Читать книгу: «Отражение души», страница 2

− Итоги утреннего боя были неутешительными. Душманы уничтожили половину боевой техники колонны, потери среди личного состава тоже были не малые. На вечернем совещании командир батальона, выслушав подробный доклад начальника штаба, традиционно поблагодарил офицеров за проявленное мужество и героизм. Закончив с официальной частью собрания, майор обвел присутствующих усталым взглядом и, как бы подводя итог, обратился к герою дня.

− Капитан Зуев, ты сегодня был на высоте, как и всегда. Да, я не оговорился, именно капитан. Представление было написало мной почти два месяца назад. Хотел сделать сюрприз, и вот сегодня, когда ты со своими орлами бился с повстанцами, пришло подтверждение. Так что сюрприз в какой-то степени удался, но это не все. За умелые действия, благодаря которым наши потери были минимальными, а враг полностью рассеян, я буду ходатайствовать перед вышестоящим начальством о представлении тебя к ордену.

− Служу Советскому Союзу! – резко встав с места, громко отрапортовал теперь уже капитан, – только у меня один вопрос. Разрешите нам сегодня с ребятами немного отпраздновать эти два знаменательных события?

− Можно подумать, если я скажу нет, вы меня послушаетесь, – улыбаясь в усы, ответил майор, – может, и я наведаюсь к вам на огонек.

− Всегда пожалуйста, Вас мы всегда рады видеть, хоть днем, хоть ночью, а то наш начмед спирт давать не хочет, а теперь, когда услышит, кого мы ждем в гости, вряд ли откажет.

− Понял, к чему ты клонишь, – усмехнулся командир, мог бы прямо сказать, что нужен спирт, а то ходишь вдоль да около, – и, обращаясь к начальнику медицинской службы, добавил, – выделишь им под роспись немного для лечебных нужд.

− Спасибо большое, товарищ майор, за заботу, а то насморк одолел, растереться нечем.

− Ладно, Зуев, садись, хватит кривляться, – прервал его шутливую речь комбат. – Не могу не отметить нашего молодого коллегу, который, как говорится, попал с корабля на бал. Правда, музыка была немного громкой, но он с честью выдержал боевое крещение. Мне доложили, как он из своих пулеметов душманов пугал. Грамотный ход, а главное, –результативный. Так держать, лейтенант Зотов. Ну что, если больше вопросов нет, у меня все. Не буду вас задерживать, отдыхайте. Закрыв свою папку, он дождался команды дежурного офицера и, кивнув напоследок всем, быстрым шагом удалился.

На выходе из штаба Максима окликнул ротный, с которым он уже успел познакомиться сразу по возвращении на базу.

− Максим, я что хотел сказать, давай через полчаса подтягивайся ко мне в модуль, посидим, подумаем о дальнейших планах, – в его широко раскрытых глазах промелькнули задорные искорки, предполагающие, что основным времяпровождением будет все-таки не просто беседа.

− Хорошо, я только загляну к своим. Посмотрю, чем они занимаются и сразу к вам. Минут через сорок буду.

− Давай, не задерживайся, без тебя не начнем, – на прощание бросил Николай и, насвистывая себе под нос веселую песенку, не спеша удалился.

С солдатами своего взвода Максим уже успел познакомился, но для того, чтобы запомнить всех в лицо и пофамильно, было слишком мало времени. Войдя в казарму, он осмотрелся и остался недоволен увиденным. То, чему его учили, очень отличалось от реальности. Первое, что бросилось в глаза, это вялая реакция бойцов на его появление. Мол, вошел кто-то, кто мешает отдыхать или заниматься своими делами. Не все даже поднялись со своих мест при его появлении, не говоря уже о беспорядке, который царил вокруг. Молча, никому не делая замечаний, он прошелся между двумя рядами собранных в два яруса кроватей, не скрывая своего недовольства. В одном Максим определился сразу – дисциплина в подразделении ни к черту, но делать поблажки из-за того, что условия жизни приближенные к боевым, он явно не собирался. Хотя действовать решил осмотрительно, не спеша, но настойчиво, ломая уже устоявшиеся в подразделении традиции. Пройдя в канцелярию роты, он вызвал к себе для беседы сержантов. Первым, нерешительно постучал в дверь уже знакомый сержант.

