Читать книгу: «Вкус жизни», страница 64
– Доморощенный карась-идеалист, – сдержанно улыбнулась Лиля.
– Доброго, нежного, податливого травят, давят, ломают. И дела никому нет, что из такого ребенка потом вырастет. Всяк свою копну молотит… Эх, человек-человечище, царь на планете. Сам-то чем лучше зверя?..
Сначала, читая эти рассказы, я будто в хронику милицейских будней окунулась, но постепенно автор вплотную подвел меня к религиозной теме, и вот тут-то я и почувствовала свою неподготовленность не только в смысле недостатка знаний. Я верующая, но не религиозная, вот в чем моя проблема.
– Ты уверовала в слова Достоевского «Если Бога нет, то все дозволено», испугалась и начала поиски пути к Богу? Эдак мы с тобой договоримся до того, что если бы Ритин муж верил, что его ждет карающая десница неизбежного возмездия, то не нарушал бы заповедей… Может, и фантом Божией Матери тебе явился? С чего это вдруг мысль о Боге у тебя перекочевала в разряд неотложных? – удивилась Лиля.
– Не шути так. В молодости я не помышляла о Боге. Некогда было в житейской суете. Да и атеистическое воспитание довлело. Я не понимала, как можно верить в религиозные сказки. Нас ведь учили жить без всех этих ширм, страховок, без всяких религиозных заморочек, не принимать бездоказательно на веру никакой образ мысли, каким бы древним он ни был, потому что то, во что верят сегодня многие, завтра может оказаться ложным. А на склоне лет стала задумываться, правильно ли жила на этой не очень гостеприимной земле, и незаметно для себя принялась поминать царствие небесное.
– Люди делают землю неуютной, – вскользь заметила Лиля.
– Время начало лететь очень быстро. Какое-то беспокойство стало одолевать. Иногда мне кажется, я бездарно растратила единственную данную мне жизнь, и меня охватывает отчаяние.
– Нам, русским, свойственен поиск незыблемого… А время летит быстро, потому что мы не хотим этого. Вот как-то мне пришлось два месяца ждать одно важное для меня известие. Так они мне годом показались. Как видишь, скорость течения времени зависит от нашего восприятия происходящих событий, – улыбнулась Лиля.
– В сердце заползает страх от незнания того, что ждет там, за гранью… Возникают вопросы типа: кем мы запрограммированы и «где находится та канцелярия, которая выдает нам распечатки на жизнь с полным ее расписанием по всем пунктам?» И есть ли она… Вот говорят, нас Бог создал. Когда? Возможно, жизнь уже неоднократно возникала на других планетах. И мы их потомки. Возможно, есть параллельные миры, в которых мы проживаем наши последующие жизни. Ведь даже существование планет – лишь миг в масштабах мироздания, что уж говорить о человеческом обществе и тем более об отдельном человеке.
– Мы рождаемся с именем Бога на устах родственников, с Ним же, при Его необременительном присутствии, отправляемся на тот свет. Так уж заведено много веков. В жизни каждого современного православного христианина обязательны три «похода» в церковь: крещение, бракосочетание и отпевание, а в остальном как получится, – сказала Лиля. – Только разве стоит каждому человеку хвататься за чей-то подол, за иллюзию вне себя? Это всегда расслабляет, ведет к пресечению собственной воли, а надо не лишать себя возможности измениться, концентрироваться, не склонять головы перед кажущимся неизбежным, чтобы мнимости не утащили в гнилое болото… Ну разве что в самой страшной беде… Пока по черепушке беда не шарахнет, в религию не придешь. Защиту в церкви ищут те, у кого уже нет надежды. Им остается полагаться на волю Господа. Алла рассказывала, что ее родители уходили из жизни, не вспоминая о Боге. И она сама утверждала: «Кто терпим ко всему, тот ни к чему не привержен. Споры атеистов с верующими бессмысленны. Все равно каждый остается при своем мнении».
