Читать книгу: «Баянаул – Чимкент. История откочевщика», страница 3
Культовый пляж Черёмушки
У моря, у синего моря.
Со мною ты, рядом со мною!
И солнце светит, и для нас с тобой
Целый день поет прибой!
Популярная японская песня 60-х
Это название, думаю, дали пляжу под влиянием названия российских микрорайонов «Черёмушки», которые были во всех крупных городах РСФСР. Кажется, в Москве был микрорайон под таким популярным названием. В конце концов, даже на самом крайнем юге Казахстана, в Чимкенте был гастроном «Черёмушки». Студенты из аулов Чимкентской области, произносили это название по-казахски, с ударением на предпоследнем слоге- ЧеремУшки. Но для нас в те давние времена, когда мы росли в далеком тупиковом месте, название это было милым и родным, ласкало слух. Просто более удобного для купания, привлекательного и красивого места на всем побережье Сабындыколя не было. Был еще один пляж с золотым песком, но находился он далеко, в районе аэродрома, откуда взлетали доисторические неуклюжие «Кукурузники» Ан-2. Но там не было таких уютных скал у берега; берег был голый и там не было ни деревьев, ни кусточков.
Словом, пляж Черёмушки был баянаульским «Лазурным берегом», неодолимо притягивавшим в летний зной людей окунуться в освежающую прохладу чистой и прозрачной воды. Особая прелесть знаменитых Черёмушек заключалась в прихотливой архитектуре этого уникального кусочка прибрежной зоны. Спустившись по полого-наклонной местности к озеру, мы упирались в гряду невысоких торчащих из земли слоистых каменных холмов. На этих камнях росли несколько невысоких деревцев черёмухи с изломанными ветвями. Приблизившись вплотную к этой каменной преграде, люди проходили через широкий проход и спускались по наклонным каменным плитам на небольшую полоску прекрасного пляжа, расположенного на глубине нескольких метров под скалами. Небольшая песчаная отмель уютно примыкала к нависшим скалам, а налево к восточной стороне она обрывалась, уткнувшись в скальный берег, круто уходящий в воду. В центре пляжа был маленький каменный мысок, который вдавался в озерную гладь. На его краю любители прыжков в воду соорудили подобие маленького трамплина из камней. Отдыхающие принимали солнечные ванны на горячем песочке, либо на плоских каменных плитах. Гранитные пласты полого уходили в водную глубь и ниже кромки воды были покрыты мягкой зеленой тиной. Из-за этой тины, скользкой, как мыло, и похожей на слизистые лохмотья, нам было трудновато выкарабкаться из воды обратно на каменную твердыню.
Правый край пляжа, изгибаясь, тянулся порядка тридцати-сорока метров и также обрывался на каменных уступах. Дальше на запад утесы переходили в более пологий илистый берег, окаймленный лугом, поросшим травой и утыканный кустами ириса-қияқ. Здешний илистый берег был в зарослях густого камыша. Это место называлось «Мельницей», потому что здесь находится старая, заброшенная поселковая мельница, чей потемневший корпус, похожий на мрачный замок, сиротливо покоится недалеко от берега.
Озеро влекло к себе детвору и молодежь Баянаула, ослепительно сверкая под палящими лучами летнего солнца. Шумные компании взрослых парней и девушек проводили традиционные пикники на озерном берегу. Одноклассники, ставшие студентами, устраивали встречи на каникулах на пляже, расстилали щедрый дастархан с закусками и бутылками, играли на гитаре, задорно пели песни.
В те приснопамятные времена не было слов экология и окружающая природная среда, как не было самого понятия защита природы родного края. Все скалы вокруг пляжа были усеяны разноцветными бутылочными осколками, пустыми консервными банками, пачками от папирос и сигарет, всевозможным бытовым мусором и не нужным хламом. По пляжу нужно было ходить осторожно, оберегая голые ступни от бутылочных осколков. Кусочки битого стекла, попав в воду, через некоторое время шлифовались песком и края их становились безопасно-тупыми. Любовь народа к наскальным письменам была беспримерна. В пределах досягаемости рук причудливые баянские гранитные скалы были испещрены казахскими и русскими именами. Изобразительное искусство в то время находило выход в написании петроглифов в виде корявых автографов и нехороших слов. Так сказать, советское граффити.
Под водой также покоились каменные плиты, словно остатки крепостных стен затонувшей Атлантиды. Мы проплывали несколько метров и становились на них, а вокруг темнела глубокая вода. Это было так забавно и одновременно жутковато. Казалось, что темная глубина таит какую-то неведомую опасность.
