Читать книгу: «Индульгенции», страница 3
– Ладно. Что-то я совсем не в уме, – вздыхает мать и отпивает чая. – Ты-то как? Как Соня?
Интерес к Соне у нее может быть лишь сугубо формальный – у них совершенно не заладились отношения, и моя мать стала для Сони свекровью в худших оттенках значения этого слова.
– Соня устала. Суета, домашние дела.
– Сходит с ума от декрета? – усмехается мать.
– Я этого не говорил.
– Я это говорю, – твердо произносит мать. – Потому что я с тобой сидела всего четыре месяца, и чуть с ума не сошла, а потом, как вышла на работу, дел стало больше, но жить легче. Смотри, как бы не было беды.
– Я подумаю, – почесываю затылок и срочно ищу тему для перевода разговора. – Что тебе подарить на День рождения? Я просто немного замотался и трудно сообразить…
– Заедь ко мне. А не присылай подарок, как в том году. Твой офис же рядом.
– Да, я постараюсь. Я надеюсь, получится.
– Заедь. Просто скажи «да» и заедь. Больше ничего не надо.
Я нервно сглатываю, и в живот проваливается камень. Гигантский булыжник, который прижимает меня к стулу.
– Я очень постараюсь.
– Ты редко бываешь. А так я буду просто одна сидеть.
– А подруги? Они-то приедут поздравить, точно.
– Я уже устала от них. От всей их болтовни. Устала от всех. От тебя не устаю.
– Может, потому что видишь редко? – улыбаюсь, пытаясь хоть как-то уйти от столь болезненной для матери темы.
– Не шути так.
Мы почти одновременно вздыхаем.
– Так что у тебя случилось?
Я даже не пытаюсь сделать вид, что удивлен этим вопросом. Мать всегда знает, что у меня что-то случилось. Возможно, когда-то я также буду знать все про Настю. Возможно, это не передается по наследству. Но в моей маме это точно есть.
– На позапрошлой неделе мне написал один человек. Из прошлой жизни…
– Юля?
– Просто один знакомый. Мам!
Она улыбается и смотрит мне в глаза, и я готов заплакать от собственной слабости перед этой престарелой женщиной, потом что она видит меня и все мои глупости, мои ошибки, сомнения – все видит насквозь. Но она не может указывать мне, как делать, чтобы не ошибиться снова. Или не хочет.
– Передавай ей привет. Вы наверняка увидитесь.
– Я не хочу.
– Хочешь. И я бы с ней переговорила.
– У тебя все хороши, кто уже стали моими бывшими.
– Не все.
– Ну, конечно, мам. Ты, как всегда, права.
Кто-то написал краской из распылителя во всю стену автобусной остановки недалеко от моего дома «ПРОСТО ЛЮБИ», и прямо под этой надписью ранним утром на лавке внутри остановки сидит молодая парочка. Я даю по газам и тихо матерюсь на чертовых вандалов, которые изуродовали весь город своими бессмысленными фразами.
Этим вечером у нас с моими хорошими знакомыми встреча в баре на Ленинском, и мне повезло попасть в типичную пробку в сторону Народного Ополчения.
Иллюминация на здании «Лидер-Тауэр» в виде гипнотизирующего калейдоскопа сменяется отвратительной рекламой какого-то фитнес-клуба, на что я огорченно вздыхаю и возвращаюсь в реальность и вижу, что пробка тронулась и проезжаю еще несколько метров, чтобы снова остановиться. Но на здание с иллюминацией уже не смотрю. Все теряется и блекнет когда-то. Что-то быстрее, что-то медленнее. Все выцветает и перестает привлекать интерес. Люди надоедают. Наркотики не приносят былого кайфа. Машина кажется медленнее. Жизнь прекращается. Все когда-то теряет свою сущность. Этим нужно бы восхищаться – движением значений вещей во вселенной, их перетеканием друг в друга. Но я не хочу. Я боюсь этого. Вот только вам этого знать не нужно. Это актуально только в моем мире. Вас это не касается. Кстати, вас и не существует – помните? Вот то-то и оно.