– А в церкви батюшка толковал мне, что люди не могут жить без религии, что только одна наука не может человека сделать человеком и что нельзя отдавать смирение на испытание разуму. Еще о том, что церковь – дом Господний среди людей и для людей. Мол, я не понимаю глубину своего падения и отчаяния, потому что недостаточно озаботилась религией и свет веры не проник в мою душу и что не познать мне очищения и благодати. Красиво говорил, но не убедил.
Я его спросила: «Зачем надо защищать Бога, если он сам может наказать нечестивцев и отступников? Если Бог есть Любовь, тогда кто насылает войны, несчастья, болезни? Я читала в Библии, как Христос вернул зрение слепому и тот воздал хвалу Богу. Почему Богу, а не Христу? Разве Он не с его ведома совершил чудо? А если Бог всесильный, так почему надо было позволять рождаться на свет убогому ребенку, заставлять его страдать? Это же негуманно. Где был ангел-хранитель этого несчастного? Эта история похожа на ту, в которой по недосмотру и попустительству бригадира в нашей школе случился пожар, и трактористу пришлось совершать чудеса героизма по спасению детей из огня. Но ведь этого можно было избежать. Если Бог всесилен, почему он не создал мир идеального счастья?» Скажешь, совковое желание? А зачем Небеса не устают карать добрейшей души людей и позволяют благоденствовать гадким людям? Почему в оплату за чужие грехи идут невинные детские души! Не смог священник мне толково и доступно ответить, в демагогию ударился.
– Не богохульствуй. Не боишься своих кощунственных мыслей? Вступать в спор с собственной совестью теперь стало привычным делом.
– Скажи еще: не святотатствуй. Это невозможно без веры. Человек часто не испытывает страха или угрызения совести при осквернении святынь, которые ему безразличны. Он не может осознать своего якобы преступления. Для него произнесенные им слова просто грубая критика или элементарное выражение своего несогласия. Только это уже вопрос воспитанности, личной культуры, но не ереси, – задиристо ответила Аня и сама поразилась тому, что сумела прийти к такому выводу без посторонней помощи.
– А некоторые памятники и надгробья рушат, – тихо сказала Лиля.
– Так я же и говорю, что это от недостатка воспитания. Хулиганство.
– Хорошо, если так. А если со злым умыслом? А если в этом противостояние?..
– Да хватит тебе. Обо мне речь.
Успокоившись, Аня продолжила рассказ:
– Еще священник стал утверждать, что Бог даровал Адаму рай. А я его перебила: «Кто вам это сказал?» и указала на небо. Он разозлился, разгневался. Проявление нетерпимости со стороны священнослужителя меня очень удивило. В Библии написано: «верующий не гневается»… Кричать на меня стал. А это запрещенный прием. Я понимаю, служитель церкви обычный человек. Так пусть и не требует от меня того, что сам не в силах превозмочь, пусть не предъявляет мне претензий, если сам не способен прощать… А тут еще я вспомнила, что при Союзе Церковь сотрудничала с КГБ… что многие из них если не лжецы, то лицедеи.
Я не согласна с тем, что объединяющей идеей России является православие, и мне не хотелось бы, чтобы священники преподавали в общеобразовательных школах. Пусть организуют свои, воскресные, и там утверждают христианство и усмиряют мятущиеся души тех детей, которых пошлют к ним родители. Мне кажется, что современное православие слишком тоталитарно. Я не хочу, чтобы религию насаждали, как раньше партийную линию. Нам духовность нужна, мораль и разумная демократия. Не Богу, людям надо служить искренне и честно… Вот и братание с Церковью коммунистов мне непонятно. Удивляет Зюганов. Я, как ты, наверное, уже успела заметить, с тобой совершенно честна…
– Никита говорил, что теология через абстрактное развивает интеллект, гибкость ума.
– Детям говорить об иррациональном рационально? Даже мы, взрослые, суть вещей видим по-разному. Пусть дети математикой мозги развивают. Наука – вещь логическая, доказательная, а бого-словие – догматическая.
