Читать книгу: «Как сбылись мечты», страница 10

В комнате было тихо и темно – рассвет уже не был по-летнему светлым. Тишина мягко обволакивала – в ней легко засыпать, думая о чем-то хорошем. За окном шел первый по-настоящему осенний дождь – природа начинала готовиться к холодам. Мерный стук капель по крыше магазина успокаивал, но Оля не могла заснуть. Она снова и снова учила себя привыкать к его рукам, его запаху, его голосу – и не думать, что все это ненадолго.

Отопление еще не дали, поэтому было немного прохладно, и даже шерстяное одеяло в такие дни обычно согревало не сразу. Но сегодня ее не беспокоил холод. Своим теплом Сергей согревал ее, крепко прижимая к груди. Оле казалось, что она слышит стук его сердца своим – так близко они были друг к другу. Засыпая, с сонной улыбкой он сказал, что она идеально помещается в его руках – она чувствовала его дыхание на плече, а всей спиной, каждым позвонком – его грудь и живот. И это были невероятные ощущения глубокой близости не только тел, но и душ.

Его рука, большая и сильная, лежала на ее боку, согревая и приятной тяжестью напоминая о том, что даже во сне – тем более во сне, он нуждается в ней и заявляет на нее свои права. О том, что его руки делали с ней этой ночью, Оля нескоро забудет, если забудет вообще. Она впервые ощутила настоящие тепло и ласку. Оказалось, это такое наслаждении – лежать в обнимку, чувствуя безопасность и комфорт. И в этих ощущениях засыпать.

Уснуть вряд ли получится, и Оля решила, что попробует застать рассвет. Она тихонько пошевелилась, попробовала убрать его руку со своего бока – медленно-медленно и плавно. Вот, получилось. Уф. Теперь можно аккуратно встать. Она быстро оглянулась – Сергей спокойно спал. Почти неслышно ступая по гладкому паркету, она легко подошла к окну. На улице было еще темно, но край неба у горизонта начинал светлеть. Как хорошо.

Он ясно запомнил ее в ту минуту – правой рукой она что-то выводила на стекле, левой опиралась о подоконник, волосы почти скрывали ее лицо, ноги немного напряжены, когда она пыталась дотянуться до самого высокого места на окне. Она вытянулась, стройная и женственная в своих изгибах, и он тут же вспомнил, как наслаждался ее теплом в своих руках.

– Скоро доброе утро, – прошептал он и обнял ее. Казалось, это стало его постоянной привычкой – заключать ее в объятия.

– Ох, я разбудила тебя! – Она повернулась к нему, и он поцеловал ее в нос.

– Нет, конечно!

Да, конечно. Я совсем не спал, хотя успешно делал вид, так же как и ты. Как я мог уснуть, когда ты наконец была рядом – живая и теплая. Я не мог позволить себе проспать эти мгновения нашей первой настоящей встречи.

Она смотрела в окно, а он обнимал ее, стоя позади.

– Я так хотел почувствовать этот аромат на тебе, но ты всегда ускользала, – сказал Сергей, целуя ее в шею. – К счастью, Лена с радостью рассказала мне все о нем. Я не выдержал и купил его. Если тебе понадобится – он у меня в машине.

Оля повернулась к нему, улыбаясь, как маленькое солнце, и ему стало так хорошо, будто сегодня он приручил чудесную и редкую птицу.

– Ты серьезно?

– Абсолютно. Никогда не думал, что сделаю такое.

Оля перестала улыбаться и посмотрела на него внимательно, слегка наклонив голову.

– Что случилось?

– Ничего не случилось. Спасибо.

Оля отвернулась. Он почувствовал, как она напряглась: «Она не верит мне. Вот в чем дело».

Она верила, что люди могут чувствовать друг друга на расстоянии. И знала, что двое должны очень сильно хотеть этого. Всем сердцем стремиться верить в своего партнера, любимого человека, несмотря на то, что его нет рядом. И в те счастливые минуты, проведенные вдвоем, копить радость и свет друг для друга, чтобы потом, когда жизненные обстоятельства разлучат их, бережно достать их из волшебной шкатулки, снова прикоснуться к теплу. Она не говорила никому об этом. Объективный и рациональный мир снисходительно, а порой и безжалостно относился к тому, что принято называть тонкой душевной организацией.

