Читать книгу: «Маленький памятник эпохе прозы», страница 24
– А сейчас она кто, по-твоему? – возмутилась я.
– Ну… заготовка человека. С человеком можно вести диалог, даже если у него ещё молочные зубы. Это интересно. А бессмысленное существо…
– А ну отдай! – обиделась я, подходя к нему с желанием отобрать ребёнка.
– Тсс, спокойно, ты чего? – хихикнул Юра. – Придёт день, мы с ней станем большими друзьями, лучшими. Вот увидишь. Но пока – твоя очередь и твоя роль главная.
Ничего себе заявки! Он станет её лучшим другом. Его роль превратится в главную. А я, что ли, превращусь в массовку?
Юра оказался мудрее, чем я думала.
Скучно, когда всё хорошо и ладно, правда? Ничего не происходит, сплошное благополучное житьё. Надо по возможности ускорять повествование.
Телевизор мне подарил информацию и про Полину с Тимуром. Они оба регулярно мелькали в «ящике» как молодые, яркие политики. Оба, между прочим, депутаты Думы. Тимур от КПРФ, а Полина от «Единой России». Их яйца аккуратно и дальновидно лежали в двух корзинках.
Полина посолиднела, отрастила политически соответствующие партийной работе плечи и грудь, перестала краситься в брюнетку, отпустила волосы и забрала их в скромный и строгий пучок. Выражение лица у неё стало по-учительски озабоченным, губы по-иезуитски сжались, брови навсегда застыли в положении «я вами очень недовольна».
Тимур же… Волос на башке осталось совсем мало, лицо сделалось типично функционерско-коммунистическим: меня передёрнуло, когда крупным планом его отяжелевшее, обвисшие щеки взяла камера. Ух, какой он стал антилиберал и борец за прошлое – аж слюна брызнула, и вещал он с мокрой нижней губой, бликовавшей от яркого освещения. Настоящий Дементий Брудастый с органчиком в голове: «подпевалы Госдепа», «страна встаёт с колен», «заплёвывают наше прошлое». Бесстыжая твоя отъевшаяся морда!
Полина регулярно приходила на ток-шоу, только более серьёзные, чем Маринкины, где всегда гладкими словами излагала точку зрения своей партии.
Камера часто «подлавливала» Полю и Тимура вместе, впрочем, они и не скрывали, что состоят в семейных отношениях.
– Как же вы уживаетесь с оппозицией в собственном доме? – игриво спросила корреспондент Полину в очередной передаче.
– Ах, ха-ха-ха! – кокетливо засмеялась Ивашкевич. – Мы с Тимуром договорились, что политика остаётся за порогом нашего дома.
Врёшь! Вы дома яйца перебираете и раскладываете по ёмкостям! А политические решения принимаете в постели. И это чудище Ивашкевич когда-то давно декламировала наизусть стихи Ахматовой, когда мы гуляли весной по бульвару! И была такой близкой, родной, своей. А фамилию препротивного Тимура я носила столько лет… Тьфу, глаза б мои на них не смотрели.
И вот, наконец, монтаж, склейка. И мы сразу в 2004 году.
Год оказался переломным. Лично для меня ничего не менялось – я жила всё так же благополучно, холя и лелея свою Сонечку, общаясь с милыми моему сердцу людьми, сохраняя хорошие отношения с Юрой и продолжая наслаждаться им как мужчиной физически и эстетически. Но мы оба держали определённую дистанцию, которая не давала нам сделаться по-настоящему близкими и родными. Любовь между нами не вспыхнула, но мы уважали и ценили друг друга.
И я писала стихи. Отрада, вкус жизни, огромная часть моего счастья (главная часть – Сонечка), да и смысл самой жизни в большой степени.
А ещё я «зависала» на форумах в интернете, но не простых форумах, а для таких же чокнутых, как я сама: туда сбегались для общения с себе подобными те, кто не находил общего языка с близкими и родными. Мы все ощущали этот мир по-особому, у нас было собственное вИдение его красок, звуков и проявлений.
Это были люди очень и не очень талантливые, просто способные и, увы, похоже, что совсем не. Но их… нас… объединяло главное: бескорыстная любовь к творчеству, желание поделиться чем-то, что тебе бесконечно дорого, но никому или почти никому не нужно.
