Читать книгу: «Баянаул – Чимкент. История откочевщика», страница 2

Лето в Баянауле

Настало лето. И растаял снег.

Вода скатилась в русло старых рек.

Земля цветет, одевши сто нарядов.

Стремятся ввысь земля и человек.

…Озера, у которых мой аул

Стоял когда-то, и табуний гул,

Места, в которых мне жилось привольно,

Хотя б на кратский миг бы я вернул.

С. Торайгыров

Долгожданное лето красное, как говорил Пушкин, приходило после затяжной холодной весны. Если вы никогда не жили на Севере Казахстана, то вам не понять то неописуемое чувство восторга, которое мы испытывали, выходя из бесконечно долгой и суровой зимы. Нас могут понять только коренные сибиряки-чалдоны. Это действительно было настоящее возрождение, восстание из снежно-ледяного ада. Весна с трудом брала позиции у беспощадной северной зимы, которая, похозяйничав полгода, отступала с тяжелыми боями. Под теплыми лучами апрельского солнца на толстых пластах снежного наста появлялись первые проталинки. На поверхности снежных сугробов появлялись слюдяные пятна, под которыми начинал проседать и медленно таять снежок. Влажный и уже липкий снег прилипал к подошвам обуви и мочил рукавицы. Таким снегом можно было хорошо играть в снежки, лепить снеговиков. Звонче чирикают возбужденные воробьи, пьют водичку из лужиц. Через некоторое время после мучительно долгого затяжного потепления, перемежающегося с внезапным охлаждением воздуха, видишь бегущие серебряные струйки талой воды. Тоненькие жемчужные ручейки сливаются, сплетаясь струйками в журчащие ручьи, которые бодро бегут по пологим склонам вниз по улицам, отыскивая впадины, овражки и, применяясь к складкам местности, заполняют ямы и ложбины в низинах.

Как хочется увидеть вновь родной край именно весною! Но прибываем мы, как и все уроженцы удивительной земли, в наш Баянаул только летом. Дядя Нурахмет как-то говаривал за дастарханом: «Всех привечаем летней порой. А зимой-то никто не сунется к нам. Ведь зимой у нас настоящий ад! Тозақ қой, тозақ!» А за стеной дома выла жестокая вьюга, грохоча шифером на чердаке дома и застилая утепленные окна снежной пеленой. Это было зимней порой, когда мы поехали в Баян на годовщину, поминальный ас тетушки Калима апа.

Летом, ожившая после долгой многомесячной спячки природа Баянаула, преображалась, превращаясь в благодатный рай. Детям на школьных каникулах было привольно: в ясный жаркий день шумной ватагой бежишь на берег Сабындыколя; другой раз весело пробираешься сквозь густые лесные дебри в поисках малины и смородины. На солнечных лесных полянах в траве нас поджидал вожделенный дар природы – сладкая земляника-бүлдүрген. Смешанные леса нашего края состояли из соснового бора, березовых, ольховых и осиновых рощ. Из плодоносных деревьев в этих лесных чащах можно было найти низкорослый боярышник с густыми кистями липко-вязких ягод, ближе к зиме поспевали ярко-красные гроздья рябины и калины. Мы любили лакомиться также иссиня-черными ягодками черемухи, которая пачкала наши лица и руки, словно чернилами. В березняках таились чудные грибы – белые мясисто-нежные грузди, источающие ароматно-сладкий дух. Под сенью разлапистых баянских сосен можно было набрать полное ведро прекрасных крепкотелых маслят с блестящими маслянистыми шляпками. Здесь произрастало практически все многообразие грибов средней полосы, многие из них я распознал, потому что изучал справочник охотника. Это были подберезовики на высокой стройной ножке, важные толстые боровики, разноцветные сыроежки, маленькие опята, а также ядовитые сморчки. Но, как оказалось, эти сморчки можно было есть, если предварительно их сварить перед жаркой. Это вам не убийца-мухомор! Однажды я, глупый мальчишка, прельстясь их яркой красотой, набрал мухоморов, принес домой и, поиграв, выбросил во дворе. Как раз на днях моя тетушка Калима апа принесла нам на развод нежных маленьких утят. Бедные утята поели мухоморы и тут же околели в конвульсиях на наших глазах. Как мне было стыдно под укоризненным взором моей расстроенной тетушки…