− Вызывали? – с порога поинтересовался он, всем своим поведением показывая остальным, насколько он значимая фигура и может позволить себе некоторые вольности.

− Сержант Белозерцев, выйдите, пожалуйста, приведите форму одежды в порядок, проследите, чтобы тоже самое сделали ваши подчиненные и войдите как положено, –строгим, не терпящим возражений голосом проговорил, не отрывая взгляда от журнала проверки, Максим. От такого неожиданного приема сержант замер на месте, затем, немного потоптавшись, вышел, увлекая за собой остальных, и через минуту, с проскакивающей обидой в голосе, вновь, теперь уже по форме, доложил о своем прибытии.

− Проходите, садитесь, – показывая на стулья напротив себя, пригласил лейтенант, – надолго вас не задержу. Если я кого-то чем-то обидел, прошу меня простить. Однако сразу оговорюсь, – то, что я увидел сегодня вечером, особого энтузиазма во мне не вызывает, и с вашей помощью или без вас я намерен изменить положение вещей в лучшую сторону, придав всему хотя бы отдаленное соответствие воинскому уставу. Если у кого-то есть возражения, говорите сейчас.

− Да что говорить и так все понятно, – за всех ответил Белозерцев, – честно говоря, и нам не совсем нравится дисциплина, но это не всегда было так. Просто после переброски сюда ребята немного подрасслабились, будьте уверены, порядок в подразделении будет.

− Это в наших общих интересах. Лекцию читать вам не буду, просто прошу сделать так, чтобы было правильно.

Идите отдыхать, отбой по распорядку.

− Товарищ лейтенант, разрешите обратиться. Я тут рассказал ребятам о том нашем первом знакомстве на КПП, они не верят.

− Не верят чему, тому, что ты был слишком вежлив? – с иронией в голосе переспросил Максим.

− Нет, не верят тому, что Вы меня вот так, как ребенка, оторвали от земли и продержали в невесомости секунд тридцать.

− Предлагаешь повторить? – понимая, куда клонит сержант, шутливо проговорил лейтенант, – ладно, согласен, только с одним условием, силу будем демонстрировать в бою или на занятиях по физической подготовке.

− Здорово, а то у нас уже второй месяц толком ни одного физо и не было. Что ни день, то заваруха, тренируем только ноги, носясь по здешним горам как джейраны, – чуть приподнимаясь с места, разочарованно проговорил один из сержантов.

− Мы все вместе постараемся что-нибудь придумать, ведь для того мы и есть, чтобы своей изобретательностью и смекалкой разнообразить быт себе и в первую очередь личному составу.

Всем спасибо за службу, уже поздно, скоро отбой, отдыхайте, да и меня уже, поди, заждались мои коллеги, – вставая из-за стола и пожимая каждому руку, подытожил вечерний разговор Максим. Он остался доволен состоявшимся первым спокойным разговором со своими младшими командирами.

Неторопливо наведя на своем рабочем столе порядок, он вышел из канцелярии роты, козырнул стоящему у входной двери дневальному и направился к модулю, где одну из комнат занимал ротный и где сейчас должен был собраться небольшой офицерский коллектив, членом которого он сегодня стал. Непонятное чувство волнения с примешивающимся смущением не покидало его.

− Может, не ходить никуда, утром можно сказать, что сильно устал за первый день, который выдался таким насыщенным, – думал про себя он, – совершенно не хочется сейчас идти и пить этот чертов спирт, а не выпить, по всей вероятности, не получится. С другой стороны, если хочешь стать частью чего-то, надо с чего-то начинать общение.

