Читать книгу: «Перекрестный отец. Разговор о детях, о жизни, о себе», страница 2
– Но он и написал в Московский зоопарк.
– Чтобы ему в Магадан из Москвы пони привезли? Сережа?
– Ну да. Я же не говорила вам, что все будет логично.
– «Сбегал от учителя музыки через окно, чтобы поиграть с ребятами в футбол и хоккей».
– Я. Действительно так было.
– Нет, не только у вас такой опыт.
– Ну, давайте тогда имя.
– Дмитрий.
– Маликов?
– Маликов.
– Тоже мой воспитанник. Когда меня выгнали из института, я работал в «Самоцветах» с родителями Маликова и Преснякова. Я был монтировщиком декораций и грузчиком. Родители выступали, а меня иногда просили посидеть с детьми.
– И как вам – быть воспитателем?
– Один раз посидел и понял, что лучше буду тоннами грузить, чем воспитывать маленьких детей. Видите, одного научил курить, а второго вылезать в окно.
– Ну, прекрасно. У вас еще тогда задатки воспитателя сформировались, я считаю. Дальше. «Был отстранен от школы за то, что пришел на физкультуру не в спортивной форме, а в одежде бабушки».
– Это мой папа.
– Точно.
– Это я знаю. Только он пришел не в одежде бабушки, а в таких байковых розовых панталонах ниже колена, за что его выгнали из школы. Панталоны еще с оборочками были такие.
– Он произвел фурор?
– Ну, да… Причем там была история… Папа все это надел, пелеринку какую-то еще и испугался идти. А учитель говорит: «Так, Ширвиндт, выходи». Папа из-за двери: «Я не в форме». – «Выходи, как есть». Ну, папа и вышел. Представляете, в таких оборочках розовых. Класс лег, а папу выгнали из школы на несколько дней. Я поздно об этом узнал и вынужден был терпеть родителей-отличников, будучи неучем. Зато теперь я все знаю.
– Мне кажется, что такая система воспитания… не воспитывать – тоже имеет свои плюсы. Все-таки человек ощущает себя свободным. Почему бы и нет?
– Ну да, наверное, так.
– Нельзя же отрицать, что, когда ты делаешь то, что хочешь, сопротивляясь всему, это рождает качества, которые очень пригодятся в жизни. Разве не так?
– Вот видите, я, будучи неучем, запустил программу телевизионную «Хочу знать». Я действительно хотел знать, как же устроен мир. Это был крик души на самом деле. И она довольно долго прожила, эта программа.
У меня там о разных вещах рассказывали известные, популярные ребята. Если кто просто оттарабанивал текст, это не срабатывало. А вот те, кто искренне удивлялся, вот у них получалось здорово. И я благодаря этой программе столько всего узнал.
Сейчас я, кстати, новый проект запускаю. Мне интересно все новое. Я запускаю канал на YouTube, который будет таким облегченным вариантом «Хочу знать». Абсолютно не академический, с шуточками, про то, где побывать, где поесть, что плохо, что хорошо. Рабочее название «Съедобное, несъедобное». Потому что весь мир делится только на… съедобное и несъедобное.
– Вот как раз об этом я и хотела поговорить. Прослышав о том, что вы будете таким продвинутым блогером, хотела бы уточнить, как это все распространяется на детей? Ну, например, взять тему путешествия с детьми. Это же программа для всех?
– Это программа для всех, и опять же, кого называть детьми.
– С какого возраста дети уже не дети?
– Ну, у меня дети, я говорил, тридцать пять старшему.
– Нет, я имею в виду маленьких.
– Маленькие дети сейчас очень продвинутые. Они ушли из телевизора. Они нырнули туда, где мне пока тяжело. Я в эту воду вхожу с опаской, в этот интернет.
– Конкурируете с внучками там?
– Так они в сто раз продвинутее. Младшей внучке шесть лет, и она уже знает все про эти ютубы и так далее. Это их будущее. А мне очень интересно у них поучиться. То есть это тот случай, когда дети меня могут научить.
– А как они реагируют на то, что дедушка решил стать блогером? Это же крутота такая.
– Да это одно название. Я не собираюсь меняться. Понимаете, дети не любят, когда с ними взрослые сюсюкают. Вот у меня есть друг, Денис Евстигнеев. Так он, будь ребенку год, будь тридцать пять, он со всеми разговаривает одинаково.
