Читать книгу: «Любовь на фоне геометрии и зоологии. От грёз любви не отличим. Мой ангел смотрит на меня…», страница 6
– Вставай, срочно собирайся на выход.
– Карантин, наконец, закончился? – с радостным нетерпением вскочил Серж с дивана.
– Считай, что закончился. Кэт заснула на планете. Тебе надо её разбудить.
– Сам буди! – разочарованно буркнул Серж и плюхнулся обратно на диван.
– Ты что, меня не понял? Кэт заснула, – грозно навис над диваном Алекс.
– Всё я прекрасно понял. Не сверкай глазами – дырку в диване прожжёшь! Влюбил в себя девчонку – сам теперь иди и спасай.
– Но как же? – растерялся Алекс, не в силах поверить собственному счастью.
– Ей богу, любовь делает глупее даже самых умных из человеческих экземпляров! Иди уже. Мало того, что я почти мозоль натёр на языке, рассказывая ей о тебе в мельчайших подробностях, так теперь и тебе должен одно и то же по сто раз повторять…
Алекс порывисто обнял Сержа и побежал переодеваться.
Кэт очень хотелось побывать на планете. Но также как в своё время Элен, очень боялась этого выхода. И, наконец, решилась. Пан или пропал, как говорили в старину. Жан обещал показать Кэт очень красивое место, где в предгорьях цвели ярко-малиновым цветом то ли высокие цветы, то ли низкие кустарники, причём, их форма была почти правильным шаром, и образовывали они плавные изогнутые линии, параллельные друг другу, которые упирались в отвесные скалы. Сами скалы принимали самые разные формы, так что,
казалось, какой-то гигантский скульптор поработал над ними. А за скалами плескалось ласковое море.
Жан еле утащил Кэт из малиновой долины, пообещав не менее интересные места. И действительно, Кэт как будто попала на выставку скульптур, и они с Жаном ещё полчаса развлекались, придумывая названия к этим причудливым композициям. За этим занятием, незаметно для себя, Кэт и заснула. Так что до моря они так и не дошли.
Жан заботливо оттащил Кэт в тенёчек и остался ждать прихода Алекса. В том, что придёт именно командир, поэт ничуть не сомневался. Горе с этими влюблёнными! Сомневаются всё время в чём-то, тратят драгоценное время,
которое могли бы провести вместе…
– Ну, я пошёл, тут третий – лишний,
Вам есть о чём поговорить.
Ведь дал наказ нам сам Всевышний
Мужчине женщину любить! – сказал Жан приблизившемуся командиру (последнее время
поэт даже на обыденные темы откликался почти всё время стихами) и удалился, насвистывая какой-то залихватский мотивчик, ничуть не смутившись кулаку, которым погрозил ему Алекс.
А потом Алексу стало не до Жана – на него открыто смотрела с любовью в прекрасных карих глазах проснувшаяся Кэт.
11
Уже не один раз, проснувшись, Алекс заставал Кэт стоящей около иллюминатора. Он понимал, что её что-то беспокоит, но терпеливо ждал, когда она созреет поделиться с ним, потому что очень боялся разрушить то ощущение бесконечного счастья, в котором они с Кэт купались последние недели после её пробуждения на планете №7. Как парадоксально бы это не звучало, но бесконечное счастье казалось очень хрупким.
Их миссия на планете подходила к концу. Теория Кэт сработала полностью. Все «уснувшие» проснулись, дождавшись своих любящих родных. Первая партия спасённых с прилетевшим экипажем уже отправилась на Землю. С ними из экипажа Алекса улетели близнецы и Жан. Их звали новые миры. На орбите планеты остался корабль с теми, кто не сильно торопился возвращаться под видом ожидания наиболее удачного времени старта. Алекс подозревал, что парочку точек Георг уже пропустил, но ему впервые в жизни очень нравилось такое размеренное существование с прогулками по живописной планете и нежными ночами вдвоем.