В небольшой комнатушке, которую занимал старший лейтенант Зуев, собрались все офицеры и прапорщики роты, кто был на сегодняшний вечер свободен. Когда Максим подошел до дверей нужного модуля, ужин был уже в полном разгаре. Войдя вовнутрь, после нескольких безуспешных попыток достучаться, он осмотрелся. Никто особо не обратил внимания на его появление, только ротный, не перебивая рассказывающего веселую историю прапорщика, весело подмигнул ему, указывая взглядом на свободное место рядом с собой за непонятно откуда взявшимся здесь круглым, скорее семейным, столом, сервированным скромно, по-солдатски. Все его убранство состояло из нескольких банок вскрытых консервов, нарезанного крупными кусками черного хлеба, разрезанных на четыре части луковиц, алюминиевых кружек и нескольких бутылок с разбавленным, а может быть и нет, спиртом.

− Давай, не стесняйся, – заметив замешательство Максима, вполголоса пробасил ротный, – наш Петрович, если заведется, то его и остановить жалко и слушать нет никакой возможности. Так что ты того, подкрепись, чувствуй себя свободней, это те люди, с которыми ты сегодня бок о бок ходил в бой… Дай Бог, не последний. Слова прозвучали с нескрываемой иронией, не давая собеседнику ответить. Он на четверть наполнил кружки жидкостью из бутылки себе и Максиму и, обращаясь ко всем остальным, громко сказал:

− Ребята, попрошу минуточку вашего внимания. Я предлагаю тост за нашего друга, которого еще утром мы не знали, но почти все имели возможность познакомиться с ним в бою, так сказать. Признаюсь откровенно, сегодня герой дня не я, а наш молодой лейтенант. Во время своего первого боя я чуть не наложил в штаны, но наш герой повел себя так, как будто бы всю жизнь только и делал, что воевал. Так вот, чтобы не задерживать надолго ваше внимание, я хочу пожелать, чтобы все наши знакомства начинались в более спокойной обстановке и не заканчивались никогда. Закончив говорить, он залпом осушил кружку. Со всех сторон к Максиму потянулись руки и каждый, чокаясь с ним, говорил ему одобрительные слова.

− Спасибо, большое спасибо, – смущаясь, отвечал Максим, – надеюсь прижиться в вашей дружной семье и все свои знания и опыт положить на пользу нашему делу.

− Послушай, Максим, – бесцеремонно перебил говорящего замполит роты Олег Хромов, – не сочти мой разговор за бредни пьяного, просто то, что я хочу сказать, беспокоит не только меня. Вот ты говоришь: «наше дело». А какое наше дело? Это их дело, а мы за это проливаем кровь и восемнадцатилетних пацанов в цинковых ящиках отправляем на Родину. Интернациональный долг. Кому мы что должны? Я лично никому… – голос говорившегося сорвался на крик и осекся на последнем слове. Он быстро налил себе дрожащей от возбуждения рукой спирт и, не говоря больше ни слова, ткнулся взглядом в кружку, как бы размышляя пить или нет.

− Успокойся, Олег, не надо придираться к словам, – вмешался ротный, – наше дело, не наше – решать не нам. Мы всего лишь солдаты, и если Родина, которой мы присягали, нас сюда послала, значит, так было надо, и мы выполняем возложенные на нас задачи и оправдаем доверие партии, по крайней мере, будет стараться, пока живы. Давайте, ребята, еще раз выпьем за тех, кто не вернулся вчера, сегодня, кто еще не вернется завтра. Вечная память.

Присутствующие, стараясь не греметь табуретками, тихо встали и, не говоря ни слова, осушили свои алюминиевые «бокалы». Постояв молча минуту, все так же осторожно, как бы боясь своими неловкими движениями вспугнуть тишину, расселись по своим местам, погрузившись каждый в свои тяжелые воспоминания. Тост за погибших, боль утраты, перемешивающиеся с мыслями о том, что может быть завтра, в этой же комнатушке, молча поднимут стаканы за тебя. Когда об этом не думаешь проще, но сейчас все наверняка подумали именно об этом, все, кроме Максима. Может это потому, что ему не приходилось еще хоронить близких, друзей и он не был знаком с чувством, называемым болью утраты. А может, жизненная теория позволяла ему смотреть на вещи философски. Так или иначе, он знал, вернее, чувствовал, что он сейчас, в данный момент, не может быть наравне с людьми, находящимися рядом, не в состоянии до конца понять их чувства, переживания, отчего в сознание закрадывалась предательская неловкость, и краска горячей волной покрыла его лицо, лоб покрылся испариной. Затянувшуюся, тягостную паузу нарушил густой бас старшины.

