Читать книгу: «Застенок», страница 2

Я УХОЖУ

1999 год

Моя двоюродная бабушка Люда любила приезжать в Россию. Она в течение нескольких недель, в период летнего сезона жила в Санкт-Петербурге в своих апартаментах на Лоцманской улице. Затем переезжала в наш город, на квартиру моего деда, где проводила достаточно большое количество времени. Я запомнил ее худой, ухоженной женщиной невысокого роста с прической под каре, носящую очки с тонкой оправой.

Она любила располагаться на балконе с чашкой кофе и, закурив сигарету, любоваться прекрасным видом центральной площади.

Как сейчас помню: «Мой дорогой друг!» – именно так она обращалась ко мне.

В этом году она привезла мне из Англии в качестве подарка боксерские перчатки: кожаные, красного цвета.

«Будешь, боксером, как твой дед» – Говорила она, улыбаясь.

Мы вместе с ней гуляли в детском парке, где она с большим фотоаппаратом на шее, выделяясь из общей толпы, делала снимки, которые тут же выползали из корпуса и проявлялись.

«Мой дорогой друг! Ты знаешь, как правильно переходить дорогу?» – Спрашивала она. – «Сначала смотришь налево, а потом направо. В Англии это следует делать наоборот».

Она уже давно развелась с Терри. Детей у них не было, поэтому моя тетка была предоставлена сама себе. Она могла позволить себе приезжать в Россию с мая по конец августа, пока не было расписания занятий в ее университете. После развода Терри оставил ей таунхаус в Оксфорде, который она сдавала студентам. Сама же жила в Южной Англии и работала там же.

У нее был скверный характер. И если ее что-то не устраивало, то она всегда говорила об этом открыто. В России же так не принято. Русские долго молчат и терпят, если их что-то не устраивает. Мы жили так, как жили, и ее несдержанность и привитую английскую чопорность было трудно воспринимать всем.

Наверно она отвыкла от нашего менталитета, что сказывалось на нашем родственном общении. Но она мне нравилась, несмотря на это. Я уважал ее за то, что она смогла выбиться из глухой деревни, из нищеты в люди, выучить иностранный язык, получить образование такого высокого уровня и работать преподавателем в зарубежном университете. В некоторой степени я хотел быть похожим на нее.

Она с надеждой пыталась сохранить свой деревенский дом, но все было тщетно. Зимой он не отапливался, мыши грызли пол, стены сырели. Периодически наведывались мародеры, хотя, что они там хотели найти – непонятно: в доме давно уже никто не жил и ничего ценного там не было.

Та же учесть постигла и дом моего прапрадеда. У деда не было больше сил на его восстановление, и дом постепенно разрушался. В него лишь изредка заходили.

Тетя Люда, похоже, как и мой дед, окончательно смирилась с участью отчих домов.

Тем летом я видел ее последний раз.

Осенью 1999 года я пошел в первый класс. Это было достаточно яркое событие в моей жизни. Мои родные говорили мне, что если я буду хорошо учиться, то достигну многого. Образование – это путь к достижению светлого будущего. Помню, что я хотел учиться. Мне нравилось постигать все новое. Тем более до этого у меня был большой, но трагичный опыт в изучении библии, что требовало немало терпения и внимательности. Видимо, это осталось у меня на подсознательном уровне.

В этот знаменательный день, первого сентября, первоклашкам подарили экскурсию на теплоходе. Я сидел на палубе, в одиночестве наблюдая за плеском воды и брызг, отлетающих от борта судна. Ко мне подсел Рустам. Так мы и познакомились. Пожалуй, он был первым человеком из моего класса, с кем я начал общаться. Вскоре к нам присоединился Саша Бажура. И мы начали дружить уже втроем: я, Рустам и Саша.

Позже как я выяснил, Рустам был осетинцем. Он переехал с родственниками из Владикавказа во время этнополитического конфликта девяносто второго года.

Семья Саши Бажуры была вынуждена бежать из Чечни, когда в республике начался геноцид русского населения на фоне растущего ваххабизма и национализма. Они были молдаванами по национальности, но православными по вероисповеданию, что определяло их к нашей нации автоматически наравне с русскими, украинцами, белорусами и армянами.