Между прочим, я быстро оценила объективную реальность и даже не предлагала свои стихи издательствам. Стихи сейчас не нужны, ими не увлекаются, книги с поэзией не издаются, потому что не продаются. Одна знакомая редакторша сказала жуткую фразу «умирающий вид литературы». Ну уж нет!
На том самом форуме я убедилась: не умирающий. Потому что мы есть. И обойдёмся без широкой публики. Нам хватит друг друга.
Всё шло хорошо.
Но в 2004 году, где-то по весне, я почувствовала лёгкий холод внутри, что-то сродни первобытному страху: нет никакой очевидной опасности, но есть ощущение, что может случиться беда. Какое-то время не могла понять, в чём дело, искала причину в себе, в своём доме, но не находила. Потом дошло.
Мне очень не нравилось, что творится в стране в целом. Во мне проснулся материнский охранный инстинкт, который чувствует реальную опасность для своего детёныша – здесь, в этом месте, в конкретной географической точке.
Время от времени я видела в телевизоре матереющих Полину и Тимура, партию власти и так называемую оппозицию, и на их примере становилось очевидно, как там, наверху, всё схвачено и назначено, что это всё надолго и бесперспективно.
Моя страна захлёбывалась от дурных нефтяных денег и постепенно погружалась в бездну собственной глупости. Ничего не производя, лишь торгуя природным ресурсом, она, страна, всерьёз решила, что окончательно «встала с колен», всех победила и впредь будет жить только лучше и жирнее. Не задаваясь вопросом – а с какой стати?
Я решила проверить свои тревожные ощущения, поинтересовавшись Юриным мнением.
– Это надолго, как думаешь?
– Пока на нефть такие цены.
– А когда они могут измениться?
– Да кто ж знает? Может, на десяток лет хватит, может, завтра всё рухнет. И ещё возможен вариант, когда с большой дури разжиревшее на лёгких деньгах государство наделает глупостей, и тогда вообще случится катастрофа.
Впоследствии я очень оценила Юркин ум. Как в воду глядел.
– И что делать вменяемым людям?
– Ковать железо, не отходя от кассы, – усмехнулся тот. – Пока прёт, надо зарабатывать и правильно вкладывать. Потом… драпать отсюда, потому что станет кисло.
Страна пела и плясала, широко тратила нефтяные баксы, швыряя их во все стороны, буквально прикуривая от них. Зарплаты росли, аппетиты тоже, дурной патриотизм подпитывался материально, народ сатанел от кредитов и потребительского ража.
И я поняла, что не хочу и не допущу для Сонечки жизни во всём этом, среди людей, не понимающих, где верх, где низ, наивных до дурости и инфантильных по сути своей – в массе. Не хочу для своего ребенка жизни в ожидании катастрофы, которая неминуема.
Именно на этих пугающих размышлениях, как на мощном удобрении, созрела и чётко оформилась моя мечта. Поначалу я, конечно, подумала про Израиль и имеющееся у меня гражданство. Можно уехать туда, где я своими глазами видела рай для детей. Но для меня рая не будет. Там моя мечта неосуществима.
…Намечтала я себе свой собственный маленький Астероид в стороне от большой городской суеты. Домик где-нибудь в тихой Европе, на окраине, но близко к цивилизации, в окружении природы и – мечта! – рядом с горами. И не просто домик, а прибежище для таких, как я. Нет, не общежитие, не гостиница, а приют, что-то вроде «дома творчества», где художник может найти уединение, чтобы, скажем, закончить роман, написать картину или просто подумать.
Дело в том, что многие из пока что непризнанных и даже тайных (от близких) творцов, с которыми я общалась в интернете, жаловались, что у них нет никакой возможности всласть поработать, даже если они берут отпуск на основной службе. Ну, берут, ну, отпуск, так ведь дома всё равно семья, дети, жёны-мужья, для которых их увлечение – просто необязательное хобби, в худшем случае – дурь и «нечего на это отпуск тратить».