− Мужики, нельзя так долго задерживаться на этом тосте, тем более что я уже как-то говорил, за что Иван Грозный убил своего сына, – попытался шуткой разрядить ситуацию старый служака, к которому все без исключения обращались либо по отчеству, либо просто называли батей. Сам командир батальона нередко обращался за советом к всезнающему Петровичу, у которого на все случаи жизни находился дельный ответ для каждого.

− Верно, Петрович, за задержку посуды случилась та беда, – поддержал настрой оживившийся замполит, – наливай, не то сейчас все волками завоем.

− За что пьем? – неуверенно спросил командир первого взвода, подставляя под руку наливающего свою кружку.

− Разрешите мне сказать, – поднимаясь с места, уверенным и серьезным тоном начал Максим, – давайте выпьем за жизнь, за то, чтобы она продолжалась и, как сказал классик, чтобы не было мучительно больно за прошедшие года. Что говорить, все когда-то умирают, но не о всех будет жить память. Так давайте любить и ценить ее, пока это в наших силах.

Возгласы одобрения и последовавший за ними дружный глухой стук кружек были своего рода оценкой для молодого лейтенанта.

Молодец, Максим! Сразу видно, наш парень! Не только оружием, но и головой владеет. Никто лучше бы не сказал, – дружески хлопая его по плечу, улыбаясь, подчеркнул ротный.

Посидев еще полчаса, офицеры стали расходиться. Как ни крепок был напиток, как он ни затуманивал разум, все осознавали, где они находятся, а самое главное – нельзя позволить себе расслабиться. Выйдя из прокуренного помещения на плац, Максим пошел к себе, пожелав спокойной ночи попавшемуся ему навстречу дежурному офицеру. Добравшись до своей комнаты, он неторопливо разделся, аккуратно сложил свою форму и, стараясь ни о чем не думать, уснул крепким сном…

ГЛАВА 2

«Где умирает надежда, там возникает пустота». Леонардо да Винчи

Близился к концу 1988 год. Наступающий Новый год открывал перед бойцами и офицерами радужные перспективы. Вопрос о выводе войск был решен, и большая часть ограниченного контингента была уже по другую сторону моста Дружбы. Последними уходили подразделения специального назначения. Основная задача для батальона, где проходил службу Максим уже в качестве командира роты, сменив тяжелораненого капитана Зуева, это обеспечение безопасного выхода других частей. Рота проводила рейды в горах, устраивала засады на караванных тропах, по которым боевики продолжали подвозить оружие. И моджахеды и советские бойцы знали, что война практически окончена, и поэтому широкомасштабных операций не предпринимала ни одна, ни другая сторона. Война, унесшая не одну тысячу жизней, начатая из-за так называемых геополитических соображений, близилась к окончанию. Порой, оставаясь наедине со своими мыслями, Максим старался разобраться, что же на самом деле происходит. Сегодня на марше «потерял» двух бойцов, уничтожили пятерых нападавших и разошлись, унося с собой безжизненные тела. Чем больше убьешь своих врагов, тем выше почет. Какая-то первобытная дикость, завуалированная под современные дифирамбы орденов, медалей и прочих знаков поощрения. Совсем недавно с Большой земли приезжал священник. Сам факт его появления в части – явление не совсем обычное. Мало из того, что он говорил, было понятно. С его слов следовало, что убийство на войне – явление даже богоугодное и церковь с охотой благословляет своих верноподданных на это «благородное» дело. Больше того, даже боевая техника была освещена батюшкой святой водой, то ли для того, чтобы не быть подбитой, то ли, чтобы перебить побольше врагов.

