Читать книгу: «Город под свинцовым небом», страница 3

Глава III

Весь оставшийся день прошёл как в тумане. Я никак не мог выкинуть из головы того бедолагу, что совсем недавно ничком лежал на холодном асфальте. Нет, он не был мне знаком так близко, однако осознавать, что очередным владельцем гроба стал тот, кто всегда работал буквально за стенкой, было жутко. Совсем не хотелось, чтобы следующим в труповозке поехал тот же Сива или, чего хуже, я сам.

А всё этот проклятый завод! Одному богу известно, что за руду и с каких карьеров нам каждую неделю доставляли поездами в свинцовых контейнерах, но одно было ясно точно: пичкают нас до невозможного гадкой и едкой дрянью, каждой частичкой, каждым атомом проникающей в грудь через химзащиту и паразитирующей там до самой смерти. Оставалось лишь понять, что лучше: загнуться от неведомой заразы или с голоду, без гроша в кармане. Единственное, что радовало – стабильно удовлетворительные показатели дозиметра. Сдав спецовку и пройдя контрольный замер, я покинул завод, пытаясь хоть как-то прогнать плохие мысли.

В себя пришёл уже в кладовке диспетчерской, до смерти уставший и слегка поддатый. Снова скромный стол, запах спирта и тусклая лампочка под потолком. Борланд бесцеремонно потрепал меня по плечу, выгоняя из раздумий.

– Ты чего смурной какой? – спросил он, пытаясь прикурить размокшими спичками сигарету.

– Да так… Опять жмур.

– И чего?

– Ничего… Хреново это всё просто.

– Ты чего вдруг, Марк? Сколько раз люди загибались, так тебя это не волновало, а в этот раз нате! «Хреново»! Парнишка что ли тот?

– Боже упаси, сплюнь!

– Ишь как подскочил… – язвительно произнёс старик. – И чего только ты с ним носишься?

– Не твоё дело.

– Не моё, как же. Давно бы завёл себе бабу, да нарожал с десяток таких. Сдался тебе этот голодранец, не свой ведь даже…

Моё терпение лопнуло. Я вскочил из-за стола, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не съездить старику по морде. Сэм на секунду отвлёкся от своих дел, глядя на меня, но почти сразу потерял интерес. Наши ссоры со стариком уже стали обыденностью.

– Клянусь богом, Борланд, ещё одно слово про мальчишку – я ведь не посмотрю, что ты пожилой. Так по морде двину…

Сжатые от злобы кулаки побелели, а диспетчер не повёл и бровью. Знал, козёл, что не ударю.

– Остынь, паря. Не будем о парне, – он успокаивающе поднял ладонь, и я вернулся на место. – Так кто умер-то? Знакомый что ли?

– Да не знал я его…

– Ну тогда я тебя точно не понимаю, – протянул он, наконец раскурив сигарету.

– Да иди ты лесом, старый хрен.

Только сейчас я заметил, что в комнате нас было всего трое. Старик пускал дым в потолок, разглядывая лампочку. В дальнем углу сидел Сэм, молчаливо пришивающий очередную заплатку на комбинезон. Был уже вечер, а лысый так и не появился.

– Слушай… – неожиданно для самого себя повернулся я к старику. Мысль, так старательно гонимая все эти годы, вдруг пробралась в сознание и теперь норовила вырваться наружу.

– Ты никогда не думал сбежать?

– Куда? – удивился Борланд.

– На свободу!

– На какую ещё свободу? Ты что городишь, бесноватый?

– Ну за кордон, к людям!

– А даже если сбежишь, что ты на свободе этой делать будешь?

– Что ж ты глупости-то спрашиваешь, старик? Жить! Как человек!

– Каков вопрос, таков ответ. А чтобы жить как человек, нужно и быть человеком.

– А я тогда кто?

– Ты? Да мясо. Все мы тут расходный материал. И в жизни у тебя лишь одна задача – работать, чтобы где-то за кордоном люди хорошо жили. Не будешь работать – найдут замену, а тебя на свалку, и дело с концом. Вот и думай теперь – а человек ли ты вообще?

– Нет… Несправедливо это.

– А кому важна твоя справедливость? Все мы – отбросы. Грязные, чумные и радиоактивные. Нас и на милю к людям не подпустят. Нужны мы им такие, ага.

– Почему это? Мы чище стёклышка. Каждый день замеряют, и ещё ни разу доза не была превышена.

– Ты думаешь, ты один такой умный? Уже сколько лет все дозиметры в городе скручены на сотню-другую микрорентген, чтоб такие болваны, как ты, спокойно спали. А ты и дальше верь, что чист, пока в темноте светиться не начнёшь.

Разговор закончился. Я был крайне зол, но причиной тому были вовсе не слова Борланда, а то, что в глубине души я и сам в них верил. Старик был снова прав. Не могут ведь люди гибнуть без причины. Нас просто-напросто травят, делая вид, что всё нормально, а мы и рады. Лишь бы платили.