И речь отнюдь не только о моих соотечественниках: на форуме с нами болтали «френды» из Англии, Франции, Италии, Израиля и даже из Штатов. Некоторые из них русскоязычные, но не все. Поэтому иногда общим языком становился, естественно, английский – порой беспомощный, смешной, но любопытно, что, общаясь, мы волей-неволей его совершенствовали, и уже через полгода довольно бегло переписывались с нашими иноязычными форумчанами. Нас там набралось человек пятьдесят, каждый месяц прибавлялось ещё по парочке.
Однажды я сделала опрос: хотели бы они иметь такое прекрасное место на природе, куда можно было бы рвануть к «своим по крови» и поработать, скажем, неделю-две, заплатив всего лишь за билет на самолёт, а на месте самому тратиться на простую, не ресторанную еду по своим средствам? Без платы «за постой», но со всеми удобствами, как в отличной гостинице. О, какая была бурная реакция!
– Это же мечта? Где такое есть?
– Я бы, наконец, смог закончить свой роман!
– А я бы написала картину…
– Боже, мне бы просто побыть на природе, в отдельной комнате в одиночестве хотя бы недельку: пятеро детей, работа – это ад, у меня никак не получается даже составить план пьесы…
Приют для сумасшедших художников (в широком смысле обоих слов). Абсолютно не прибыльное, не коммерческое предприятие – ради себя, ради своего рая, где я хочу жить, сочинять и быть среди таких же, как я. Ну, похожих на меня. У меня аж дыхание перехватывало, когда я представляла себе, что это может осуществиться!
Ещё не поговорив с Юрой, начала рыться в интернете в поисках вариантов – возможно ли такое принципиально? И в данном случае дурной нефтяной подъём России с взлетевшими ценами на недвижимость сыграл на руку: оказалось, что на деньги от продажи одной моей квартиры можно купить в хорошей стране Восточной Европы отличный дом и как раз в деревеньке, полностью подходящий для моей затеи.
И я даже нашла этот дом! Двухэтажный, беленький, каменный, но с огромными деревянными балконами-террасами на обоих этажах. Двести квадратных метров: на первом этаже две комнаты плюс большая гостиная с настоящим камином и кухня, а на втором этаже целых пять комнат с небольшим холлом. Домик располагался в милой деревеньке, на самом её краю, у подножия гор! С одной стороны дома из окон виднелись другие беленькие дома, причём, заметнее были их красные крыши, потому что мой (мой?) домик уже будто потихоньку «взбирался» на гору, находясь выше прочих построек; с другой стороны дома можно любоваться горами.
Кроме того, имелся тёплый гараж и ко всему этому ещё почти десять соток садика! Там росли высокие старые деревья с раскидистой листвой, и были посажены яблоньки. А на земле по ухоженной траве проложены извилистые тропки из отделочных камней и расставлены маленькие каменные скамейки. Значит, можно прогуляться в тени деревьев и между густыми кустарниками и посидеть на солнышке или в тени большого дуба.
А как волшебно там зимой! В той сторонке-стороне мягкие зимы, и я представила, что мой (мой?) домик с садом под белым-белым снегом, с идущим дымком из трубы, превратится в ожившую картинку из любимой сказки далёкого детства. Как сладостно было читать эту сказку, лёжа в постели с жестокой простудой, под двумя одеялами, в тёплых носках и с замотанной шеей, поглядывая в тёмное окно, за которым мягкими хлопьями сыпался снег.
Голова закружилась, пока я разглядывала найденный вариант! То самое! Самое то. И цена… Денег от продажи одной квартиры хватало на это чудо и ещё оставалось и на обустройство, и что-то на счёт положить.
Хотела я погонять свою мечту в голове, прикинуть, как правильнее говорить с Юрой, на всякий случай поискать что-то ещё, как случился Беслан. 1 сентября 2004 года. Событие, повергшее меня в ужас от осознания того, где мы живём и что у нас творится.
Гибель детей. Нет, не так… Бесстрастное убийство детей! Детей!
Два года назад был Норд-Ост, из-за которого я долго не могла прийти в себя. Плакала по погибшим, из-за ужаса и жестокости произошедшего, жестокости и бездарности тех, кто должен был спасти людей. Ещё мне было до слёз жалко прекрасный мюзикл, который дал имя этой трагедии и из-за неё прекратил свое существование.