Здесь мы проходили школу детского плавания, постигали искусство держаться на воде. Вначале научились примитивному стилю «по-собачьи», после почему-то мне легко дался стиль «на спинке» и, наконец, получалось плавать саженками и даже стилем, похожим на брасс. Мы плавали, барахтались на воде, отчаянно изо всех сил вытягивая голову повыше, чтобы не наглотаться воды, которая попадала прямо в рот. Пока научишься прилично плавать наглотаешься водички литрами.
Купались мы, как и все восторженные дети, до самозабвения, до посинения губ, до появления пупырышек «гусиной кожи» на теле. Детей выгоняли из воды взрослые и растирали полотенцами их дрожащие от переохлаждения тела. А они, обхватив себя руками, сотрясались от дрожи и клацали зубами. Наша любимая незабвенной памяти бабушка Салима аже напутствовала сыновей, идущих купаться на озеро: «Не вздумайте, следуя примеру русских мальчишек, нырять в воду! Они, русские, отчаянные, а вы, глупые, утонете».
На пляже парни демонстрировали искусство плавания, прыжков в воду (жаль не было такого глубокого места, чтобы прыгать со скалы), ныряния на расстояние под водой, задержав дыхание на целых полторы минуты. Я видел, как один русский подросток лихо прыгал в воду спиной вперед и ничего – ему вода не попадала в носоглотку. Сильные ребята переплывали озеро до пионерских лагерей, расположенных на противоположном южном берегу, и возвращались вплавь обратно.
Рассказывали, как соседка тетя Капа-Капитолина Черкашина из старого казачьего рода, говорила братику, молодому тогда дяде Лёне: «Лёнька, если утонешь – домой не приходи!» Эти казачьи парни были здоровенные и смелые духом. У Черкашиных, которые жили позади дедушкиного дома в большом доме из сруба, за домом был огород с картошкой, который опоясывал настоящий плетень из ивовых прутьев. Мимо этого плетня мы проходили каждый день в школу и домой в микрорайон через неглубокое каменное ущелье.
Русские были умелыми рыбаками и плавали на лодках, ставили сети, мордушки, удили на живца и спиннингом щук. Весной, когда царил нерест, они браконьерски били крупную рыбу острогой при свете горящих автомобильных покрышек на Рыбном ключе, который впадал в озеро на западной оконечности Сабындыколь. Зимой эти рыбаки привозили на буксире и ставили на лед маленькие будочки-теплушки на салазках с печкой- буржуйкой и отверстием на полу, из которой они удили рыбу, не выходя на мороз. В нашем микрорайоне жил одноногий мужчина-очкарик, который ездил на велосипеде. Однажды мы были свидетелями того, как он возле старой мельницы выловил спиннингом большую щуку. Мы страшно завидовали русским рыбакам, их умению изощренного лова на озере во все времена года.
У меня остались неизгладимые воспоминания из раннего детства о необыкновенном поклеве рыбы на нашем излюбленном пляже Черёмушки. На слоистых каменных плитах скалы, уходящей в воду, в предрассветную рань в ряд стояли рыбаки и быстро, один за другим, выуживали из воды трепещущих серебристых чебачков. Но это было так давно, что уже и мне самому верится с трудом. Вскоре рыбалка превратилась в какое-то ритуальное бестолковое бдение на рассвете на пустынном берегу Сабындыколя.
В моей памяти навек запечатлелась сказочная картина озерного пейзажа в тихую летнюю лунную ночь. Все замерло вокруг: сонный поселок погружен в тишину, которая нарушается монотонно-тоскливой собачьей перекличкой. На чернильно-черной поверхности Сабындыколь сверкает, мерцая мелкой рябью, серебряная лунная дорожка. С противоположного берега, там, где пионерские лагеря, по водной глади доносятся невнятные голоса, звонкий смех, музыка и обрывки песен. Очарованные колдовским видением, мы жадно прислушиваемся к ночным звукам, и нам не хочется ложиться спать. Чудесная картина эта запечатлелась в моей душе, как гравюра работы резца Альбрехта Дюрера.
На мысу Атабайтас
Ах, отчего-то арфеет ветер,
Далеет берег, поет залив!..
Ах, отчего-то и жить на свете
Я страшно жажду, глаза раскрыв!..
«Нарва». Игорь Северянин
В начале 70-х годов, когда, будучи старшеклассником, я ездил в предрассветную рань на рыбалку один на велосипеде, с удочкой, подвязанной к раме. Рыбачил на излюбленном мысе Атабайтас. Путь из микрорайона на мыс пролегал по западной окраине рабочего поселка Заготзерно, далее переваливал через небольшую горку, спускался накатом по улице через поселок Водстрой. За Водстроем я съезжал направо с каменистой грейдерной дороги к небольшому редкому березняку. Лесок изогнутых танцующих березок рос возле берега озера на болотистой почве, покрытой гуттаперчевыми кочками, где мы копали дождевых червей для наживки. После березняка я и ехал дальше, шурша колесами по песчаной грунтовой колее, до самого мыса.