– Это не моя точка зрения. Никита изучал теологию из самых лучших побуждений. Он хотел понять…
– Я тоже хотела бы понять… Но не будем об этом. Богословие по другому «ведомству». Ты лучше мои вопросы разреши. Я буду их задавать, а ты находи им соответствующее толкование. Ничего не имеешь против такого расклада? Вот, к примеру, неужели Высшей силе необходимы наши молебны и коленопреклонения? Если что и нужно, так это наши добрые дела и помыслы. Ты не находишь мои слова резонными? Надеюсь, они не приводят тебя в недоумение?
…В общем, я чувствую свою полнейшую безграмотность в вопросах религии, даже иногда кажусь себе очень глупой. (Аня на самом деле выглядела растерянной.) Позволю себе крайнюю откровенность: я пыталась, но так и не стала религиозной. Нет у меня священного трепета и веры в Христа. И это меня сильно напрягает. Священник утверждал, что то истинно, что самоочевидно, в чем нельзя сомневаться. Христос был, и никак иначе. В это надо верить. Это аксиома. А мне кажется, нет ничего более обманчивого, чем подобные очевидные факты. Я слишком умничаю?
Лиля некоторое время колебалась, словно подбирая подходящие ситуации слова.
– Посягаешь на извечные истины? Наверное, надо быть храброй, чтобы «возникать» против Христа? – усмехнулась она, уже предчувствуя о чем пойдет речь дальше, и напряглась.
– Или глупой. Я же не против, чтобы другие в него верили… Кому дело до моего верю-не верю?
– …Понимаю, твое «я» – этот недремлющий, гордый и мудрый страж внутри тебя – сомневается, требует… Геометрия с аксиом начинается. Вот и религия тоже на чем-то должна строиться. Это структурное совпадение отнюдь не случайно… «Вера – это отношение человека к бесконечности бытия, а религия – это то, чем человек расплачивается с самим собой», – задумчиво добавила Лиля что-то совсем уж непонятное Ане.
– Бог – это неподдающееся описанию нечто, Высший Мировой разум, Абсолютный Дух. Бог – это Любовь. И этому Богу я верю. Я верю в Высшую силу, но она как-то отличается от религиозной. Чтобы разобраться в себе, я даже стала припоминать то, что мы когда-то изучали на эту тему в университете. «Вера – категория точного знания, когда уже нет сомнений». Может, всяк по-своему верует? Как ты думаешь, возраст или возврат общества к религии подтолкнул меня к размышлениям о Боге?
– В большей степени причиной тому наши годы. «Стареем, дуреем», – шутя, говорила мне в детстве пожилая воспитательница. Еще болезни и наличие свободного времени. И, пожалуй, самое главное – от одинокости… По целому ряду причин я не хочу говорить о церкви. Оставим эту тему.
– Нет, вот ты объясни мне, пожалуйста, – опять напористо пристала Аня к Лиле, – почему в церкви ко мне обращаются «раба божия»? Изводит эта фраза мое социалистическое сознание. Одна моя хорошая знакомая, ее зовут Анна Ивановна Серебренник,– очень умная и эрудированная, не в пример мне, дама, досконально изучившая основные типы религий на планете, – рассказывала, что Христос – великий проповедник мира на земле. Он называл людей «детьми божиими», тем самым считая людей равными друг другу и свободными в своих благих делах и помыслах. Он хотел, чтобы люди сами учились совершать выбор между добром и злом и сами заслужили Царствие Божие, которое должно когда-то возникнуть на Земле. А что из себя представляет царство всеобщего благоденствия?.. Прежде всего социальное равенство полов!
– Ты имеешь в виду естественную эволюцию человека? – вежливо, но без особого интереса спросила Лиля.
Аня только отмахнулась.