Норд-Ост у меня «болел» все годы, а тут ещё Беслан!
И в таком кровавом бардаке будет расти моя Сонечка? Нет! Трагедия оказалась последней каплей и здорово ускорила процесс принятия решения, дав сильнейший пинок к действию.
На следующий же день после расстрела детей, когда мы с Юрой сели ужинать, я, набравшись духу, выпалила:
– София не станет жить здесь. В этой стране.
Юра ничуть не удивился и почти сразу ответил:
– Согласен. Пока что рубим бабки, а как только, так сразу уедем. Считаешь, я сам об этом не думаю?
– Нет, не так.
Юра удивлённо взглянул на меня:
– Не понял. Что не так?
– Руби бабки, делай, как считаешь нужным. Но я с ней уеду в ближайшее время.
И рассказала ему про свой план, сразу объяснив, почему не подходит Израиль. Для чего мне понадобились «творческие люди»? Пришлось покривить душой, сказав, что с ними просто очень интересно, и я давно о таком мечтала. Про свои стихи я снова смолчала. Никак у меня не поворачивался язык. Не становились мы с Юрой по-настоящему родными.
– Там всё цивилизованно, да и страна приличная, – выкладывала я информацию. – В деревушке есть торговый центр, кафе, аптека. До ближайшего, как бы мы его назвали, районного центра пятнадцать минут на машине. А там и детская, и взрослая клиника, и бассейн, и другие полезные штуки. До большого города со всеми радостями – тридцать пять минут. Воздух, тишина, природа, горы. Я подсчитала: это не даст ничего заработать, но и не сожрёт денег, не разорит: гости будут сами платить за еду и, как это называется у вас, за трансфер. Вторая моя московская квартира будет сдаваться, как сдаётся – это мой ежемесячный доход. Как-то так. Что скажешь?
Юра отставил тарелку, сцепил ладони, положил на них свой англосаксонский подбородок и задумался. В кухне надолго воцарилась тревожная для меня тишина. Юра запросто мог мне всё запретить и сломать – хотя он мне и не муж, но законный отец Сони. А бросить дочку и уехать одной – об этом и речи быть не могло. Юра это понимал. Поэтому я вся со своими мечтами и чувствами была в его абсолютной власти.
Он долго молчал. Я успела убрать со стола и загрузить посудомойку, протереть все поверхности кухни и уничтожить мелкий мусор в измельчителе. Внутри меня дрожал каждый нерв, я очень волновалась.
Наконец, Юра заговорил – медленно, взвешивая каждое слово:
– Твоя идея с «домом творчества» – ужасающая чушь, потому что чистой воды игра в благотворительность с какой-то стати. Либо надо делать гостиницу, пусть недорогую, либо не делать вообще. Хотя твои подсчёты верны, не придерёшься. И вообще – это твои квартиры и твои деньги, ты вправе делать всё, что хочешь. Дальше… Я прекрасно понимаю, что, если не соглашусь, ты никуда не поедешь из-за Сони. И станешь если не несчастной, то уж точно несчастливой. Это не в Сониных интересах. Но ты не учла одну важнейшую вещь: через три-четыре года нашей дочери нужно идти в школу. В какую? В местную деревенскую? Ты об этом думала? – он вопросительно посмотрел на меня.
Я покраснела. Нет, не думала. Три-четыре года казались мне вечностью, и я не заглядывала, что там, после вечности. Идиотка.
– Как я понимаю, нет, – закивал Юра. – Поэтому у меня есть встречное предложение. Слушай внимательно. Как бы мне ни претила твоя затея, я даю добро. И помогу – с куплей-продажей, с оформлением и всей прочей мутотенью. Только сначала мы вместе съездим туда, всё посмотрим – я должен убедиться, что это безопасно и соответствует картинкам. Если всё получится, ты будешь получать на счёт от меня ежемесячно деньги… ну, как алименты на дочь – столько, сколько требуется. Но! Есть огромное, важное «но». Когда придёт время Сонечке идти в школу, я заберу её, чтобы она сразу начала получать нормальное образование. А ты – как захочешь, можешь ехать с нами, можешь остаться там.