– Как со взрослыми людьми.
– Да. Дети это ценят. Они его любят и понимают.
– Это, видимо, проявление уважения к детям?
– Да, это уважение к детям и это интерес к детям. Вот так Андрей Миронов общался с моими друзьями в школе. Они совершенно шалели. Потому что он задавал им вопросы, и было видно, что ему дико интересно узнать, что они думают.
– Искренне.
– Да, искренне. Это чувствуется. Так что ты можешь назвать себя блогером или клоуном – кем угодно, но если ты понятен и интересен хоть двухлетнему ребенку, хоть 90-летнему мальчику, то это сработает. А если ты фальшивишь, это не выстрелит. Так что у меня есть надежда, что…
– …что аудитория будет всех возрастов.
– Да. Потому что я буду говорить дурацкие вещи. А дурацкие вещи самые…
– А какие дурацкие вещи? Очень интересно.
– Ну вот мы сейчас съездили в Италию, в Тоскану, снимали там. Ну что там рассказывать про достопримечательности классические. Возьмите путеводитель, прочитайте и идите по этим музеям, восторгайтесь. Нет. Я буду рассказывать про то, что интересно мне.
Про рынок, где столовая, в которой кормят требухой и кишками, при мясном отделе. Там не сесть, настолько это популярное место.
Или камень, на котором сидел Данте, а рядом строили знаменитый собор Санта-Мария-дель-Фьоре. Он сидел на этом камне и философствовал, что-то писал. К нему подошел какой-то его знакомый из Турина и говорит: «Скажите, а что самое вкусное в мире?» Данте, не отрываясь от своих записей, отвечает: «Яйцо». Ну, знакомый ушел, видно, он чего-то другого ждал. Через полгода опять приезжает, а Данте сидит ровно на том же месте и пишет. Так этот знакомый спрашивает: «А с чем?» – «С солью», – говорит Данте. Вот где вам такую историю расскажут?
А путеводители, мы про это тоже сняли, как я ехал по путеводителям. Забудьте про эти путеводители, про навигаторы эти. Потому что они врут все. Они увезут вас совершенно в другую страну. Мы поехали по Флоренции, в горку поднимались. Я был за рулем. Едем-едем, вдруг дорога сужаться начинает. Мы едем между двух стен, а она все сужается, дорога. Вижу, через десять метров есть поворот. А я уже зеркала убрал, и тут услышал звук – кх-кх. И все, и вклинились. Причем даже двери не открыть. И ты сидишь, как в консервной банке. Мы все это сняли, смешно. И много таких пиков будет в эфирной версии.
– Миш, а возвращаясь к вашему отцовскому инстинкту. Вот если путешествовать с детьми… вы вообще советуете ездить в такие путешествия? Ну там, туристические, гастрономические, любые – с детьми. Нужно ли детям это?
– Нет. Хотя все мои знакомые считают, что вот обязательно. Петенька очень любит по музеям ходить. Знаю я этого Петеньку. Это мама любит, что он любит ходить по музеям. А Петя хочет отрываться. Вот и дайте ему оторваться какое-то время. Он еще походит по музеям. Успеет.
– То есть не брать с собой вообще?
– Брать. Брать, только не таскать…
– Не таскать в музеи.
– …по жаре по этим достопримечательностям.
– То есть Петеньке не интересно смотреть на картину или скульптуру.
– Больше того. Когда настанет момент, что Петеньке пора бы уже посмотреть на эту картину, у него будет такое отторжение с детства…
– Отвращение.
– Да, и он не пойдет в музей, потому что ему было плохо там в детстве. Вот это он вспомнит. Нет, само все придет. А сейчас Петеньке нужно оторваться.
– А на рынок?
– На рынок да, пиццу съесть, макароны. Не надо ему в роскошный ресторан, где подают каких-то встревоженных куропаток… Ребенку нужно макароны.
– С сыром.
– Да. Макароны с сыром. И не надо его заставлять. Не надо вот этого: «Как тебе не стыдно! Ну, попробуй… (говно это). Попробуй вот это, попробуй вот то». Точно не надо этого, пиццу пусть ест.