Идиллию только парочку раз нарушал Юрген, который уже в открытую требовал скорейшего возвращения Кэт на Землю, но Алекс успел выработать в разговорах с ним вежливый, но холодный тон с обтекаемыми ответами не совсем на его вопросы. А потом вообще отправил его за ответами к Кравицу, как к своему начальству в этой экспедиции, (конечно, по предварительной договорённости).
…Кэт подсела к Алексу на кровать, полуобняв прилегла к нему на грудь, и сказала:
– Алекс, а давай я здесь останусь?
Алекс совершенно не ожидал такого поворота, поэтому непроизвольно сделал попытку подняться.
– Подожди, – мягко остановила его Кэт, – я засну, а ты будешь ко мне прилетать, когда сможешь. Какая разница где и как я буду тебя ждать?
– Ты не хочешь возвращаться на Землю?
– Я не хочу там быть без тебя.
– Почему? Тебе там что-то угрожает?
По тому, как Кэт вздрогнула и замешкалась с ответом, Алекс понял, что попал в точку.
– Не только это…
– Кэт, малыш, ты же мне доверяешь?
– Конечно доверяю. Не в этом дело…Это очень опасно для тебя…
– Ты мне всё расскажи, а там посмотрим.
И Кэт, сдавшись, рассказала о себе, своей семье и Юргене.
Себя она отчетливо помнила только с 7 лет, когда в спецучреждении, в котором она росла с 5 лет, появился статный высокий старик и, внимательно заглянув ей в глаза, сказал, что её мама, к сожалению, умерла и теперь он будет её приёмным отцом. Своего родного отца Кэт совсем не помнила, а о маме остались какие-то отрывочные воспоминания, в основном приходящие во сне. Самый яркий последний сон приходил совсем недавно. Кэт его не запомнила, но проснулась вся в слезах, с тяжёлым чувством потери и как-то сразу поняла, что маму она больше не увидит, хотя в школе ей обещали, что мама вот-вот выздоровеет и заберёт её домой. Кэт убежала в дальний угол сада и проплакала там весь день, а вечером её нашла старшая воспитанница и утащила к директору. Тот взглянул ей в лицо и сказал загадочную фразу: «Карие глаза 5. Что ж, этого следовало ожидать». Позже, уже у себя в комнате, Кэт поймала своё отражение в зеркале и не сразу поняла, что же изменилось в её облике – вроде это была она и не совсем она. А потом увидела, что её зеленые глаза поменяли цвет на темно-карие… Через несколько дней в школе появился Юрген и представился врачом, который лечил её мать, но, к сожалению, все его «усилия не увенчались успехом».
С переездом в дом Юргена для Кэт, собственно говоря, почти ничего не изменилось. Друзей в школе у неё не было, она всегда держалась особняком. Только комната для сна изменилась, да Юрген периодически задавал ей разные вопросы. Став взрослее, Кэт поняла, что он прощупывал появление у неё необычных способностей. На покалывание пальцев она не сразу обратила внимание, а потом нечаянно проявилась «муза».
Кэт исполнилось 10 лет и у неё, наконец-то, появился друг, что было удивительно для таких, как она. Дни рождения у Кэт и Стивена совпадали. Дома этот праздник никогда не отмечался – может, приёмный отец и не знал, когда родилась Кэт? И девочка уговорила Юргена отпустить её на праздник в семью Стивена. Юрген согласился, решив прийти за Кэт, чтобы посмотреть с кем она общается. Необычные способности должны были вот-вот проявиться, это подсказывал весь его опыт, и, возможно, друг явится их катализатором.
Интуиция не подвела Юргена. Когда тот уводил Кэт, Стивен с важным видом взрослого десятилетнего мальчика поблагодарил Юргена за то, что он отпустил Кэт на праздник и сказал, что в её присутствии он всегда играет на синтезаторе особенно вдохновенно. Дар «музы» хоть и был редким среди уникумов, но уже встречался в практике Юргена, и потому он знал, как его проявить и развить.