– Образование она будет получать в Москве?
– Вовсе не обязательно. Скорее всего, нет… Но об этом ещё рано говорить, по ходу дела решу. Главное, что наш с тобой договор именно такой. Я буду часто приезжать к тебе в… деревню, чтобы дочь меня не забыла, и контролировать, как вы там. И однажды ты без истерик и скандалов соберёшь ребёнка и отправишь со мной туда, куда я скажу. Такие мои условия.
Я слушала и не верила своим ушам. С одной стороны, моя мечта стала реальной и почти осязаемой – вот она, уже на кончиках пальцев! С другой – через несколько лет нам с Соней надо будет расстаться. Или не расстаться, но тогда мне придётся бросить мою мечту, уехать из неё и затосковать по ней во веки веков.
– Теперь мне надо подумать, – тихонько сказала я.
– Нет вопросов. Думай.
Два мучительных дня размышлений. Две бессонные ночи. Аж мозг заболел. Не голова, а именно мозг. Не буду утомлять извилистыми ходами моих резонов, противопоставлений, предположений и прочих омытых слезами мыслей, перейду сразу к главному.
Я решила ехать. Через три-четыре года будет то, что будет. Их ещё надо прожить и понять, всё ли идёт по плану, получилось ли то, чего я хотела. И вообще – кто знает, что случится за это время?
Дальше я опускаю пятьдесят страниц описания того, как мы с Юрием взялись за дело, как ездили туда, к дому моей мечты, как всё оказалось даже лучше, чем выглядело на фото. Как Юра взялся за продажу моей родительской квартиры и прочее, прочее, прочее. Всё это малоинтересные для рассказа технические шаги и детали. Ремонт и обустройство дома Юра тоже взял на себя, мы вместе придумали, что хотим, вернее, чего я хочу. Мне мечталось о домике в английском стиле, как в фильмах про мисс Марпл. Так и сделали.
Средств – моих средств – хватило бы с лихвой на все мечты и хотелки, но Юра со словами «Здесь будет жить моя дочь!» ремонтные расходы взял на себя. Тем не менее, я решительно отказывалась от многого дорогого и излишнего, что предлагали и дизайнер, и прораб. «Нынче модно, все такое делают!». Например, поставила вето на установку трёх ванн-джакузи. Всё равно ни одна домашняя ванна не способна дать ту силу струи, в которой есть хоть какой-нибудь смысл.
Разумеется, это удешевляло работы, как и мой отказ от маленькой сауны, включения электричества по хлопку в ладоши, озонирования помещений специальными устройствами…
– Вы серьёзно? – хохотала я. – Это предгорье! А вы про озонирование.
– Ты молодец, – одобрял Юра. – Мало кто отказывается нынче от этой фигни.
Наконец, расскажу то, про что нельзя говорить походя, не выделяя произошедшее среди прочего. Это не техническая деталь закрутившегося процесса, а огромное событие, определившее многое в моей, и не только моей, жизни, событие знаковое и удивительное.
Вовсю обустраивался мой (уже мой!) домик, со свистом продалась родительская квартира, которая ушла за баснословные, чумовые деньги – спасибо тебе нефтяное безумие! В одиночестве я оплакала отчий дом, просидев там два часа. Успокаивала себя словами «жизнь идёт, жизнь всегда движется вперёд!»… вернее, пыталась успокоить. Слёзы жгли грудь и рвались наружу, требуя от меня кричать и рыдать. Всё же долгие годы тренировки самообладания помогли мне не дойти до этого. Хотя рядом не было никого, и я могла себе позволить. Но не хотела. Провожать прошлое надо без истерик, с любовью к нему и с уважением, а не воплями и слезами, будто происходит что-то ужасное. Просто одна эпоха сменяет другую… Как же жарко в груди… в глазах… как трудно…
А через пару дней к нам с Сонечкой приехала в гости Нина. Дорогая моя Нина, как всегда, с подарками и ватрушками собственного изготовления. Ещё одна боль моя. Вот как не заплакать в этом случае, не представляю.