– Почему у тебя такое уксусное выражение лица? Глумишься надо мной? Прискорбно! Еще эта моя знакомая –она, между прочим, физик – доказывала, что создал Бог людей по образу и подобию своему не внешнему, а внутреннему, то есть способными мыслить, творить и самосовершенствоваться. Он дал человеку свободу воли и выбора. «Бог трехчастен и триедин: отец – сын – дух. И человек тоже. В нем ум – слово – дух. Ум в нем начальствует. А дух (душа) бессмертен. Человек приходит в мир познать Творца и стать хоть чуточку к нему ближе. Пока мы можем познать только относительную истину, абсолютную знает только Бог…» Тогда почему мы должны его бояться? Воспитание страхом – не самый лучший вариант для развития личности, которое предполагалось Всевышним. А эта странная фраза: «Господь кого любит, того и наказывает». Наказывать надо провинившихся… Как-то не вяжется, не складывается все это у меня в голове…
И ведь за что люди распяли Христа? Именно за то, что он проповедовал идею «сынов божиих». Но тем, кто был тогда у власти, невыгодны были его идеи. И коммунистов с их лозунгом равенства и братства ненавидели и боялись капиталисты всего мира. Значит, Церковь была неправильная и коммунисты не напрасно отделили ее от государства? Она рабов воспитывала. Конечно, прекрасные образцы зодчества люди зря уничтожали. Но это от бескультурья и варварства… Может, и наша современная Церковь сбилась с пути и нуждается в исправлении и обновлении? Я говорю крамольные мысли? Я нахожусь на территории заблуждений?.. Тогда к чему сводится моя вера? Я вижу для себя единственно возможный выход – понять.
– Это допрос с пристрастием? Испытываешь мои принципы на прочность? Ну-ну… Громоздишь один вопрос на другой? Может, избавишь меня от своих неразрешимых проблем? Не могу поручиться, что наша беседа добавит тебе знаний и понимания. Зачем бесцельно расточать время и словеса. Мне, признаюсь, самой моя позиция по этому вопросу пока не очень ясна. Сама мучаюсь раздумьями… Иногда человек предпочитает иллюзию реальной жизни. Любая жизнь связана с потерями, и не всем по силам справиться с собой без веры в сверхъестественные силы. С телом иногда договориться легче, чем с душой. Ему можно приказать: работай… Вот видишь, и твоя знакомая не отрекается от Христа, – устало заметила Лиля. – А досконально изучить Библию мне уже не по силам.
Ей не хотелось вникать в глобальную тему. Но Аню не на шутку рассердил ее чуть ироничный тон и некоторое чувство превосходства, проглядывавшее – так ей казалось – в как будто бы безобидных фразах.
– Выслушай меня в порядке исключения, – взмолилась она так, словно всю жизнь дожидалась той минуты, когда ей позволят высказаться. Она осторожно прикоснулась к руке Лили. Это краткое прикосновение было исполнено доверчивой просьбы и болезненной надежды.
Лиля посерьезнела и подумала с грустью: «Аня горячая, слабонервная, бурные чувства ее быстро изнуряют. Ей достаточно самого пустяшного волнения, чтобы выйти из строя, и потом несколько ночей будет страдать бессонницей… Нет, все-таки превосходное здоровье – одно из завидных качеств человека».
И она, как бы шутя, сказала:
– Некомпетентный некомпетентному – не советчик, не помощник.
Но Аня уже настроилась на исповедь.
– Маленькой мне древние боги очень не нравились. Они были жутко порочными, жестокими, коварными, своевольными. Бывало, читаю мифы Древней Греции, и волосы дыбом поднимаются. Я восставала против них и сама себе придумывала богов. У меня был собственный пантеон добрейших и умнейших божеств!
Столетиями цари и короли опирались на двух колоссов – светского и религиозного, так надежнее, легче народ в повиновении держать. И хоть много бед возникало от всяких поборников религии типа крестоносцев (а ведь религия – проводник нравственности и добра) и прочая, и прочая… союз их был всегда крепок, потому что цели одни. Когда светская власть не справлялась с народом, она привлекала на свою сторону высокопоставленных представителей от религии. А иногда папы полностью узурпировали власть над странами. Отсюда следовало, что религия нужна для порабощения народов. И выгодно она была для поддержания имперских амбиций правящей верхушки. Ведь так нас учили в школе?