Вот и сейчас. Он был на рыбалке с друзьями. Заканчивалась вторая календарная неделя, а по ее ощущениям прошел уже год. Ей так не хватало его рук, губ, их прикосновений, и тех теплых волн, в которые она погружалась рядом с ним. Казалось, что весь мир сосредоточен в нем, когда он рядом. Не думалось, не работалось. Хотелось только ощущать его. Всем телом, всем сердцем. А если и думалось, и работалось, то в ожидании того времени, когда они будут вместе.

Сейчас она вспоминала их разговор перед его еще прошлым отъездом. К тому времени она привыкла к нему стремительно и бесповоротно, и наверное, вела себя очень странно. И он, всегда хорошо понимающий ее состояния, спросил, что случилось. Она не должна была говорить правду. Это ведь ее женская слабость. Он не должен знать. Она должна сохранять границы. Вы – взрослые зрелые личности. Такие умные слова ей бы выдала любая статься о современных отношениях. А она не успела собраться и, как ребенок, расплакалась. Она улыбнулась. Как ясно она помнила – он подошел к ней, взял ее руки в свои, согрел их дыханием, поцеловал бережно и сказал: «Я тоже буду скучать. Ты нужна мне. Возьми эту мысль за основу и не позволяй другим мыслям заглушить ее. Если ты будешь уверена в нас, я буду спокоен. Потому что и в этой уверенности я буду не один». Она записала его слова в заметки. Теперь она их читала часто. Сначала было нелегко. Но потом с каждым разом необходимость привыкать друг к другу снова и снова пропала. Расставаясь физически, они не расставались мысленно. Она с радостью училась этому, а он был рад тому, как хорошо она его понимала и принимала.

Это было волнующе и интересно – привыкать к другому человеку в твоем жизненном пространстве. Видеть, как он каждое утро встает, одевается, торопится, какие у него привычки. Она не была готова к тому, что он по утрам совсем не разговорив. Первое время она никак не могла привыкнуть к его молчаливым объятиям. Эмоциональная от природы, она с самого утра была готова делиться впечатлениями, то светлыми, то грустными – всегда находилось что-то важное. Иногда ей снились сны – совершенно детские, она в них гуляла по разноцветному парку, ела мороженое и зарывалась в осенние листья. И ей было так хорошо, когда она, просыпаясь, понимала, что на самом деле это его руки обнимали ее всю ночь, и тепло ей не от солнца из ее снов, а от ощущения уюта и защищенности, которое становилось все более сильным.

Дом, там где я. Такие слова однажды услышала она от пожилой соседки, которая со своим невозмутимым котом дворянской породы всегда мучила ее вопросами о ее личной жизни. То есть не мучила, а учила уму-разуму. Тогда она не очень понимала, как такое возможно. Ведь обычно мы думаем, что дом – это то место, где нас ждут, где что-то приготовлено, есть что-то наше и кто-то наш. Сейчас, когда они сблизились настолько, что оставались друг у друга, она начала понимать, что дом нужно создать в своем сердце, поместить туда тех, кто дорог и близок, украсить светлыми воспоминаниями и надеждами и возвращаться туда в любое время, в любом состоянии. В гудящих людских потоках на станциях метро, на трудных встречах и рабочих совещаниях, в холоде уличных сумерек – везде, где оказываешься один на один с тем, что способно вывести из равновесия, расстроить и сбить с толку. И когда в сердце есть этот уголок тепла, там хочется быть. Однажды он сказал ей: «Я там, где мне уютно». И ей захотелось сделать так, чтобы ему было уютно с ней. Чтобы он знал, что в этом суетном и изменчивом мире есть место, где в него верят и ждут. Тогда он захочет возвращаться к ней и не нужно будет думать о том, что кто-то другой может занять ее место в его жизни. Эти мысли были ненужными и разрушающими. Они отнимали ее силы идти вперед, и она запретила себе даже приближаться к ним.