– Нина, – начала я, когда, наигравшись с Сонькой и уложив её в четыре руки спать, мы сели пить чай. – Нина, милая! – ей-богу, у меня не поворачивался язык! И голос сел – я откашливалась.
– Белочка, что-то случилось? – и Нинин взгляд – такой встревоженный!
На секунду зажмурившись и переведя дух, я всё рассказала – быстро, скороговоркой, чтобы поскорей отделаться от этого кошмара. Хотя кошмар ещё только предстоял.
Нина молчала. Смотрела прямо перед собой и молчала, положив руки на колени, как ребёнок.
– Как же так? – наконец, тихонько спросила Нина. – Ты опять уезжаешь? Только теперь… точно навсегда?
Её «точно навсегда» прозвучало по-детски беззащитно. Я крепко, до боли, сцепила под столом ладони.
– Ниночка, но ведь теперь нет никакого «навсегда»! Мы будем не на другой планете, ты обязательно приедешь к нам в гости! Есть интернет, телефон, СМС, наконец.
– Я не хочу, – её глаза наполнились слезами, и я подумала, что всё-таки не выдержу. – Я так не хочу.
Почему она говорит, как маленькая, обиженная, несчастная девочка? Наверное, она так себя и ощущает. И ещё чувствует абсолютное бессилие в этой ситуации. Как ребёнок среди взрослых, которые за него принимают все решения.
Потом был ужас. Нине стало нехорошо, пришлось её уложить, капать ей успокоительное, не разрешать вставать, потому что она всё время порывалась:
– Да всё в порядке, Белочка, я встаю, я в порядке, – она резко поднималась и тут же обратно заваливалась. А у меня дома даже не было прибора для изменения давления! Я ужасно испугалась.
Вдруг она вскочила и бросилась в туалет. Я слышала, что её вырвало. Что ж за кошмар-то! Не выдержав, я разревелась.
Потом были объятия… Я дала Нине деньги на такси, она отказывалась, но я настояла. Нина ушла, а я порыдала на кухне, пока не проснулась Сонька.
Но дальше случилось кое-что чрезвычайное. На следующий день Нина позвонила, и трубка сказала её глухим, севшим голосом:
– Я всю ночь не спала. Мне надо с тобой поговорить.
– Да, Ниночка! Я слушаю! – моей руке стало больно – так зверски я стиснула трубку.
– Нет, мне надо лично. Когда я могу приехать… когда ты будешь… одна?
– Да хоть сегодня, Юра сказал, что вернётся не раньше полуночи.
– Хорошо.
Думала, что опять будут слёзы и истерика, ждала Нину с ужасом, потому что, с одной стороны, я ничего не могла изменить, с другой – мне было жалко её до смерти! И расставаться мне с ней хотелось так же, как и ей со мной. Она стала дорогим мне и близким человеком. В каком-то смысле… в каком-то смысле, почти заняла мамино место.
Нина пришла бледная – ни кровиночки в лице. При этом дрожала, как в ознобе. Забыв снять куртку, она стремительно прошла в гостиную и села на стул – пряменько так, на краешек, будто ожидая, что её в любую минуту прогонят. Я поплелась за ней, не решаясь сказать про куртку. Нина сразу заговорила.
– Я не спала всю ночь. Думала и считала. Значит, так…
Дальше начался бред сумасшедшего. Нина придумала, что прямо со следующей недели уйдёт на пенсию, хотя её никто не гонит, но возраст уже позволяет. Свою трёхкомнатную квартиру она оставит сыновьям, пусть как хотят, так и делят. Но у неё ещё есть дачка-невеличка, целых восемь соток. Она узнавала, сколько в близком Подмосковье стоит земля. Это прекрасные деньги! И спрос на направлении по Можайскому шоссе да всего в пятнадцати километрах от МКАДа – высоченный. Тем более, что всё подведено – газ, электричество, вода. Словом, «невеличка» улетит только так! И за хорошие десятки тысяч долларов.