Во влажных болотистых березняках между упруго-мягкими моховыми кочками можно было нарвать и полакомиться костяникой, которую казахи называли «сиыр бүлдүрген». Однако костяника произрастала негусто, и собирать ее было неинтересно. Поэтому основной целью ягодного сбора были земляника и черная смородина – эти ягоды заготавливали на варенье на зиму. В каждом баянском доме к чаю гостям подавался классический набор десерта: два вида варенья – земляничное и смородиновое. Домашнее варенье из дикой ягоды было неописуемого специфического вкуса, не чета заводским иноземным вареньям и конфитюрам в красочных банках. Землянику собирали под открытым небом на полянах, жарясь под солнцем; смородина же росла в прохладе лесной чащобы. В густом лесу необходимо было экипироваться по-особому: рубашка должна была быть с длинными рукавами, а тело все надежно закрыто от безжалостной атаки армии комаров и слепней. Это доставляло большое неудобство, и было не очень комфортно в летнюю жару. Потому мы и не любили собирать смородину-қарақат.

Как-то раз в лесу Алмаса ужалил здоровенный шмель, и от непереносимой боли он метался по лесу, не находя себе места, исторгая жалобный стон. Сборщиков лесной ягоды поджидал еще один неприятный сюрприз – беззаботно бредущий сквозь заросли человек вдруг с ужасом ощущает, как его лицо облепляет невидимая сеть паутины. Тончайшая ажурная ловушка, сотканная пауком между ветвей кустов и деревьев, бывает невидимо-прозрачной.

Конечно, процесс сбора земляники был чрезвычайно трудоемким. Поначалу казавшийся занимательным действом, сбор земляники через час-полтора начинал утомлять непривыкшего к романтическому занятию новичка. На то и называется она земляникой, что прячется в густой траве, пригнувшись к самой поверхности матушки-земли. Спелые ярко-красные и перезрелые бурые ягодки, маленькие, с ноготок, произрастают дружными семейными гроздьями. Ты медленно передвигаешься по полю, склонившись как можно ниже, вперив пытливый взгляд в плотный травяной покров, бережно раздвигаешь пальцами листья травы, стараясь углядеть скрытные гроздья сладкой ягоды. Вот уже замечаешь, что провел более часа в уничижительной согнутой позе, а ведерко все не наполняется. Но это лишь полдела. После кропотливого сбора, придя домой, нужно было аккуратно почистить, отделив все эти малюсенькие ягодки от чашелистиков и стебельков. Это вам не отборную садовую клубнику чистить! Только после этого трудоемкого подготовительного процесса приступают к варке сладкого земляничного варенья. Нам не забыть это густое варево, где в нектарно-сладком карамельном сиропе плавали темные ягодки.

Иногда мы выезжали всей семьей на машине, которую, как обычно, организовывал дядя Серик Мусин, милицонер, на сбор бүлдүргена в лес. Тогда это мероприятие превращалось в радостный пикник на земляничной поляне.

Простой баянский люд давно нашел дополнительный источник дохода, продавая летом приезжим горожанам собранную на солнечных лугах и в лесной чаще сладкую ягоду. Их серые фигуры с ведрами тоскливо маячат вдоль автотрассы под палящим солнцем, где они надеются сбыть дары природы. Был трагический случай на Жасыбае, когда одна бедная женщина, сборщица ягод, сорвалась со скалы и разбилась насмерть.. Барлығымыз құдайдын аманатымыз⁵⁵.

Қарағай – священная сосна Баянаула

Я откровенней, чем с женой,

С лесной красавицей одной.

Ты, верно, спросишь, кто она?

Обыкновенная сосна.

Она не лиственница, нет.

Ее зеленый, мягкий свет.

Мне светит в сердце круглый год

Во весь земной круговорот.

В жару и дождь, в пургу и в зной

Она беседует со мной.

И шелест хвойный, как стихи-

Немножко горьки и сухи.