Расположившись на камнях в гордом одиночестве, я, как завзятый рыболов-удильщик, встречал рассвет, с замиранием сердца приветствуя проблеск нового дня. Теплые, животворные лучи вечного светила ласкали лицо, отогревали меня, озябшего на утренней прохладе. Пусть не было вожделенного клева, но чувство разочарования от неудавшейся рыбалки испарялось. Передо мной расстилалась жемчужная гладь озера Сабындыколь; слева открывался великолепный вид на поселок Баянаул с его маленькими домиками среди скал, а за поселком, как театральная декорация, нависала горная гряда Баянтау в зеленом одеянии из сосен. Особый шарм этой горной панораме придавала твердыня синего хребта Акбеттау, вознесенная наподобие гигантской крепостной стены с северной стороны за цепью Баянтау. Поразительный красоты пейзаж, достойный кисти Куинджи или Шарденова.
Сидя на материнском ложе из гранитных плит, я завороженно любовался красотой рождающегося нового дня, щурясь от веселых бликов отраженного от водной глади солнечного света, и замирал, оцепенев, убаюканный нежным шорохом плещущихся у моих голых ступней легких волн. Розовоперстая Аврора, богиня утренней зари, щедро раскрашивала мир удивительными пламенными красками. Это был неописуемый божественный момент, когда ты явственно ощущаешь свое единение с матерью-природой и растворяешься в ней. Я был совершенно один на каменной платформе мыса Атабайтас. С трех сторон вокруг меня – водное пространство, сверкающее под лучами восходящего светила. Казалось, что я- первопроходец или странник-бродяга, ошеломленно замерший перед сверкающей гладью вновь открытого неведомого озера. И мне хотелось крикнуть на весь мир, как доктор Фауст у Гёте: «Остановись, мгновение, – ты прекрасно!»
Свежий влажный воздух, в котором смешался запах тины, водорослей и прелого камыша, щекотал мои ноздри и у меня появлялся зверский аппетит. Я проглатывал свой завтрак из ломтиков белого хлеба со сливочным маслом. Но мой растревоженный желудок требовал больше топлива, и я мигом съедал весь черствый хлеб, который служил подкормкой для рыб. И этот простой кусок хлеба был так чертовски вкусен, как не мог быть вкусен самый изысканный марципан из городской кондитерской.
В небольшом, по сути, водоеме, каким был наш Сабындыколь, водились всего лишь несколько видов рыбы. Обычно мы ловили распространенного здесь чебака-плотву, плоского телом с блестящей серебристой чешуей; небольших окуней с темно-зелеными спинками, с темными поперечными полосками и красными кончиками плавников и хвоста и очень редко – толстого, как сарделька, линя. Иногда на крючок попадался забавный ёрш, весь покрытый слизью и страшно колючий. Для ловли щук у нас не было спиннинга, как не было и лодки, чтобы удить эту красивую хищницу на поводок с живцом. О неизменной любви баянаульцев к рыбной ловле красноречиво говорили вывешенные на веревках или на растянутой проволоке в тени навеса под крышами домов гирлянды вяленых чебачков.
Помню несколько забавных эпизодов на рыбную тему.
Однажды покойный нағашы Болат, страстный рыбак, принес скромный улов из нескольких чебачков и решил полакомиться в одиночку мизерной добычей, которую и делить было нечего. Он разогрел масло на сковородке на плите в крайней комнате в конце дома и стал кухарить, накинув крючок на дверь. Но запах жареной рыбки привлек его старшего брата Бекена. Он стал стучать и ломиться в дверь, требуя отворить, угрожая расправой. Напуганный Болат впустил братца, алчущего вкусного угощения на халяву.
На летних школьных каникулах я приезжал в родной аул из далекого Чимкента. Конечно же ходил на рыбалку на любимое озеро Сабындыколь. Как-то встретились в ауле с дядькой Бекеном, который приехал из города Иссыка в трудовой отпуск. Мы все страшно тосковали по чудной природе дальней северной родины, которая осталась на расстоянии полутора тысяч километров от нас. Сказочной красоты озера Баянаула приходили ко мне во снах в жарком Чимкенте.
