Читать книгу: «Заговор жрецов», страница 11
10
За ужином Николай II сообщил Александре Федоровне:
– Сегодня приезжал ко мне князь Голицын. Говорит, что для отливки статуи прародителя необходимо ехать в Италию и приглашать итальянских мастеров. Я согласился. Пусть едет.
– А в России таковых нет? – поинтересовалась императрица.
– Не знаю, голубушка. Князя Голицына я назначил председателем комиссии по строительству памятника прародителю. Ему и решать, где брать мастеров-литейщиков.
Александра Федоровна знала, что еще в 1897 году супруг высказал мысль об увековечении памяти Александра III. Однако конкурс на лучший проект памятника был объявлен только через шесть лет – в 1903 году.
Проекты собрали скоро и выставили в Зимнем дворце.
Николай настоял, чтобы к осмотру проектов были допущены только члены царской фамилии, Витте и еще несколько сановников, коим император доверял.
По условию все проекты были без имен авторов. На каждой работе должен стоять знак, принадлежащий скульптору.
Николай и его мать императрица Мария Федоровна, не сговариваясь, выбрали один, объявив его лучшим.
Вскрыли пакет и прочли имя – Паоло Трубецкой. Сначала Трубецкого пригласили к Витте. Выяснилось, что автору 25 лет, родился он в Италии и был незаконнорожденным сыном обнищавшего в Риме молодого князя Трубецкого и итальянки. В Россию Паоло приехал недавно по приглашению Петра Николаевича Трубецкого, предводителя московского дворянства, который поселил юношу в своем доме и устроил преподавать в художественном училище.
Витте молодой человек показался необразованным и мало воспитанным, однако, с большим художественным талантом.
Когда Паоло Трубецкого представили Николаю и Александре Федоровне, он им очень понравился. Проект был утвержден. Для руководства строительством памятника Николай утвердил комиссию во главе с князем Голицыным, в которую сам вписал художника Бенуа и министра просвещения графа Толстого.
По приказу Николая II на Невском проспекте был оборудован специальный павильон для работы Паоло Трубецкого.
Александра Федоровна не раз и сама, и вместе с супругом посещала павильон.
Молодой скульптор работал энергично и увлеченно. И ей это очень нравилось.
Императрица Мария Федоровна тоже была довольна, хотя, как она призналась князю Голицыну, ничего в этом не понимала.
Однажды князь Голицын пожаловался Александре Федоровне, что Трубецкой слишком строптив и игнорирует мнение комиссии. Однако Александра Федоровна решила не говорить об этом императору. Памятуя, что не так давно она оказалась невольным свидетелем неприятного разговора между великим князем Владимиром Александровичем и Николаем II. Великий князь сказал, что Трубецкой лепит карикатуру на покойного брата. Николай II вдруг побледнел, круто развернулся и ушел, не сказав ни слова.
Александра Федоровна заметила по лицу Николая II, что супруг что-то не договаривает. И потому спросила:
– И в этом вся твоя печаль?
Николай II поднял на нее глаза.
– Я даже и предположить не мог, что мой морской министр окажется такой сволочью! – сказал Николай II. И пояснил. – Ты представляешь, что он сказал на днях? По его мнению, вместо памятника Александру III лучше бы построить пару броненосцев!
Александра Федоровна тихо встала из-за стола, подошла к Николаю и слегка прижалась к нему уже заметным животом.
– Не расстраивайся по пустякам, – посоветовала она. – Пусть говорят… У них у каждого свое на уме, – Александра Федоровна на миг умолкла и вдруг продолжила: – Ты знаешь, я его все время чувствую. Он будто торопится… Мне даже становится страшно…
Николай повернулся к супруге и поцеловал в живот.
– Это ему мой царский поцелуй.
На глазах Александры Федоровны навернулись слезы. Она была сентиментальна и не умела сдерживать свои эмоции. Ее эмоциональность в свое время и покорила сердце молодого наследника российского престола. Однако теперь она действительно временами испытывала чувство невиданного доселе страха. Мучительно думала – откуда он исходит. И, наконец, поняла. Это был ее последний шанс подарить Николаю сына, а России наследника династии Романовых.