И затаилась теплота

В иголках хвойного листа.

В ее коричневой коре

С оттенком бронзы на заре.

Где бури юношеских лет

Глубокий выщербили свет.

Где свежи меты топора,

Как нанесенные вчера.

И нет секретов между мной

И этой бронзовой сосной.

«Моя сосна» В. Шаламов

Ольху реликтовую мы особенно не замечали, но самое почетное, можно сказать, священное место, у народа занимала қарағай-сосна. Все вершины, сопки Баянаульских гор покрывало хвойное одеяние из сосновых лесов. Сосны были разных видов: обыкновенные, растущие как ни попадя, коряво-изогнутые и кряжистые, раскидистые одинокие монументальные деревья, упрямые маленькие сосенки, дерзко торчащие на скалистых холмах, запустив корни в щели между каменными пластами. Где-то в районе Старого перевала отец показывал мне особый вид «мачтовых» сосен: изящные и стройные, они вонзались в небо, как гигантские штыки.

Сосна играла эксклюзивно важную роль в жизни баянаульских казахов: из нее местные самородки столяры-балташы вырезали домашнюю утварь, посуду, немудреную мебель; сосна шла на строительство жилищ, ее смолистыми поленьями докрасна растапливали печки в зимнюю стужу. Крепкая и одновременно пластичная в обработке, сосновая древесина была идеальным по качеству материалом для столярной работы. Мои предки – потомственные искусные столяры, именовались «балташы» -топорники, поскольку не расставались с универсальным инструментом – острым топором за поясом. Про них в народе говорили, что они топором вырезают пуговицы из сосны. Балташы специализировались на изготовлении саней, телег, мебели; позже они научились у русских рубить из бревен дома-срубы. Сарсекей ата, потомок Нияза, был известным мастеровым, который был старшим столяром балташы в Промкомбинате во время войны. Ему не было равных в деле производства дрожек-тірашпенке и легких саней кошовок, на которых ездили все районные начальники и председатели колхозов. В книге писателя фронтовика Қалмуқана Исабаева Қарабала подробно изложен процесс изготовления телеги-арба под руководством Сарсекея ата, у которого был единственный токарный станок с ручным приводом, на котором он вытачивал ступицы для тележных колес. У отца был еще дядюшка Белгібай ага, знаменитый балташы, который смастерил красивый шкапчик для хранения посуды, прихотливо-искусно инкрустированный костью. Этот шкапчик отец видел в Республиканском историко-краеведческом музее в Алма-Ате в 1947 году. Мои родичи из рода Есенаман исстари были прославленные балташы, и, согласно рассказам стариков, они построили половину деревянных домов-срубов в поселке Баянаул. Бытует поговорка тех времен: Есенаманда ұл тұса ағашқа күн туды⁶. Самые именитые из них – Сарсекей ата и Белгібай ата. Как сказал Осип Мандельштам стихами, «Красота не прихоть полубога, а хищный глазомер простого столяра». Потому и остались қаржасы в своем ауле Ақсан и Жаңғыз қайың (бывший совхоз Баянаульский) рядом с казачьей станицей Баянаул, что были незаменимы в столярном и плотницком деле. А остальных казахов русские мужики-переселенцы и казаки вытеснили дальше в степь. Так рассказывали наши старики.

Мой младший брат Қанат унаследовал ремесленнический дар балташы-краснодеревщика. В начале двухтысячных годов он открыл один из первых мебельных цехов в Шымкенте и несколько лет успешно производил на заказ корпусную мебель. Позже он организовал архитектурно-проектное бюро и теперь зарабатывает свой хлеб, выигрывая конкурсы на производство проектных работ даже в Алматы, проживая в Шымкенте.

Я люблю сосну, как Сергей Есенин любил свой клен кудрявый. Люблю ее и сейчас, находясь далеко на юге страны.