Интересно получается, религии разные, трактуются по-разному, а в конкретном случае сводятся к одному – к идеологической обработке людей для достижения конкретных, земных целей. Что такое Бог, его Сын и христианство вообще? Для Максима, выросшего атеистом, после первой в его жизни проповеди осталось больше вопросов. Всем своим существом он понимал, что все, о чем говорил батюшка, не совсем истина, такого не может быть в природе. Но где-то в тайных глубинах его подсознания, зарождался и не давал покоя внутренний голос, говоривший, что его личные убеждения могут быть ошибочны. Где искать ответы? Голос подсказывал – в самом себе. Но даже сам для себя он оставался загадкой. Спокойный, уравновешенный, даже несколько сентиментальный в повседневной жизни, попадая в бой, лицом к лицу с противником он перевоплощался в хладнокровного, не знающего жалости, бесстрашного воина, уничтожающего попавших на его пути врагов всеми имеющимися средствами. Не важно, был ли это автомат, штык-нож или вообще голые руки. Что-что, а превращать одушевленные существа в неодушевленные предметы он умел хорошо. Создавалось впечатление, что он с этим родился, это умение с ним было всегда, просто до поры до времени мирно дремало в нем, как что-то передаваемое по наследству.

И снова погружаясь в свои мысли, в процессе понимания возникала некая невидимая преграда, не позволяющая найти ответ или даже подойти чуть ближе к разгадке.

«Как интересно и запутанно все устроено. Уровень человеческого познания ограничен не только уровнем образования, но и условиями, в которых он живет. Иной раз даже нужную книгу достать невозможно, либо запрещено это делать. Я уже не говорю о материальной стороне, есть возможность учиться или нет. Как будто бы существует кем-то установленный регламент на то, что мы имеем право знать, и на то, что не узнаем никогда. И это весьма печально, – продолжал свои умственные терзания Максим, уткнувшись взглядом в плохо покрашенный потолок, заложив руки за голову. Надо как-нибудь на досуге поинтересоваться в библиотеке книгами о религии. Хоть я и атеист, но стал им не по убеждению, а по воспитанию. Может быть, тогда что-нибудь прояснится».

Максим посмотрел на часы. Было около пяти часов утра. Спать не хотелось, а просто так валяться уже порядком надоело, а в голову лезли непонятные мысли.

− Надо вставать, – лениво пробормотал он, глубоко вздохнув, потянулся, резко откинул одеяло и рывком поднял натренированное тело с койки. Приведя себя в порядок, он вышел из модуля и неторопливо направился к казарме, где через некоторое время тишина сменится привычными звуками, состоящими из окриков сержантов, топотом ботинок, громыханием передвигаемых табуреток и еще много чем, что в общем и целом дополняло музыку солдатских будней.

На традиционном утреннем совещании командир батальона майор Дудник был чем-то расстроен и немного взвинчен, что не осталось незамеченным для остальных офицеров. Что вывело из себя всегда спокойного, рассудительного человека, было пока неизвестно, но все присутствующие каким-то особым, выработанным за годы службы чутьем, догадывались, что это может быть что-то, что неприятно ему самому. Нервно постукивая пальцами по столу, комбат дождался, пока закончит свой короткий, лаконичный доклад начальник штаба. Выждав минуту, тяжело вздохнул.

− Товарищи офицеры, еще одно, самое главное и неприятное. Перед нами поставлена очередная задача, не простая, но очень важная. Моджахеды с окрестных гор продолжают обстреливать город ракетами. Потерь от этих действий почти нет, пока нет, наверное, еще не пристрелялись. Но все это создает проблемы и затрудняет выход наших оставшихся подразделений. Мы должны найти и подавить пусковые установки противника. Зотов, готовь своих ребят. После обеда выступаете. Подробности, схему взаимодействия и прочие детали операции согласуйте с начальником штаба. Остальным, как обычно в таких случаях, – боевая готовность, чтобы, если что, незамедлительно выдвинуться на помощь. И еще, как говорится, не для протокола. Через неделю переходим мост и мы, постарайтесь остаться в живых, и сохраните ребят, насколько это возможно.

− Товарищ майор, разрешите, – поднялся один из командиров рот Руслан Муканов. Несмотря на возраст, волосы на голове у него были наполовину седые, что уже само говорило за себя – «парень побывал в переделках».