– И доставалось на орехи от тех же крестоносцев в основном народным массам. Верхи, как всегда, благоденствовали, – хмыкнула Лиля с выражением бесконечной скуки на лице. – Исторический опыт Западной Европы не говорит в пользу Церкви. Слава Богу, у нас не было Варфоломеевской ночи. России истинное христианство не коснулось. Мы по-прежнему во многом язычники.
– А прикрывали крестоносцы свою жестокость тем, что будто бы души людские очищали от грехов. Мол, кто не покается, тот не спасется и в ад попадет. Мол, жгут и убивают они во имя спасения ближнего своего. Раз Господь не препятствует войнам, значит, они ему угодны. Помню, как шокировал меня рассказ из учебника истории об индульгенциях. «Ну покаялся, отпустили тебе грехи, так не твори больше зла! Ведь покаяние подразумевает перемену мыслей в сторону улучшения. А Церковь с абсолютно холодным сердцем продавала «отпущение» впрок. Мол, греши, убивай – за все заплачено. Это проявление божественной мудрости? Разве не грех было брать деньги за заведомое знание о совершении преступлений в ближайшем будущем? Разве так можно спасти душу? Тому ли учил их гениальный Христос? Я думаю, «презренью к толщине мошны», говоря словами Александра Дольского. Те священники не верили ни в Бога, ни в дьявола. Они порабощали народы и грабили. Церковники в те темные времена были самой богатой прослойкой… «Я одно знаю: нет истины без любви. Насилие – это против наших правил! И никакие исповеди не смывают грехов. Их не надо совершать», – бунтовала я. – Поводов к этому у меня было предостаточно. Все видел мой пристальный, все подмечающий горестный взгляд. Тогда-то и дала я себе зарок: ни под каким видом не стану религиозной.
«Курс истории за седьмой класс», – припомнила Лиля. В ее глазах внимание окрашено вежливым бесстрастным любопытством, дружеской снисходительностью и чуть насмешливым ожиданием. Она вздохнула, прижала пальцы к вискам, сделала несколько круговых движений, словно желая угомонить биение беспокойной крови в венозных сосудах головы, и подумала: «К чему она мне все это говорит?»
– А теперь мы живем в капитализме. Многое в жизни поменялось. В России сейчас кризис идентичности. Мы не знаем, куда и как двигаться дальше. И ничего нового, сто́ящего нам в голову не приходит, потому что все это уже было на Западе… Зачем сейчас нам эта неправильная Церковь? Я слышала, что от Церкви идет идея возвращения к нашим истокам. Но она так двойственна. И сейчас «братки» строят церкви, часовенки, надеясь на отпущение грехов. Разве с религией легче жить? Не потянет ли она нас назад? Если не притормозить, она может стать такой, как в средние века. Может, изгнать ее с корабля современности? – спросила Аня несколько неожиданно даже для самой себя.
– Вот так загнула! – удивилась Лиля. – Нельзя сказать, что эту проблему ты сформулировала корректно. Все-то ты упрощаешь. А что взамен предлагаешь? Не зря же вот уже два тысячелетия христианская религия служит людям во всем мире. Значит, она нужна кому-то.
– Вот именно, что кому-то. Богатым. Я раньше больше на доброту простых людей надеялась, а не на неведомое… Ну, власть – тут все понятно – играет в верующих. Ей надо во всем быть на волне, ей приходится опираться на Церковь. Мода к тому же… так сказать, сдача на милость духу времени…
– Взаимоотношение светской и религиозной власти – это сложная тема. Я думаю, руководители нашего государства приходят в церковь, чтобы отдать дань уважения вере граждан, – сразу, без паузы высказала свое мнение Лиля.
– Своеобразное, неожиданное видение! Как ни странно… но выходит, что ты права.
Аня выглядела пристыженной.