Николай II нежно отстранил от себя супругу, встал и со вздохом произнес:
– У меня еще на сегодня гора дел… Ответить надо вот на телеграммы Стесселя и Куропаткина. И подготовиться к завтрашнему заседанию Государственного Совета… Ты знаешь… Смотрю я на них и не вижу ни одного умного… Возьми, к примеру, Бирилева. Кроме анекдотов и шуток – ничего от него не услышишь. А Сухомлинов? То же самое! Слава богу, избавился от Куропаткина… А Муравьев – министр юстиции, шут!.. Да! – вдруг воскликнул Николай. – Ты не забыла, завтра 18 мая – восемь лет со дня коронации!..
Николай II заметил, как в глазах Александры Федоровны мелькнул испуг, но она тут же усилием воли подавила его. Все восемь лет она пыталась забыть этот день и не могла…
Растерянность и испуг Александры Федоровны встревожили Николая.
– Ты что? Тебе плохо? – спросил он.
– Нет, нет, – торопливо ответила Александра Федоровна. – Все хорошо. Я не забыла, но, думаю, устраивать какие-либо торжества по этому поводу не стоит. Не время.
…Ночью Николаю приснился кошмарный сон: за ним по Невскому проспекту гналась окровавленная толпа. Он видел глаза обезумевших людей. Они были мертвые, ничего не выражающие и смотрели не на него, а куда-то дальше. Ему казалось, если он остановится, они пробегут мимо. Но он боялся остановиться и бежал изо всех сил, пока не упал…
В ужасе Николай II проснулся в холодном поту все еще не веря, что он живой, один в спальне и никого вокруг нет…
На следующий день он выглядел разбитым. За чаем Александра Федоровна некоторое время молча наблюдала за ним, потом спросила почему-то по-немецки.
– Ники, тебе нездоровится?
Николай поднял на нее усталые глаза.
– Не волнуйся. Просто разболелась голова… Ты знаешь… я вот о чем подумал… Еще в прошлом году я принял решение построит новую яхту. Не буду я строить новую яхту… Пусть «Штандарт» нам еще послужит…
– Не от этого ли головная боль? – добродушно улыбнулась Александра Федоровна.
– Может, и от этого, – уклонился от ответа Николай II. Немного подумал и продолжил. – Не поеду я сегодня на Госсовет. Обойдутся без меня. Поедем-ка лучше в Царское, – вдруг предложил он. – И воздуха там и света по более чем тут. А хочешь в Петергоф? Надоело мне здесь видеть одни и те же подобострастные рожи. Устал я от них.
– А девочки? – спросила она.
– Поедут с нами, – ответил Николай II. – Сделаем им майские каникулы.
Императрица в последнее время не раз видела Николая в кабинете его отца за столом, заваленного бумагами, в подавленном состоянии. Она предлагала поменять кабинет, однако он отказывался, ссылаясь на то, что многим привычнее видеть его в кабинете Александра III.
Особенно жалко ей было супруга, когда в кабинет вваливались дядьки – великие князья. Они садились где попало, вели себя разнузданно. И всегда чего-то требовали от него. И Николай II уступал им каждый раз до тех пор, пока однажды не вызвал к себе коменданта дворца генерал-адъютанта Черевина и приказал ему вывести из кабинета великих князей и пускать их, как и всех, заранее оповестив об их желании быть принятыми.
Этот порядок не распространялся только на двух лиц – святых отцов Серафима и Гермогена – бывших ротмистров кавалерии Преображенского полка, с которыми Николай II в юные годы вместе проходил службу.
Они были с ним рядом и в тот трагический день 20 октября 1894 года на террасе Ливадийского дворца, когда за два часа до своей смерти Александр III, сидя в кресле, вдруг потребовал от наследника немедля тут же подписать манифест к населению России о вступлении на престол…
Глава IV
1
Генерал Кондратенко встретил адмирала Витгефта на командном пункте на мысе Электрический. Адмирал сутулился и выглядел усталым.
Витгефт поделился с Кондратенко своими размышлениями по поводу гибели «Петропавловска». Он рассказал, что в ночь, которая предшествовала этой трагедии, с берега заметили в море какие-то суда. Доложили Макарову и спросили разрешение на открытие огня. Однако Макаров не разрешил. Он сказал, что это свои миноносцы, которые должны были вернуться с разведки. Однако миноносцы вернулись только под утро. Надо было отдать приказ протралить места, где были замечены корабли, но почему-то никто этого не сделал…
– …А у вас как дела, Роман Исидорович, – спросил тусклым голосом Витгефт.
– С переменным успехом, Вильгельм Карлович.