Так закончилось детство Кэт. Юрген перевёл её в спецшколу при своей лаборатории, и теперь она была под неусыпным его вниманием. К 15-ти годам Юрген обнаружил своими приборами её дар псионика. Да и трудно было бы не заметить колебания температуры под ладонями Кэт от +5 до +42 градусов. Не смотря на то, что она быстро научилась управлять температурой, дар врача-псионика был одним из самых трудоёмких даров, поскольку требовал к способностям добавлять огромный объём знаний. И Юрген отправил Кэт на учёбу в медицинский университет. Нельзя было сказать, что Юрген плохо обращался с девушкой, но он был одержим своими исследованиями необычных способностей и нещадно отсекал всё лишнее, что, по его мнению, мешало ей развиваться в нужном направлении. В университете Кэт оказалась намного младше своих сокурсников, а ей же хотелось общения с ровесниками, каких-то развлечений, путешествий, новых впечатлений. Она жадно вглядывалась в окружающую действительность и та ответила ей красочными картинами. В Кэт проснулся дар эмпата.
Ей хватило ума не рассказывать об этом Юргену, чтобы не провоцировать его новые исследования. Кэт казалось, что будь его воля, он был готов выходить за ней повсюду, держа за провода приборов, как на поводке собачку. Кроме того, ей неприятны были цвета его ауры каких-то грязных оттенков, поэтому она старалась разобраться со своим новым даром самостоятельно.
Учёба в медицинском университете открыла Кэт глаза на ещё один её дар – бионика. Она, наконец, поняла, что означает покалывание на кончиках пальцев. А ещё этот дар принёс ей хотя бы глоток свободы и общение не только с сокурсниками и Юргеном. Бионики обучались на курсах при ЦУПе – так Кэт познакомилась с Владимиром Кравицем. Он не сразу узнал, что Кэт является дочерью его лучшего друга – Энтони Далтона, погибшего более 20 лет назад. Кэт тоже об этом не догадывалась, хотя Кравиц сразу ей понравился своими чистыми цветами ауры.
Примерно в это же время к ней во сне пришли родители. Маму она узнала сразу, хотя и видела только малышкой. О том, что красивый улыбчивый мужчина рядом с ней – отец, догадалась. И началось счастье во сне. Мама помогла разобраться в оттенках цветов эмпатии – это был последний дар, который пришёл к ней на Земле. А в другом мире, где они с папой воссоединились, у неё нет никакого дара, кроме любви к отцу. Все свои дары она передала Кэт вместе с изменением цвета глаз с зеленых на карие когда уходила, поэтому способности бионика и музы проявились так рано, когда та ещё не была готова.
Не сразу, но вопросы о Юргене возникли в их разговорах. Здесь мнения родителей разошлись. Отец обвинял Юргена и в своей гибели и в смерти мамы. Мама свои последние 2 года жизни на Земле помнила плохо. Были чёткими только ощущения любви и тоски по мужу и дочери и желание сбежать из того места, в котором находилась. Но, при этом, воспоминаний о боли или ненависти к кому-либо не было.
Однажды мелькнуло в их разговорах и имя Кравица. Отец был рад узнать, что его наставник и друг жив, и посоветовал Кэт смело обращаться к нему за помощью, если понадобится. Она так и сделала. Ни родителям, ни, тем более, Кравицу, она не сказала, что грязно-болотный цвет вожделения в ауре Юргена по отношению к ней усиливается, что очень её пугает. Она направила всю свою энергию на развитие способностей бионика и врача-псионика, чтобы быть как можно полезнее для ЦУПа. А когда Кравиц возглавил комиссию по планете N7, а Юрген, так удачно совпало, находился в дальней командировке, Кэт попросила его направить её в состав экспедиции. Кравиц сделал не только это, но и доверил Кэт набрать экипаж.
– Вот и вся история, – завершила Кэт свой рассказ.
– Ты так боишься Юргена, что поэтому не хочешь возвращаться на Землю? Но что он может сделать, когда мы будем вместе?
– Сделал же он так, что папа погиб и мама стала перед ним беззащитна? Я не хочу, чтобы ты стал уязвим из-за меня. Поверь, самое лучшее решение – это мне остаться здесь. Я проверяла.
– Давай не будем торопиться. До вылета ещё два дня. У меня есть время подумать.