– А зачем простым людям церковь? Понятное дело, бывают в жизни каждого ситуации, в которых кроме, как на Бога, уповать не на кого. По слабости и беспомощности идут люди в церковь, глубоко не задумываясь над тем, что она им несет. А она частенько умно «вела линию власти», утверждая, что любая власть от Бога. И даже фашистская?!
Задача Церкви – стараться сохранять хрупкий мир взаимодействия различных конфессий в стране, заниматься вечными истинами и возрождать душу человека, возобновлять хорошие обычаи, быть верующим опорой, а не служить власти.
– Знаешь, что меня смутило в твоих словах? Комкаешь ты все. Надо святое от будничного отделять. Жизнь каждого человека сопряжена с верой во что-то.
– К чему, например, мне священник? Сваливать на него свои грехи? Не ведет ли это к безответственности и несамостоятельности? А где гарантия, что этот поп не воспользуется тайным знанием? Что он в такой момент ставит во главу угла? Я испытываю дискомфорт, когда беседую со священником. Кто его наделил правом быть посредником между мной и Богом? Откуда у него такие полномочия? Священник, в какие бы он одежды ни рядился, такой же грешный человек, как все мы, а, может, иногда даже еще и хуже. Бывает, что пьет, врет, нечист на руку, чревоугоден. Я не слишком доверяю этим слугам Божиим на Земле, – не унималась Аня.
– Христос тоже был посредником – сказала Лиля тоном судьи.
«Она таким образом хотела внести ясность в мою проблему или установить между нами соответствующую дистанцию?» – ненадолго озадачилась Аня.
– Батюшка в нашем селе был человеком в принципе добрым. Но, бывало, напьется, осеняя себя крестом, бранится, как извозчик, куролесит… валяется в замызганной сутане… крест терял… И он связывал селян с Богом? Мой детский разум протестовал. Я жалела его, но не верила ему и не хотела ходить на исповедь, не хотела рук ему целовать. Не лежала у меня душа к церковным процедурам. Ложь я в них чувствовала.
– А ты знаешь, у христиан есть понятие совести, а у некоторых народов и религий – нет. У них есть понятие «доброе сердце», – сказала Лиля только для того, чтобы сбить накал чувств подруги.
– Приемные родители жестко заставляли меня ходить в церковь, вынашивая мечту сделать из меня себе подобную. «На небесах с Всевышним никто не разминется», – пугали они меня. И батюшка сердился, говорил, что я не созрела для постижения Бога, грозил карой небесной. А я его слушала и растравливала себя: «Честно ли по отношению к Всевышнему обращать мои слезы к этому слабому человеку? Кто его «возвел на царствование»? Не насмешка ли это над величием Бога?.. И этот человек может лишить меня права на вечную душу?.. Я забиваю себе голову чепухой?.. Почему взрослые не желают понимать простые истины? Ведь церковь – всего-навсего бутафория, внешний атрибут. Бог и духовность не в церкви, а в моей душе».
Для меня важней было самой обратиться к неведомой Высшей силе, управляющей всем живым на свете. Строго говоря, я не понимала, почему к Богу можно прийти только через веру в Христа? Потому что другого пути не придумали? Свой духовный выбор я сделала еще в раннем детстве. И в школьные годы возмущалась: «Я за личную унию с Высшим разумом. Разве я не имею такого права?.. Если и Там существует иерархия по типу светской, то вы меня извините… это не по мне…» А церкви и все эти обряды кто придумал? Люди, конечно.
– Не переживай так. Разочарования в жизни неизбежны… Ничего нового ты не изобрела. Были у нас на Руси в семнадцатом веке раскольники. Их анклавы по всей стране распространились. Особенно много их возникало на Севере и в Сибири. Раскольники не пили, не курили, были трудолюбивы и скромны в быту. Только не нравилась их вера царям и священникам, потому что те не позволяли себя эксплуатировать, вот они и устраивали на них гонения. Я читала, что один царский чиновник так проникся правильностью быта раскольников, что писал царю, мол, «вижу будущее России в старообрядстве». Боярыню Морозову помнишь?