– Как же могло случиться, что сдали порт Бицзыво? – задал вопрос Витгефт. – Там же рядом генерал Фок стоял с четырьмя полками и артиллерией?
Кондратенко развел руки.
– Никто пока толком не знает, – ответил он. – В самом порту находилась небольшая команда пехоты. Когда японские корабли открыли огонь по Бицзыво, команда отошла, а генерал Фок не посчитал необходимым оказать поддержку, не имея на то приказа. Японцы, естественно, воспользовались этим и начали высадку войск.
– А вы здесь по какому делу? – в свою очередь поинтересовался Кондратенко.
– Стессель приказал прибыть сюда.
– Зачем?
Адмирал Витгефт тоскливым взглядом окинул бухту и только после этого ответил:
– Предлагает разоружить корабли эскадры, а матросов списать на берег…
Кондратенко недоверчиво посмотрел на Витгефта.
– Вы не шутите, Вильгельм Карлович? – спросил он.
– Нет, Роман Исидорович. Тут уже не до шуток, когда флотом командовать берется Стессель.
– Вы об этом доложили наместнику?
– Да…
– И что?
– Пока молчит.
– Да они с ума посходили! – не выдержал Кондратенко. – Это же будет означать гибель эскадры!..
Кондратенко знал, что порт-артурская эскадра действительно оказалась в сложных условиях. Об этом многие говорили в крепости. Однако и японский флот нес потери. 15 мая в двух милях от Порт-Артура подорвались на минах, поставленных минным заградителем «Амур» под командованием капитана второго ранга Иванова, два новейших японских броненосца. Третий броненосец погиб от сдетонировавших в его трюме снарядов.
На другой день столкнулись два японских крейсера «Касуга» и «Иосино». Крейсер «Иосино» затонул. «Касуга» же надолго вышел из строя.
Решение Стесселя разоружить эскадру, по убеждению Кондратенко, было безумием!..
– Хотите, я переговорю со Стесселем, – предложил Кондратенко. – Нельзя этого делать даже из политических соображений. Это посеет панику и в городе, и в крепости!
– Попробуйте, Роман Исидорович – согласился адмирал Витгефт. – Я свое мнение Стесселю уже высказал.
– А может отправить телеграмму его величеству императору Николаю II?
Адмирал Витгефт отрицательно качнул головой.
– Через голову Алексеева? Нет… Я этого не могу сделать, Роман Исидорович…
Стессель приехал на командный пункт минут через пятнадцать.
– Извините, Вильгельм Карлович, – обратился он к Витгефту. – С трудом вырвался из штаба… Там такое творится…
– Да на вас лица нет, Анатолий Михайлович, – заметил Кондратенко. – Что-нибудь стряслось?
– Стряслось, Роман Исидорович, стряслось! – ответил Стессель. – И очень хорошо, что вы тут оказались. Я только что получил сообщение: передовые части 2-й японской армии заняли высоты перед Киньчжоуской долиной и начали закрепляться… Что скажете на это?
– Это может означать только одно, – ответил Кондратенко. – Ждут подхода основных сил.
Стессель часто и коротко закивал головой.
– Вот-вот, Роман Исидорович! Я тоже так думаю. Сухопутный фронт для нас отныне становится главным. – Стессель перевел взгляд на адмирала Витгефта. – Вот видите… А вы доказываете, что на море эскадра еще нужна…
– Анатолий Михайлович, я и сейчас буду об этом говорить! – твердо произнес Витгефт. – Эскадру разоружать нельзя! Это преступление!..
Стессель побледнел, но тут же взял себя в руки.
– Вильгельм Карлович, вы говорите, однако не заговаривайтесь! – раздраженно сказал он. – У меня на руках приказ наместника его величества. Эскадру разоружить, а моряков списать на берег!..
Кондратенко заметил, как при этих словах Стесселя лицо адмирала Витгефта стало землянисто-серым. Он несколько мгновений смотрел в лицо Стесселя, затем сказал, на удивление, спокойно:
– Я этот приказ объявлять морякам не стану. Объявите его эскадре сами. Хотя… вам лучше там не появляться. После гибели адмирала Макарова моряки стали слишком раздражительными…
Сказав это, адмирал Витгефт резко повернулся и вышел из каземата, где они находились.
Стессель хотел было сказать что-то ему вслед, но Кондратенко остановил его.