Мы пошли рыбачить на Атабайтас с любимым дядькой-весельчаком с утра пораньше. Проторчав на мысу все утро до обеда и, не поймав ничего путного, мы просто отдохнули, искупались и позагорали на горячих камнях родного мыса. На обратном пути, возвращались пешком под солнцепеком с удочками в руках, которые договорились нести по очереди. Бекен решил посмеяться надо мной и стал уворачиваться от очередной транспортировки тяжелых удилищ. От обиды в ярости я швырнул удочки на землю. И что вы думаете? Болтавшийся рыболовный крючок, который мы обычно цепляли за резинку поплавка или втыкали в деревянное удилище, вонзился в большой палец моей правой руки. Я завопил от боли и страха. Бекену пришлось вести меня в поликлинику, где хирург, посмеявшись над незадачливым рыбаком, вырезал злополучный крючок. Вот такой был случай, когда рыболов поймался на свой же крючок.
Помню, как в конце 60-х годов плотва (чебаки) массово заболела паразитами-глистами. Большая часть выуженной из озера рыбы была с огромными животами, набитыми едва ли не метровой длины белыми червями, которые напоминали лапшу. Мы называли пораженную паразитами рыбу «глистопёрами». Это было довольно печальное и пугающее явление.
Сабындыколь в какие-то годы стал сокращаться, и вода резко отступила на несколько метров от берегов, обнажив дно и каменные плиты, ранее едва видные из-под толщи воды. Это было ужасное апокалиптическое зрелище. К счастью, явление оказалось временным природным эксцессом, и вскоре вода вновь поднялась и почти подступила к своим прежним берегам. Видимо, это был природный инцидент наподобие высыхания Аральского моря. Ведь в какой-то год конца прошлого века люди обнаружили на обнаженном участке дна Арала древнее городище. Как в одной древней притче, когда путник, проезжая мимо поселения, спрашивает у местного жителя о море, которое некогда плескалось здесь. На что человек ответствует пришельцу: «Не знаю ничего про море, знаю, что триста лет здесь была равнина». Либо есть пример более грандиозного исчезновения целого доисторического моря, которое было миллион лет назад на территории Мангышлакского полуострова. Теперь на этом месте остались на плато Устюрт чинки-шыны, которые, по сути, не что иное, как выступавшие над поверхностью моря острова.
Экологическая глава
«Берегите природу – мать вашу!»
Советский лозунг
Вследствие неблагоприятных факторов антропогенного характера – демографического роста населения поселка, потребительского его отношения к природе, массового нашествия полчищ «диких туристов» из городов и всеобщего варварского поведения на отдыхе, чистые некогда озера, как и вся природа Баянаула оказались на грани катастрофы. Кругом, куда ни глянь – кучи навоза, зола из печей, остовы сельхозтехники, проржавевшие кабины, мосты и рамы грузовиков, рессоры, диски колес, негодные аккумуляторы и изношенные автопокрышки, да другой хлам, бездумно выброшенный между скал, среди деревьев и кустарников.
В сухой летний сезон часто происходили большие пожары в степи, в горах и лесах. Пожары были самым страшным и губительным стихийным бедствием, которое ликвидировали чрезвычайными мерами с привлечением армейских частей. Году в две тысячи третьем, летом, я стал свидетелем пожара в родном Баянауле. Горела степь, горели горы и леса. После проведенного поминального обеда-ас в память предков, мы отдыхали вечером на Жасыбае в пансионате «Связист». Вершины окружающих гор по всему хребту пылали в огне. На фоне ночного небосклона огни пожара были похожи на веселую иллюминацию. Массы отдыхающих беспечно разгуливали, ели-пили в кафешках, молодежь бездумно резвилась на танцплощадках, как ни в чем ни бывало. Утром, позавтракав, мы отправились на озеро. Вдруг видим – у дороги группка людей отчаянно борется с огнем. Трое измученных парней-лесников и две молодые русские женщины в купальниках сбивают огонь с деревьев и кустарников. Я не выдержал и бросился на помощь. Выломав зеленую березовую ветку, стал сбивать пламя с большого кустарника тобылғы8. Молодые русские женщины, размахивая ветками, сердито кричали: «Мы такие же отдыхающие, как и вы! Почему никто не помогает тушить пожар?!» Свои слова они энергично перемежали ненормативной лексикой. Оказалось, что молодухи были полицейскими, приехавшими на отдых из Экибастуза. Я впервые испытал труд огнеборца при лесном пожаре. Силы наши были неравны: пламя грозило опалить, пот заливал глаза, удушливый дым бил в лицо. Провозившись с полчаса и, выбившись из сил, я позорно ретировался с поля сражения. После я спросил брата Қаиркеша, проживающего в Баянауле, как мог наш народ так преступно-равнодушно смотреть на стихийное бедствие? Он ответил просто: «Люди сказали: „Эта земля уже не наша. Пусть тушит пожар тот, то ее продал, и кто ее купил“». Я ужаснулся и спросил себя: «Если завтра нагрянет враг – кто будет защищать нашу землю?..» Так-то вот…