Каждая женщина, встретив мужчину, которому готова отдать свое сердце, хоть однажды подумает о том, что нужно сделать, чтобы сохранить и развить то хорошее, что происходит между ними. Совместная жизнь многое меняет для пары. Кто-то переживает изменения легко, а кто-то оказывается неготовым к ним. Оля долго привыкала к тому, что вечер и ночь могли запросто перейти в ее бессонное утро, когда поначалу, несмотря на строгие запреты Сергея, Оля ждала его из аэропорта, с вокзала, со встречи и не ложилась спать. Она видела, что он расстраивается и злится, когда она, уставая, пыталась организовать его – его время и привычки. И видела, как он меньше делится с нею своими рабочими планами. Все стало меняться тогда, когда она перестала заострять внимание на том, что именно она делает, чтобы ему было удобно. Она просто целовала его утром у двери перед выходом и обещала спать дальше. И совсем скоро начала замечать, какое удовольствие ему доставляет мысль, что она пойдет дальше спать, убаюканная его ласками. Спала Оля чутко, и поэтому когда Сергей возвращался поздно, просто брала телефон к себе. Просыпаясь от его сообщений о скором приходе, она стала спокойнее, а Сергей, видя, что она меньше устает и больше радуется, часто был в хорошем настроении просто от ее улыбок.

Оля давно хотела сказать Сергею об этом. Но всегда боялась. Она не знала, как он отреагирует на ее признание. Все дело было в том, что Оля часто думала над тем, чтобы вернуться домой или хотя бы в Тюмень – тоже не рядом, но все же ближе к родителям, чем сейчас в Москве. Она очень хотела этого, потому что все чаще и чаще к ней приходила мысль о том, что они остались совсем одни – они с Катей уехали почти одновременно. С Олежки спрос был малый – мужчина все-таки, ему нужно думать о карьере, семье, больших свершениях. А что женщина, ее удел – забота о близких. И если своей семьи пока не было, то заботу и радость, думала Оля, можно дарить родителям. Которые болели. Мама с каждым годом угасала. В те редкие приезды домой, которые Оля организовывала два раза в год она как могла пыталась помочь маме по дому, по хозяйству. Сделать максимум всей возможной работы. Да и отпуск брала обычно в начале осени – время посадки и заготовок. Мама очень любила возиться на грядках, даже когда было совсем невмоготу, она что-то копала, сеяла, пропалывала в огороде, ухаживала за ягодой и яблонями в саду. А лето на севере суровое и короткое, но яркое и запоминающееся от буйства красок после долгой зимы. Вот Оля и помогала маме. Сначала было трудно. Но столичная жизнь довольно быстро приводит к выводу, что истинная живительная сила в семье, земле и родине. Когда они не рядом, можно носить их в сердце, и это светлое тепло поможет сохранить душевную радость, оградит от невзгод и напастей, придаст сил.

Оля давно не видела родителей, ей хотелось обнять их и сказать, что у нее все в порядке. Всем сердцем просила она их мысленно забыть о тревогах и волнениях, не переживать о том что случилось, и особенно о том, что не случилось. Она всегда чувствовала, как волнуется мама, особенно тогда, когда мама старалась в телефонном разговоре рассказать ей обо всем важном и иногда теряла нить. Оле не всегда хватало сил поддерживать полноценный разговор с мамой. На работе увеличилась нагрузка, попытки понять Сергея, часто успешные, все же отнимали время и силы. Оля много читала и осознавать – православные сайты, статьи хороших психологов, истории жизни обычных людей – она все впитывала и находила в этом себя. Познание себя вместе с познанием мира и мужчины оказалось полным открытий путешествием. А для того чтобы наполняться впечатлениями, осмысливать происходящее, принимать, понимать и действовать, нужны были силы, и Оля только-только начинала учиться их накапливать.

Было стыдно, когда не получалось дослушать маму или задать вовремя вопрос, а мама спрашивала, не положила ли Оля трубку. Конечно, нет, мама, я слушаю тебя. Не всегда задаю вопрос, потому что знаю, что иногда нет сил слушать многие печали, которые совсем не твои и не мои, а тебе нужно их передать. С этих пор Оля научилась внимательно слушать – так, чтобы беречь силы и чтобы мама чувствовала внимание. Потихонечку стало получаться.