Причина моей встречи с этими людьми – двоим из них я должен по жизни, хотя они это не напоминают, а двое других – просто мои старые друзья. О чем мы говорим – вас точно не касается. Но вам стоит зайти попозже, когда дядя Юра – мой старший приятель, – примет побольше и начнет учить всех жизни. А вы пока погуляйте, возьмите себе немного пива – здесь отличное темное, вот которое в нижней части винной карты.
Да, вот сейчас можно и вам присоединиться. Как раз есть свободный стул – пока Серега – мой старый друг по институту, – отчалил на долгие объяснения жене по телефону, как так получилось, что он ее не предупредил об этой пьянке.
– Не завидую Серому, – ухмыляюсь я и отпиваю сразу полстакана пива.
– И не завидуй, – хихикает еще один наш товарищ – Антон Сергеич – нынешний заместитель коммерческого директора одной наверняка известной вам фирмы. – Я его жену хорошо знаю. На любые яйца опасную бритву найдет.
– Ну, пустой базар, пацаны, – включается дядя Юра, и я боюсь, что тема его зацепила, а, значит, переключатель сработал. – У человека есть жена. Есть дети. Конечно, она переживает. Но главное – что он не переживает за себя.
– Ну, да, – качает головой Антон Сергеич. – Убеди ты ее, что ты сейчас не в баре со шлюхами кокс нюхаешь, а с уважаемыми людьми сидишь в приличном заведении.
– Ну, а если в баре со шлюхами в чулках, так сказать, – дядя Юра всем на потеху почему-то показывает на себе груди размера так шестого. – Даже если так – что тут такого? Измена – это же когда ты своей бабе цветов подарить не можешь, только по праздникам если, а какой-нибудь мокрощелке даришь подарки за то, чтобы она для тебя ноги раздвинула. А перепих с какой-то шлюшкой, о котором никто, кроме тебя и шлюшки, не узнает – это ни разу не измена.
– Может быть, кстати, – неуверенно машет пальцем Игорь – еще один мой приятель с хипстерскими замашками, длинной бородой и весьма успешным интернет-магазином в кармане.
– Если ты нормальный мужик – точно, – категорично заявляет дядя Юра.
– Только вот нормальных баб это не касается, – Антон Сергеич делает драматическую паузу, медленно выпивает виски из своего стакана и трясет лед внутри. – Потому что они изменяют не мандой, а сердцем.
– За настоящих женщин! – провозглашает дядя Юра и вскидывает стакан с пивом.
– Ты погоди, мне бы наполнить, – возмущается Антон Сергеич.
Легкое опьянение заставляет меня зацепиться за тему измены. Говорят, если часто поднимать какую-то тему и показывать, как ты далек от нее и какие ее апологеты ничтожества, можно совершенно внезапно самому оказаться ее апологетом. И сейчас тема измены меня начинает выдавать. Кстати, вам дальше придется слушать стоя, потому что Серега вернулся. Ну-ка брысь с законного места человека, который в свое время меня от ментов спасал. Ну, была ситуация. Брысь, говорю.
– Ну, как? – интересуется у Сереги дядя Юра.
– Ой, вообще жопа, – вздыхает Серега, протирает лицо и выпивает оставшийся коньяк из своего бокала. – После того случая, когда она меня застала с секретаршей в офисе…
– Сережка спалился, – хохочет обычно крайне спокойный Игорь.
– Да мы даже ниче не делали, вот вам крест!
Серега крестится и продолжает свой рассказ, а я обнаруживаю, что беда не приходит одна, и мне тоже поступает звонок от недовольной жены.
– Ребят, я на минутку, – отмечаюсь, хотя все уже так увлечены рассказом Сереги, что мое отсутствие никто не заметит.
Пачка «парламента» оказалась в моем кармане неслучайно, хотя я бросил довольно давно. Старые привычки все равно берут свое, а в соответствующем окружении – особенно. Чтобы не сдать себя щелчком зажигалки, я прикуриваю и только потом перезваниваю Соне. Отойдите на минутку, мне надо с женой переговорить.
Все, все, договорил. Без обид. Просто я сам-то был не рад слушать эту болтовню, а вас утомлять точно не хотел бы. Разумеется, я был неправ, что забыл ее предупредить. Совершенно вылетело из головы, что я – условно-осужденный на испытательном сроке, и мне без отметок в Полиции Сониных Нравов никуда. Не докурив, я возвращаюсь к столу, надеясь, что тема с секретаршей не завершена, но там уже вовсю царствует дядя Юра. Уж не знаю, как так вышло, но тема сместилась на малолеток.
