Читать книгу: «БЖД», страница 3
Ничто
Уличные фонари разгорались все ярче. Но чем больше света, тем глубже и насыщеннее тени… Желтый лист танцевал, кокетничал в световом столбе, то резко блистал золотом, то тускло отливал серебром… Неожиданно лист вздрогнул и закрутился, словно рыба, попавшая в невидимую сеть. Он метался, бился, пытался вырваться – но все было бесполезно, призрачная ловушка держала крепко. Вместо парчового резного красавца на асфальт беззвучно опустилась бледно-серая изгрызенная дерюга. За одно мгновение лист иссох и сгнил, словно всю зиму пролежал под слоями льда и снега, высосавшими из него все соки…
В окне первого этажа за печальной судьбой осеннего листа внимательно наблюдали зоркие кошачьи глаза. Только они и могли уловить едва заметное шевеление в темноте. Даже не тень еще, а тень тени, слабый отзвук былой и грядущей тьмы, жадной, проголодавшейся, не побрезговавшей даже такой неподходящей пищей, как падающий лист… Кошка, не мигая, уставилась в оживший сумрак. «Ты всего лишь маленькая злобная крыса, и я без труда могу поймать тебя. Убирайся!», – тень тени съежилась, когда до нее докатилась волна кошачьей ярости и презрения. Сгусток мрака истончился, задрожал… Исчез… Кошка довольно потянулась, почесала огрызок уха, мягко спрыгнула с подоконника и направилась на кухню, где ее спасительница и хозяйка тоже пыталась прогнать тени…
Ничто было в бешенстве. Ничто неистовствовало. Бесилось настолько, насколько могло испытывать эмоции существо, лишенное не только плоти, но и духа. Оно подобралось так близко, так близко! Но девчонка оказалась сильнее… Чуть-чуть сильнее, чуть-чуть умнее… Еще и проклятые кошки некстати вспомнили о своем предназначении стоять на страже мира теней… Впрочем, все это пустое… Пустое… Ничто, проскальзывая между развоплощенными мирами, успокаивалось, снова погружалось в привычное уже состояние ожидания.
Сила работает в обе стороны. Сила – это хорошо… Сильный проводник лучше слабого, сильная ведьма вкуснее неопытной… Да и не настолько девчонка сильна, чтобы всерьез бороться. Тем более, когда ночи становятся все длиннее и чернее, а холода замораживают и ожесточают людские сердца… Ничто поглотит ее, как и многих других до этого… Скоро, уже скоро… А кошки… Что кошки! Они не смогут противостоять ему вечно, особенно, если сломается девчонка… А она сломается. Она уже готова сломаться…
Признаки призраков
Свечи из черного воска, вставленные в горлышки пустых винных бутылок, горели с едва заметным ароматом ладана. Руки с длинными черными ногтями держали над щербатым блюдцем острый нож с вычерненным лезвием и куриное яйцо. По законам композиции, яйцу полагалось бы быть белым, но супермаркетам плевать на стиль, так что яйцо было банальным, желтовато-коричневым с охристыми крапинками на тупом конце. Руки взметнулись, лезвие упало на скорлупу, с хрустом надломив ее… и по комнате разлилась невыносимая, омерзительная вонища.
– Идка, тебя точно сглазили! – зажимая нос, прогундосила обладательница черных ногтей и ножа. – Тебе надо ауру чистить!
– Ты лучше скажи, когда ты эти яйца покупала? – Спросила я у Леры, и, задержав дыхание, побежала выливать «магическую» тухлятину в унитаз.
– А я не помню, – крикнула она мне вслед. – Наверно, в июне… Перед Европой…
– Ага, – кивнула я, вернувшись в комнату и зажигая свет. – А сейчас сентябрь. И холодильник ты на время поездки, небось, отключала…
– Ну да, отключала…
– А чего же яйца перед этим не выбросила, если не успела съесть? За два месяца что угодно стухнет! Тем более – яйца!