− Зотов поведет своих людей без прикрытия с воздуха. Если нарвется на засаду, помочь ему будет некому.

Вертолетчики улетели еще на прошлой неделе. Те, что остались, вряд ли будут отвлечены от своей задачи прикрывать аэропорт. Беда может случиться. Без вертушек в горах тяжеловато будет.

− Я понимаю это не хуже Вас, товарищ старший лейтенант, но приказ есть приказ. Начальник штаба и старший лейтенант Зотов к 12:00 ко мне со своими соображениями по предстоящей операции.

− Товарищи офицеры! – подал команду дежурный по части, давая понять, что совещание окончено. Присутствующие одновременно встали и застыли в строевой стойке.

− Вольно, разойдитесь! – скомандовал командир батальона и, заложив папку под мышку, вышел первым.

− Макс, почему тебе так везет? – заговорщически подмигивая и беря товарища под руку, спросил Руслан, как где что серьезное, так сразу вторая рота. Может, махнемся подразделениями?

− Нет, меняться личным составом нельзя. Люди предпочитают идти в бой с теми, в ком уверены. Твои бойцы доверяют тебе, мои – уважают меня.

− Ты там смотри, поосторожнее, если что, маякни, я постараюсь прикрыть твою задницу. И опять, после всего этого, тебе медаль или орден, а мне значок за спасение утопающих.

− Надеюсь, на этот раз обойдусь без помощи спасателей, – рассмеялся в ответ Максим, не обижаясь на шутку сослуживца. Если разобраться, то во всем, кроме, конечно, орденов и медалей, Руслан был прав. Не раз ему со своими бойцами приходилось приходить на помощь попавшим в беду сослуживцам.

− Да, кстати, ты не забыл, что еще за прошлый рейд должен мне ящик белой жидкости? – улыбаясь, поинтересовался Руслан, – я хорошо помню, как ты на весь эфир обещал проставиться.

− С тобой забудешь, как же. Вот перейдем мост нашей дружбы с афганским народом и не вопрос, все получишь в лучшем виде. Ты лучше подумай о соответствующей «экипировке» стола.

− Нашел о чем переживать. Это все дело техники, а техника у нас ого-го, сам знаешь, граненая, объем двести миллилитров в нужном количестве и всегда в боевой готовности, – хлопая на прощание друга по плечу, весело ответил старлей. Друзья прекрасно понимали всю серьезность предстоящей операции и пытались друг друга подбодрить. Остроту добавляло то обстоятельство, что война была практически окончена, по крайней мере, для советских солдат, и обидно было бы погибать в последние дни. Совсем недавно, еще мальчишкой, когда Максим смотрел фильмы про войну, ему было трудно сдержать слезы горести по погибшим героям, а если это происходило под конец картины, сдержаться было невозможно. Обида, как стрела, проникала в сердце подростка. Почему? Воюет человек, уничтожает врага и все вроде бы нормально и жить и жить хорошим людям, а нет, под самый финал случается самое страшное.

Сегодня, получив приказ, он старался думать о чем угодно, только не об этом. Но нет-нет, а предательские мысли проскальзывали в подсознании, и от этого им овладевало какое-то странное чувство. Что это было? Страх за свою жизнь? Ответственность за судьбы вверенных ему людей? Ответы на эти вопросы запрятаны так далеко, куда сейчас Максим даже не пытался добраться.

С озадаченным лицом он прошел в расположение роты, жестом руки остановив бросившегося было к нему с докладом дежурного сержанта, и, окинув взглядом помещение, кивком пригласил находившихся рядом офицеров пройти к нему в канцелярию.

− Ребята, вы все были на совещании, поэтому сразу к делу, – начал он сдержанным голосом, дождавшись, пока его подчиненные рассядутся.