– И вот… я отдам тебе все эти деньги. Только, пожалуйста, можно я поеду с тобой? – её трясло крупной дрожью, она смотрела на меня умоляюще и с ужасом одновременно, ожидая резкого отказа, смеха – я не знаю, чего! – Я буду вам с Сонечкой кухаркой, няней, домработницей – кем захочешь! Нет-нет, не за деньги! Просто позволь поехать с вами! Потому что… я так… не могу, – и она уронила лицо в ладони. Она не плакала. Просто её разом оставили силы.
Честно – я не знала, как реагировать. Сначала восприняла именно как бред сумасшедшего. Но с каждой секундой моему сознанию всё больше открывалось, что идея-то прекрасная! Разве я не люблю Нину? Разве мне не нужна помощь? Разве мне не будет спокойнее и веселее с ней вместе?
Нина покорно ждала оглашения своей участи. Я подошла к ней, отвела её ладони от лица.
– Слушай… Мне твои деньги не нужны. Продать – продавай, если хочешь, но всё, что получишь, только твоё. А вообще – я согласна, слышишь? – Нина зажмурилась. – Да, я согласна. Но решаю не я одна, понимаешь? Я должна поговорить с Юрой. Сама я хочу этого. Потому что было бы здорово и потому что я тебя люблю!
Нина всхлипнула и обняла меня за талию, не вставая, а я поцеловала её в некрашеную, седую макушку. Тётя Мотя. Не родня, а родная.
– Но я не могу поселиться в твоём доме… даром… как приживалка, – всхлипнула мне куда-то в живот Нина, не поднимая головы, будто боялась пошевелиться и спугнуть забрезжившее счастье. – Я могу и хочу платить, у меня будут деньги!
– Не говори глупости, всё решим, всё-всё решим, – повторяла я, нежно гладя её волосы, вдыхая запах розового масла и раздумывая, как лучше преподнести эту новость Юре.
Легко сказать. Когда вечером я выдала Юре Нинино предложение и мои соображения по этому поводу, первой его реакцией было «ты сбрендила?». В сущности, реакция нормальная, правильная. Дом – мой и дочкин, какие ещё чужие люди, с какой стати? На каком основании она будет там жить – как совладелица? Ведь она желает прикупить часть дома за свои баксы?
– Да нет же, нет, – отчаянно пыталась я перебить возмущённого Юрку.
– Как нет? Ты сама сказала, она хочет быть в доле!
– Юра, да она слов таких не знает – «быть в доле»! Она просто предложила свои деньги без никаких собственных прав ни на что!
Юра замолчал. Через несколько секунд спросил с подозрением:
– А она не слабоумная?
– О, боги! Ты способен дослушать меня спокойно до конца? Потом всё выскажешь, ладно?
Он кивнул. И я попыталась коротко охарактеризовать Нину и наши с ней отношения. Между прочим, задача сложнейшая, ведь для Юры это что-то совершенно дикое, непонятное и не вполне нормальное.
Разумеется, никаких прав Нина не будет иметь ни на что, она и не претендует. Но она не хочет быть дармоедкой, поэтому я придумала привлечь её (её деньги) к ведению хозяйства, к покупке продуктов и всякой мелочи при необходимости. Так ей самой будет комфортно и спокойно. Её сыновья… Она отдаёт им квартиру, выписывается и уезжает – на этом всё!
– Значит, ей некуда будет вернуться! – заметил Юра. – А если вдруг что?
– Вдруг что? Что? Мы поссоримся, возненавидим друг друга или что?
– Да, к примеру, хоть бы и так!
– Этого не будет… Ну, ладно, ладно, всякое случается, не спорю! Разберусь я с этим, ей-богу! Посоветую ей квартиру сыновьям отдать, но не выписываться оттуда на всякий случай. Клянусь тебе, дочерью нашей клянусь, что Нина – не тот человек, с которым могут быть проблемы. Да не мотай ты башкой, это так! И главное: она мне дорога и будет огромной поддержкой. Для Сонечки лучшей няни и придумать нельзя! Мужик, включи голову: нам сроду не найти лучшей помощницы и компаньонки. И за бесплатно, – ох, как меня передёрнуло на собственных этих словах: я рекламировала Нину, будто домашнюю прислугу с хорошими рекомендациями – выгодную и честную. Противно! Но нужно было вести переговоры на Юрином языке, чтобы добиться успеха.