Вдруг дверь отворилась, и в комнату, прихрамывая, вошёл Сива. Вид он имел далеко не лучший: рубаха была в нескольких местах порвана, всюду на одежде виделись кровяные пятна, а на самом теле не было и живого места. Одна из бровей была рассечена, губы разбиты, а под левым глазом назревал фингал. Он тихонько доковылял до своего стула и, тяжело выдохнув, сел, на ходу опрокидывая в себя заранее наполненную стопку.

Сива всегда был человеком не конфликтным и врагов не имел, потому догадок строить не пришлось.

– Ты как подставиться умудрился? – удивился Сэм. Оно и понятно: такого с лысым никогда не случалось.

– Не знаю! Я шёл как всегда по своей обычной тропке, смотрю – огонёк впереди. Присмотрелся, вижу, что прикурить кто-то в темноте решил. Этим путём никогда патрули не ходили, ну я и подумал, что обычный работяга. Спросил, дурак, у него папиросу…

– И что, дал? – спросил Сэм. Сива злобно глянул на него исподлобья, но через пару секунд успокоился и показательно похлопал себя по ссаженной щеке.

– Ещё как дал! Сам видишь, какой красивый сижу. А я, балбес, даже и не заметил, что у него погоны на плечах. Он после моей просьбы за пояс полез. Я-то подумал, за сигаретами, а он как всадит мне дубиной по зубам…

После этих слов Сива, будто бы снова испытав те ощущения, скривил лицо и аккуратно провёл ладонью по рту.

– Потом ещё двое из-за угла подскочили, их я тоже не заметил. Последние деньги забрали, уроды! – он с досадой похлопал себя по карманам.

– Удивляюсь, как тебя отпустили.

– Слава богу, не Шивру попался. Иначе я бы тут не сидел сейчас. А эти… Отмутузили, обобрали, да отпустили. Деньги жалко только…

Они говорили ещё о чём-то, однако я и так изначально почти не слушал их. Теперь же все звуки окончательно ушли на второй план. Я снова думал, причём сам не понимал, о чём. Какая-то определённо важная мысль витала в периферии, а я никак не мог её уловить. Будто пропустил что-то важное. И ведь, казалось бы, нет уже никаких проблем. Живи, Марк! Живи, как жил! Опять кто-то умер? И хрен-то с ним! Всегда как мухи дохли, с этим ничего не пожелаешь. Сива побитый пришёл? Бывает! Кого жандармы не ловили? И жизнь точно такая же, как вчера, позавчера, наделю, месяц назад. Живи спокойно, Марк, не забивай голову чепухой.

Но что-то так и не давало покоя. Что-то надоедливое, скребущее по сердцу, не давало расслабиться, донимая головной болью. Спустя пару стопок и череды разговоров, в задумчивости пропущенных мимо ушей, я удалился. Старик, кажется, снова бормотал что-то вдогонку про глупости, коими я забил голову, но в кармане удачно обнаружилась затерявшаяся в складках помятая папироса, и ворчание старика прошло мимо ушей. Было совершенно не до него. Оставалось лишь дойти до своей берлоги.

Глава IV

Весь следующий день прошёл будто в перемотке. Проверка документов, открытие завода, затасканная химзащита и не меняющееся из года в год рабочее место. Руки на автомате обрабатывали чёртову руду, пока сознание витало в мыслях. А я смотрел на людей вокруг себя и всё пытался понять: то ли я один прозревший среди слепцов, то ли очередной дурак, что высасывает проблемы из пальца. Ведь люди жили в этом городишке уже который год, и до сих пор не устроили ни забастовки, ни побега. Ничего. Каждый из них: доходяги в химзащите, чумазые шахтёры, работяги со сталелитейного – никто даже не заикнулся о том, что пора бы и свалить наконец с этой каторги. Быть может, и не каторга это вовсе? Так выглядит нормальная жизнь? И все это знают, живут себе спокойно, а я, идиот, зря себя накручиваю.

Однако это были лишь догадки. Прийти к какому-либо выводу не удалось, но одно стало ясно точно: нужно отдохнуть. С таким настроем здесь долго не живут, а я бы ещё хотел понервировать этот мирок своим присутствием, да и Димку оставлять не хотелось. Совсем скоро и его спихнут на какое-нибудь предприятие, а без отца освоиться будет совсем сложно. Поэтому я постарался выкинуть всю чушь из головы и впервые за весь день обратил внимание на мир вокруг. Рабочий день уже подошёл к концу, все потихоньку сдавали спецовку и отправлялись проверяться на облучение.