Сосна-қарағай – это моя любовь, передавшаяся по традиции от моих далеких предков через моего отца. Вот она стоит на каменной вершине, моя юная стройная и гордая красавица, противясь ветру своим упругим телом-стволом. Солнечный луч играет на гладкой и золотисто-блестящей поверхности тонкой коры юной красавицы. Прелесть молодой сосны как раз в этой тонкой, как бумажный лист, коре. Она все равно что молочно-нежная кожа юной девушки. По мере роста эта наружная корочка отмирает, высыхает и понемногу отслаивается. И вот ветер треплет не до конца оторвавшийся от тела-ствола тоненький лоскут. И этот лоскут, упруго трепеща под порывами ветра, издает звонкий стрекот, как звук пулеметной очереди германского единого пулемета времен Второй мировой войны «МГ-42».

Особое очарование соснового бора заключалось в густом аромате фитонцидов, смолистого запаха, источаемого қарағаем, этим удивительным творением природы. Смола покрывает молодые зеленые шишки, она источается из-под коры и собирается в янтарные капли на ранах ствола, а также формирует на ветке кап – смоляной каплевидный нарост, который, высыхая на воздухе, покрывался защитной матовой корочкой. Эти образования, похожие на панцирь замершего жука, мы собирали и удовольствием жевали. Назвались они в народе «шайір сағыз».

Весной ветви сосен прирастали молодыми побегами. Свежие ярко-зеленые побеги были очень нежные и покрыты мягонькими иголочками. Мы отламывали их, очищали от иголочек и с аппетитом поедали. Это было народное средство от весеннего авитаминоза.

Нигде более, ни в каком другом лесу я не чувствовал такую негу и защищенность, как в сосновом бору. Волшебный мир сосняка был окутан густым упоительным смолистым ароматом. Здесь вы могли не бояться ни комаров, ни слепней с осами, человека не донимали мухи с мошкарой. В бору царила колдовская тишина, нарушаемая лишь шепотом ветра в кронах сосен, дробной очередью неутомимого дятла, цокотом белок и стрекотом сорок. Зачарованный, я иду, мягко ступая по настилу из толстого слоя опавших иголок, вентилирую легкие живительным воздухом, насыщенным эфирными маслами. Никакого запаха гниющих прелых листьев, никаких заболоченных ручейков. Только санаторная стерильная чистота в воздухе и сухой треск сучьев и старых шишек под ногами.

Ель не росла в Баянауле. Кроме знаменитой сосны-қарағай на скалах и в лесу произрастает можжевельник-арша. Можжевельник в виде низкорослого куста с пышными разлапистыми ветвями, которые он, наподобие щупалец осьминога, разбрасывал во все стороны и рассстилал на поверхности камня, склоняя к земле. Арша была не менее ценной своими лечебными качествами, чем сосна; говорят, что она источает фитонциды во много крат больше, чем другие хвойные деревья. Аульчане традиционно приносили мохнатые лапы можжевельника и развешивали в комнате на стене.

Страхи ночного ущелья

Трусоват был Ваня бедный:

Раз он позднею порой,

Весь в поту, от страха бледный,

Чрез кладбище шел домой.

Песня западных славян «Вурдалак». А. С. Пушкин

Наш обычный ежедневный путь из микрорайона в школу и обратно из школы домой, в микрорайон, пролегал через неглубокое каменное ущелье, которое начиналось за избой Черкашиных. Слева и справа на невысоких скалах стояли, как часовые на карауле, одинокие сосенки. Ночью, особенно в ненастную пору, пройти через родное ущелье было равносильно преодолению лабиринта страха в Лунапарке. На беззащитную фигурку мальчишки, бредущего в тоскливом одиночестве, наваливаются всевозможные страхи и ночные кошмары; он спешит, едва не срываясь на бег, ощущая мокрой от пота спиной липкий ужас. Эти, днем такие милые знакомые наперечет сосенки, торчащие слева и справа вдоль тропы, ветреной ночью трансформируются в некие жуткие бесформенные чудовища. Лохматые монстры, совершающие судорожные движения своими лапами, грозя со всех сторон; и никуда от них не скрыться, и нужно торопиться к выходу из жуткого ночного ущелья, из этого гнезда страшных видений, порожденных детской фантазией. Наконец, впереди у выхода из каменного ущелья заблестели веселые огоньки базы «Заготзерно», и запоздалый мальчишка с облегчением переводит дыхание, пытаясь перейти на нормальный шаг. До дома осталось совсем уже немного: пройти мимо мусульманского кладбища. На этом кладбище позже обретут вечный покой наши любимые Сайпи ата, Салима аже и дядя Серик Мусин.