– Думаешь, они сами стухли? – Раздумчиво проговорила Валерия и отложила в сторону свой «колдовской» рунический нож, купленный в онлайн-магазине «ВДВ», что расшифровывалось как «Все для ведьмы». Нож, как я давно выяснила, был Made in China, сделан чуть ли не из фольги, и без проблем разрезать им можно было разве только воздух. И то не факт.
– Нет, Лер, ну конечно не сами. Их стухлил злой дух, который во мне поселился, у него других дел нет, только яйца тебе крутить!
Я раздраженно плюхнулась в кресло. В последние несколько дней меня нервировало буквально все. Тепло, холод, музыка, тишина, когда со мной соглашались или когда не соглашались… Любая ерунда, над которой стоило только посмеяться и забыть, моментально и надолго выводила меня из себя. Я даже умудрилась капитально разосраться с сестрой. Такого скандала между нами не было уже лет пять, а то и больше. В финале Лилька злобно посоветовала мне «жрать „колеса“ от пэмээса» и больше не брала трубку. Вот только дело было не в «пэмээсе». Кукла, недоделанная шарнирка, от которой я мучительно заставила себя оторваться и «проветрить мозг», не отпускала.
Сначала мне и впрямь полегчало. Твердо решив отложить на пару недель борьбу с неподатливым персонажем, я вернулась к обычному графику жизни, к ежедневным прогулкам, общению с родней и друзьями, чтению, возне с кошками. Я даже принялась было за долепливание и доведение до ума нескольких незавершенных ранее проектов. Но мой «отпуск» продлился менее недели. Потом все вернулось на круги своя, с той только разницей, что я не делала куклу. Я изо всех сил не делала куклу. Я терпела, я принуждала себя не делать куклу. Больше всего на свете я хотела делать этого кукела, черт меня подери!
Мужчина со старинной фотографии теперь мерещился мне на каждом шагу. Я грезила наяву, видела, ощущала, как он перерождается в БЖД. Мне являлись во всех подробностях конструкции шарниров, небывалые, удивительные сочленения, которые позволили бы кукле принимать самые разные, и при этом абсолютно, стопроцентно человеческие позы. Я запоминала, зарисовывала схемы чем попало и на чём попало, от салфеток до коробок с молоком и соком – но все-таки не возвращалась к рабочему столу. Длинные темные глаза преследовали меня, я видела их в витринах магазинов, в замызганных окнах автобусов и трамваев, в лужах, покрытых радужной пленкой бензина… Тонкая мужская фигура в старомодном наряде маячила на периферии зрения, когда я читала или гуляла. Он кривил губы в печальной понимающей улыбке, едва заметно пожимал плечами, приветливо махал мне рукой, демонстрируя двойной шарнир запястья, после чего разворачивался и уходил, поигрывая невесть откуда взявшейся тросточкой. Когда же изящный щеголь с мертвой дочерью пришел ко мне во сне и они станцевали для меня торжественный беззвучный полонез, я купила бутылку полусухого красного и напросилась в гости к Лере. Общение с ней способно было вытравить мистические миазмы из любого, даже самого упертого эзотера.
Лерка, в миру – Валерия Евгеньевна Жерехович, искусствовед и «практикующая ведьма», на самом деле – просто очень милая, добрая, одинокая женщина сорока трех лет с несложившейся личной жизнью. Все ее потуги на оккультизм – не более чем способ почувствовать себя более значительной и защищенной, этакая маска, скрывающая ранимость и беспомощность. Мужик, который пятнадцать лет кормил ее сказками о том, что вот-вот разведется с нелюбимой женой, только сначала вырастет сын, потом вырастет дочь, потом жена заболела, потом теща умерла… Ну, в общем, вы все поняли, да?