− Экипируемся по полной программе. Получаем на три дня сухой паек, боеприпасы – по пять боекомплектов. Лично проверить снаряжение каждого, содержимое вещевых мешков на наличие всего необходимого, как-то жгут, аптечка первой помощи и прочие детали, не мне вас учить. Операция предстоит серьезная и долгая, поэтому сразу же отобрать всех больных, «хромых», чтобы они не стали обузой. Да, чуть не забыл, сколько человек у нас новеньких, из тех, что прибыли на прошлой неделе?

− Шестнадцать, – за всех ответил старшина.

− Всех оставить в расположении, поменять с теми, кто заступает в наряд. С собой возьмем только проверенных бойцов. Сейчас не то время, чтобы учиться воевать.

− У меня все. Если вопросов больше нет, не смею вас задерживать, – собирая в кучу разложенные перед ним бумаги, подытожил Максим. – Старшина роты, вас я попрошу задержаться на несколько минут.

− Слушаюсь! – с готовностью отозвался старый служака, пропуская мимо себя офицеров.

− Петрович, возьмите под свой личный контроль обеспечение. Выдать всем по запасному комплекту носок, портянок, проверить, кто во что обут. Если что, замени поистрепанные на новые, если нет в наличии, одолжи у соседей. Путь предстоит неблизкий, по скалам. Проблему лучше исключить сразу. Лично проверь еще раз подгонку бронежилетов, чтобы не были они с оторванными лямками и не болтались потом на бойцах. И вообще, продублируй все, что обязаны сделать командиры взводов. Не потому что я кому-то не доверяю, просто одна голова хорошо, а две еще лучше. В расположении останешься сам, плюс наряд, и больные, если таковые будут. Понятно?

− Так точно! Разрешите идти?

Едва за ним закрылась дверь, раздался телефонный звонок.

− Старший лейтенант Зотов, слушаю!

− Помощник дежурного по батальону, – представились на другом конце провода, –товарищ старший лейтенант, Вас вызывает начальник штаба.

− Спасибо, понял! – Максим положил трубку, сложил в планшет все необходимое, остановился у дверей, оглянулся, окинул взглядом свое рабочее место. В груди отчего-то все сжалось, чувство досады или предчувствие того, что сюда он больше не вернется, вдруг стало накатываться на него откуда-то изнутри, вытесняя воздух из легких.

− Вот черт, что это со мной? – чертыхнулся Максим, разозлившись сам на себя. Он сделал глубокий вдох, с шумом выдавив из себя воздух, и уверенный в своих силах направился в штаб.

− А, Зотов! Проходи, садись, – начальник штаба батальона капитан Звягин указал на один из стульев, расположенных вдоль стола, − задача, поставленная перед твоей ротой, непростая. Как ты уже понял, прикрытия с воздуха не будет, артиллерия тоже вряд ли чем поможет, даже если тебе вдруг потребуется помощь, рассчитывать на нее ты можешь, но с учетом того времени, которое будет затрачено другим подразделением для того, чтобы добраться до места. В общем, придется рассчитывать только на себя и свои силы.

Звягин подошел к стене, отдернул занавески, за которыми висела оперативная карта местности и, указывая кончиком авторучки на сделанные на ней пометки, продолжал:

− Разведка доложила, что у моджахедов в наличии несколько пусковых установок. Последний раз они вели огонь отсюда. Точно сказать, где они будут завтра трудно, противник постоянно меняет позиции. Известно, что последние две недели они предпочитают действовать в этом районе, капитан описал на карте виртуальный круг, немного подождал, давая возможность Максиму делать пометки у себя в планшете, и продолжил неторопливым голосом:

− Вы должны обнаружить их и уничтожить. Доложить о готовности в 14:00. Если возникнут какие либо вопросы, обращаться непосредственно ко мне. На первом этапе вас на грузовиках довезут до места высадки, дальше, согласно плану, отправляетесь пешком. Связь будем поддерживать каждые тридцать минут днем и через час в ночное время. Позаботьтесь, чтобы радист взял с собой достаточное количество запасных аккумуляторов. От того, как рота справится с поставленной задачей, зависит судьба многих людей, да и сами сроки вывода наших войск. Если есть вопросы, я весь во внимании.

Максим, до сих пор не проронивший ни слова, внимательно слушая капитана, резко, словно подброшенный пружиной, встал и с готовностью отрапортовал.