– Только дай мне слово, что я проверю твоё решение, и мы поступим так, как мне подскажет дар бионика.
– Конечно, малыш, иметь под боком такой дар и не пользоваться им?!
5 – в условиях жизни под землей с заменой естественного солнечного света на искусственное освещение подавляющее число людей имело серые глаза с зелеными или голубыми крапинками. Люди с карими глазами рождались чрезвычайно редко и обладали набором необычных возможностей, почему их и называли уникумами.
12
Алекс для начала решил пообщаться с Владимиром Кравицем. После обычного ежедневного доклада он спросил:
– Мне необходимо задать Вам несколько вопросов, связанных с Кэт.
– Ты меня спрашивать будешь как командир корабля или как?
– Или как.
– Значит это, всё-таки, ты…
– Что значит «всё-таки ты»?
– На планету выходили? – как будто не слыша Алекса, продолжил Кравиц.
– Кэт выходила.
– Значит, ты будил.
– Вы на мой вопрос не ответили.
– Я больше рассчитывал, что рядом с ней будет инженер или штурман.
– Почему?
– Не такая опасная профессия, как спасатель.
– Вы тоже спасатель, однако, до сих пор живы.
– Не обо мне речь. Ладно, давай задавай свои вопросы.
– Кэт уверена, что в гибели её отца и смерти матери виноват Юрген.
– Что касается матери Кэт – Юлии, я не в курсе. После женитьбы мы с Энтони редко общались, но я попробую что-то разузнать. Вам ещё два дня осталось до старта?
Алекс кивнул, и Владимир продолжил:
– Когда погиб Энтони, я вошёл в комиссию по расследованию гибели его экспедиции. Да, Юрген был председателем комиссии, которая отвечала за набор его добровольческого экипажа. Да, он мог повлиять на его состав.
– Подождите, а разве не бионики окончательно утверждают состав добровольческих экипажей? – перебил Владимира Алекс.
Кравиц рассмеялся:
– Неужели ты думаешь, что в вашу экспедицию случайно попали все мужчины, не обременённые семьёй? Только с Георгом вышла осечка.
– Так Вы так специально для Кэт сделали?
– Я просто повысил процент необходимых с моей точки зрения людей. И заметь, всё это не в ущерб качеству. Ты ведь остался в итоге доволен экипажем? Сначала, как я знаю, ворчал. Я уверен, что также поступил и Юрген, отобрав из добровольцев Энтони. Но в добровольцы тот пошёл сам? Сам. О степени риска знал? Знал. Мог отказаться, тем более с учётом жены и ребёнка, но почему-то не сделал этого. Первые три года после женитьбы он отказывался от многих предложений. Я знаю, потому что сам ему предлагал. Но он сослался на семью. Хотя мне кажется, что ещё и не хотел быть на вторых ролях рядом со мной. А уже через год сам напросился в добровольцы. То ли взыграли амбиции, а они у него были, уж поверь мне. То ли что-то произошло за этот год. Кроме того, погиб не он один, а все двенадцать человек его экипажа. Каким бы неприятным, мягко говоря, не был характер Юргена, как бы он не был фанатически зациклен на своих исследованиях, я никогда не поверю, что чтобы получить мать Кэт к себе в лабораторию, он угробил столько людей.
– Но какие-то разговоры о неестественных смертях в результате его исследований давно уже ходят.
– Да, это так, – поморщился Кравиц, – периодически даже создаются комиссии, проверяющие его работу, но ничего криминального никогда не выявлялось. Ты же понимаешь, что чем секретнее работы, тем больше об этом слухов.
– Но и дыма без огня не бывает. Да и есть ли какие-то практические результаты его работы?
– Что касается механизма появления необычных способностей, почему они проявляются только у людей с карими глазами – здесь результаты весьма скромные. А вот все методики раннего распознавания и развития необычных способностей разработаны Юргеном. С учётом того, что уникумов становится всё меньше и они рано уходят из жизни – его исследования крайне необходимы. Надеюсь, что в полезности их дара ты убедился на личном опыте?
Алекс нехотя кивнул.