– Фишка в том, Серега, что эта глупая молоденькая девочка будет тебе благодарна за то, что ты отвел ее в дорогой ресторан, за букет цветов, за то, что ты ее трахнешь, как следует, удовлетворишь по итогу этого всего. Она чище, она может себе позволить эти простые радости и не задумываться – используешь ты ее или нет.
Серега кивает, остальные воздерживаются даже от молчаливых комментариев. Антон Сергеич молча запрокидывает очередной стакан. Я в замешательстве.
– И тогда все будут счастливы – и ты, и она. Для нее это экспириенс, для тебя – отлично проведенный вечер. А эта матерая, опытная дамочка с понтами и дорогой бледной косметикой – совсем другая кадриль. Если ты вложишь в нее столько же, сколько в девочку – она от силы с презрением посмотрит на тебя и будет делать вид, что ущемлена, давить тебе на голову, намекать и молчать, чтобы ты был как можно сильнее угнетен. В итоге, ты, в лучшем случае, получишь ту же самую манду. Но она никогда не будет тебе благодарна за твои знаки внимания, не будет видеть в тебе благодетеля. Ей плевать на твою душу. Она всегда будет механистично измерять тебя теми средствами, которые ты вложил в подарки для нее, и для нее это даже не будет меркантильным – ведь это подарки, которые ты сам делаешь, это твой осознанный выбор, и все. А опыт… – дядя Юра размашисто машет рукой. – Знаешь, сосать любая научится.
Мне вся эта тирада не очень нравится, но что дядя Юра на каждого, кто с ним спорит по пьяни, бросается, как бык на красную тряпку, я отлично знаю. Уважаемые люди часто превращаются в свиней с непозволительно широкими возможностями по пьяни – и только широта возможностей отличает их в эти моменты от людей неуважаемых, делает еще опаснее. Я принимаю решение вернуться на свежий воздух, прикурить еще разок и кое-кому позвонить.
Найдя номер Димы Белова, я запускаю набор, прижимаю мобильник к уху и прикуриваю, наслаждаясь первой затяжкой сигареты. Чем дальше к окурку – тем скучнее. Одни и те же правила везде.
– Дим, здорово.
– Привет, Санек. Как сам?
– Да вроде ничего. Вот хотел узнать, как ты. Мы че-то давно не общались. Примерно с той твоей поездки сплошь тупняки и молчание. А уже год прошел.
– Да, знаешь… – слышу, как щелкает его зажигалка, – …почти ничего и не поменялось. Все как-то на редкость ровно. День ото дня. Стабильность.
– Дим.
Тишина. Он слышит мой следующий вопрос, хотя я еще его не задал.
– Ну, я же вижу, что с тобой че-то не так. В последний разговор ты вообще был сам не свой. Это не твой стиль.
– Многое не мой стиль, – нервный смешок. – Например, поцарапанный багажник.
– Романтика периферии.
– Воистину. Это типа инсталляция такая у наших гопников. Жаль, я забыл сфоткать, уже отполировал. Небольшая царапина, но мата было много. А как твоя романтичная натура?
– Живем. Вроде.
– Дай угадаю – «все как-то ровно», да?
Он поймал меня на нежелании делиться. Хитрый ход.
– Пять баллов.
– Без обид. Ты не переживай. Я просто… – снова странная пауза – то ли на затяжку, то ли на попытку найти слова, – … почувствовал себя уставшим. Сильно. И это не в моем стиле.
– Всем нужен отдых.
– То-то и оно. У всех свои проблемы. Мало ли.
– Ну, да.
– Знаешь, иногда видишь некоторые вещи – вещи, которых не ждал, в которые не сразу веришь, и тебя осеняет. Понимаешь, что не все было так, как тебе казалось. Что ты кинул последние бабки мимо кассы, так сказать.
– А, может, их кинули за тебя? – пытаюсь провести ответный маневр.
В точку. Новая пауза подсказывает, что я прав. И с высокой вероятностью – дело также в женщинах. Точнее – в женщине. Только вот какой? Его горластом молокозаводе Лене или какой-то новенькой?