Когда Лера окончательно превратилась из пухленькой симпатичной девушки в начавшую оплывать женщину средних лет, «прекрасный прынц» растворился в голубой дымке, а она осталась там же, где была, только на пятнадцать лет старше и на пятнадцать килограммов тяжелее. Любила она своего козла из чужого огорода очень крепко, поэтому решила, что, конечно же, ее сглазили, его приворожили, и во всем виноваты коварные чернокнижники. Только не думайте, что Валерия побежала по «гадалкам» и «потомственным ведуньям»! За исключением козла и оккультизма она очень здравомыслящая плюшка и вовсе не хотела кормить профессиональных шарлатанов. Вместо этого она занялась снятием «сглаза» сама, пользуясь подручными средствами, и, что называется, втянулась. Образ томной загадочной чародейки в свободно ниспадающем балахоне пришелся ей по душе. Теперь она везде и всюду видит ауры, слышит голоса, разговаривает с духами, в общем, гарантированно отпугивает от себя всех возможных претендентов на ее заботу и нежность. Того и другого у нее – хоть вагонами грузи. Как бы мне ни было плохо и муторно, посиделки с Леркой всегда выручали.
– Может, тебе просто уехать на пару недель? – предложила она, когда я вкратце рассказала ей о своих проблемах с кукелом, сразу же отвергнув версию «сглаза». – Раньше тебе это помогало.
– Сомневаюсь. В этот раз меня очень круто накрыло. Если я даже сон запомнила… Самая погань в том, что я ничего вообще делать не могу больше. Настроение скачет, за полчаса от эйфории до депрессии. С Лилькой разругалась… Все мысли – только об этом кукеле…
– А ты не пробовала выяснить, кто на фотографии? Кого ты вообще делаешь?
Я поразилась: эта элементарная мысль даже не приходила мне в голову.
– Заказчик говорил, что это его прапрадед. Про девочку ничего не говорил, но на фото было написано, что дочь.
– Так фото было подписано?
– Ну, как подписано… Я с трудом разобрала примерно треть надписи на обороте.
Взяв чистую салфетку и карандаш, я по памяти скопировала то, что мне удалось прочитать на изнанке фотографии. Изучив буквы, Лера вздохнула: – Мало что понятно. Если хочешь, я могу подергать своих знакомых историков-музейщиков и поискать в архивах…
– Конечно, хочу! Лерка, ты чудо! Вдруг мне это поможет понять, каким должен быть кукел!
– Особо не надейся, – прервала она мои излияния. – Хотя, если искать по семейным архивам… Как фамилия заказчика?
– Так я же тебе не сказала… Не знаю я его фамилии. Не успела спросить, так быстро он удрал…
– Мне он тоже фамилию не называл… Странно, конечно. Хотя на меня этот молодой человек произвел очень хорошее впечатление, – призналась она.
– Молодой? – переспросила я. – Нет, ну если сороковник с гаком – это молодой, то мы с тобой, подруга, еще ого-го!
– Какой сороковник с гаком? – удивленно переспросила уже Лерка. – Ему едва за тридцать было…
Сличив «показания», мы убедились, что говорим об одном и том же человеке. Только за сутки, которые прошли между его разговором с Валерией и встречей со мной, он, судя по всему, состарился более чем на десять лет.
– Что-то тут не то, – пробормотала Лера себе под нос. – Не нравится мне это…
Разлив остатки вина по бокалам, она пристроила у себя на коленях здоровенный фолиант, опять-таки из магазина «ВДВ». Книга, более всего напоминавшая покрытую глянцем надгробную плиту, называлась «Настольный справочник современной ведьмы». – Смотри, тут сказано: «Вот самые верные признаки призраков, поселившихся в доме: стуки, перемещения и необъяснимые исчезновения предметов, внезапно возникающий холод, чувство, что на вас смотрят, странное поведение животных»…
– Лера, я тебя умоляю, не надо! Ты же знаешь мое отношение ко всему этому… – я запнулась было, но отступившая на время раздражительность взяла свое. – Ко всему этому тупому бреду для свихнувшихся климактеричек! Ой… Извини…
Лера молча закрыла книгу, допила вино и очень аккуратно поставила пустой бокал на столик.