Покойный мой ровесник, друг, одноклассник и молочный брат Сағындық (Сақа), озорник и хулиган, однажды решил отомстить нашей литераторше за двойки. Учительница Евдокия Кузьминична, жена назначенного со стороны нового военкома, была простой деревенской женщиной. Однажды зимним вечером, дождавшись возвращения своей жертвы по ущелью домой (она тоже жила в микрорайоне), Сақа с приятелем стал ее преследовать, следуя на расстоянии. Злоумышленник одел на себя огромную бесформенную доху с поднятым воротником и звал бедную училку завывающим голосом: «Евдоха-а!..Эй, Евдоха-а!..» Бедная женщина, наверное, испытала ужас, который не забудет никогда.

Когда я только родился на свет божий в дедушкином доме, мама моя заболела и у нее в груди пропало молоко. В это же время у соседа Абдрахманова Зекена родился средний сын Сағындық. И пришлось меня носить к его мамае Рәш апа кормить грудью. Так мы стали молочными братьями, о чем Сағындық при встрече непременно напоминал мне.

Озера Баянаула

Благословен тот, кто раскинул кочевье

У прекрасного озера с чистой водой,

Возле озера, поросшего қоға-травой.

Доспамбет жырау.15 век

Сабындыколь- Мыльное озеро

Горы высокие Баянаула впечатляют,

Озера чистые, как самоцветы, сверкают.

Девушки, как цветы весенние, восхищают,

Парни Баянаульские родину прославляют!

Популярная песня 60-х

Я давно хотел рассказать, как мы благоденствовали в детстве в родных пенатах в объятиях природы. Так вот, родной Баянаул располагался в таком чудном вмещающем ландшафте, что только дух захватывало у приезжих гостей и туристов из города. Видели бы вы, как горели глаза от восторга у асфальтовых детишек – бледных жителей задымленных промышленных городов, которые впервые приехали в Баянаул!

Северная окраина Баянаула уютно расположилась у подножия мохнатой, покрытой соснами горы Баянтау, одна из сопок которой была похожа на выгнутую спину рассерженной кошки. Рельеф местности поселка был весьма неровный и холмистый: центральная улица Ленина полого поднималась вверх от автостанции на восточной окраине Баянаула до высшей точки аула – дедушкиного дома под номером один вверху улицы Ленина. От подошвы горы Баянтау местность сбегала вниз к южной окраине в сторону приозерного края, по-казахски – «көлдін басы». Баянаульцы с детства были разбалованы благотворным соседством с несравненным озером Сабындыколь.

«Мыльное озеро» протянулось с восточной стороны, где располагался аэродром и одинокая каменная гора Кішітас, на запад, вдоль трассы Павлодар-Караганда. Расстояние от дедушкиного дома, главного жилища нашего клана – «қара шаңырақ»⁶⁷ – было всего ничего: пара километров.

Первые воспоминания о купании в Сабындыколе всплывают из глубин моей памяти весьма смутно. Наверное, мне было три-четыре года, когда вся семья, во главе с Сайпи ата, на телеге-арбе, запряженной конягой выехала на берег озера. Помню только, что трапезничали на берегу с самоваром. И все.

Сабындыколь лежал внизу аула на равнинном пространстве, и его зеркало, напоминающее гигантскую лужу расплавленного серебра, распласталось, заполняя тектонический разлом. Озеро было прекрасно видно из окна дедушкиного дома. Если смотреть на южную сторону из дома в направлении озера, то слева стояла база РайПО со складами за оградой, сложенной из гранитного плитняка. Справа, за одинокой старой «бабушкиной» сосной, из-за невысоких скал выглядывала деревянная изба-сруб, в которой находилась поселковая туберкулезная больница. За ней, в кольце из каменных плит, был этакий маленький круглый скальный амфитеатр. Стены этого каменного амфитеатра были обильно разрисованы неким туберкулезником художником-самоучкой. В основном, это были картины маслом на любовную тему. Примитивные изображения держащихся за руки грустных влюбленных взирали на любопытствующих прохожих.