– Да, и так бывает. Так и выходит чаще всего. Люди не верят в тебя, в себя, ни во что не верят. А потом говорят, что хотели, как лучше, а вышло, как всегда. И ты просто продолжаешь жить с этим.
– Может, дело просто в России? – усмехаюсь достаточно громко, чтобы разрядить разговор.
– Вот это точно. Не будем о грустном. Слушай, мне тут ехать надо, с одной дамочкой договорить, чтоб отстала. На созвоне?
– Давай.
– Удачи.
– Взаимно.
Я медленно листаю список бесед в сообщениях и снова открываю ветку с юлиным номером. Мне хочется нажать на совершение вызова прямо сейчас, но я понимаю, что за меня пытается решить инерция пьяного телефониста.
– Че-то ты опечаленный, – бурчит рядом со мной дядя Юра.
– Угу, – киваю и убираю телефон подальше.
– Есть сигарета?
Стандартный регламент по прикуриванию выполнен. Все в соответствии с этикетом.
– У тебя все устаканится, – утверждает дядя Юра, даже не спрашивая, о чем речь.
– Наверное.
– Не веришь мне?
Я молчу. Может, нужно соврать или недоговорить – с людьми часто так. Но сейчас я молчу.
– А кто тебе давал советы, благодаря которым ты теперь тот, кто ты есть? Да, Саня, я это был. Или нет?
– Да, ты, дядь Юр. Базара нет.
– А теперь ты меня прямым текстом в жопу посылаешь то есть, ага?
– Нет. Не так. Никак. Не гони, дядь Юр.
– Знаю, что не посылаешь, – он кладет мне мощную пятерню с толстыми пальцами на плечо, едва не ломая по пути ключицу своей богатырской не под рост хваткой. – Так вот – все у тебя будет нормально. Ты же всего добиваешься сам. Ты хороший человек. Поэтому у тебя все будет. Это так просто не уходит, поверь мне. Сейчас многие жалуются, что у них все хреново. Кризисы, говно всякое. Но просто сами они говна другим подкладывают и на чужом херу хотят в рай въехать. А это не работает так просто, как они хотят. А ты красавчик, Саня. Ты настоящий, а не как эти пидеркантропы.
Знал бы он, как мне хочется сейчас рассказать о том, каким красавчиком я был года три с половиной назад по отношению к женщине, которую любил и которую практически вышвырнул на улицу. Но в одном он прав – в этой жизни мы все чего-то добиваемся. Кто-то двух загородных домов и «инфинити», кто-то места в «Газпроме», а кто-то – чтоб хватило мелочи на «доширак» и батон. Но не все касается бабок. Ты можешь зарабатывать миллионы чистыми ежемесячно, но пока твоя жена пилит тебе мозги и мечется между крайней нежностью и истерическими припадками, и ты приходишь домой, как в пыточную камеру – ты голодранец, неудачник и мудак. И все твои заработки, если судить по-человечески – дерьмо собачье. Пакет халявных услуг для того, кто получит твое наследство. И все. Прожить несчастным, чтобы обеспечить взросление мажоров с менталитетом пролетариев. Великолепная задача.
Дядя Юра еще что-то рассказывает, а я ему поддакиваю. Я раздражен, и идея напиться с приятелями мне кажется не столь уж удачной. Меня прессингует обстановка. Я пытаюсь найти выход из ситуации, а получаю только стены со всех сторон. Может, просто дождаться заморозков и анабиоза новогодних праздников, когда всем лень думать и действовать. А что вы делаете на Новый Год? Может, съездим вместе куда-нибудь? Я отправлю Соню с Настей на Кипр, а мы поедем пить водку и кататься на лыжах, привязанных к чьему-нибудь «паджеро»? Нет? Точно? Да не очень-то и хотелось. Я все равно вам не доверяю особо. А после случая, когда я вместе с…
Юля
…какие-то странные знаки, которых я не помню, потому что давно сдавала на права. Поэтому надо ехать в другую сторону, чтобы меня еще и прав не лишили.
Пока погода позволяет, а боли отступили, я прихорашиваюсь, крашу губы и еду в торговый центр присмотреть что-нибудь из свежих шмоток. Это гораздо лучше, чем сидеть дома и плакаться подружкам на то, что с каждым днем мне все хуже, и от восстановительной терапии меня уже тошнит.