– Такой отцовский взгляд, что ребенку нужна свободная жизнь.
– Ну, естественно. Чем дольше он будет ребенком, тем лучше.
– И не приучать его с детства к каким-то там мудрствованиям, каким-то там культурным вещам, которые многие родители хотят втолкнуть в детей пораньше.
– Ни в коем случае. Все должно быть органично. Не надо вот этого: «Поехали путешествовать, все ездят». Это раньше, если у тебя вдруг появлялась возможность поехать скажем, во Флоренцию, то, естественно, старались как фаршем набить ребенка, потому что больше он в жизни во Флоренцию не попадет. А сейчас у детей уже нет этого ощущения – заграница. Для них что Париж, что Воронеж. Чем будете развлекать?
– Возможно, он еще будет сидеть в своем телефоне во время поездки.
– Ну да, да. У меня, кстати, до сих пор еще остался этот трепет пересечения границ, потому что настолько в нашем детстве это было недостижимо. А сейчас для них – ну, Париж, и что? Вы лучше это, давайте меня развлекайте. Я вообще купаться хочу, где тут купаются? И надо вести его в аквапарк под Парижем.
– То есть родители должны повести?
– Конечно.
– Скажите, Миша, а есть какой-то волшебный момент, когда папа превращается в дедушку?
– Первый раз про это слышу.
– Может, какие-то чувства другие?
– Во-первых, папа превратиться в дедушку не может. Папу в дедушку могут превратить дети.
– Согласна.
– А во-вторых…
– Но, наверное, какие-то превращения в этот момент происходят? Папа забывает, что он – папа?
– У нас прекрасная сложносочиненная семья. Муж моей первой жены – мой друг, замечательный актер Александр Феклистов. У него своих детей и внуков полно, но он боготворит совершенно нашу Эллу, нашу с ним внучку. И вот его она называет дедушкой, а меня называет Мишей.
– А ощущения, чувства?
– Нормальные. Раз меня дедушкой не зовут, значит, я и не дедушка. А Феклистов – дедушка.
– А, вот оно что. Такой простой способ избежать этого звания.
– Ну да.
– Поняла. А не получается так, что с детьми одним образом, а с внуками, дедушка или не дедушка, но все-таки чуть-чуть по-другому?
– Зависит от них самих.
– От них – от кого? От детей?
– От детей и внуков, как они тебя построят. Вот мои дети построили моего папу. Зайдя в клетку со львом, они сделали из него кошку. А у меня не получилось, когда я в детстве входил в эту клетку. Я боялся. А они моментально его оседлали, сидят на шее и ножки свесили. Элла, внучка, тот еще фрукт. Она выстроит всех: и тех, и тех, и тех.
– То есть все зависит от характера?
– Только от характера. Даже если человек маленький, он все равно человек, и у него уже есть характер.
– Миш, а может, все-таки роль дедушки делает человека мягким? Отец мог кричать, а дедушка…
– Ну да, с моим папой так и произошло, но со мной – нет. Потому что я не дедушка.
– А, ну да.
– Я – Миша. А Феклистов, да, дедушка. Он просто жидкостью становится, когда Элла рядом. Элла с бабушкой отдыхали в Испании, а Сашка снимался в этих несчастных «Сватах», которые уже, кажется, семисотый сезон идут. Он позвонил: «Элла, ну как ты?» Она говорит: «Я по тебе очень соскучилась. Приезжай, а». Феклистов отменил съемки и прилетел на следующий день. Провел с ней день и полетел обратно. Вот тюфяк.
– Да, это очень показательно. Это действительно говорит о том, что внуки рулят.
– Ну да.
– А вот бывало ли когда-нибудь, чтобы дети ставили вас в сложное положение? Ну, например, задавали какие-нибудь вопросы, на которые сложно ответить? Бывает, малышня спрашивает, откуда дети берутся, как я у вас получился, или где небо кончается, или что-то в этом духе.
– Насчет первого меня они никогда не спрашивали. То ли до сих пор этого не знают, то ли узнали не от меня. Видно, почувствовали, что я сам мало чего знаю, и решили не провоцировать.
– У нас есть постоянная рубрика. Называется «Полная шляпа». Отцы, приходящие ко мне, пишут на бумажках детские вопросы, которые поставили их в трудное положение. И эти вопросы кладут в шляпу. Предлагаю вам вытащить один такой вопрос и попробовать на него ответить.