– Своих друзей из архивов я попрошу поискать твоего неизвестного. И сама покопаюсь кое в чем. А тебе советую побыстрее с этой работой развязаться. Пока не превратилась окончательно в свихнувшуюся климактеричку. Дверь за собой захлопнешь с той стороны…
Топая по лестнице вниз, я мрачно размышляла о том, что недоделанный кукел обходится мне слишком дорого. Но я не чувствовала себя виноватой перед Лерой: рано или поздно кто-нибудь должен был честно сказать ей, что думает о ее дурацком увлечении мистикой для домохозяек. С другой стороны, она все же права. Надо прекратить сопротивляться, засесть за работу и побыстрее доделать своевольную куклу. Да, чем скорее, тем лучше! Когда я выходила на иссеченную дождем темную улицу, по щеке словно бы ласково скользнули чьи-то прохладные тонкие пальцы. Чем скорее – тем лучше! Лампочка в подъезде за моей спиной быстро замигала и обреченно погасла.
Ничто и нечто
Костерок, разведенный промокшими бомжами за баками на помойке, шипел и плевался, словно добропорядочная клуша, оскорбленная соседством с вонючими поддатыми мужиками. Огонь и вода соперничали, продолжали вечный спор – кто кого? Горячие искры или холодные капли? Бомжам хотелось, чтобы победил огонь, и они подкармливали его, швыряя в костер все, что могло гореть. А пищи было изрядно: на свалку вынесли содержимое целой квартиры.
По слухам, померла какая-то бабка, из тех психованных, что родились еще до Первой мировой, перехоронили всю родню и на старости лет загибались в одно рыло в роскошной хате, набитой книгами и пожелтелыми фотографиями мертвецов. Помойка была завалена выброшенной из бабкиной норы макулатурой и тряпьем. Бомжи раздирали потрепанные книжки и швыряли их в костер. Туда же отправлялись пухлые фотоальбомы в облысевших бархатных обложках. Жадный до пищи огонь без раздумий пожирал и буквы, и картинки. Жизнь одинокой бабки превращалась в пепел, а пепел становился добычей дождя и оборачивался мокрой грязью… Лишь несколько хрупких страниц, исписанных мелким элегантным почерком, сумели спастись от огня и воды, и теперь валялись за гаражами, хвастаясь перед равнодушным небом словами, которые давным-давно были зарифмованы чьей-то торопливой рукой…
Ничто помнило эти слова… Вернее, не сами слова – понятия мира людей были для ничто непостижимы – оно помнило свой страх, удивление и неутолимую жажду, которые возникали вместе с хитро нанизанными на бумагу словами. Ничто боялось слов и жаждало их… Так мучимый грешными видениями плоти монах страшится и хочет и греха, и покаяния… Но слов не было уже очень и очень давно, в зыбкой псевдореальности ничто от них осталось только слабое эхо, тень, едва заметный абрис…
Девчонка должна была помочь. Она не могла вернуть слова, однако для ничто слова были всего лишь приятной приправой к основному блюду… Можно обойтись и без них, ведь раньше оно так и делало, до того, как его обманули, изловили и преобразили… в нечто. В нечто иное, чем оно изначально было и чем желало оставаться… Скоро, теперь уже скоро, оно прогрызет себе обратную дорогу в этот мир, такой вкусный, такой сочный, такой… изобильный… Девчонка должна помочь, и она уже помогает… Надолго ее не хватит, но ничто научилось быть терпеливым, научилось сдерживать свой вечный голод.. Скоро, уже скоро…
Обрывок страницы
Тот, что приходит по ночам,
Стучит в окно, с собой зовет.
Чабрец бросаю я в очаг —
Пусть он уйдет! Пусть он уйдет!
Я так его боюсь! Боюсь!
Зачем приходит он ко мне?
И почему такая грусть
В его глазах была во сне?
Он говорил… Он мне шептал:
«Душа моя, пойдем со мной,
Всю вечность я тебя искал,
Ты жизнь и кровь моя! Открой,
Молю тебя, открой окно!
И мы с тобой улетим
Туда, где дней веретено
Не властно над челом моим!
Ты будешь вечно молода
И хороша, как майский день!
Божественный, бессмертный дар!
Открой окно!», – молила тень…
Но наливался теплотой
Нательный крестик на груди
И превращались в волчий вой
Слова… Ох, матушка! Буди!
Буди меня от грешных снов!..