Мои новые друзья выделялись из общей толпы своей внешностью: черные волосы, смуглая кожа. Это не могло остаться без внимания других ребят, к тому же мои приятели плохо читали по-русски. Из-за этого в классе начались перепалки, затем драки, переросшие в обыкновенную травлю.

Люди не любят, когда человек выделяется из толпы по какому-нибудь признаку. Несхожесть с общей массой они воспринимают как опасность, и вследствие этого, толпа пытается пресечь любые проявления отличительных качеств человека, пусть даже независящих от него. Видимо, это заложено в человеке на подсознательном уровне с самого рождения. Общество с настороженностью относится к тем, кто отличается от основной массы. Многие предпочитают игнорировать таких индивидуумов или подавлять, чтобы пресечь от них вероятную опасность.

Я не мог оставить Рустама и Сашу. Я считал их своими друзьями и понимал, что они были в меньшинстве, были слабее, и им требовалась помощь.

Нам надо было драться, чтобы выжить. Нужно было стоять за себя и противостоять остальным ребятам. Но, а как же тогда общехристианские ценности? Христианство осуждает любое проявление насилия. Я не мог драться, я просто не мог! Перевес был, увы, не на нашей стороне, но мы старались отстаивать себя. И вместе с ребятами мне часто перепадало за общение с ними. Но даже, несмотря на то, что я считал Рустама и Сашу своими друзьями, я не был с ними полностью открытым.

Тогда нас не волновала политика и все, что с ней было связано. Мы были слишком малы для этого, у нас были совсем еще детские увлечения, детские переживания. Но кроме мультфильмов за ужином вместе с родителями я также смотрел новостные программы по телевизору и постепенно вникал в реалии взрослой жизни.

Четвертого сентября 1999 года по новостям показывали, что в каком-то Буйнакске был взорван дом. Помню, взрослые были очень обеспокоены данным происшествием. Погибло много людей. Через четыре дня взрывы произошли в Москве, и началась паника. Люди говорили: «Если уж в Москве дома взрывают, то и у нас тоже будут».

Несколько раз нас будили посреди ночи и выводили на улицу. Тогда было достаточно холодно, соседи организовывали самостоятельное дежурство вокруг домов. Мой отец ходил дежурить по ночам, граждане наглухо забивали отверстия подвальной вентиляции, вешали замки на цокольные этажи.

Беспокойство добавляли новостные репортажи. В них передавалось, что продолжаются разборы завалов взорванных террористами домов. Было тяжело наблюдать за тем, как извлекают людей: мертвых, живых.

С наступлением зимы народ немного успокоился. В начале декабря начали готовиться к наступающему новому году. По старой советской привычке дефицитных полок особо запасливые начинают закупать продукты за месяц, не забывают о подарках для друзей и близких.

Я любил отмечать новый год. Я считал его сказочным праздником, который был особенным, волшебным. Вместе с отцом мы наряжали елку в большой комнате. Она была таких размеров, что ее наконечник в виде ярко-красной звезды почти упирался в потолок. У нас было так много игрушек, гирлянд, мишуры, так что процесс украшения елки затягивался на несколько часов, что не могло не радовать ребенка.

Тридцать первого декабря 1999 года президент Российской Федерации Ельцин по сложившейся традиции поздравлял страну с новым годом.

«Я ухожу». – Неожиданно для всех заявил он в своем обращении. – «Россия должна войти в новое тысячелетие с новыми политиками, с новыми лицами, с новыми умными, сильными, энергичными людьми… В соответствии с конституцией, уходя в отставку, я подписал указ о возложении обязанностей Президента России на председателя Правительства Владимира Владимировича Путина». – Добавил он.

Не знаю почему, но мое чутье, пусть даже и детское, подсказывало мне, что начинается абсолютно новая эра.

НОВАЯ ЭРА

2000 год

Двухтысячный год начался достаточно интересно. Люди радовались отставки Ельцина: «Дурак какой-то! Алкаш. Сдал страну американцам с потрохами! Наконец-то ушел». – Отзывался о нем с неприязнью народ.

В конце января несколько дней подряд все новостные каналы крутили репортажи с Давосского форума.

«Who is mister Putin?²» – Кажется, эту фразу я слышал уже более десятка раз за неделю.

Россия явно не была авторитетом для западной цивилизации. Русских не уважали, нашу страну не воспринимали, как важного экономического партнера, стратегического игрока на политической арене. Моя страна была изгоем среди развитых государств.

