Читать книгу: «Индульгенции», страница 27
И сейчас, переосмыслив все происходившее, я так и не смог понять, прав ли я был, что не высказал все Ольге посредством ударов ее головы об стену. Я понимаю, что в таком случае я сел бы и, возможно, не на один год. А сейчас я свободен. Вот только боли во мне скопилось столько, что из нее можно построить довольно прочную одиночную камеру, и уже немного осталось до того, а потому мне нужно было понять, что делать дальше. Нужно было выбрать.
Сейчас на берегу относительно спокойно, и в мою сторону набегают волны. Впрочем, на меня им плевать, конечно. У них свои дела. Одни из них длинны, сильны и скоротечны в своей жизни. Другие – медлительны, коротки и пенисты. Выбирай, какой волной хочешь стать ты – быстрой и заносчивой, но умирающей молодой или основательной, сдержанной, и живущей свой век по правилам и традициям без проблем с законом и порядками общества. Я не уверен, что мне ближе, но прислушиваться к болезненному, пропитанному нафталином мнению консерваторов-долгожителей не охота, а умирать молодым хочется еще меньше. Я не ломаю логику. Жить хочется всем. Жизнь – единственный невосполнимый актив каждого. Купить, найти, поменять можно все, можно даже найти замену значимым людям, как бы цинично это ни звучало, и только жизнь можно потерять лишь единожды. И мне выпал шанс изменить ее. А я боюсь. Или просто сомневаюсь. Я не знаю, что я выбираю в качестве альтернативы. Я слишком привык. Как к кокаину, наверное. Только теперь дорожек все больше, носовая перегородка все слабее и кровоточит, а кайфа практически нет. Боль не глушится. А я пытаюсь разобраться – говоря себе, что Ольга – это явление временное, не вызывающее сильных эмоций, я врал себе или кому-то еще? Я врал, что не влюбился в нее и называл все свои чувства другими именами, лишь бы не терять свой авторитет в своих же глазах. Я запутался изначально. Я понимаю, что не устроил сцену и разрыв тогда не потому, что решил сделать большую подлость и не потому, что мне нужно было что-то там еще выяснить. Я просто боялся потерять ее. Как последний идиот, надеялся, что все как-то уляжется. Я не знаю сейчас, к чему я иду этим путем.
День проходит бездарно и бессмысленно. Загар, прогулки, экскурсия с женщиной-экскурсоводом с отвратительными кривыми зубами и в не менее ужасном синем платье с какими-то желтыми пятнами. Алкоголь и болтовня со случайными знакомыми. Ломаный пьяный испанский.
В разгар веселья мне звонит по «вайберу» Саша – мой новый менеджер по развитию. Я знал его еще на предыдущем месте. Когда его жена умерла, закинувшсь снотворным, а дочь передали на воспитание теще, он соскочил с руководящей должности, какое-то время бултыхался в пустоте и алкоголе, пока не получил от меня приглашение в команду отдела. Саша говорит тихо и неразборчиво. И он говорит, что ему нужна пауза, и он хочет взять отпуск за свой счет на неделю. Отпуск нужен всем. Особенно мне. Я не против того, что он нужен Саше. Только я не уверен, что он вернется. Не потому, что я ему не доверяю. Просто потому, что я слышу его сейчас.
В начале ночи я пытаюсь заняться сексом с Ольгой. Она практически сухая, хотя и стонет и пыхтит, изображая бурное желание. С ней что-то не так. Я ощущаю сухость во рту, потому что всю слюну трачу на обработку члена. Все это выглядит странно, и когда я кончаю, я не получаю и подобия оргазма, зато чувствую облегчение за себя и за Ольгу. Я не могу еще достаточно сильно ненавидеть ее. Она все еще рядом. Но я знаю, что это не вечно.
Тогда, придя в себя после пьянки, я не поленился улучить момент, когда Ольга уйдет в душ и взял ее мобильник. Графический ключ поначалу ввел меня в ступор, но потом я примерно вспомнил, что Ольга обычно изображала, чтобы включить экран смартфона, быстренько вычислил структуру изображаемой фигуры и уже спустя несколько секунд получил разблокированный аппарат. Зашел в сообщения, пролистал.