Но мать сказала, помолчав:
– Когда-то я отвергла зов…
И крестик бросила в очаг…
Перспективный дурналист
Только он, только он мог так тупо облажаться! Сколько раз, ну сколько раз говорил себе – проверяй! Проверяй опечатки! Проверяй опечатки ДО ТОГО, как отправлять письмо, а не после! Кретин! Раздолбай! На хрена тебе твоя абсолютная, врожденная, ити ее, грамотность, если ты не умеешь нормально печатать и все время лупасишь не по тем кнопкам?! Дебил… Еще и чертовы буквы «д» и «ж» расположены на клавиатуре рядом! Вон они, торчат, лыбятся, приглашают сесть в очередную галошу… Скривившись, молодой человек мрачно уставился на строки своего резюме, десять минут назад отправленного им сразу на кучу возможных вакансий. Резюме и так было не фонтан, да и откуда ему фонтанировать в двадцать два-то года? Так еще и по всему тексту вместо «журналист» и «журналистика» были раскиданы бездарные «дурналисты» и похабные «дурналистики». Блин! Ну и чо теперь? Ждать ответов в духе «Спасибо, в дурналистах не нуждаемся, своих хватает»?
– Какой же я все-таки идиот, – с чувством произнес парень. Проходившая мимо полная женщина с большим джинсовым рюкзаком бросила на него косой взгляд и поспешила прочь.
Ладно, нечего рассиживаться. Уж, по крайней мере, не здесь, на влажной от дождя скамейке в парке на Крестовском. Еще не хватало подцепить простуду. Вот тогда уж точно придется побитой собачонкой возвращаться домой, к родителям. От одной этой мысли становилось холодно, а во рту появлялся мерзкий железный привкус. Ну нет. Уж лучше он в бомжи пойдет, хоть сдохнет, но к предкам – ни шагу! В крайнем случае, можно планшет продать. И айфон… Хотя айфон жалко. Тем более именной, с гравировкой… Подарок отца на 21-летие, как некстати вспомнилось-то. Ведь всего какой-то год назад все было прекрасно, а сейчас – полная жопа. Что ж теперь делать-то, как выкручиваться-то? «Прекрати „токать“, – одернул он сам себя, – не из деревни приехал». А может, как раз в деревню уехать? В такую, гипотетическую пасторальную деревню.
«И что ты там делать будешь? Коровам хвосты крутить?, – коварно спросил его незатыкаемый внутренний голос, так похожий на голос отца, но не снисходительный, а цинично-ехидный. – Ну-ну. Пастушок!».
Он этот голос ненавидел. Вдвойне ненавидел за то, что почти всегда голос был прав. Втройне ненавидел за то, что прислушивался к этому голосу. И вчетверо ненавидел за то, что испытывал облегчение, подчиняясь этому голосу, хотя делал вид, что подчиняется против воли. И впятеро ненавидел за то, что голос знал о его облегчении и лишь покровительственно посмеивался над фальшивым бунтом.
Нет, домой не пойду ни за что. Айфон во внутреннем кармане кожаной куртки Hugo Boss затрепыхался. Номер был незнакомый.
– Да?
– Это вы – перспективный дурналист Илья Ильич ВоронЕнко? – спросили на том конце провода.
– ВорОненко, – по привычке поправил Илюша и лишь после этого сообразил, что звонивший только что прочитал его позорное резюме.
– Да какая, нафиг, разница, – заржал невидимый собеседник. – Нам, дурналистам, ударения по барабану. И по бубну тоже.
– Это нелепая опечатка… – начал было оправдываться Илюша, но его прервали.
– В общем, пацан, бери-ка ноги в руки и подъезжай в редакцию «Малой Невки»! Ты, конечно, идиот, но нам такой и нужен. Шибко умных нынче много, а олигофрены в дефиците, чтобы делали, что велено и не дрочили мозг ненужными вопросами. Куда ехать, знаешь? Запоминай адрес!