− Вопросов нет! Детали операции согласованы с командирами взводов. Все предельно ясно.

− Хорошо. И еще, если все пройдет хорошо, готовь дырку на погонах, да и на мундире.

− Не за награды воюем, – серьезным тоном ответил Максим, – мы постараемся оправдать доверие и достойно выполнить задание. Разрешите идти!

− Идите! Напоминаю, готовность в 14:00.

− Мы будем готовы!

− Надеюсь, что так и будет, – тяжело опускаясь в кресло, сдержанно произнес капитан, скорее для себя, потому что собеседник вряд ли расслышал последние слова, сказанные вдогонку.

Максим, не задерживаясь, направился в подразделение. Бойцы были в самом боевом расположении духа, да и сам невольно подметил, как в нем загорается боевой азарт, постепенно сменяющий волнение.

− Так, наверное, чувствует себя человек перед охотой, когда все его существо уже где-то, а сам он еще здесь, – думал про себя Максим, осматривая снаряжение и мысленно оценивая охватившее его чувство.

− Петрович! – подозвал он старшину, – обед сегодня на час раньше.

− Я в курсе, товарищ старший лейтенант.

– Ровно в 13:00 они будут в столовой.

− После обеда построй мне личный состав перед казармой, хочу переговорить с ними, перед тем как отправимся в горы.

− Будет исполнено! – с готовностью откликнулся старшина, продолжая отдавать распоряжения и замечания сержантам.

− Не мешало бы и самому пообедать, потом уже будет не до этого, – смотря на командирские часы, прикинул мысленно Максим, – время позволяет, а как говорит народная мудрость: «Сытый голодному не товарищ». Наскоро, без особого аппетита поглотив пищу, скорее только из-за того, что так было нужно, он вернулся в казарму. Если бы кто спросил, чем он загрузил желудок, вряд ли бы он смог ответить. Мысли его были заняты другим. Пройдя в кабинет, он, пользуясь свободной минутой, высыпал содержимое своего вещмешка на койку и еще раз, стараясь ничего не забыть, аккуратно сложил все обратно. Подержав в руках тяжелый войсковой бронежилет, он не стал его надевать, считая это лишним. Вместо него он вытащил из шкафа самодельный, сшитый из брезента жилет, на котором спереди размещались в два ряда по шесть штук ячейки для магазинов. Всего двенадцать обойм и четыре кармана для ручных гранат. В полном сборе это была довольно тяжелая вещь, но очень удобная и нужная в бою.

− Да! – подгоняя ремни, сам себе вполголоса произнес Максим, – это тебе не убогие подсумки, которыми снабжает армию военная промышленность. Нет чтобы наладить выпуск таких элементов экипировки. Очень удобно.

Уложенные в ячейки запасные обоймы, дополнительно выполняли роль своеобразной противоосколочной защиты. Закинув вещмешок за левое плечо, он правой рукой подхватил свой верный «АКМ» и вышел на плац, где его ждала рота, построенная по его приказу. Бойцы были готовы выполнить все, что от них потребуется. В их суровых, не по годам серьезных лицах читалась уверенность, решимость, целеустремленность. Эти отважные люди верили в свои силы, а еще больше – в своего командира, что, по сути, тяжелым психологическим грузом ложилось на плечи офицера, который ненамного был старше своих подчиненных. Но не возраст имел решающее значение здесь. Остановившись перед строем, Максим скосил взгляд на застывшие неподалеку тентованные грузовики, рядом с которыми, переминаясь с ноги на ногу, терпеливо ожидали водители. Затем обвел проницательным взглядом своих солдат. Позади были месяцы совместной службы, впереди неизвестность. Бойцы понимали, что для кого-то эта операция может быть последней. Но, осознавая все это, каждый надеялся на то, что сегодня «не его день», стараясь всеми возможными средствами человеческого мышления, заглушить в себе это трудно преодолимое чувство страха за свою жизнь, такое обыденное и всеми понимаемое в повседневной жизни, презираемое и отвергаемое на поле боя.