I hate you, but I…
Опять включается эта чертова песня, и я быстро переключаю на следующую. Странно, что я не удалила ее с флешки еще в тот день. Впрочем, вечер был томным, и мне было не до того. Звуки синтезатора и этот вокал опять разбередили воспоминания, и я пытаюсь настроиться на лад другой песни и даже начинаю подпевать, но разговор, на котором когда-то поменялось многое, на котором мы с Сашей, наконец, констатировали факт разлуки, всплывает передо мной, и я отмахиваюсь от него, ору другую песню, но куда там…
– Ты не хочешь со мной общаться?
– Я не хотел бы говорить на эту тему
– Почему?
– Потому что мы расстались. Мы совершенно чужие люди.
– Как так вышло?
– Что именно?
– С чего все началось?
– Я часто задавал вопросы, на которые не получал ответа. Я не могу придумывать твои ответы сам.
– А я не знала, как на них отвечать. Я не знала, чего ты хочешь. Ты закрывался. И это ты уехал, а не я.
– Возможно. И что теперь?
– Я просто не знала.
– Я все понимаю. Но теперь-то что? Все уже было.
– Знаешь…
Молчит.
– Наверное, лучше тогда действительно больше не общаться. Никогда. Прости.
– Послушай…
И я бросаю трубку. Мне уже неважно, что он там хотел добавить и чем подсластить пилюлю. Пошел он в задницу. Жалкий недоносок. После всего, что я из-за него вытерпела…
Как оказалось, я многого тогда еще не знала, но быстро делала выводы. Впрочем, так ли много изменилось с тех пор?
Да плевать. На ближайшем светофоре я вытаскиваю мобильник, нахожу нужный номер и пишу снова.
«Нам нужно поговорить. Это ненадолго. Привет Соне»
Помирать – так с музыкой. Уж я-то знаю в этом деле толк, поверьте мне. Я швыряю мобильник на заднее сиденье, потому что знаю, что он не ответит сразу, а будет искать обходные пути, потому что он стал лживым трусом, и из-за этого мы расстались. Поэтому я врубаю музыку погромче и давлю на газ на светофоре и ору песню, не слыша своего голоса, и да здравствует наркотическое обезболивающее, и чтоб ваш этот сорок шестой закон засунулся…
Саша
…потому что достаточно холодно, а я в достаточной степени пьян. Я не решаюсь поехать домой на машине, и «аккорд» остается на Ленинском, а я шагаю в метро, потому что не хочу, как овощ, катиться домой на такси. Хочу просто посмотреть на людей, на окружение.
В переходе на Сенной какая-то девушка неразборчиво поет что-то из русского рока под гитару. Рядом с ней с понурым видом стоит ее ассистентка с шапкой в руках и в длинном пуховике и печально смотрит то ли на проходящих мимо и большей частью безразличных к песнопениям людей, то ли просто в стену. Я копаюсь в карманах, но не нахожу там мелочи и понимаю, что у меня и наличных-то может не быть – я ведь плачу везде с карты, даже в метро входил по купленному по карте же жетону. Печальная история голодранца на руководящей должности. Но карточку свою я рокерам не отдам. Что они могут купить по ней, кроме как фуру пива?
На рокеров мне вообще сегодня везет. В вагоне безумно жирная телка рядом со мной слушает какой-то тяжелый и динамичный рок, и я в глубине души молюсь господу нашему, чтоб ее не понесло плясать, потому что если это произойдет, то она разрушит вокруг себя весь вагон. Сломаются стены и отвалятся колеса, и мы все пойдем под откос. Мне страшно, но я хочу истерически смеяться, хотя и нельзя. В метро все должны быть хмурыми. Вообще, в России – если ты не угрюмый – то что-то с тобой не так, и с тобой нельзя иметь дело.
На парне, зашедшем на какой-то из станций после меня, – шапка в виде бобра с огромными белыми зубами, круглыми черными глазами и белой окантовкой. Когда парень говорит со своим приятелем, мне кажется, что бобер крайне внимательно изучает меня. Или следит за мной.
– Ну че, бобер, обсудим это дерьмо? – со смехом бормочу я, но из-за шума в вагоне ни бобер, ни его хозяин меня не слышат. – Ну, как мне быть, бобер? Ты же мудрый работяга, инженер, ты знаешь!