– Так, что у нас тут? «Мы когда-нибудь встретимся с инопланетянами?» Это какой-то скучный вопрос. Можно другой взять?
– Можно.
– О, вот хороший вопрос. «Зачем комару кровь?» Вот раньше я бы не ответил, а сейчас столько всего знаю. Во-первых, не комару, а комарихе.
– Имейте в виду, что отвечать нужно, как бы своим детям ответили. Внучке.
– Так бы и ответил: кусаются только эти, комарихи. Женщины кусаются только. А кровь им нужна из принципа, чтобы причинить зло и заодно извести других злых комарих.
– Это вы внучке объясняете сейчас?
– Да. Это мы объясняем внучке. Кстати, моя дочка сочинила загадку, она у меня в книге есть. Загадка потрясающая, Саша ее придумала, когда ей было года четыре. Звучит так: «Летит – жужжит, сядет – краснеет, ударишь – пятнеет. Кто это?»
– Комарица.
– Комариха. Так я ответил внучке на вопрос?
– Прекрасно ответили.
– Берегитесь женщин.
– Но ответ какой-то гендерный.
– Могу вам еще интересную историю гендерную рассказать. Мы снимали программу «Путешествие натуралиста» с Любимцевым в Швеции, там огромный зоопарк, заповедник. Нам устроители говорят: «А хотите в вольер к волкам?» Мы говорим: «Конечно, хотим». Заезжаем на машине, огромная территория, и нам говорят: «Можете выйти». Выходим, и со всех сторон на нас несутся волки. Смотрим, только мы паникуем. Они подбегают и начинают лапы на плечи класть, начинают облизывать, просят, чтобы их почесали…
– То есть как добрые собаки, да?
– Их там штук шестнадцать было. И мы уж нацеловались с этими волками. Оказывается, все эти волки – только кобели. И они абсолютно дружелюбные, но только до тех пор, пока сука не подойдет. Вот как только появляется волчица, они становятся зверьми.
– А без волчицы…
– А без волчицы добрейшие щенки. Вот вам и мораль. Из-за чего… из-за кого все в мире?
– Дорогие женщины, пожалуйста, обратите внимание, что Михаил Ширвиндт говорит по поводу…
– Комарих.
– Комарих, волчиц.
– И волчиц, да. Вы вообще правильно делаете, что говорите с отцами.
– Мне просто очень интересна их точка зрения. И женщинам тоже интересно.
– Только я вот сказал, и они поморщатся. А я правду говорю.
– Правду, правду. Михаил, я бы хотела спросить вас про будущее детей. Как вы думаете, будущее родителями предопределяется? Родителям надо наставлять как-то детей? Например, какую профессию выбрать?
– Можно, конечно, шутить сколько угодно, но в какой-то степени да, надо помогать.
– Ребенок же не знает, что он хочет.
– У меня вот был разброс интересов от продавца мороженого до футболиста и таксиста. Естественно, если бы я был футболистом, я бы сейчас был в полном порядке.
– Миша, представляете, вот были бы продавцом мороженого…
– Не поднялся бы. А футболистом… хотя в те годы бы тоже, наверное. Это кто-то сказал про футбол. Что такое футбол? Это когда сотни тысяч бедных людей сидят на стадионе и смотрят, как двадцать два миллиардера гоняют мяч. Вот что такое футбол. Ну, в наше время такого не было. В общем, не стал я футболистом-мороженщиком, и отчасти, конечно, потому, что родители все-таки немножко помогали, направляли. Но чтобы я стал актером, тоже никто не настаивал. У меня все идеально пополам. Две крови чистейших во мне текут: по папе еврейская, по маме – русская, к столбовым дворянам ведущая. Ни капли примеси: пятьдесят на пятьдесят. По русской линии у меня все в роду архитекторы, начиная с прадеда, который был главным архитектором Москвы. По его плану до сих пор, по-моему, Москва застроена глобально. А по папиной линии все более или менее имели отношение к искусству. Дед был скрипач замечательный в Большом театре, бабушка в филармонии работала. Ну, папу тоже многие знают, кто он.
– А перетягивание каната в семье как-то существовало?