«Who is mister Putin?» – что можно было тогда ответить на этот вопрос? Собственно, ничего.

В марте 2000 года абсолютное большинство голосов на президентских выборах набрал исполняющий обязанности президента России – Владимир Путин.

Он стал президентом, ведь народ верил ему: молодому, перспективному человеку с большими амбициями. Когда он начал управлять страной у людей появилась надежда и вера в светлое будущее при новой власти.

Мы продолжали заниматься своими повседневными делами. Родители работали, по очереди ездили в Москву, я же ходил в школу, пытаясь быть прилежным учеником.

Началась третья четверть учебного года. В моей голове не укладывалось: за что можно так было ненавидеть людей и так над ними издеваться? Рустам и Саша были такими же обычными мальчишками, как и другие мои одноклассники. Но объяснить кому-либо в классе, что они такие же, как и все остальные не представлялось возможным. К тому же учительница каждый урок орала на нас как ненормальная. «Почему я должна работать с вами за копейки?» – Кричала она.

Сейчас я осознаю, что все в нашем классе воспринимали ее крики как норму. Ее оры воспринимались нами как обыденность, происходящая в порядке вещей. Значит, так должно было быть. Значит, учителя на всех детей так кричат в школе. Нам же не с чем было сравнивать. Удивительно, что ее коллеги-учителя, ничего не предпринимали. Хотя все прекрасно слышали ее крики.

Я продолжал посещать художественную школу. Там тоже хватало подлецов. Однако я старался не обращать на них никакого внимания, а заниматься любимым делом. Я игнорировал проявления издевок в мою сторону. Мне нравилось рисовать, в этом я видел нечто утонченное, неповторимое.

Почему они ко мне так относились? Потому что я не отвечал им агрессией на агрессию, и их это раздражало, по-видимому, еще больше.

Я болел хронической ангиной и часто простужался. Чтобы перебороть мой недуг родителям приходилось ежегодно возить меня на море. Мы ездили в Крым каждый год в один и тот же пансионат близ Евпатории. За это время я очень привык к этому месту. Неплохо ориентировался на местности. Поэтому мне разрешалось в семилетнем возрасте самостоятельно ходить в полуденное время к лиману.

Я бегал туда не для того, чтобы полежать на поверхности воды или принять целебные грязи. Я посещал это место для того, чтобы посмотреть на то, как работают археологи.

Древний город Керкинитида постройки конца четвертого века до нашей эры был завораживающе прекрасным местом во времена расцвета греческих Спарты и Афин. В эпоху существования Керкинитиды здесь жили греки.

Мне нравилось гулять по каменным фундаментам разрушенного скифами города. И я представлял, что здесь когда-то кипела жизнь: на месте вот этих развалин, скорее всего, был жилой дом, а этот полукруглый фундамент напоминал храм.

Ежегодно в этом месте проводились археологические раскопки, и наблюдать за работой научных групп было несказанно интересно. Они просеивали песчаный грунт через мелкое сито, и твердые материалы направляли на изучение в развернутый лагерь близ лимана.

Подумать только, здесь когда-то жили люди! Но как они жили? Как сложилась их судьба? Что стало с их потомками? Эти вопросы постоянно вертелись у меня в голове.

Мужчина средних лет останавливался в нашем пансионате ежегодно. Я отчетливо запомнил его, потому что он приезжал в тоже время, что и мы. Он надевал маску и далеко отплывал от берега. Часто вытаскивал на берег ракушки, крабов, морских коньков, и мы, дети, сбегались к нему посмотреть на эти морские диковины.

Однажды ему посчастливилось поднять со дна греческую амфору. Сколько десятков веков ей было – никто не знал. Но она была определенно очень ценной вещью для археологического сообщества и мировой истории.

Руины древней цивилизации приобщили меня к изучению античной культуры. Они и привили мне любовь к истории, что в последующем сыграло большую роль в моей жизни.

ТЯЖЕЛЫЙ ГОД

2001 год

Позвонили поздно ночью. Мама расторопно начала собираться. Она была очень взволнована.

«Одевайся тоже. Неизвестно сколько времени придется пробыть на рынке». Я понимал, что случилось что-то серьезное.