Она явно не рассчитывала, что я вообще полезу туда. Я даже не стал интересоваться ветками переписок с кем-то, кроме того самого Артура, и в этой ветке была только свежая переписка, но подразумевающая, что кто-то подтер невесть сколько старой.
«Привет. Может, как-нибудь повторим?»
«Ой, да ну тя. Я же так, шутя это все»
«То есть, тебе было плохо?»
«Мне было лучше всех с тобой, дурачок) но мы же дурачились, и все»
«Ну, что ж поделать. Ты пиши, я не прочь снова подурачиться»
«Хорошо. Только не настаивай сильно, я сама решу»
Нужно ли было мне знать больше? Почему она не удалила это, не заставила меня терзать себя угрызениями совести сильнее? Я не знал этого тогда, как не знаю сейчас. Тем не менее, я положил мобильник на место. Сел в кресло. Налил очередной стакан, от одного вида которого у меня начиналась истерика. Я много пил тогда. Один раз чуть не попал на лишение прав, но откупился весьма солидной суммой на месте. Попал на работе на штраф в тридцать штук за огромную стоковую дыру в бюджете и явку в пьяном виде. Мне задавали вопросы, а я отвечал на них коротко, однозначно и не по существу. Я ждал моря и солнца. Дождался. Прекратил активно пить где-то за неделю до отъезда. Ольге это явно понравилось, и она стала как-то ярче, веселее, словно бы ощутила, что все позади. Но во мне ничего не изменилось к лучшему.
Вечером мы с Ольгой, наконец, кончив в позе «шестьдесят девять», расходимся по разных сторонам кровати. Она проглотила все, что вытекло из меня при эякуляции, и нужды идти за салфетками нет. Я не ощущаю никакого вкуса у ее вагины, и это кажется мне странным. Даже никакого послевкусия. Наверное, это предел. Мой член ноет от долгой настойчивой мастурбации маленькой ладонью Ольги в сторону ее рта. Мерзко.
Я не могу понять самого себя. До сих пор. Все просто и слишком сложно одновременно. Я помню, как не мог прикасаться к Ольге первые несколько дней после разговора с Серегой. Помню ее слезы и отъезд ночью с пятницы на субботу к сестре, когда я нажрался до поросячьего визга вместо того, чтобы пойти с ней, как мы договорились заранее, в кино. Мне кажется, я тогда создавал иллюзию отмщения, обращаясь с ней более жестко, чем следовало бы, если бы за ней ничего не числилось, но при этом не объясняя истинной тому причины. Но сейчас я снова могу, пусть уныло, но заниматься с ней сексом, потому что преодолел брезгливость, настроился на осознание того, что она уже отмылась физически, и именно физический контакт не представляет вреда. Сухо, по-деловому, по-животному сношать ее.
Смотрю на маленькое, нагое, распластавшееся по кровати тело Ольги – маленькие сиськи, маленькое лицо. Я словно бы меняю ракурс взгляда на нее, словно бы трезвею и не понимаю, за что вообще можно любить такого человека. Такую лживую продажную тварь под личиной скромности и деловитости. Но гораздо большее разочарование меня постигает, когда я, отлив, подхожу к раковине и смотрю в зеркало. Я не могу понять, за что можно любить этого парня в зеркале. Что он из себя представляет? Что в нем есть нетипичного, уникального? Почему такие, как он находят себе кого-то вообще? Из-за новых «меринов» и «вольво»? Из-за «серых» окладов? Вряд ли, ведь есть интересные, многогранные личности, у которых есть и больше бабок, чем у серых офисных пятен, как этот парень. Закрываю отражение в зеркале ладонью. Не могу больше терпеть. Ухожу на балкон. По дороге подхожу к шкафу, открываю. Ольга все еще считает, что я не знаю, что она, вопреки обещаниям, не бросила курить и надеется, что ультимативно дорогой освежитель дыхания ей помогает. А мне теперь просто плевать. Я достаю из ее сумочки сигарету и пачку спичек с логотипами «кент» и «Две палочки». Закрываю шкаф. Курю на балконе.
Мне становится любопытно, что за шум и гам идут со стороны моря, и я решаю пойти на обзорную площадку, которая находится на крыше отеля и доступна постояльцам за отдельную плату, которую я внес. Ольга спит так крепко, что совершенно не обращает внимания на мои перемещения. Мне кажется, что этот отдых утомляет ее сильнее, чем работа.