– Никто не хотел меня ни туда, ни сюда тащить на самом деле.
– Мама не хотела по архитектурной линии?
– А я и не мог. Я даже по линейке не могу прямую линию провести. У меня будут бугорки от пальцев. Не дано мне вот это все. А актер, ну что, вышел и говори. Тем более что я вырос при театре.
– А папа не говорил про трудности актерской профессии?
– Говорил. Ну а куда мне деваться-то? В советское время странная была теория. Если у тебя дед и отец пахали землю, то ты – потомственный хлебороб. Если они лили железо горячее, то ты сталевар наследственный. Это – гордость. А если твой дед был знаменитым врачом или артистом, то это «сыночки» и по блату. Ну, логично же предположить, что если у тебя дед – знаменитый врач и ты всю жизнь в этой среде крутишься, то тоже станешь врачом. Это наследственность, и у тебя предпосылки к этому, наверное, есть. То есть сталевар – это да, а врачи – по блату. То же самое с артистами. Так что куда мне еще было деваться-то? В сталевары я не мог пойти.
– А ваши дети?
– А мои дети умнее.
– А внуки?
– Умнее и свободнее.
– Влияли на них?
– Они не такие инфантильные, дети нового поколения. Вообще, динамика времени такая, что я еще думал, куда идти. А теперешние дети… Они быстрее ориентируются в пространстве, понимают, куда и что.
– Они сами могут определиться, или родителям все-таки следует сказать: тебе, сынок, нужно быть артистом?
– Родители, к сожалению, немножечко подотстали в современном мире и времени. Вот я ничего не понимаю в YouTube, куда вступил сейчас одной ногой. Очень важно признать это. Надо признать, что ты не догматичен, что ты, можешь быть, отстал, потому что время сейчас меняется намного быстрее, чем раньше. Оно просто летит. И появляются новые профессии, принципиально новые. Мне вот мой молодой режиссер Сашка пытался полуторачасовую лекцию прочитать про биткоины. Ну, я вспомнил себя в третьем классе: тупой идиот. Я ничего не понимаю. А он мне и так, и сяк, и, главное, я вижу, что он понимает. Я думал, никто не понимает.
– И он хочет донести.
– Да, хочет донести, а я не понимаю. Нет, они умнее, наши дети. Поэтому, если человек говорит: «Мама, папа, я пойду на биткоинный факультет кибернетического отделения», надо ответить: «Иди, сынок». Не надо спрашивать: «А что это такое?» Детям лучше просто помогать по-дружески. Но не настаивать.
– Миш, в завершение нашего разговора хотела бы попросить продолжить фразу: «Я хороший отец, потому что…»
– Я бы не стал ее продолжать. Я бы просто сказал: «Я хороший отец». И всплакнул бы.
– Прекрасно. Спасибо за прекрасную беседу. В программе «Перекрестный отец» – Михаил Ширвиндт.
– Прекрасный отец.
– Прекрасный отец.
Денис Клявер
– Знакомьтесь – актер и музыкант Денис Клявер. Денис, у тебя такая интересная семейная ситуация…
– Мексиканский сериал.
– Давай, чтобы нам не запутаться, ты сам представишь своих детей. Даю тебе слово.
– Конечно, конечно. У меня трое замечательных детей. Старшего зовут Тимофей Денисович Клявер. Младшего зовут Даниэль Денисович Клявер, а дочь, среднюю, зовут Эвелина Денисовна Польна. Три прекрасных создания, три смысла жизни и, конечно, самые главные мои хиты.
– Потрясающе. Скажи, а ты часто видишься с детьми? Или время от времени?
– Мы все постоянно в режиме онлайн, на телефоне. Даниэль Денисович живет с нами, старший – в Питере, дочка живет в Подмосковье.
– Как это у тебя получается так…
– Вот так получилось географически. Но при этом мы действительно постоянно общаемся. Сейчас для этого есть все условия. Например, Скайп здорово помогает. Так что говорить «у меня нет времени» – это отмазка такая. Если человек не хочет общаться, то он и не найдет времени, а если хочет, то никаких проблем вообще нет. Со старшим мы постоянно на телефоне, он уже совсем взрослый, и мы как два друга. Можем пошутить, можем по Ватсапу какими-то шуточками для взрослых перекинуться.