В начале марта завывала метель. Ночной город был пуст. Я спешил вслед за мамой, проваливаясь в высоких сугробах. Возле складов собралась толпа, в темноте не было видно лиц людей, только слышны знакомые мне голоса. И я всматривался, пытаясь разглядеть их в свете луны. Кто-то вскоре подъехал на машине и оставил фары включенными. Оказалось, что я знал большинство людей.

Ограбили складские помещения, где предприниматели хранили свой товар. Воры проникли на склад через гаражный кооператив, и, пробив дыру в стене, вытащили все, что можно было утащить. Вывезли несколько грузовых фур. Я, как сейчас, помню разбросанные на полу контейнера сапоги и белые, перепачканные грязью мужские рубашки.

Год был тяжелым для нашей семьи. В какой-то период не было денег. Совсем не было.

Мне посчастливилось иметь копилку, точнее бутылку от шампанского, в которую я собирал мелочь.

Есть примета, что для хорошей торговли нужно разбросать мелочь. Вот люди и кидали пару монет. И когда рынок закрывался, а продавцы разъезжались, то на большом асфальтированном поле оставались монеты. Я ходил по полю и собирал их в карман. Потом, приходя домой, пересчитывал собранную сумму и засовывал монеты в бутылку. Набралась сумма почти на две сотни рублей.

Настало время, когда пришлось опустошить эту бутылку.

– Раз это твои деньги, то иди покупать продукты сам. – Говорила мама.

Но что купить на них? Мама подсказала, и на собранные монеты я смог взять пачку макарон, батон и кочан капусты.

Денег не было, но голода не было тоже. У нас всегда имелись собственные запасы.

Мама делала закрутки. Из деревни привозили картошку, лук. Так жила большая часть русских и мы не были исключением.

В сентябре 2001 года я перешел во второй класс. К моему разочарованию, Саша ушел из нашей школы. Мы остались вдвоем с Рустамом противостоять остальным мальчишкам.

В первых числах месяца отбирали детей в школьный хор и меня заметили. Так я стал петь в школьном хоре. Я неплохо заучивал тексты песен, и это подтолкнуло меня к новому увлечению.

Я начал писать стихи. Конечно, поначалу они были незамысловатые, всего на несколько четверостиший, но меня это забавляло. Потом я начал писать все больше и больше. Мне нравилось то, чем я стал увлекаться.

Одиннадцатого сентября, когда начались вечерние новости, мама громко закричала: «Быстрее! Все сюда!». По телевизору показывали, как самолеты врезались в небоскребы.

Это был теракт в Нью-Йорке. Мне вспомнились взрывы многоэтажек в Москве. Отец успокоил, сказав, что это далеко от нас. Но мне не было от этого легче. Умирали люди, и этим было все сказано.

Я испытывал жалость и сострадание к тем невинным. Об этом теракте в Штатах говорили все и везде и американская трагедия не оставила никого равнодушным.

В середине осени меня приняли в «октябрята» – группу при пионерской дружине школы. Это случилось не потому, что я и мои одноклассники осознанно этого хотели. Просто взрослые на школьной линейке нам раздали значки и сообщили новость, что теперь мы являемся частью их организации.

Значит, так должно было быть. Но на самом деле мы не понимали, зачем это нужно.

Помню, как в канун католического рождества в нашем городе был организован концерт, на котором школьный хор, в котором я пел, исполнил песню на английском языке «Silent Night», что было, безусловно, нонсенсом. До этого песни исполнялись исключительно на русском.

Петь на английском языке мне понравилось. И могу сказать, что, пожалуй, этот момент был определяющим в моем особом интересе к иностранным языкам, особенно к английскому.

РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ПОДАРКИ

2002 год

Я приезжал к бабушке и деду в гости, но не более чем на полдня. Родители пытались ограничить мое общение с ними, но видеться разрешали.

Моя бабушка по отцу, состоявшая в организации Свидетелей Иеговы, работала вахтером во дворце культуры, в месте, где в советские годы проходили все культурно-массовые мероприятия. Новых специально отведенных мест для проведения концертов и праздников в те годы еще не строили – не до этого было в новой России. Поэтому все довольствовались советским наследством.

Несмотря на то, что зарплата вахтера была ничтожно мала, я все же находил определенные плюсы в бабушкиной работе.