Часа два эмоционального разговора – с доводами про и контра, с моделированиями всяких ситуаций, с паузами тишины минут на десять, когда Юра, играя желваками и сощурив глаза, думал, прикидывал, мысленно рассуждал.
Всё закончилось хорошо. Мы с Ниной победили, он согласился. Даже не могу сказать, в какой момент я чувствовала себя счастливее: когда он дал согласие на покупку домика или когда разрешил Нине переезжать вместе с нами?
Дальше опять нудная техническая часть процесса. Кстати, продажу Нининой «дачки-невелички» Юра взял на себя и сумел сделать это максимально выгодно для Нины. За очень хорошие деньги, она даже не ожидала.
– Я буду оплачивать продукты и коммуналку, – упрямо стучала кулачком по столу Нина. – Ведь там же будут коммунальные платежи? Вот!
Мы сидели на моей кухне и составляли списки необходимого, по пунктам размечали наши ближайшие планы, что надо сделать, сколько и где, к примеру, набрать картонных ящиков, куда сложим всякую мелочь. Плюс упаковочная плёнка… Это решаемо и несложно, но всего так много и сразу, что нужны были чёткие пункты плана, пронумерованные, иначе невозможно – потери были бы неизбежны, многое просто выпало бы из памяти.
Монтаж, «склейка».
Мы уже там. Обживаемся. В дивном, красивом, а-ля английская старина, большом доме, учимся растапливать камин, хотя только-только наступает осень, ещё тепло, но надо навостриться.
Я с Соней и Нина заняли две большие комнаты, располагавшиеся по обе стороны от большой кухни-гостиной с камином. Новая кухня была совершенно современной, с посудомойкой, микроволновкой, удобной духовкой, измельчителем мусора и прочим, но видом своим подделывалась под старину – сделана как бы из красного дерева, с резными узорами и замысловатыми ручками в виде лепестков. Даже холодильник по виду деревянный!
– Можно я буду жить на кухне? – восхищённо улыбалась Нина, нежно трогая поверхности, бесконечно заглядывая в шкафчики и мечтая, как она будет здесь готовить, творить, хозяйничать.
Через месяц мы завели наших кошаков. Я походила по деревне, поузнавала, у кого тут могут быть котята, и нашла в одном милом доме чёрно-белую (типично коровьей окраски) пушистую кошку на сносях.
– Нагуляла, паразитка, – смеялась её хозяйка. – Папаша какой-то рыжий бандит.
Рыжий? Рыжий! Не зря я обрадовалась – «корова» родила пятерых: троих «телят», одного чёрненького и пушистую рыжую девчонку!
– Моя! – улыбнулась я хозяйке, показав на рыжуху.
– А можно? – вдруг спросила Нина, стоявшая рядом. – Вот этого – можно? – она показывала на пантерёнка. – У меня в детстве был любимый Черныш, такой же чёрненький, – виновато объяснила она мне. – Очень люблю чёрненьких! Мы двоих потянем?
Я засмеялась:
– Да хоть троих! Котов много не бывает.
Так у нас появились Ефимия и Черныш. На долгие года.
Глядя на то, как мы обустроили дом, я вспоминала свои первые впечатления от квартиры Полины – на первом курсе, пятнадцать лет назад. Такое роскошество казалось неповторимым и невозможным. И вот у меня похожий дом! Конечно, здесь не антиквариат, как было в семье Ивашкевич, а новодел, но качественный, красивый и при этом очень удобный. Помню, что от сидения на умопомрачительных диване и креслах в гостиной родителей Полины болела спина. В нашей мягкой мебели было действительно мягко – можно было утонуть и уснуть от расслабленности, неги и блаженства.
Свою комнату Нина обставила, как ей хотелось и исключительно на собственные деньги – такова была её просьба, с которой я тут же согласилась. Ей же жить в этой большой спальне с двумя окнами и потрясающим видом на горы. А самой оплатить обстановку… ну, важен для Нины был этот момент, и, разумеется, никто не возражал. В результате у неё получилось весьма скромно, даже аскетично, но удобно. Ниночка была в восторге!