– Анатолий Михайлович, – обратился он к Стесселю, – не надо. Постарайтесь войти в его положение. Сейчас не время для раздоров… А что касается разоружения эскадры, он прав. Нельзя преждевременно принимать такое решение. Вы знаете сами: у адмирала Того осталось всего 4 броненосца и значительно уменьшилось число броненосных крейсеров. Уже после гибели Макарова эскадра под командованием Витгефта провела две успешные вылазки к Японским берегам. То, что он не ввязывается в открытый бой с японским флотом, тоже правильно. Надо сберечь эскадру для обороны крепости с моря…
– Роман Исидорович, у меня приказ Алексеева!..
– Анатолий Михайлович, я больше чем уверен, что приказ не требует срочно разоружить эскадру, – примирительно сказал Кондратенко.
– Что это меняет, Роман Исидорович? Срочности требуют обстоятельства вам уже известные. Еще день, другой и главные силы армии генерала Ноги окажутся у нас под носом! Если мы не удержим Порт-Артур с суши, зачем нам тогда эскадра?
Возразить Стесселю Кондратенко не мог. Он тоже понимал, что сухопутная оборона Порт-Артура становится главной и ее надо усиливать. Однако и эскадра способна была сковывать японский флот и не давать ему возможности вести успешные атаки крепости с моря.
– Хорошо. Я согласен с вами, Анатолий Михайлович. Только у меня есть одно предложение.
У Стесселя отлегло от души. Кондратенко был самым авторитетным командиром в крепости, и не учитывать его мнение было нельзя.
– Я предлагаю разоружение кораблей начать с второстепенных и стоящих на ремонте, – продолжил Кондратенко.
Стессель слегка задумался. Потом махнул рукой.
– Пусть будет по-вашему, Роман Исидорович, – сказал он. – Если честно, мне тоже неприятно это делать. Но им там, – он указал вверх, – видней… Кстати, я сегодня телеграфировал наместнику, что Порт-Артур к осаде не готов. И без поддержки долго крепость не устоит.
Кондратенко промолчал. Он уже знал, что между наместником и Куропаткиным по поводу судьбы Порт-Артура произошла ссора. Наместник потребовал от Куропаткина наступать на юг на выручку Порт-Артура. Куропаткин же считал, что этого не следует делать, так как из Кореи во фланг русским войскам двигалась японская армия под командованием генерала Куроки. А между Ляодуном и Кореей у Дагушаня высаживалась еще одна японская армия.
Приказ наместника наступать на юг Куропаткин, на одном из совещаний командиров, назвал стратегической авантюрой.
Вскоре оба обратились к императору с просьбой рассудить их. В ответ из Петербурга на имя наместника пришел приказ: «Куропаткину продвинуться на юг малыми силами на 15—20 километров».
Скрепя сердце Куропаткин отдал приказ двигаться частью сил на юг…
2
К концу дня 25 мая Стесселю доложили, что основные силы 2-й японской армии прошли и заняли высоты перед Киньчжоуской долиной.
По данным разведки там сосредоточилось около трех дивизий сухопутных войск и одна артиллерийская бригада.
На вопрос Стесселя, сколько это будет по численности, начальник штаба полковник Хвостов сказал:
– Примерно около 35 тысяч солдат и не менее 120 орудий…
– А у нас что там?
Хвостов развернул на столе карту Цзиньчжоуской боевой позиции. С минуту изучал ее, потом проговорил:
– По сравнению с японцами не густо, Анатолий Михайлович… Наполовину меньше.
О том, что не густо, Стессель знал и сам. Укрепленная позиция на перешейке Квантунского полуострова состояла из невысоких холмов, снижающихся своими скатами к заливу Хунуэза, и оборонялась полком полковника Третьякова с 15 орудиями и 10 пулеметами.
Две линии сплошных траншей с ходами сообщения, блиндажи и несколько редутов, оборудованных для круговой обороны, огражденных колючей проволокой в четыре, а местами в пять кольев, – это все, что успели сделать к моменту подхода японцев.
– Та-а-а-к… – задумчиво протянул Стессель и поморщился, словно у него заныли зубы. – И все это обрушится на полк Третьякова…
– Анатолий Михайлович, в районе Киньжау у нас находится 4-я Восточносибирская стрелковая дивизия генерала Фока… Это еще 14 тысяч человек… – подсказал Хвостов.
– Фока трогать нельзя, – прервал Хвостова Стессель. – У него другая задача.