– Он тебе присылает?
– И он мне, и я ему.
– И ты ему?
– Ну, а что? Шестнадцать лет – нормально. Нет, ну понятно, есть какие-то границы… У Тимофея замечательное чувство юмора. А с дочкой у нас больше цветочки и сердечки.
– Ты шлешь?
– Да. Но и она сердечки мне присылает, что очень приятно. Мужчина, пусть он и взрослый, в душе все равно остается нежным и ласковым. И искренним, конечно. Мне вообще кажется, что настоящий мужчина именно таким и должен быть, вне зависимости от того, сколько ему лет.
– У тебя трое детей. Скажи, когда ты смотришь на их детские фотографии, ну, где они совсем маленькие, ты их различаешь?
– Да, конечно. Ну, во-первых, они все разные. Старший у меня черненький, младший беленький…
– Беленький, да, я видела.
– Так что уже проще.
– А девочку от мальчика можешь отличить?
– С девочками вообще все понятно.
– Ты выкладываешь фотографии своих детей в социальные сети…
– Да.
– Я видела несколько прекрасных фотографий.
– Мне, кстати, иногда пишут: «А вы не боитесь выкладывать?»
– И как ты к этому относишься?
– Ну, с одной стороны, с опаской, и до определенного возраста я не выкладывал фотки своих малышей. Но сейчас у них уже сформировалась защита… эмоциональная, что ли, энергетическая, – так почему бы нет? Так что, с другой стороны, мне кажется, пусть люди смотрят и видят, что дети – это прекрасно. Когда о них мамы заботятся, вообще родители – это и есть счастье. Это очень важно в наш не совсем толерантный век. Никому ничего не хочу доказывать, но, в общем, считаю, что это правильно.
– Мне тоже кажется, что это прекрасно, когда люди видят все своими глазами и понимают, что медийные личности, звезды, переживают те же самые чувства.
– Безусловно. Вообще, вся моя жизнь, мое творчество направлены на такой позитив. Мне нравится дарить людям счастливые позитивные эмоции, и я, в принципе, стараюсь пропагандировать, что я вот так живу.
– Тогда давай проверим твою память.
– О, давай, поехали.
– Я тебе будут показывать фотографии, которые ты в Сеть выкладывал, а ты скажешь, кто на них.
– Так, это…Ну, поскольку это кинотеатр, то это может быть моя дочка… или сын. По-моему, Тимоха, если я не ошибаюсь.
– Опа!
– Да, Тимоха.
– А ты боялся!
– Я не боялся, просто…
– Я тоже иногда боюсь своих детей перепутать. Ничего такого, всего не упомнишь.
– Нет, нет, я прекрасно помню этот день. Мы с ним пришли блокбастер посмотреть. На самом деле это такой кайф, когда твой сын, вообще твои дети, – твои друзья.
– Согласна полностью.
– Мой сын говорит: «Пап, мы с тобой на одной волне общаемся» – так я все для этого сделал. Моя мама тоже всегда была со мной на одной волне, я очень хорошо это помню. Папа как раз человек более консервативный. С принципами консервативными, из разряда: «Вот это плохо, а вот это хорошо». А мама всегда старалась понять то, что мне интересно.
– То есть она тебе была другом?
– Да.
– Хорошо, давай продолжим. Что ты скажешь про эту фотографию?
– Здесь мы с Данюшей и с супругой моей на дне рождения у Лизы Карповой.
– Не так-то плохо, молодец.
– Прежде всего это доказывает, что я свои соцсети сам веду, так что в теме.
– Круто. А здесь?
– Так, а это мы, по-моему, с дочкой и с Алюшей, сестрой ее. По-моему, в прошлом году на 1 сентября, если я не ошибаюсь.
– Ты посмотри-ка…
– Да.
– А здесь?
– Ну, это Данюша, это фотография моя любимая. Она сделана, когда Данечка родился, буквально только-только домой привезли, через неделю. Но, понятно, что в Сеть я ее выложил уже позже.
– От этой фотографии реально можно сойти с ума.
– Да, это очень круто. Такой маленький человек… Я эту фотографию выложил, когда ему три года исполнилось, а до этого, конечно, не стоило.
– Молодец. И вот последняя.