Слава аллаху, что в 1985 году стараниями просвещенных и здравомыслящих людей, граждан и патриотов своего края, был создан национальный природный Парк Баянауыл. Он стал первым подобным природоохранным объектом в Республике Казахстан. Благодаря деятельности администрации парка, вдохновляемой главным защитником природы – первым руководителем районного комитета экологического контроля Кузековым Мубараком Нығметұлы, был поставлен надежный заслон браконьерской охоте, бесконтрольной вырубке лесов и массовому загрязнению курортной зоны. Руководители многочисленных пансионатов, туристической базы, привыкшие безнаказанно производить выбросы сточных вод и бытового мусора прямо в чистые озера и леса Баянаула, сразу ощутили жесткую руку непреклонного защитника родной природы. Пансионаты на берегу озер Сабындыколь и Жасыбай принадлежали заводам-гигантам (Алюминиевый и Ферросплавный); администрации этих предприятий уверовали в свою безнаказанность, привыкли к потребительскому отношению к природе и высокомерно смотрели на местную районную власть Баянаула. И когда в начале курортного сезона приходила пора подписывать акт приемки в эксплуатацию пансионатов у Кузекова Мубарака, то им приходилось здорово попотеть, выполняя в авральном режиме требования к очистным сооружениям, и спешно приводить в порядок окружающую территорию, собирать и вывозить мусорные завалы.
И природа родного края облегченно вздохнула, перевела дыхание и стала понемногу возрождаться. Когда я приехал в начале 2000-х годов в родные степи, то был приятно удивлен и безмерно рад зрелищу, открывшемуся мне из окна автомашины. Вдоль дороги, в густой траве, нежась на солнышке, лениво возлежали семейства сурков, грея толстые бока. В прибрежной полосе у камыша преспокойно плавали с гоготом стаи диких гусей, уток и чомг с выводками птенцов. В небе парили белокрылые чайки, оглашая водный простор пронзительными криками. Безмятежность и покой воцарились в родных просторах Баянаула.
Родственники поведали мне, что теперь не представляется никакой возможности произвести порубку в родном лесу: «Ты только в лес с топором, а из леса на тебя- лесник с ружьем!» – С восторгом говаривали они.
Жасыбай-Шоинколь
С высот Ақбета в песне Баян воспевая,
Красоты земли родной прославляя,
В кругу друзей на берегу Жасыбая
Ты отдохнешь в благоуханных кущах рая.
Застольная песня отцов
Порой мы выезжали всем кланом на грузовике на знаменитое озеро Жасыбай. Автомашину организовывал покойный папин бажа-свояк, наш любимый дядя Серик Мусин. Мы ехали, трясясь на ухабах, в кузове машины, расположившись на постеленном на полу кузова войлочном ковре-киіз. Ну и натерпелись страху, когда грузовичок медленно и осторожно перевалил через обрывистый старый перевал. Справа был обрыв, довольно глубокий. Страшно было оттого, что дорога была местами сильно наклонена в сторону небольшой пропасти. И нам, детям, казалось, что грузовик проходит через смертельно опасный перевал, наподобие Военно-Грузинской дороги.
Озеро Жасыбай, несравненный бриллиант и гордость всей Павлодарской области, находилось на расстоянии всего-то семи километров от Баянаула через Старый перевал. Мы, подростками, запросто совершали пешие походы с классом на маевку, в компании друзей ездили купаться на Жасыбай на своих советских велосипедах «Урал» и «ПВЗ». Но, обнаружив, что на обратном пути приходится взбираться на перевал, волоча тяжеленные велики, мы стали ходить на Жасыбай пешком.
Лето, такое долгожданное и обидно короткое, приносило с собой очень сильную, сухую жару. Наступала пора интенсивных вылазок на лоно матушки-природы. Вот только в те далекие легендарные времена у нас не было необходимой экипировки для туристов. Я имею в виду то, что мы мечтали о простой солдатской фляжке, чтобы носить с собой водичку в поход. Не было и рюкзаков. Нам приходилось транспортировать в домашней сумке-кошелке, или в сетке-авоське неприхотливую закуску и воду в неудобной стеклянной пол-литровой бутылке. Пустая, она весила грамм двести и могла просто разбиться. Но альтернативы популярной посудине в те далекие годы не было.