В это время в кабинет вошел офицер связи и подал Стесселю телеграфный бланк.
– Что это? – настороженно спросил Стессель.
– Только что приняли сообщение от полковника Третьякова… Еще одна японская дивизия заняла позицию во втором эшелоне японской армии.
Стессель перевел взгляд на Хвостова.
– Это что же получается?..
– Получается мрачноватая картина, Анатолий Михайлович, – произнес тот. – Японцы теперь превосходят нас на этом участке в артиллерии не меньше чем в восемь раза, а в пехоте раз в десять…
…Утром следующего дня, когда Стессель еще был в постели, раздался телефонный звонок.
Стессель взял трубку. Дежурный офицер связи доложил, что на линии полковник Хвостов.
В трубке сразу же раздался взволнованный голос начальника штаба.
– Анатолий Михайлович, я прошу прощения за столь ранний звонок…
– Ну, говорите же, черт вас возьми! Что случилось?
– Японцы перед рассветом без артподготовки пошли в атаку на Цзиньчжоускую позицию…
Стессель стиснул зубы, чтобы не застонать от бессильной ярости. Он откинулся на подушку, не выпуская из рук трубку, которая, как показалось ему, жгла ладонь.
– Докладывайте мне постоянно обо всем, что там происходит, – с трудом выдавил он из себя.
– Хорошо, Анатолий Михайлович. Буду докладывать.
Стессель положил трубку на аппарат и еще долго лежал, прикрыв глаза. В голове роилось множество мыслей, но ни одной утешительной. Он уже знал – полк Третьякова не удержится на позициях, даже если генерал Фок и окажет ему помощь.
В штаб Стессель приехал в 10 утра. Хвостов уже дожидался его.
– Что нового? – на ходу спросил Стессель.
– Первая атака японцев отбита, Анатолий Михайлович, – доложил Хвостов. – Хорошо поработали артиллеристы. Пока затишье…
– Затишье, друг мой, бывает всегда перед бурей, – усмехнулся в ответ Стессель.
Он прошел в свой кабинет и, не снимая шинели, тяжело опустился в кресло, которое стояло рядом с рабочим столом.
К этому времени Стессель уже немного успокоился. Долго решал, как поступить: сначала докладывать Алексееву или Куропаткину о бое за Цзиньчжоускую позицию. Наконец, решил повременить с докладом до полного выяснения ситуации.
Несколько раз порывался зайти к начальнику штаба и справиться об обстановке в районе боя, но усилием воли заставлял себя сидеть в кресле, чтобы не показаться нетерпеливым.
Около 11 часов Хвостов сам вошел в кабинет Стесселя.
– Есть новости, Анатолий Михайлович, – доложил он. – В Киньчжоуском заливе появились японские канонерские лодки и ведут сосредоточенный огонь совместно с японской армейской артиллерией по батареям полка Третьякова. Полковники батареи на огонь противника не отвечают…
– Почему?
– Третьяков приказал экономить снаряды на случай второй атаки японской пехоты, – ответил Хвостов.
…К полудню японцы прекратили огонь.
Пользуясь затишьем, полковник Третьяков обратился непосредственно к генералу Фоку с просьбой помочь полку. Фок посоветовал Третьякову обратиться к командиру бригады генералу Надеину. Тот выслушал Третьякова и сразу отправил на помощь Третьякову две роты пехоты, однако генерал Фок, встретив роты по пути на боевую позицию, и, не разобравшись, куда и зачем она движется, приказал командирам рот вернуться назад в расположение бригады.
…Во второй половине дня японцы предприняли еще несколько атак, однако без успеха.
К исходу дня в полку Третьякова было убито 20 офицеров и около 800 солдат.
Не получив подкрепления, уже в сумерках, Третьяков оставил позиции и отошел к станции Нангалин.
Известие об отходе полка Третьякова к Порт-Артуру привело Стесселя в уныние. Он тут же связался с адмиралом Витгефтом и потребовал от него на следующий день вывести эскадру в море и воспрепятствовать дальнейшей высадке японских войск в районе порта Дальний.
Витгефт отказался выполнять приказ Стесселя, ссылаясь на то, что броненосцы находятся в доках на ремонте, а выход в море без броненосцев невозможен.
Стессель пришел в бешенство и отправил две телеграммы: одну Алексееву, другую Куропаткину с жалобой на адмирала Витгефта.