– Еще бы не помнить! Протестанты устраняли посредничество и утверждали, что человек непосредственно ответственен перед Богом. Только это не совсем то, о чем я тебе толкую. У раскольников тоже были храмы и иконы, но без попов… Собственно, советская власть тоже выросла на беспоповстве и на положительных заповедях.
Аня задумалась, но ненадолго.
– Мой друг называл церковь центром самоподготовки по борьбе со страхом. И это при том, что религия сама замешена на страхе, которого и без того в моей жизни было предостаточно. Явная нелепица.
– Веский довод. Только выводы из этого примера можно разные делать и вовсе не связанные с религией, – спокойно возразила Лиля.
– Католик Папа Римский и наш православный патриарх – они тоже обыкновенные люди, а не помазанники божии. Они, наверное, несколько умнее многих из нас, и я могу относиться к ним с уважением, но никак не с религиозным благоговением и трепетом.
Лиля изобразила на лице выражение, явно имевшее целью убедить Аню воздержаться от слишком резких суждений по поводу того, что еще ею до конца не осмыслено.
– Я слышала, что в Америке шестьдесят процентов католиков и что их Церковь не вмешивается в дела государства, а оно со своей стороны достаточно лояльно к верующим. А у нас, несмотря на стремление религиозной власти слиться со светской, престиж религии все равно падает. Наблюдается разложение Церкви: всякие скандалы со священниками на местах, не всегда корректная борьба за честь мундира… Не хочу перечислять… Для меня религия – всего-навсего часть культуры любого народа, поэтому я считаю, что зря «порешили» в революцию церкви – прекрасные памятники русского зодчества, – закончила свою мысль Аня. И добавила растеряно:
– Кто же все-таки играет судьбами людей?..
И запнулась.
– Об одном я тебя настоятельно прошу: отвергая Церковь, не делай это публично. Не стоит ранить чьи-то добрые безутешные сердца. Иногда для человека, оторванного от целительного богослужения, мир становится невыносимым, – осторожно посоветовала Лиля.
– При Советах была атеистическая диктатура. Мы и без религии выросли правильными, честными, достаточно добрыми, трудолюбивыми. И не было у нас разнотолков. Все нам было ясно, как жить, как воспитывать детей.
– Прошли те достопочтенные времена. Живи в режиме реального времени. Надо идти навстречу современности, а не закрываться от нее, – остановила Аню Лиля.
В ее тоне не прозвучало ни малейшего намека на ироническое сочувствие, но, похоже, она устала от бесконечной говорильни. Только Аня уже запрягла и не нуждалась в понуканиях, чтобы мчаться на рысях.
– Ты знаешь, меня всегда пугало то, что Церковь утверждала, будто Христос требовал от людей любить себя больше себя самих и своих близких. Это же прямая дорога к сектантству. Ведь говорится в Библии: «Не сотвори себе кумира». А разве Христос не кумир?
– Он символ.
– Один мой друг «нанизал на шампур секты» свой хилый дух. Его долго убеждали, обхаживали, затягивали, и он безоглядно уверовал в своего кумира. А тот проклял его за то, что он, будучи порядочным человеком, предпочел оставить дом и деньги семье, а не их религиозному братству. Искалечил себе жизнь. Хорошо хоть детей не утянул за собой. Жена не позволила, сказав, что нельзя приносить людей в жертву каменным идолам, которые лишь ненадолго закрепляют выдуманные человеком истины… А Высшая сила может быть кумиром?
– Не тот уровень, не та высота… чтобы нам говорить подобное, – осторожно заметила Лиля, не глядя подруге в лицо, словно опасалась, что взгляд глаза в глаза установит между ними некую глубокую связь, обяжет к ответственности за слова, брать которую на себя она не собиралась.
