился в лесу с рысью. Они вообще-то мирные обычно. Не тронут, если им не мешать. Но она подранок оказалась. Вот и прыгнула на мужика. Разодрала локоть и убегла. А Емельян замотал просто тряпкой потуже, чтоб кровь не текла. Пришел домой, глядь, уже и корочка схватилась. К лекарю решил не ходить. Да зря. Загнила ранка. Слюна рысья, может, попала, а, может, платок грязный был. Кто ж его теперь разберет. Но помочь-то знахарь ничем ему, значить, не смог. Поздно уже было. Жена в слезы: мол, помрет, как детей подымать буду? И придумал тогда лекарь руку-то отрубить, чтоб гниль дальше не пошла по крови. Кузнец сопротивлялся до последнего. Боялся, кому он без руки нужен-то будет? Но жена его облапошила. Опоила. Ну и знахарь не растерялся. Он, говорили, мясником раньше был. Вот и оттяпал по саму майку. Зато выжил Емельян. Хоть и без руки. И даже кузню не бросил. Потом железную себе культю сковал.
– Макар, у нее уже слезки на колесиках, хорош пугать, – проговорила темнота голосом Габриэля. – Сеня, но ты обязательно промой ранки. Кровь угрюмов еще и ядовита. Умереть не умрешь, а вот почешешься от души.
Девушка схватила котелок, с остервенением оттерла руки. Щедро смазала их мазью.
Новый лагерь разбили чуть правее. Вонь сюда практически не долетала. Зато ручеек был поближе и лесок рядом погуще. Наспех доели остатки ужина. Есения наколдовала защитный круг. И все трое рухнули спать. Больше до самого утра путников никто не тревожил. Но все равно выспаться не удалось. Чтобы пройти пустыню за день, надо было встать с первыми лучами солнца. Поэтому за завтраком выглядели все трое очень помято.
Их небольшой караван шел тяжело. Казалось, кемарили даже лошади. Взбодрила невесть откуда взявшаяся стайка птиц. С виду они были похожи на чаек. И так же истошно орали, кружили над конницей:
– Дай, дай, дай!
– Это стремглавы, не поднимай на них глаза, – предупредил Габриэль уже запрокинувшую голову девушку. – Если не обращать внимания, они немного покричат и улетят. А вот, если поймают взгляд, то не отвяжешься, – пояснил он.
– Понятно. Они живут в Пустоши?
– Нет, селятся небольшими кучками на Мраморном пике, а сюда летают поживиться падалью. В песках так или иначе каждый день кто-нибудь гибнет. Не обязательно двуногий. Чаще мелкие зверьки. А стремглавы и им рады.
Дальше ехали молча. Каждый думал о чем-то своем. Сенька переваривала события последних дней. Ей уже было не особо интересно, как она оказалась здесь. Хотелось верить, что это Генриус ее все-таки призвал сюда. Больше волновало – зачем? И надолго ли? Закрадывалась колючая мысль, что не ради убиения одного дракона. Уж слишком легко. Мог бы справиться небольшой толковый отряд. Но, складывалось впечатление, что князя это не особо волновало. Его тревожило что-то другое. И это что-то, казалось девушке, ее настоящая миссия здесь. Правда, что именно – Сеня пока не поняла. Ее смущало поведение дракона. Видимо, она придумала уж слишком нестандартного ящера. Ну, или не очень умного, судя по рассказам Макара. Тревожил ее и сюжет. Почему он так изменился? Откуда все это зверье, которого она не придумывала? Повороты, линии, новые герои? Осталась только канва от изначального текста – место действия и дымчатые черты знакомой фабулы. Какой неведомый редактор так поправил строчки? Или, может, это ее собственное подсознание дописывает недостающую произведению интригу? Не понятно. Габриэль. Несмотря на его недавнее откровение, он оставался для Сеньки загадкой. Явно что-то скрывал. Не похож на простого телохранителя. Скорее, на военачальника. Выправка, как у бравого офицера. Не хватало только формы. Она бы ему пошла. Девушка залюбовалась лениво качающейся в седле спиной. Как струна. Хоть и дремлет. Нет, точно не обычный охранник. И не просто так Доброслав его отправил к пикам Смеральдо.
Их симпатию заметили уже даже лошади. Как бы вела себя настоящая княжна, Сенька не знала. А потому немного боялась навредить репутации венценосной особы. И если бы не это, девушка давно бы уже взяла ситуацию в свои инициативные руки. А вместо этого ей приходилось иногда давать блондину отпор. Он злился, хоть и старался не показывать виду. Он ведь чувствовал взаимность! И не понимал, что не так. Поэтому на каждое ее «нет» выстраивал между ними мысленную толстенную кирпичную кладку. Первые дни стена по крепости могла посоревноваться с Великой Китайской. Но со временем больше стала напоминать китайский гипсокартонный аналог. Есении надо было только улыбнуться или тронуть его за локоть – укрепление таяло майской дымкой. А иногда и этого не требовалось. Рушил стену сам же Габриэль.
Сенька улыбнулась. 21 век, средневековье, человек, эльф – все едино. Мужик – он и есть мужик. Что ее питерские ухажеры, что один чарогорский – одинаково реагировали на ее уловки. Но в ней самой вызывали совсем разные чувства. Габриэль нравился Есении. С каждым днем все больше. И ей было очень любопытно, каково это – завести интрижку с самым настоящим сказочным, хоть и всего наполовину, но все же эльфом. И пусть даже ничего эльфийского в нем, кроме утонченных правильных черт, белокурых волос и ультрамариновых глаз, не было. Хотя, откуда она знает, какие они настоящие обитатели Форестера. Пока – только догадываться и фантазировать. В пустыне – самое то. Девушка стряхнула ребром ладони ручейки пота со лба. Солнце жарило не хуже профессиональной ресторанной печи. Пески оказались прекрасной сковородкой. Еще чуть-чуть – и пирог «Трое в пустыне, не считая коней» можно было подавать на стол. Платок, раздобытый Габриэлем в первой деревне, а теперь повязанный искусным узлом на Сенькину голову, абсолютно ее не спасал. Девушку начало подташнивать, когда на горизонте вырос уж слишком зеленый куст. Память услужливо подкинула информацию из школьных уроков географии – зелень в пустыне можно встретить только в оазисе, а оазис – значит, вода и тенек. Есения с победоносным гиканьем рванула вперед. Блондин – ее за рубашку назад. Сначала он решил, что это мираж. Потом, что очень коллективный мираж. Чудиться двоим сразу не может. Макар подтвердил догадку третьим утвердительным кивком.