Алексеев в ответной телеграмме перечислил непосредственные обязанности Стесселя и просил не вмешиваться в морские дела.
От Куропаткина ответ так и не пришел.
Зато в этот же день Куропаткин отправил телеграмму Алексееву, в которой оценил действия Стесселя трусливыми и паническими, и предложил отозвать его из Порт-Артура.
…28 мая в Порт-Артуре стало известно, что части 2-й японской армии под командованием генерала Оку повернули неожиданно на север, откуда шел на выручку Порт-Артура 1-й Восточносибирский корпус генерала Штакенберга.
Уже поздно вечером в штабе Кондратенко неожиданно появились полковники Селлинец, Семенов и Рейс – командиры участков сухопутной обороны крепости и генерал Белый – командир крепостной артиллерии.
– Я гостей не ждал, – улыбнувшись им, сказал Кондратенко.
– Мы не в гости, Роман Исидорович, – ответил за всех генерал Белый. – Нужда привела…
– Вот те на!.. – Кондратенко обвел пристальным взглядом командиров. – Рассказывайте.
– Посоветоваться надо, – продолжил генерал Белый. – Что произошло в последние дни, вы знаете. Разговоров много, а толку мало. Стессель суетится, однако из крепости ни на шаг. Смирнов в его присутствии – не командир. Давайте думать вместе, что делать дальше…
– Решили провести Совет в Филях?.. – спросил Кондратенко. – Только, братцы, я вам не Кутузов…
– Причем тут Кутузов! – рассердился Белый. – Припрет, и Кутузовым станете! Стессель только вас слушает, Роман Исидорович. Надо его в чувства приводить, – это во-первых.
– Как? – поинтересовался Кондратенко.
– Не знаем…
– Роман Исидорович, – вступил в разговор полковник Рейс, – отход войск 2-й японской армии на север не означает, что они отказались от мысли захвата Порт-Артура. В порту Дальнем высаживается еще одна армия… И пока Оку будет перекрывать пути подхода Восточносибирскому корпусу, 3-я армия пойдет на Порт-Артур!
– Я в этом не сомневаюсь, – согласился Кондратенко. – Что вы от меня хотите? Заставить Стесселя думать головой?..
Генерал Белый безнадежно махнул рукой.
– Это бесполезное занятие, Роман Исидорович. Мы вот о чем с вами поговорить хотели. Надо встретиться с адмиралом Витгефтом и попросить у него для усиления обороны особенно 3, 4 и 5 участков ну хотя бы с полсотни орудий любого калибра. Конечно со снарядами. Вы знаете, почему Третьяков отступил? У него к концу дня не было ни одного снаряда!..
Кондратенко усмехнулся:
– Насколько я понял, это во-вторых? А почему вы сами не хотите переговорить с адмиралом Витгефтом?
– Роман Исидорович, ну кто мы для него?
– Хорошо, – согласился Кондратенко. – Я поговорю с адмиралом Витгефтом. Все у вас?
– Нет, Роман Исидорович, не все, – сказал Белый. – Скажите только откровенно, что вы думаете о Цзиньчжоуском бое?
Кондратенко поднялся с места и прошелся по кабинету.
– Чай пить будете? – неожиданно спросил он.
– Спасибо, не будем, – за всех ответил генерал Белый. – Не хотите говорить?
Кондратенко тяжело вздохнул.
– Ну что теперь говорить? Потеряна тактически очень выгодная и хорошо укрепленная позиция. Сегодня Третьяков занимает с остатками полка позицию по линии залива Лунвантан и деревни Суанцойгоу. Позиция слабая. Поведение генерала Фока мне тоже не ясно.
– Ну а что думает обо всем этом Стессель? – спросил молчавший до сих пор полковник Семенов.
– Я полагаю, полковник Хвостов докладывал ему заранее о подходе японцев. Почему Стессель не принял мер, чтобы помочь полковнику Третьякову удержать позиции, я не знаю. А что думает он, один бог ведает.
В это время за дверью раздался шум, и в кабинет Кондратенко почти влетел, несмотря на свой солидный возраст, адмирал Витгефт.
Не обращая внимания на присутствующих, он выхватил из кармана телеграмму и, тряся ее над головой, выдохнул:
– Роман Исидорович! А бог все видит!..
– Что это? – спросил Кондратенко.
– Телеграмма наместника о снятии Стесселя с должности и отзыве его в распоряжение Совета Квантунской области!..