Я смотрю на побережье, потом на темный, бездонный массив моря. От берега неторопливо отплывает довольно крупная яхта. Через некоторое время с ее борта вылетает ракета, уносится вверх и где-то высоко превращается в огромный сноп искр. С яхты слышится пьяное восхищенное ликование. Иногда мне кажется, что я – единственный во всем этом долбанном мире, кому нечего праздновать, у кого не осталось никаких поводов для веселья. Мне кажется, что я отдал слишком много жизни той, кто ее не оценил, и сейчас я стою на самом краю, ощущая острый страх того, что пустота, которая образуется с ее уходом, сожрет меня, затянет, сделает слабее. Убьет.
Утром я еду в аэропорт по делу. По срочному делу.
«Если я исчезну, ты будешь скучать по мне?»
«Я буду искать тебя. Мне будет тебя жутко не хватать. Я бы не смогла… Я так к тебе привыкла. Знаешь, иногда жутко не хватает тебя даже тогда, когда я знаю, что вечером ты за мной заедешь. Я как дурочка, да?»
Я не говорю, куда уехал. Еду с местным таксистом, пытающимся что-то мне сказать, но не знающим ни слова по-русски, а по-английски – только то, что нужно, чтобы понять, куда надо ехать клиенту. Я смотрю в окно.
«Иногда мне кажется, мы всегда были вместе»
«Наверное, так и было»
«А почему так?»
«Потому что так и было»
«Ну, неправда, милый, вот пять лет назад, например…»
«Не знаю, что было пять лет назад. Тебя там не было. Значит, этого не было»
«Глупый»
Чмок
Люди бредут по своим делам, торопятся, хотя атмосфера подразумевает спокойные прогулки и безразличие к суете. Мне так кажется. Мне кажется, люди везде торопятся. Нужно успеть накосячить и исправить хотя бы что-то. Но ведь мы никогда ничего не исправляем, на самом деле. Мы делаем вид, что что-то изменили к лучшему, а по факту – все наши грехи и ошибки навсегда остаются с нами. Прошлое не изменить. Не исправить. Мы просто меняем направления в будущее, но прошлое, полное глупых и бездарных ошибок, остается с нами всегда.
«Давай замутим счастье» – прикольно звучит, да?»
«Не помню, откуда эта фраза»
«Тоже не помню. Где-то в Интернете прочитала. Неважно. А ты счастлив со мной?»
«Это зависит от того, счастлива ли ты со мной»
«Не знаю. Мне никогда ни с кем не было так хорошо»
Обнимаю ее, совершенно голую, целую, прижимаю к себе. За окном бесшумно падает невесомый, нежный снег. Третий день нового года.
Закрываю глаза. Я не могу больше смотреть на залитую солнцем улицу. Мне нужно купить небольшой подарок Ольге, чтобы оправдать поездку. Я до сих пор оправдываюсь. Вру. Мне больно. Накрываю лицо рукой. Чувствую влагу на пальцах. Так нельзя.
От Саши – моего нового менеджера по развитию, – поступает сообщение.
«Я все. Больше не могу. Не жди».
Это очень кстати. Потому что я тоже. Расспрашивать о чем-либо я не хочу. После некоторых событий в жизни или ломаешься с концами и теряешься из виду или ожесточаешься так, что ни одно дерьмо тебя не касается. Но я не потеряюсь, как это собрался сделать он. Мой план чуть детальнее и перспективнее.
А, может, и нет.
Закидываю вещи в чемодан, закрываю. Мне не нравится результат. Открываю шкаф, на секунду замираю перед внутренним зеркалом. Боюсь чего-то. Вытягиваю спортивную сумку, которую взял на всякий случай. Складываю необходимые вещи из чемодана, чтобы ограничиться ручной кладью. Уже более осторожно, компактно, хотя места в сумке хоть отбавляй. Что-то оставляю, потому что проще купить новое, чем тащить с собой. У меня странное понимание нагрузки сейчас. Наверное, я мог бы даже уехать без этой сумки. Кладу документы в боковое отделение. Я буду смотреться, как турист-нищета. Это не очень здорово, но лучше, чем сидеть и ждать здесь Второго пришествия и рисковать разборками с потерей багажа. Ольга не видит изменений. Не видит ничего. Она окончательно ослепла – видимо, посмотрела в зеркало и увидела собственную сияющую лживую безупречность.