Молчит бобер, не дает ответа. А вас я даже не спрашиваю. С вами все понятно. От бобра больше пользы, чем от вас. Он хотя бы слушает внимательно, когда слышит. По глазам вижу.
Сейчас я приду домой – от метро пешком мне около десяти минут. Я совершенно не хочу идти на работу завтра – тем более, что я буду в некондиции после пьянки на неделе, – но от моей работы зависит судьба жены и ребенка. В конечном итоге, каждый сам кузнец своих оков. И я был предельно старателен и трудолюбив, выковывая свои – так, что выковал и собрал их чрезвычайно крепко. И я сяду на такси, чтобы дотащиться по пробкам до офиса. Ведь трезвым я не позволю себе ехать на метро. Я не та птица, мать ту за ногу! Ой, простите. Я просто немного расслабился. Все, этого больше не повторится.
Нужно сказать Соне при Кипр. Сказать, что все будет хорошо. Если она поверит, то и я попытаюсь. Она – не плохой человек. Просто она очень боится потерять то, ради чего готова была потерять все прочее, включая здравый смысл и человечность. Такой вот нонсенс. Она – ходячий нонсенс. Да она меня просто не перестает удивлять…
Соня
…чтобы я помучилась посильнее с ними. Отлично, дорогой.
Он еще и курить опять начал. Пачка в кармане и жуткая вонь. Поначалу я даже не хотела его пускать в комнату, но любовь взяла верх над гневом. Раздела, уложила. Думала, еще и помыть и накормить, но день и так выдался нелегким, а аппетита у него явно не было. Да и важная птица – такой сервис получать и трепать мне нервы!
И что мы имеем в сухом остатке? Смску от этой сучки, первую попойку без моего одобрения за последние полтора года и какую-то странную болтовню во сне, которую я слышу сейчас. Очень интересно.
А еще интереснее будет проверить его телефон и соцсети, чем я сейчас, пока он спит, и…
Саша
…потому что я увидел это сообщение слишком поздно.
Я отвечаю разным людям и перезваниваю разным людям, которые того не стоят, но вот Юле ни перезвонить, ни написать в ответ не могу. Я, взрослый мужик, не могу совершить такой простой поступок. И еще – я начал срывать злость на подчиненных и иже сними. Поэтому выезд в Москву, который наступил настолько внезапно, что я даже не успел забрать «аккорд» от ресторана на Ленинском, оказался не наказанием, а спасением от окончательного разрушения отношений со всей компанией вниз по иерархии.
Разумеется, стандартная концовка переговоров затянула меня, моего старого знакомого Леху Шкапина из отдела продаж и поехавшую с нами для отвода глаз Алену из отдела комплектации на катастрофическую попойку на десять человек. Вам вряд ли интересно, как мы все связаны, да и не стоит вам всего знать. Многие знакомства, полезные для бизнеса, не стоит держать у всех на виду, а как знать, на кого работаете вы.
Признаюсь, я не очень хорошо понимаю, как мы оказались в «Гадком койоте», потому что отчетливо помню лишь шампанское, открытое в каком-то ресторане неподалеку от офиса теперь уже наших новых партнеров. Партнеры, видимо, не поскупились на продолжение банкета, и смекалистый менеджер из их отдела продаж все пытался выманить у меня гарантию на поставку трех машин вместо двух, но получил категорическое троекратное «Я подумаю» и отчаялся, переведя внимание на Алену, которая упаковала в себя пузырь «мартини» и порывалась продолжить танцы на столе вместе с девочками «Гадкого койота», причем, поверьте мне – найти отличия в пластике и страсти между стриптизершами-профи и Аленой вы бы не смогли – кроме, разве что, успешно стартовавшего у нашей девочки целлюлита.
Как оказалось, самым ответственным из нас, питерских, в этот раз стал не я, а Леха. Именно он вызвал нам такси и постоянно контролировал по дороге, чтобы я не вырубился, хотя я был уже готов. Не помню, по какому литру какого напитка прошла тонкая грань между сознательностью и полнейшим отсутствием в реальности, но точно могу сказать, что я не танцевал. Мужики не танцуют. А Леха, кстати, подтанцовывал. Он себе выцепил какую-то девочку из московских, и я даже видел, как они обменивались номерами. Господи, вам-то какое до этого дело?