– А, ну, это я. Делаю татуировку с именами моих детей.
– Смотри, какой ты здесь хитрый. Но ты правда молодец, все помнишь.
– А у меня фотографическая память. Я, кстати, тексты запоминаю не на слух, а визуально, значит, я визуал.
– Хорошо. Давай про детство и про семью. Что ты можешь рассказать про свою семью, про родителей? Расскажи про своего папу.
– Про папу и про маму. Во-первых, родителей не выбирают, и в этом смысле мне здорово повезло. Я счастливый человек. Я рос в семье великих людей. Причем это относится и к папе, и к маме. Потому что мама, несмотря на то что она, может быть, и не имела такой популярности, как папа, но она, по сути, воспитала и папу, и меня.
– Его тоже?
– И его, конечно. Они ж познакомились, когда папа был начинающим и, более того, нигде не работающим артистом. Хотя и очень уверенным в себе. Какое-то время мама работала за двоих.
– Прошу прощения. Кто не знает, Илья Олейников – актер, телеведущий, один из создателей передачи «Городок».
– Композитор.
– …композитор.
– Что для меня очень важно.
– Талантливейший человек.
– Я бы даже сказал – гениальный. Даже при жизни это было понятно, а сейчас, когда его нет, это особенно ощущается. Папа продолжает и дальше жить вместе с нами, он участвует во всех процессах и поддерживает меня. Но вернемся к моему детству. Несмотря на то что папа не так часто бывал дома, мягко говоря… раз в две недели – это уже считалось неплохо, и телефонов мобильных тогда не было, у меня было такое ощущение, что он никуда не уезжал.
– Вот как? А почему оно возникало?
– Не знаю, видимо, у меня был какой-то астральный уровень общения с ним. Насчет папы не скажу, но у меня точно было такое ощущение. Очень хорошо помню, что, когда его не было, я залезал в шкаф и вытаскивал его вещи. Его свитера, пропахшие парфюмом и табаком, это же очень клево. Для меня запахи – самое сильное ощущение, если говорить про память. Я имею в виду, моментально все воспроизводится. А так – обычная семья, два советских человека, которые трудились с утра до вечера, чтобы купить все необходимое.
– С кем ты был близок, с мамой или с папой? Папа далеко…
– Поначалу… конечно, с мамой. Потому что мама была рядом. Но, наверное, я испытывал к ним одинаковые чувства. Если что, я бежал к маме, а папу я боялся, но уважал, и я обожал с ним ходить куда-то.
– А что, он сурово тебя воспитывал?
– Ну, вообще-то, он очень мягкий человек. Просто я иногда доводил его до такого состояния, когда он приезжал домой и мама начинала ему докладывать обо всех моих нормальных детских…
– Приключениях.
– Приключениях, да. Я очень хорошо помню, что в первый день, когда папа приезжал, мне все прощалось, а на второй день уже, конечно.
– В первый день прощалось, потому что вы соскучились друг по другу?
– Разумеется.
– Ну да, как можно омрачать. Отец приехал…
– Да. А на второй день уже можно было нормально получить.
– Да? И что ты получал?
– По заднице получал, но на самом деле очень редко, по большому счету, один раз, но я его хорошо запомнил и впредь старался избегать последствий.
– Что это был за раз?
– Что-то там достал, причем… Не буду говорить. Но вообще у папы было правило – раз что-то обещал, должен сделать.
– Интересно, интересно.
– Да. Вот, рассказываю. Мы вышли с утра с ним на концерт, и я себя жутко вел. Папа говорит: «Домой вернемся, получишь по жопе хворостиной». Это было реально в 10 часов утра. Мы вернулись в 10 часов вечера, целый день хохотали, веселились, и буквально через 20 минут про эту хворостину забыли уже.
– Ты забыл?
– Ну да. Папа, он у нас всегда был на позитиве, никаких обид. Вот если мама обижалась, переставала со мной разговаривать, на меня это очень сильно влияло. Крики, истерики в моем случае не работали, но вот если мама на меня обижалась – это было очень действенно. В общем, мы с папой весь день провели в шутках, вел я себя прекрасно и про хворостину правда забыл. А папа, когда мы пришли, берет хворостинку эту и говорит: «Я тебе обещал».
– Вот так.