Перспективы бомжевания, похоже, временно откладывались…
Редакция оказалась расположена в сдвоенной квартире наполовину расселенного жилого дома, приспособленного под офисы. Не отец ли занимался расселением? – так размышлял Илюша, заходя в парадное. В старинном грохочущем лифте висело огромное цветастое объявление с угрожающим месседжем, начинавшееся словами «Ссудари мои!». Ухмыльнувшись, он зафоткал смешную объяву и сразу же скинул фотку в сеть. Пусть френды тоже порадуются народному творчеству. Видать, совсем ссыкуны достали местное население.
– Молодец, пацан, оперативно работаешь!
Этими словами его встретил в редакции огромный, как все три толстяка сразу, потный человечище с длинным засаленным хвостом полуседых волос на затылке. Макушка жирдяя была совершенно лысой, а поперек нее шла витиеватая татуха, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся цитатой Петрония Арбитра Quidquid disces, tibi discis.
– Чему бы ты ни учился, ты учишься для себя, – автоматически прочитал Илюша латинскую фразу.
– Ишь ты! – восхитился жирдяй. – Выходит, зря я тебя в олигофрены определил, что ли? И фотку ссударей моментально в заповедник олигофренов запостил, и с латынью знаком, и упакован, как мальчик-мажор. А ну колись, ты идиот или наоборот?
– Я дурналист, – вздохнул Илюша. – И этим все сказано.
– Избегай штампов, щегол! Все о человеке сказать невозможно, даже об олигофрене из твиттера. А теперь пристраивай свою тощую жопу сюда, – толстяк кивнул в сторону скучавшего в углу хлипкого офисного кресла, – открывай уши и очень внимательно меня слушай! Повторять не буду, редакционный идиот должен все ловить с одного раза…
Дядя Мотя
Вернуться домой ему все-таки пришлось. Хотя и ненадолго, только для того, чтобы забрать ноутбук: всерьез работать с айпада было категорически неудобно. К тому же ноутбук, в отличие от модных эппловских гаджетов, подаренных родителями, был его собственный. Он купил его на деньги, полученные за подробное генеалогическое исследование семьи. Не своей, конечно же, а одного из приятелей. Исследование не выявило им дворянских предков, как они надеялись. Но гонорар честно заплатили. Любимый ноутбук был ему нужен и для выполнения задания Матвея Афанасьевича Эбербаума, который велел звать его дядей Мотей и пообещал, что Илюша, «если жидко не облажается на первом же уроке», сможет ночевать в редакции, пока не подыщет себе жилье.
Редакция, в сущности, представляла собой две почти пустые комнаты. В одной из них царил дядя Мотя, работавший одновременно за тремя ноутбуками, в другой стояло два потрепанных стола с покрытыми пылью компьютерами эпохи девяносто пятых виндов. Но главное – здесь же был диван, который, если Илюша таки не облажается, мог на ближайшие несколько недель стать его временным пристанищем.
– Писять будешь ходить во-он в ту дверь налево, – махнул дядя Мотя огромной ручищей в сторону коридора, соединявшего редакционные комнаты. – Там и покакаешь, там и помоешься, если что, душ имеется. Столоваться можешь у меня, я живу этажом ниже, щенячий корм и чистая миска найдутся…
– А кто еще здесь работает?, – поинтересовался Илюша, заинтригованный полнейшей безлюдностью редакции.
– Здесь я работаю, а еще – никто, – ответил дядя Мотя и ткнул пухлым безымянным пальцем на кнопку включения древнего компьютера. – О фрилансе слыхал, дитя четыреджи? – Загружаясь, компьютер натужно захрустел, словно больной артрозом дедок, которого заставили бежать марафон.
– Слыхал, – улыбнулся Илюша, – сам такой…
– Все вы нынче такие, – недовольно пробурчал дядя Мотя, – тролли сетевые…
Всего в редакции городского сайта новостей «Малая Невка», по его словам, работало тринадцать человек, причем большинство из них занимались не контентом сайта, а поиском рекламодателей. Контент, в основном, обеспечивал лично главред Матвей Афанасич и еще двое «быстрых разумом невтонов, способных отличить «порок» от «порога». Сайт был всеяден, как нахальный городской голубь, и не брезговал ничем. Новости о мировой политике, финансах, катастрофах безмятежно соседствовали с информацией о потерявшейся в центре города собачке или о лопнувшей трубе в квартире многодетного семейства.