– Давай-давай, Саня. Не хватало еще, чтобы после всего этого… после всего… Ты еще и убрался где-нибудь по пьяни.
Не помню, как мы вышли из такси, но сейчас Леха помогает мне пристегнуться, потому что я понимаю принцип действия ремня, но попасть в защелку не могу. У Лехи место где-то в начале салона, а у нас с Аленой – на ряду напротив крыла.
– После всего? Всего чего? – накрываю рот рукой, чтобы не продолжить бессмысленно перебирать слова.
– Да. Слишком дешево будет так все закончить. Она стоила большего.
Я смотрю на него со смесью ужаса и презрения. На что он намекает? Какого черта?
Но Леха уходит, а я почти сразу перестаю о нем думать. Может, мне просто показалось, и он ничего такого не говорил? Наверное, так и есть. А вот что действительно было – так это выставка в Москве, в «Экспоцентре» на Выставочной пару лет назад. Незадолго до этого Соня сделала то фото, которое висит у нас на холодильнике. Совсем маленькая Настя и я. Мы здорово смотрелись на нем, и фото прилипло к каждому дню, когда кто-то открывал холодильник. Смешно.
Этот год имел все шансы стать крайне неудачным для нашей семейной жизни.
Проходя по второму корпусу, я меньше всего надеялся встретить ее на одном из стендов, причем стендов конкурентов. Деловой костюм, длинные брюки, не способные скрыть ее отличной задницы, завитые темные волосы – она выглядит просто прекрасно. Дождавшись, пока она договорит, я приглаживаю волосы, осматриваюсь, проверяю на отсутствие рядом моих ребят из компании и подхожу к ней.
– Привет.
Она резко краснеет, увидев меня, и это смущает меня самого.
– А вы тоже выставляетесь?
Более идиотского встречного вопроса и придумать было нельзя. Но это ее защита. Она не знает, чего от меня ждать. Мы обмениваемся какими-то незначительными фразами, и я вижу, насколько она смущена происходящим, но не могу прекратить все это, потому что мне кажется, что я влюбился в нее снова, увидев сейчас. Как бы глупо это ни звучало после всего дерьма, которое ей пришлось пережить и той нервотрепки, которую она задала мне в ответ.
Мы выходим из корпуса, и на улице не очень тепло. Я закуриваю, предлагаю ей, и она говорит, что давно бросила, и я жалею, что не спросил ее поначалу – ведь мне было бы проще не курить при ней. Мы стоим и смотрим на раскинувшуюся неподалеку от «Выставочной» панораму «Москва-Сити», и я уделяю особое внимание омерзительному шурупу башни «Эволюция», но лишь потому, что это даст Юле передышку, чтобы понять, что она действительно хочет сказать мне.
– Ты вспоминал о нас? – она делает свой ход раньше, чем я предполагал.
– Иногда.
– Был повод?
– У меня было очень много поводов.
– У тебя все также?
Молча киваю. В кои-то веки, мне стыдно. Я хотел бы соврать, хотел бы даже сквозь землю провалиться, лишь бы не признаться, что я все в том же состоянии зависимости от Сони и ребенка, и что уже вряд ли когда-то выберусь из него, кроме как посредством развода или, что скорее, получения свидетельства о смерти на мое имя.
– Это хорошо. Значит, ты сделал правильный выбор. Как работа?
– Отлично. А у тебя?
– Да, ищу новых партнеров для компании. Работаю понемногу.
– А давай… – я начал говорить раньше, чем придумал, что сказать, и уже пожалел об этом.
– Что?
– Давай, часов в восемь встретимся в «Френдз Форевер», недалеко от сквера Булгакова. Там уютно, не то, что в этой промзоне. Посидим, поболтаем.
– Хм, – она почесывает нос, кусает губу, и я решаю, что это провал, что я ошибся, забыв спросить – а так же ли все у нее и вообще – зажили ли все раны… – Ну, давай. В восемь.
– Да, – я выкидываю сигарету и радостно улыбаюсь, как конченый придурок. – В восемь.