В летний зной на берегу озера очень хотелось пить, и мы брали с собой простую колодезную воду в стеклянных бутылках, а также айран в эмалированных котелках. На озере мы смешивали эти два ингредиента и получался самый прекрасный прохладительный напиток в мире- «шалап». Конечно все, что приносили на пляж, нагревалось в жару и поэтому мы старались все это быстро выпить, пока оно не становилось горячим. Ведь термосы, те самые знаменитые китайские термосы с брендом «Дружба», были особо ценной вещью в быту простых аульчан. Их берегли, как зеницу ока, остерегаясь разбить стеклянную колбу внутри металлического корпуса. Уходя на пляж, все, что мы брали с собой – это покрывало, полотенце одно на всех, плавки, вышеупомянутый освежающий напиток, баурсаки или ломтики хлеба с намазанным на него маслом. На голову от солнца надевали вместо панамы колпак-будёновку или пилотку, сложенную из развернутой газетной полосы; также были нелепого покроя войлочные шляпы с дурацкой бахромой по краям вроде шляпы пастуха из комедии «Веселые ребята», которого играл советский «человек, который смеется», джазмен номер один Л. Утесов. Приносили на всякий случай самодельные удочки и лениво закидывали лесу с наживкой в самую жару, зная, что надежды на поклев мало.

И вот, комфортно расположившись на тщательно выбранном пятачке на тесном пляже Черемушки, мы с энтузиазмом плескались, ныряли, кричали, смеялись и всячески дурачились в прохладной и прозрачной воде Сабындыколь. Тон пляжному обществу задавали известные хулиганы, братья Ахметовы, сыновья Ризы Ахметова, который был женат то ли на ингушке, то ли на гречанке. Старший из них, Мурат, был весьма харизматичным, жизнерадостным джигитом, и его любили все. Одному мальчишке, который неумело прыгнул с небольшого трамплина из каменного пьедестала, звонко и больно шлепнувшись пузом о водную поверхность, Мурат доверительно сообщил: «Ты больше так не делай, а то живот порвешь, как я!» Он продемонстрировал мальчику большой шрам на животе от удара ножом, нанесенным в драке. Братья Ахметовы, а их было четверо-пятеро, были среднего роста, жилистые, стройные, отчаянные и очень ловкие в драке. Они внешне не были похожи на отца-казаха и пошли в мать – все с кавказского типа физиономиями с крючковатыми носами. Нашей ровесницей была единственная сестра Ахметовых, Гулнара, наша одноклассница. Помню еще Каната Ахметова, который был старше нас на год. Он был таким же веселым парнем, таким же ловким, как черт; занимал свое место в первой десятке рейтинга неукротимых хулиганов аула. Мой друг и молочный брат, покойный Сака-Сагындык Абдрахманов, как-то рассказывал про поединок Каната с Тасболатом из Приозерного края. Победил Канат, который, по словам Сагындыка, «прыгал, как козел», вокруг неповоротливого и коренастого Тасболата, нанося ему стремительные удары в его большую забубённую голову. Он был противный, этот Тасболат, который еще остался на второй год и попал к нам в класс. Мы его побаивались, и никто не хотел с ним связываться. Однажды произошел такой инцидент: во время урока в дверь нашего класса постучали, и учитель подошел к двери. Кто-то вызвал Тасболата в коридор. Он вышел, и мы услышали звук сильных ударов, чье-то тело ударилось в дверь. Мы слушали, притихнув. Скоро наступила тишина, дверь открылась, и в класс вошел Тасболат, шмыгая разбитым носом и спокойно, как ни в чем ни бывало, попросил разрешения сесть на место. И все. Оказалось, что приходили два друга, старшеклассники, Халел Тюлькин и Серик Адамов. Они преподали урок хороших манер зарвавшемуся хулигану и свели с ним счеты прямо в стенах родной школы.