– Посещаемость у нас тухлая, – объяснил неунывающий дядя Мотя, – а в этой гробнице, – он постучал по рубрике «Недвижимость» на экране, – вообще скоро могильные черви заведутся. А направление весьма перспективное, причем главным образом с точки зрения покушать немного денюжек… Так что вот тебе, пацан, пробное задание…
На первый взгляд, не так уж сложно, размышлял Илюша по дороге домой. Обойти по выданному Эбербаумом списку несколько старых домов в центре города, поговорить с жильцами, выяснить, не ошивались ли в последнее время поблизости странные личности, интересующиеся одинокими пенсионерами с большой жилплощадью…
– Тебе, как единственному наследничку риэлторской империи, да-да, не делай удивленную моську, – я твою родословную сразу прогуглил, – должно быть понятно, что спрашивать. Но особо не увлекайся, – наставлял дядя Мотя. – Подробный трактат на тридцать тыщ знаков мне тут ни к чему. Так, кратенько, логично, но с чувством. Ты можешь с чувством?
– Не знаю, – промямлил Илюша, пытаясь совладать с заедающей «клавой» раритетного компа.
– Можешь-можешь, – уверенно заявил дядя Мотя, – раз с семьей так лихо разосрался. Из-за чего разосрался-то, повод хоть стоящий был?
– Я папину машину разбил, – признался Илюша. – Вернее, не совсем папину и не совсем я…
– И не совсем разбил? – густым хохотом прервал его Матвей Афанасич.
– Машина как бы моя была, мне ее родители на день рождения подарили… Ну, я в клубе отмечал… Как бы с друзьями… Потом кататься поехали… – Во рту пересохло и опять появился отвратительный железистый привкус. – Я девушку за руль посадил, а она в столб въехала…
– Твоя, что ли девушка? – поинтересовался дядя Мотя.
– Ну, не совсем моя… То есть, я думал… А она…
– Ясно, – ухмыльнулся Матвей Афанасич. – Это он, это он, майне фройнд тестостерон. Пьяные были?
– Ну… Она да… И все остальные… А я и не пил… Я не пью почти. Спиртное не переношу… Тем более за рулем был…
– То есть, – принялся перечислять дядя Мотя, загибая пальцы, – ты, единственный трезвый, вез бухую компанию как бы друзей, посадил за руль не совсем твою девушку, тоже бухую, и она въехала в столб? Хоть не убили никого? Не покалечили?
– Нет, что вы! – Илюша взмок и вспомнил свой вязкий ужас, когда джип занесло на мокрой трассе, а он пытался вырвать управление у впавшей в пьяное буйство Полины. – Только машину разбили… В полицию попали…
– И что, родители из дома выставили?
– Я сам ушел. – Сказав это, Илюша вдруг отчетливо понял, что он действительно полный идиот. – Не из-за машины, – поспешно добавил он, – из-за девушки… Папа ее шалавой назвал и запретил встречаться… – Он растерянно замолчал.
– Интеллигентный человек твой батя, – радостно сказал Матвей Афанасич. – Ух, я бы на его месте! Хорошо, что я не на его месте, усек?
– Усек, – ему вдруг стало очень легко. Впервые с момента отвратительного семейного скандала он смог нормально вдохнуть. – Только мне домой все равно никак… Не могу я…
– А я тебе о чем толковал, птенец гнезда? Сгоняй за чистыми труселями и ноутбуком, скажи, что ты идиот, но нашел работу и хату. А жить здесь будешь, пока говно не выкипит…
– Спасибо…
Уже выйдя из редакции и направляясь домой за вещами, Илюша вдруг задумался – а откуда дядя Мотя узнал о его ссоре с родителями? Он ведь не говорил предполагаемому работодателю о своих семейных проблемах. Хотя, наверное, тот сам догадался, тем более что сразу по получении резюме с «дурналистом» проверил Илюшину «родословную» и аккаунт в соцсетях. Откуда дядя Мотя узнал о любимом ноутбуке – эта мысль даже не пришла в Илюшину голову…