Разговор никак не может наладиться, и мне приходится отвлекаться на окружение, чтобы не смотреть постоянно на Юлю, хотя я хотел бы пожирать ее глазами бесконечно, потому что она восхитительна сейчас. Вообще, это едва ли не худшее, что может быть – понимать, что вещи, которые ты, на самом деле, любишь в человеке, ты прикрыл для себя ширмой из каких-то глупых обид и обстоятельств, но сейчас я должен стойко выдержать это наказание и попробовать с ним смириться.
Старый пердун в очках за соседним столиком вещает своей явно более молодой жене, что нужно смотреть биатлон в этом году, и что наши зададут всем жару. Вообще, странно, что эта парочка оказалось в таком молодежном заведении, и я вижу, как дед пялится на гигантские сиськи татуированной вдоль всего декольте девицы, сидящей у бара. Он явно надеется, что та отреагирует на эти знаки внимания и хотя бы улыбнется в ответ, и это как-то поднимет его самооценку, потому что его самооценку, в отличие от его члена, еще можно немного поднять.
Фрагменты, кадры, короткие видеоролики происходившего терзают меня, не давая спокойно закрыть глаза. Все, что проскальзывало в последние дни мутным пятном, встало прямо перед моим идеально сфокусированным внутренним зрением. Где же Леха? Когда же взлет? Как же мне тяжело сейчас…
– Все, что нам казалось вечным, оказалось таким скоротечным?
Глупая рифма у нее вышла. Но я наслаждаюсь звуком ее голоса, поэтому мне плевать.
– Ну, да. Примерно так.
– Забавно звучит.
– Но это правда. Правда, в которую мне и тебе пришлось поверить.
– Брось, мы оба поняли, что с этим можно жить.
Я молчу, но внутри меня бушует ураган. Мне нужно сказать ей кое-что важное, кое-что действительно ускользнувшее от нас обоих, но как это сделать? И почему ей это не должно быть безразлично?
Мне не было никогда больнее, чем…
Мне никогда не было больше…
Мне никогда…
Фраза формируется, пытается родиться у меня на языке, но не достигает своей вершины совершенства, и в какой-то момент я понимаю, глядя в ее глаза, что я уже сказал это, что она прочитала это по моему мечущемуся взгляду, по моему напряжению, по побелевшими пальцам, сжимающим ножку бокала с шардоне с риском ее сломать почти идеально пополам.
– Это не так.
– Да ну, – она улыбается.
Это улыбка, сошедшая с картины величайшего мастера всех эпох. Я смотрю на ее глаза, губы, волосы, и понимаю, что встретил ее заново, как абсолютно нового человека, как девушку мечты из своего сна. Я забыл кое о чем важном, и чтобы забыть об этом, выключил звук телефона. Пока что это помогает.
– Почему так? – спрашивает она; но в ее голосе нет грусти, и мне трудно ответить что-то конкретное.
– Потому что мы оба ошибались. Каждый по-своему.
– И что теперь?
Она знает, почему надо задать этот вопрос. Я ранил ее этим.
– Я помню. Не надо это поднимать. Я был другим.
– А я – нет. Я никогда не говорила того, во что не верила.
– Прости.
Мы еще что-то обсуждаем и выпиваем бутылку вина и вроде как что-то едим, но это все технические детали, и я вновь ощущаю, что что-то происходит, когда она произносит заветную фразу.
– Я остановилась в «Рэдиссон».
– А я в «Азимуте».
– Угу, – кивает, глядя в тарелку.
– Заедешь ко мне? – выдавливаю из себя с глупым, подростковым страхом.
– Зачем? – она обжигает меня взглядом и тоном.
– Посмотреть, как живу в командировках. Посидеть более… уютно. Мы нечасто встречаемся.
Разумеется, мы едем в «Азимут». Поднимаемся по пандусу вместо ступенек и о чем-то постоянно болтаем. Я прошу на ресепшне бутылку шампанского со льдом в номер.
Мы не занимаемся сексом в эту ночь. Мы занимаемся любовью. Поверьте мне, разница была ощутима. Мне кажется, мы кого-то разбудили, когда Юля испытала очередной звонкий оргазм, потому что после этого нам стучатся в дверь, хотя шампанское уже в номере. Но нам абсолютно плевать на весь мир вокруг. Я забываю о том, что в моей жизни был дежурный секс с женой, и склейка пленки моей жизни производится в правильном порядке, и можно нажать на «play» снова.