Она спит, задремала после трех бокалов выпитого под мясо вина. На меня алкоголь, как мне кажется, вообще не подействовал. Это странно.
Я хотел сказать ей еще кое-что, но так и не собрался с духом. Или даже не так – я хотел ей сказать еще что-то, но так и не понял, что именно. Что-то, что венчало бы все эти годы и все эти усилия над собой и над тем, как все складывалось. Я помню, что ей тоже иногда приходилось нелегко, но ее вендетта за это оказалась слишком масштабной. Впрочем, я сужу лишь со своей стороны. Для кого-то это так, пшик, нюанс взаимоотношений в современной гражданской семье. Тема для ток-шоу с Малаховым. Шутка, да и только.
Я закрываю сумку и тут обнаруживаю Ольгу, стоящую в дверном проеме, закутанную в простыню и недоумевающее смотрящую на меня все еще пьяным взглядом.
– Ты что, милый?
Я не хочу говорить. Легкое удушье. Такое привычное. Такое родное. Я хотел кое-что отдать ей, оставив это в прихожей, но теперь у меня есть шанс передать это лично в руки. Да, это издевка. Это небольшая моральная отдача с моей стороны. А что она хотела? Я не могу объяснить, что у меня внутри, но она должна понять, что снаружи заставило меня стать таким.
У меня есть приятель Ваня, который любит творить – писать прозу, музыку, стихи. Он не заработал на этом ни копейки, хотя кое-что у него лично я считаю интересным. Перед поездкой я решил восстановить справедливость и дать ему шанс заработать, а потому заказал ему написать буквально на одну страницу сцену от имени молодой женщины, в которой обязательно должны быть такие вводные, как секс на стороне, друг рогоносца, наблюдающий за всем этим, море спермы. Я пробежал взглядом текст, отдал небольшую сумму и похвалил автора, хотя и не вчитался – не выдержал бы.
Ольга смотрит на меня все также недоуменно. Я смотрю на нее в упор. Она пытается подойти ко мне, но настороженно замирает, как только я опускаю руку в карман. Явно чувствует за собой грешок и боится атаки. Глупо.
Я вытаскиваю из кармана сложенный вчетверо листок бумаги, подхожу к Ольге и отдаю ей. Она с опаской берет и разворачивает. Все это время мы молчим. Она читает, сначала бегло, потом с недоумением, потом с омерзением на лице. Она начинает бегать взглядом по сторонам. Поднимает взгляд и снова смотрит на меня также ошеломленно, швыряет листок под ноги.
Я понимаю, что теперь мне точно нечего ждать. Поворачиваюсь к выходу. Закидываю сумку на плечо.
– Подожди, постой, – Ольга по невнимательности отпускает простыню и остается нагой у меня за спиной, а я, оглянувшись, уже не вижу красоты в ее маленьком, милом теле. – Я же не смогу без тебя. Я тебя…
Она замирает, и я усмехаюсь. Что-то человеческое в ней еще точно осталось. Она не может соврать в этом месте, ей больно произносить это слово. Наверное, это должно даже радовать и вселять надежду. Вот только это не помогает. Теперь-то уж точно не поможет.
Последнее, что она должна была от меня услышать, так и остается невысказанным, и я ухожу, захлопывая дверь.
В самолете свежо, и я внимательно смотрю в иллюминатор. Смотрю на отдаляющиеся ночные огни. На черную бездну моря. На фейерверк с какой-то другой яхты далеко внизу. Все это остается далеко, и это здорово, потому что Ольга все еще там.
Возможно, я был неправ так часто, что перестал верить самому себе, и сейчас я тоже не уверен в правоте своего поступка. Но мне нужна другая жизнь, пусть я и не знаю, какой она будет без того, во что я хотел слепо верить почти три года подряд.
Я смог отсоединиться от эмоционального питания. Я пересек черту. Осталось только понять, кем и когда будет нарисована новая, и тогда…
Для подготовки обложки издания использована художественная работа и фотографии автора. Все права на данные материалы принадлежат автору.