– Так что давай сделаем так: возьмите с Кэт отпуск и улетайте на пару недель куда-нибудь подальше, а я попробую разузнать что-то более конкретное о Юлии.
13
Алекс не стал надеяться только на Владимира, но решил и сам предпринять кое-какие шаги. Всё-таки, хоть он и не был такой легендарной личностью, как Кравиц, но и у него уже был определённый авторитет среди астронавтов. Поэтому он сосредоточил свои усилия по поиску людей, которые когда-то летали с Энтони в одном экипаже, особенно в последние годы перед гибелью. Конечно, прошло уже больше 25 лет с этого момента, но кое-кого он всё-таки нашёл и сумел склонить к откровенному разговору. А после информации от Кравица все детали истории сложились в стройную картинку.
Энтони познакомился с Юлией в ЦУПе. Ей было около 40-ка лет, он уже перешагнул 70, то есть был в самом расцвете лет. К этому времени он уже несколько лет как вышел из-под крыла Кравица, успешно работал самостоятельно, быстро завоёвывая авторитет среди астронавтов. Они с Юлией быстро сошлись, родилась дочь. Все 9 месяцев беременности Юлия провела рядом с мужем, а не в барокамере, понимая, что ей не так много отпущено времени и надо ценить каждое мгновение, проведённое вместе.
Примерно в это же время Юлия получила дар эмпата, и ею сильно заинтересовался Юрген. Она и так была у него на контроле, как любой уникум, но получение третьего дара эмпата, наряду с биоником и музой, выделяло её из их числа. Энтони не нравилось, что его жену отвлекают от него и ребёнка на опыты в лаборатории, а Юрген раздражался, что такой уникальный экземпляр не находится в его полном распоряжении. Количество исследований даров Юлии резко возрастало только когда Энтони отправлялся в очередную экспедицию.
В 43 года у Юлии появились первые признаки сумасшествия. Она всё больше уходила от реальности в какие-то иные миры. Энтони было очень тяжело наблюдать, как уходит его любимая, и он, чтобы отвлечься от проблем, которые не в силах был преодолеть, всё больше времени стал посвящать работе. Малышку Кэт отдали в спецшколу, поскольку Энтони не вылезал из экспедиций, а находиться рядом с угасающей матерью ей было опасно. Юргена малышка не заинтересовала, так как её зеленые глаза говорили об отсутствии необычных способностей.
Когда погиб Энтони, состояние Юлии резко ухудшилось, и она попала в полное распоряжение Юргена. Кравиц сумел добраться до видеозаписей тридцатилетней давности, и они вместе с Алексом их пересмотрели. Смотреть на это было очень тяжело, но не из-за того, что на них предпринимал Юрген… Сцепив зубы, Алекс досмотрел записи до самого конца. Страшно было думать о том, что и его любимую ждёт такой же конец…
Но ведь у них впереди целых 20 лет – неужели они вдвоём не найдут решение этой проблемы?!
А на сегодня задача попроще – изложить Кэт историю её родителей…
Эпилог
Хотя Юрген оказался не виновен напрямую в смерти родителей Кэт, всё равно на душе Алекса остался осадок, и поэтому он не отпускал её одну к нему в лабораторию. Да они и вообще практически не расставались. Экспедиции Алекса, дом, обследования Кэт в лаборатории Юргена – всюду вместе.
После посещения планеты Любви (так назвали планету №7 созвездия Южная корона), способности Кэт резко усилились, но при этом она чувствовала себя вполне нормально, даже отлично, хотя обычно при таком уровне возможностей уникумы уже начинали проявлять признаки безумия. Посещение планеты Любви остальными униками также дали положительные результаты.
ЦУП принял решение не заселять планету, а оставить её заповедной. Экспедиции для того, чтобы просто полюбоваться ею, стартовали со всех планет одна за одной, а очередь желающих провести на ней хотя бы несколько дней выстроилась на годы вперёд…
Август 2016
Мой ангел смотрит на меня…
1
(«Господи, ну какая чушь! С каких это пор для покупки билета на электричку требуется медицинская справка?!? Что за бред? Сказала бы я тебе, если бы не твоя беременность!»)