В ее распоряжении был стационарный телефон, которым можно было неограниченно пользоваться, и многие знакомые приходили к ней на работу, чтобы позвонить. Кроме того, мне бесплатно позволялось ходить на спектакли и выставки во дворце культуры, приезжавшие в наш город.

Мне нравилось посещать террариумы с пресмыкающимися и земноводными. Несколько часов я мог простоять возле небольших стеклянных боксов, наблюдая за поведением змей, ящериц, пауков, насекомых. Многие дети, да и взрослые тоже, боятся этих гадов, но у меня же они не вызывали никакого отвращения. Они являются частью природы, как и любые другие животные.

Я очень любил животных, и даже когда приезжал в деревню, то непременно проводил большую часть времени во дворе, где держали кур, уток, поросят, корову. Мне нравилось чесать за ухом наших собак. Дед отвязывал их на ночь, и они рассекали перед крыльцом, ластясь, подползая ко мне и переворачиваясь на спину, чтобы я их погладил по грязному пузу.

По выходным дворец культуры арендовали баптисты. Актовый зал был заполнен людьми до отказа. Они общались, пели, как когда-то и я пел, но в организации, где состоит моя бабушка. Я отдаленно, можно сказать мутно вспоминал обрывочные воспоминания из моего раннего детства, но тут же пытался все забыть, как страшный сон.

В конце мая, когда учебный год заканчивался, мой одноклассник Рустам сообщил мне, что его семья переезжает во Владивосток. Это было очень далеко, на другом конце страны. И поэтому наша дружба на этом заканчивалась. Я осознавал, что остаюсь один. Но делать было нечего. За нас решали взрослые.

В школе проводилась работа по патриотическому воспитанию. На внеклассном чтении перед днем Победы нам рассказывали о зверстве фашизма, о том, как люди выживали во время немецкой оккупации, как они истребляли наш народ, и как советским войскам удалось освободить Европу от фашизма. Согласно нацистской политике, славяне наряду с евреями и цыганами принадлежали к низшей расе, что требовало скорейшего порабощения и уничтожения таких наций. Соответственно, для нас эта война была не чем иным, как борьбой советского народа за право на существование и выживание.

Я не мог поверить в то, что люди так могут ненавидеть: расстреливать мирных граждан, сжигать дома, умерщвлять газом в концентрационных лагерях смерти. Но все это было действительно так – это было правдой.

Каждый год девятого мая, когда наша страна отмечала праздник победы над нацистской Германией, моя бабушка по маминой линии всегда плакала. Эти чувства горечи она испытывала от воспоминаний пережитых годов войны и тяжелых послевоенных лет разрухи и голода.

Она рассказывала мне, что на момент начала войны в семье было четверо детей. Ее отца в первые дни забрали на фронт, откуда через несколько дней пришла похоронка. Вскоре в деревню пришли немцы – карательный отряд. Женщин, стариков и детей, всех погнали на железнодорожную станцию, где людей сажали в поезда и отправляли в Польшу, в лагеря смерти, а кто пытался сопротивляться – убивали на месте. В глазах бабушки был страх, когда она мне рассказывала о том времени.

При движении колонны ее матери пришлось оставить мою бабушку в лесу, положить на пень возле дороги, так как она не могла нести ее на руках, потому что с ней было еще трое малолетних детей. Идти медленно и отстать от колонны – означало смерть, и поэтому мать моей бабушки была вынуждена пожертвовать младшей дочерью, чтобы спасти остальных детей.

Моя бабушка, казалось, была обречена, но сердце ее матери в последний миг не выдержало, и она успела добежать до конца колонны, чтобы забрать дочь. Так у моей бабушки появился шанс на спасение в ту войну.

Они шли на последнем издыхании. Это видели все, в том числе и немцы, понимая, что исход близок. Но мать моей бабушки не сдавалась – она, пересиливая себя, шла вместе с четырьмя детьми в колонне пленных.

Возле реки объявили об остановке, чтобы уставшие старики, женщины и дети смогли немного передохнуть и напиться. И когда колонну подняли, чтобы продолжить путь, один из немцев незаметно для остальных указал моей прабабушке прыгать под мост и затаиться. Она так и поступила – спрыгнула с детьми под деревянные опоры и дождалась, пока колонна с пленными не уйдет.