Уже выходя за территорию, я вдруг вспомнил о том, что ко мне сегодня совсем не забегал Димка. Обычно он появлялся либо утром, либо во время перекура, и приносил чего-нибудь перекусить. Я хоть и не особо такую щедрость жаловал, но куда уж тут спорить. «Посмотри на себя, Марк! Совсем ведь отощал!» И я довольно уминал стряпню Марты, выслушивая, чего нового у парнишки. И плевать было на то, что он в два раза моложе. Его рассказы были всяко веселее, чем пьяные слухи, кого где задержали и кто вчера склеил ласты.

Однако сегодня я остался голодный и грустный, поэтому на вежливое «есть сигаретка?» недовольно что-то проворчал и заспешил вниз по дороге, спускающейся от стоящего на холме завода в город. Уж не знаю, кто это был, но настроения общаться не было. Да и курева у меня совсем не осталось.

Внимание вдруг привлекла выехавшая с одной из улиц труповозка. В этой части сектора спецбригада появлялась редко, однако в последнее время что-то зачастила. Мне стало вдруг интересно, кому так не посчастливилось в этот раз, поэтому я двинулся следом. От утренних мыслей, казалось не осталось и следа, и чья-то смерть, как и раньше, перестала меня заботить.

Грузовичок остановился совсем недалеко: метрах в пятидесяти за углом. Дальше по дороге располагался КПП и восточная часть жилого сектора, где располагался дом Марты, и я решил во что бы то ни стало заглянуть сейчас к ней на огонёк. Обещал ведь Димке вчера, да и теперь было по пути.

Из машины уже вышли три человека в защитных костюмах и теперь упаковывали в мешок тело. Толпы в этот раз не было: только в паре метров поодаль стоял какой-то худощавый старичок, по видимому, и доложивший о трупе.

– Что случилось? – спросил я у него, когда подошёл.

– А вот… Я, понимаешь, зарплату-то получил, иду себе к проходной, уже с тропинки почти сошёл, а тут жмур! Я быстрее к телефону побежал, вон там вот, знаешь…

– Ясно-ясно. А кто помер-то? – спросил я, бочком, чтобы не мешать что-то пишущим служивым, подходя к мешку. Со стороны тела не было видно, а в груди загорелся интерес. Авось опять с нашего завода?

– Да парнишка какой-то, хрен его знает… – крикнул мне вслед старичок, когда я уже подошёл к трупу.

Я где стоял, там и сел. Ноги подкосились без сил, уперевшись коленями в землю. Из чёрного мешка на меня смотрел Димка. Мёртвый Димка. В глазах потемнело, и я дрожа от страха, снова заглянул под полиэтилен, надеясь, что обознался. Но Димку я не мог спутать ни с кем. Губы посинели, улыбка пропала с некогда озорного лица, а лукавый взгляд опустел и безжизненно упёрся в серое, свинцовое небо. И лишь маленький огонёк даже сейчас виделся мне в глазах мальчишки. Огонёк молодого, ещё не прожжённого жизнью, не израненного хмарью города парня, что пока не расстался с надеждой, не закопал свои мечты. Но этот мир расправился с ним намного раньше, чем это должно было случиться, и от такой несправедливости я готов был взвыть.

Такой молодой! Он ведь не заслужил! Он ведь был добрее любого в этом городе!

Я забыл, как дышать. В горле встал горький ком, а из глаз, кажется, потекли слёзы. Я никогда в своей сознательной жизни не плакал, да и выжженные с годами едким дымом глаза не давали такой возможности, но сейчас каким-то образом по щекам проложили путь две влажные дорожки.

Недалеко в траве нашлась любимая Димкина сумка. В ней до сих пор лежала давно уже остывшая булка.

«Не донёс…» – подумал я, закрыв лицо дрожащими руками, а Димку в это время уже грузили в труповозку. Как сквозь пелену, до меня доносились обрывки фраз тех мужиков.

– …схватил где-то дозу…

– …слишком много для ребёнка…

– …несколько часов…

Я сидел на холодной земле и глядел вслед уезжающей машине, что увозила моего единственного настоящего друга. Единственного, кто хоть немного, но вносил краски в эту серую жизнь. И даже когда грузовичок, вильнув колёсами, скрылся за поворотом, я так и смотрел пустым взглядом в ту сторону. Смотрел и думал, что же я теперь скажу Марте…

В этот вечер в диспетчерскую я не явился. Лишь опустошил заначку и, затарившись водкой, закрылся у себя дома, и пил, очень много пил.

Я изо всех сил пытался заглушить боль спиртом, но она только накатывала с новой силой. А перед глазами стоял Димка. Живой, улыбчивый, как и раньше. Снова что-то рассказывал, а я слушал и обливался слезами. И всё корил себя за то, что с самого начала не запретил ему приходить на этот проклятый завод. Ведь если бы он не навещал меня, может, и не облучился бы…

– Прости меня… Димка… – говорил я мальчишке, а тот ещё больше улыбался.

Уснул я лишь под утро, когда организм, не выдержав такого количества алкоголя, отключился.