– Девушка! Я сюда ехала – никакая справка мне была не нужна.
– А сейчас новые правила. Медицинская справка и копия Вашего паспорта должны прилагаться к билету. За разъяснениями можете обратиться к моему начальнику. Он сидит…
– Спасибо! Я знаю, где он сидит!
Я, действительно, видела застеклённый офис начальника вокзала, который промелькнул между стеллажами книжного магазина, через который пришлось пробираться по пути к кассам, и не собиралась выслушивать её пространные объяснения. И так уже опаздываю! Последняя электричка в Москву вот-вот уйдёт, а я ещё никак не могу разобраться с этой дурацкой ситуацией. Не на вокзале же мне ночевать! Стремглав развернувшись, я ещё успела заметить краем глаза, как девушка, неуклюже переваливаясь, как утка, со своим огромным животом, пошла к ксероксу снимать копию с паспорта законопослушного пассажира, нетерпеливо переминавшегося за мной в очереди в кассу.
(«Да где же этот офис? Вот здесь же он мелькал, я точно помню! Эх, надо было, всё-таки, выслушать эту беременную кассиршу!») Я уже навернула несколько кругов по этому нескончаемому книжному магазину (И кому в голову пришла идея располагать такой огромный магазин в центре вокзала?!?), а к офису железнодорожного начальства выйти так и не смогла. От досады только что пар из ушей не шёл. Зато уже несколько раз попадался выход на платформу. И, вроде, ни турникетов, ни контролёров не видно… («Эх, была – не была! Попробую зайти без билета. Даже если выкинут на следующей остановке, там есть метро. Пусть неудобно, с кучей пересадок, но хоть как-то доеду!»)
(«Уф, вроде пронесло! Никто не остановил, а дальше уж как-нибудь доберусь. Можно расслабиться…Какой закат над озером красивый…»)
Электричка, наверное, огибала озеро по дуге, поскольку, несмотря на огромную скорость, водная гладь, в которой отражались разноцветные облака, разукрашенные заходящим солнцем, всё длилась и длилась. И какой-то огромный куст с крупными шарами фиолетовых цветов всё никак не пропадал из виду… («Странно почему нет снега… В Москве сугробы по колено… А здесь как будто весна… И пейзаж незнакомый… Уж сколько я здесь езжу, но этого озера не помню… Блин!!! Я же не в ту сторону вообще еду! Вот, чёрт!»)
(«Ну, и куда это я забралась? Так долго не было остановок! Да какая разница! Главное, что есть вторая платформа, с неё-то точно куда надо доеду! А, вон и очередь за билетами! Странная какая касса…») Билеты на электричку продавались в открытой палатке. На столике перед продавцом лежали плотными рядами вперемежку газеты, журналы, кроссворды, а за ним, под задней стенкой палатки, стоял стеллаж с книгами (Опять книги! Прямо целый день меня преследуют!)
– Мне один до Москвы!… Молодой человек, я Вам пятерку дала, а Вы мне сколько сдачи дали?
Я развернула три тысячных купюры веером и возмущённо уставилась на скромно потупившего голову продавца.
– Вот-вот! Так и норовят обмануть! – раздался старческий голос сзади, – Везде нужен глаз да глаз!
Это возмущался высокий сухонький старик, напиравший от закипевшего чувства попранной справедливости на маленькую пухленькую аккуратную старушку, стоявшую непосредственно за мной. Старушка почему-то смотрела на меня укоризненно своими выцветшими, а когда-то ярко-голубыми, глазами. Я перевела взгляд на свой импровизированный веер и с ужасом увидела, что тысячных купюр уже пять. Что за наваждение? Стыдливо свернула деньги, чтобы никто не заметил, и поспешила на платформу.
– Совсем молодежь совесть потеряла! Тыща рублей за билет! Какая наглость! Да в моё время билет двадцать копеек1 стоил, – продолжал кипятиться старик.
Не поняла – причём тут «молодежь», но в остальном я с ним была полностью согласна: тысяча рублей за билет – это грабёж, а потому никакого стыда за то, что билет мне достался даром, не испытывала.