Этот немец спас мою семью. Своим поступком он спас от смерти мою прабабушку и четверых ее детей.

Почему он так поступил, зная, что наша нация подлежит уничтожению, находясь по другую сторону? Вероятно, им движила человечность.

Моей семье удалось бежать, и когда они вернулись в родную деревню, то увидели, что на ее месте осталось одно пепелище. Деревню немцы сожгли дотла. Потом был сильный голод. Бабушка вспоминала, как они ходили по полям, собирая тошнотики – гнилой картофель, и из этого мать пекла им лепешки. Так они смогли выжить.

Эту историю я рассказал в своем сочинении, посвященном дню Победы Советского Союза над фашистами. Работы школьников вывешивались на стенде, чтобы любой смог их прочитать. И я написал правду, написал все так, как рассказала мне бабушка. Но мое сочинение тогда почему-то не вывесили, и я очень расстроился, не понимая, что сделал не так.

Помню лишь то, что вызывали в школу маму по этому вопросу. И как-то история эта замялась.

В школе у нас на подсознательном уровне развивалось чувство неприязни к немцам. Я тоже отчасти стал испытывать неприязнь к этой нации за те зверства, которые они творили на нашей земле. Для нас было не важно, что времена фашизма давно позади и что сменилось два поколения. Похоже, мы перекладывали нашу злость на немцев, живущих в современной Германии, что было определенно неправильным.

Меня останавливало то, что, будучи совсем ребенком, когда я состоял в организации свидетелей Иеговы, к бабушке часто приезжали гости, в том числе из-за рубежа. Были и немцы, муж с женой: Марчин и Есфирь. Вспоминая о них, я находил их сдержанными, воспитанными людьми, кардинально отличающихся от тех немцев, речь о которых шла на уроках патриотического воспитания.

И теперь еще эта история моей бабушки про немца, спасшего их во время войны. Она говорила о многом: о реалиях того времени, о людях и судьбах, о человечности и ненависти.

Мы считались народом-освободителем, народом-победителем. Я был счастлив осознавать то, что наша нация смогла победить фашизм и освободить другие страны от фашистского гнета, и что теперь воцарился мир на земле, благодаря нашим предкам.

В сентябре вышел культовый российский многосерийный фильм «Бригада», сюжет которого освящает историю четырех друзей, объединившихся в преступную группировку в девяностые годы. Мои одноклассники вжились в роли главных героев фильма, всячески подражая им. Каждый день в классе происходили драки. Я же только наблюдал за этим бредом.

Нашей классной руководительнице это настолько надоело, что к нам в воспитательных целях на урок приходил директор. Но драки не прекратились, а перенеслись на пустырь возле школы, что сделало общую игру более реалистичной. Тогда фраза «забить стрелку» считалась чем-то особенным в выяснении отношений.

Двадцать третьего октября в Москве террористами был захвачен кинотеатр «Норд-ост». С такой шумихой моей бабушке по отцу, работающей во дворце, пришлось не сладко. Получалось, что она работала в месте массового скопления людей, а мероприятия в таком здании проходили постоянно, что было достаточно рискованным и небезопасным. К тому же атмосферу нагнетали репортажи в новостных сводках.

Из истории о захваченном кинотеатре я запомнил, как Иосиф Кобзон, рискуя собственной жизнью, вывел из захваченного кинотеатра женщину с тремя детьми. Этим героическим поступком мне и запомнился этот человек. Но об этом позже.

В декабре на каждых выходных отец привозил меня к бабушке во дворец. Баптисты высылали в Россию детям новогодние подарки из Америки. Это были большие коробки, украшенные в подарочную рождественскую упаковку. Мне посчастливилось быть в числе этих детей.

В коробке лежали игрушки, много игрушек: роботы, пазлы, наклейки с диснеевскими персонажами, брелоки, гоночные машинки. Таких игрушек в наших магазинах не было, что не иначе, как дефицитом не назовешь.

Коробка также была наполнена сладостями. Там лежали мармеладные конфеты и зефир, коробки жевательных резинок, а также карамель красно-белого цвета – символ американского Рождества, что было для меня, как для ребенка за гранью фантастики.

Таких вещей у нас в стране было не достать. Леденцы-тросточки раньше я видел лишь только в американских фильмах.

Теперь же это было наяву, во что верилось с трудом.