А Аня всё о своем:
– К тому же по-русски любить – значит, прежде всего жалеть. А Бога жалеть нельзя, он сильнее всех нас вместе взятых. К Нему не любовь, а благоговение должно быть. Существуют разные виды любви: к Родине, матери, детям, к высшей непознанной, доброй силе. Нельзя их смешивать. Представляешь, как глупо звучала бы фраза: «Кого ты любишь больше – меня, свою жену или сына?» Эти чувства нельзя смешивать и сравнивать, хотя они исходят из одного человека, как нельзя сравнивать любовь к профессии и книгам. Истинная мать, если потребуется, не задумываясь, отдаст жизнь своему ребенку, совсем не потому, что меньше любит мужа… она его любит иначе. Я так думаю.
А если Бог – гигантский, невидимый, пульсирующий Мегамозг… то какая уж там к Нему любовь… А что тогда есть наша душа? Переплетение нервов, пристрастий или чего-то непостижимого, неподвластного нашему уму?.. Она – самое загадочное явление в человеке. Может, она – система мозговых связей, наделенная самосознанием… Мозг – это квантовый компьютер. А сознание возникает при возбуждении миллионов клеток мозга. Человек умер, мозг тоже. А душа? Может, она – важнейшая составляющая вселенной, каждая точка пространства которой содержит информацию, и ее способен считывать мозг… А к чему отнести преисподнюю… и есть ли она? – каким-то неживым бесцветным голосом добавила Аня.
Лиля задумалась. И невозможно было понять, изучают ли ее глаза Аню или этому отрешенному взгляду представлялось нечто иное, не имеющее никакого отношения к их разговору. Аня выдержала паузу и продолжила:
– Знаешь, Лиля, я только сегодня узнала, почему люди стремятся получить прощение. Потому что по религии выходит, что за прощенный на земле грех им не придется держать ответ перед Богом. Умно придумано.
Недавно была в церкви. Там священник утверждал, что человек живет ради Бога. А почему не ради себя, своих близких и всего человечества? Непонятны мне технологии религии. И к каждой своей фразе этот батюшка добавлял: «Как сказал Господь, как завещал нам Господь». От имени Бога говорил. Не слишком ли много на себя брал? Все мы по-разному воспринимаем одни и те же речи. Не может он гарантировать истину своих слов. Представляешь, как мне, атеисту советской закваски, слушать такое. А на днях по телевизору один священник так перевирал слова великих людей – и не скрывал этого, – что у меня волосы на голове шевелились. И уже назавтра я застала его на другом канале, где он с умным видом проповедовал о честности и порядочности. Может, стоит первосвященникам присмотреться к своим кадрам и перепрофилировать их?
…Собственно, что такое религия? Это убеждения людей, горящих желанием постичь некую вершину идеала, и Христос тут… только как витрина. Ой, прости, как звезда на недосягаемой горе… И до Христа люди жили. Кому молился Адам? Государства возникали, их культуры развивались и погибали… Хорошо продуманная притча о Христе, может, и полезна, потому что создавалась с учетом недостатков человеческих характеров, но ведь каждый может понять ее по-своему… и не всегда правильно… И вообще, нужна ли нам религиозная скрепа? А может, Христа придумали по аналогии со светской иерархией того времени из страха обидеть Бога тем, что всякий грешник станет докучать Ему своей ерундой? Представь себе свободный доступ к президенту. С ума сойти можно! Опять ерунду говорю?..
Мы растили детей в правде, с добром в душе и не разочаровались в этом до сих пор. Чехов вот тоже в людях «Царствие Божие» искал, потому что любил и жалел людей, а не находя его, становился язвительным и желчным. Может, он верил в Бога, но вряд ли слишком доверял Его слугам. Может, наше воспитание приемлемо только при социализме и современным детям теперь надо точить зубки? – запустила Аня свой первый серьезный вопрос. – Священник Александр Мень утверждал, что проповедь важнее правды. Я этого не понимаю. Он о лжи во спасение говорил?.. Видишь, у меня каша в голове. А все от недостатка знаний в этой непростой области «науки».