К нужной мне платформе надо было пройти по деревянным мосткам, проложенным между старыми ржавыми рельсами. Мостки были узкими, а людей было много, и все лавировали между друг другом в каком-то непонятном броуновском движении вместо того чтобы спокойно идти в одном из направлений по одной из сторон. Так и хотелось крикнуть: «Да держитесь вы уж все правой стороны – меньше будет толкотни!». И только когда я дошла до середины мостков, стало понятно, почему люди движутся так хаотично: под мостками спали люди! Они плотно прижимались друг к другу спинами и были похожи на перчаточных кукол, сложенных в длинную коробку голова к голове… Шедшие по мосткам люди, натыкались на них, стыдливо отводили глаза в сторону и… шли дальше. Наверное, они думали так же, как и я: «Всем не поможешь», а потому не помогали никому. Но какая-то крохотная частичка души колола сердце не до конца утраченным состраданием, и люди ускоряли шаг, опускали глаза и на мгновение теряли прямолинейное направление своего пути. Проще всего было тем, кто искренне верил и даже негодовал по поводу, что нищие – они не нищие, а члены банды тунеядцев и вымогателей, а сами по себе они живут вполне себе припеваючи… Я же остаюсь среди не определившихся… Однажды была на встрече с православным священником, где ему задали вопрос – как же поступать в таком случае? Ведь христианство требует помогать всем страждущим, но тогда можно разориться и собственную семью пустить по миру. И батюшка посоветовал разменять «денежку» на мелкие монетки и подавать копеечку – мол, и сами не разоритесь, и христианский долг свой исполните… Мне было так противно на душе от этого его совета. Подал копеечку – поставил галочку в списке своих добрых дел – а там, глядишь, уже и нимб над головой скоро засветится. Столько в этом было спеси, столько самолюбования и превосходства над окружающими…
Как я оказалась уже в электричке совсем не заметила. Хлоп – и уже пялюсь в окно, пытаясь разобрать быстро мелькающие пейзажи в сгустившейся темноте. Странно, что и на вокзале кромешная тьма. Обычно к Москве долго подъезжаешь. Кругом огни, огни – высотных домов, дорог, встречных поездов, а тут… Но это явно конечная, из электрички все вышли, одна я не решаюсь выйти из теплоты и света её нутра в темень и неизвестность снаружи. Но делать нечего! С трудом поднимаюсь и тащу своё непослушное тело к выходу из вагона…
Нет! Это уже вообще ни в какие ворота! Я опять приехала не туда!
– Мужчина, простите, а это какой город?
– Что, заснула, милая, и проехала свою остановку?
– Да вроде и не спала… Мне в Москву надо.
– И-и-и, девонька, где мы и где Москва! Как же это тебя угораздило?
(«Вот же ж, попала на словоохотливого старикана! Так можно до морковкиной задницы разговаривать и ничего не узнать. И спросить-то больше не у кого…»)
– Дедуля, так можно отсюда до Москвы добраться?
– Конечно, можно! В Москву, девонька, отовсюду можно добраться. Ты вон смотри, видишь, огонёчек светится? Его и держись. Это окошечко кассы. К нему заберешься, билетик купишь, и на среднюю платформу ступай. Здесь уж не перепутаешь – середина она всегда одна. На среднюю. Запомнила?
Это мне уже дедуля в спину кричал, поскольку я определилась с направлением, и выслушивать его причитания не было никакого терпения. Господи! Сегодняшний день когда-нибудь закончится? Я домой попаду, в конце концов? Или так и буду скакать с электрички на электричку?
Только когда я дошла, наконец, до светящегося окошечка кассы, поняла, почему дедуля сказал «заберёшься»: окошко горело где-то на уровне второго этажа, и забираться к нему надо было по витиеватой решётке, а отнюдь не по нормальным ступенькам. Но разве это может меня остановить? Вот и пригодилась моя единственная вылазка на скалодром, после которой я сказала своим друзьям, что в гробу я видала их скалодром и в белых тапочках…
Окошко кассы было настолько узким, что от кассира в нём виднелись только кисти рук, но, тем не менее, он мне четко и коротко ответил глухим голосом из-за стекла своей кассы (я боялась, что в этом городке окажутся все такими же словоохотливыми, как тот дедуля), что ближайшая электричка будет отправляться в Москву от средней платформы в 2.10.