– Да. Пацан сказал – пацан сделал – пацан запомнил.
– Ты считаешь, этот воспитательный момент принес свое действие?
– Да, конечно. Я считаю, принес.
– А ты сам такой метод используешь?
– Нет, я ни разу никого не тронул. Но, в принципе, нельзя исключать, это нормальная ситуация. Понимаете, бить бесполезно, а тогда… это же было психологически выстроено: человек пообещал наказать, и я действительно этого заслужил.
– Ты именно это в тот момент ощущал: заслужил – получил, раз отец обещал?
– Да это. И все, и больше… как прививочка такая…
– То есть к этому больше не возвращались?
– Да. Как только какие-то моменты возникали на грани, мне сразу напоминали, что впустую обещания не раздаются. То есть это уже звучало не как пустая угроза. Самое ужасное – когда ты что-то обещаешь ребенку и не выполняешь, не важно, наказание это или похвала.
– А тебя баловали?
– Да.
– Кто?
– Бабушка. Но, родители, при своей небольшой зарплате, все равно покупали мне на день рождения самые дорогие по тем временам подарки.
– Вкусности такие.
– Ну, я не девочка, я спокойно к этому отношусь: сладкое, и все такое.
– Булочки… да, это женская тема.
– Это вы, бедные, с ума сходите. Я не понимаю, как можно жрать банками варенье. Я не понимаю, а вы понимаете.
– А мы понимаем. Я-то вижу, как мои девочки за вареньем охотятся.
– Ну, вообще сладкое – это же как наркотик считается.
– Детям наркотики не даю, только варенье. Хорошо. Ты ощущал поддержку в своих действиях? Вот ты рос…
– Поддержку папы я ощущал, но он сильно в мои проблемы не погружался. Во-первых, у него на это все времени не было. Во-вторых, я себя достаточно нормально вел. А когда лет в двенадцать-тринадцать начался переходный возраст, папа со мной разговаривал, как самый близкий человек.
– Переходный – это какой возраст?
– Двенадцать лет. Покуривания вот эти, гудежки…Нормальный питерский хулиган. Очень хорошо помню, как папа… телефонов тогда еще не было, переживал, когда я вечером уходил, ну, как отец он всегда волновался. Главное – чтоб домой пришел, и все, а так он не сильно общался, видимо, настолько уставал на этих своих гастролях, что ему дома тишины хотелось.
– Не общался?
– Папа не сильно разговорчивый был дома, хотя очень теплый и ласковый человек, но ему было важно, чтобы все были рядом. Я, помню, вечером, еще в детстве, выходил погулять, а у нас такой двор-колодец был, и сверху: «Денис! Ты где?» – типа, папа зовет. Ну, и потом папа мне, конечно, устраивал. Такие психологические, очень точные разборки.
– А ты папу заставлял волноваться? Какие-то острые моменты были?
– Наверное, да. Ребенок, по идее, всегда держит родителей в тонусе. Что касается меня, то я рос самостоятельным. Со мной никто никуда не ездил, не ходил. В музыкальную школу сам добирался. То есть я полностью был себе предоставлен, потому что у родителей не было времени. Мама работала, папа работал. При таком автономном, самодостаточном существовании я довольно быстро сформировался как личность. Мне ни мамка, ни папка не нужны, в смысле как няньки.
– А ты им вопросы задавал какие-то? Дети иногда задают сложные вопросы. Вот твои дети задавали вопросы, которые ставили бы тебя в тупик?
– Что-то я не помню. Какие-то задавали, наверное.
– Самое распространенное – дети обычно спрашивают, откуда они взялись. Где ты их купил? На каком рынке? Ну, что-то вроде этого.
– Дети сейчас знающие пошли, образованные. Правда, младший мой вообще не знает, что такое планшет, хотя ему уже четыре года. Мы специально его отгораживаем. Максимум, мультики может посмотреть, когда ест, и все. Он либо чем-то занимается, либо играет. Мы живем за городом, и он знает, что такое эмоции, что такое тактильность, например. Он еще не запрограммирован, не заложник всех этих технологий. Он должен сначала попробовать и понять жизнь своими руками, а потом уже своими мозгами. Тогда он будет сравнивать и понимать, что одно дело – просто смотреть, и другое дело – потрогать.