– А раньше нету? – жалобно спросила я.
– Их всего у нас три: в два десять, четыре ноль один и в четырнадцать ноль 2. Так что, будешь брать билет на два десять или нет?
– Буду-буду!
– На среднюю платформу ступай. Здесь уж не перепутаешь – середина она всегда одна, – повторил кассир на прощанье слова старика слово в слово и захлопнул окошечко кассы.
А я поплелась искать среднюю платформу. Но, когда я села в эту электричку, на меня накатило такое блаженство и такая уверенность, что теперь-то уж я еду в правильном направлении, что я смежила веки с чувством какого-то выполненного долга и провалилась в сладкий сон…
1 – в советское время стоимость билетов тарифицировалась по зонам (зона – примерно 10 км).
От Москвы до станций 1й зоны – 10 коп, 2й – 15, 3й – 20, 4й – 25, 5й – 35, 6й – 40, 7й – 55, 8й – 65, 9й – 85 коп. Дальше на разных направлениях могли быть расхождения.
2
– Разряд!
…
– Ещё разряд!
…
– Всё, Александр Викторович! Всё. Это бесполезно. Констатируйте время смерти…
– Время смерти: третье января два часа десять минут.
– Так уже четвёртое наступило…
– Да-да, конечно…
… Запись в журнале:
Дата смерти – 4.01
Время смерти – 2.10
Причина – травмы, несовместимые с жизнью…
… Медленно гаснут шары фиолетовых ламп над операционным столом…
… Застывают и темнеют потёки крови на использованных инструментах…
… Снежный сугроб простыни в центре операционной…
Александр Викторович Боголюбов, ведущий хирург-травматолог Филатовской больницы, устало присел за свой рабочий стол. Он чувствовал… Да ничего он не чувствовал. Полное опустошение. Как и всегда, когда он проигрывал свой бой со смертью. А поскольку его вызывали на самые сложные, самые безнадёжные случаи, такое случалось не редко.
Вот и сегодняшний несчастный случай. Девушка… или женщина? В такой мясорубке между двумя электричками – разве был у неё хоть малейший шанс выжить? Нет, конечно… Но она ещё была жива целых шесть часов. И все эти шесть часов он боролся за её жизнь. Боролся, конечно, не он один, но в последнее время он чувствовал именно так: когда удавалось обмануть костлявую – побеждали они, а когда – нет, проигрывал он.
А раньше, всего год назад, чувства были диаметрально противоположными: в каждом выигранном сражении он чувствовал именно себя победителем, а в каждом проигранном – увы, но мы не боги, не всё в нашей власти…
Но то было раньше, до того, как год назад его единственная дочь Верочка, умница и красавица, попала под колёса автомобиля, и врачи Склифа сотворили чудо, вытащив её из лап смерти, но не до конца… Её ноги остались парализованными. В пятнадцать лет – и полная неподвижность. Первая любовь, единственный в жизни выпускной, переживания на экзаменах, марш Мендельсона, бессонные ночи у постели ребёнка – всего этого у неё уже не будет ни-ког-да. Какое страшное слово…
Тогда он, в порыве гордыни, убивался, что его не было рядом. Он был уверен, что будь он за операционным столом, его Верочка уже давно бы забыла об этой аварии. Но потом, чуть позже, когда он смог хладнокровно посмотреть на её ситуацию своим профессиональным взглядом, его оглушило осознание того, что Верочки уже могло и не быть… И не мог себе этого представить… Не умещалась эта вероятность в сердце… Холодным ужасом застывала в душе… И с тех пор воспринимал каждый подобный случай, приводивший пациента к нему на операционный стол, как вызов. Вызов лично себе. Как с этой женщиной, которая умерла сегодня. И его счёты со смертью пока были фифти-фифти…