С папой было проще. С папой они сильно сблизились, это каждый день укрепляло Олино чувство безопасности и спокойствия, прежде всего, за папу. Она училась у него самообладанию, стойкости и бодрости духа. Папа всегда желал ей главного. А этой зимой пожелал встретить доброго друга. Пожелание сбылось. Оля на расстоянии чувствовала, что родители после стольких лет отчуждения, когда она была чуть ли не единственным связующим звеном, начали сближаться. Она словно слышала их неторопливые разговоры на кухне, видела их вдвоем прогуливающихся по саду. А сейчас ей хотелось обнять их.

Сергей воспринял слова Оли о том, что отпуск она проведет у родителей не так, как она ожидала. Вернее, она никак не ожидала, просто сообщила, что хочет увидеться с родителями. Он стал холодным, отдалился, дежурно пожелав хорошего отдыха.

Оля понимала, что он был растерян – вероятно, он хотел, чтобы она согласовала с ним свои планы. Оля бы сделала именно так, если бы ощущала себя полностью с ним. А пока это ощущение было гостем, который приходил, задерживалась, иногда надолго, с каждым разом все дольше, но все же незаметно уходил.

Оправдываться было ни к чему, и Оля, понимая, что нужно побыть в том месте, которое дарит ей безусловное тепло и слышит ее мысли и чувства, решила съездить в Петербург.

Утренний город встретил ее ласково – неяркое солнце старалось, как могло, согревая сквозь тучи – самая лучшая петербургская погода, чтобы гуляя, дышать водой. И Оля, оставив вещи на Московском вокзале, отправилась в путь по знакомым улицам, вдоль каналов сквозь парки.

«А мне баночку монпансье, пожалуйста», – попросил дедушка в опрятном, но очень старом пальто, о котором кто-то заботился, что было видно по отутюженному воротнику, потрепанным, но чистым полам. Оля пила коктейль. Она очень любила его, а в этой кондитерской особенно. Сладкое холодное молоко помогало ей расслабиться и сосредоточиться, успокоиться и наполниться мыслями. Пила медленно. Не потому что ей было некуда идти до отхода поезда. Хотя, конечно, и это тоже. Она ждала человека, который обещал передать важную вещь для ее бывшей коллеги. Да и торчать на вокзале не хотелось. Времени было достаточно. Достаточно для того, чтобы понаблюдать за входящими и выходящими. Их становилось все больше – казалось, людской поток бесконечен. Она ощущала себя конфетным эльфом, незаметным, но все-все знающим о мире сладостей. И людей. Остро-пряные, горькие, терпкие, приторные, сахарные, хрустящие, тающие, с послевкусием и незапоминающиеся – люди-конфеты. Интересно, что можно сказать о человеке, зная о его «сладких» вкусах?

Взгляд вернулся к дедушке. Наверное, он покупал конфеты для своей бабушки. Оля вдруг ясно увидела ее рядом с ним на кухне, за маленьким столом под не слишком ярко светящей лампочкой. Они сидели рядышком, как давным-давно в студенчестве, и делили первую для них послевоенную булку на двоих. А сейчас делили коробочку лакомства. Она представила, как он, уже дрожащей рукой, разливает светлый, не впервые заваренный чай, а она, осторожно двигая уже непослушными пальцами, выкладывает на блюдечко желтые кругляшки непреходящей радости. Им давно плохо. Дети редко навещают их, а болезни – каждый день. Но они не жалуются. Они дети блокадного Ленинграда и знают то, что современным юношам и девушкам не увидеть ни в одном самом страшном фильме.

Болела голова. На таблетки переходить он не хотел, но боялся от напряжения уснуть прямо за рулем, поэтому часто ездил в метро. С недавних пор это состояние стало обычным. Он вставал утром на работу, ехал куда-то в течение дня, договаривался, улаживал сложные вопросы, готовил презентации и отчеты, отправлял десятки писем, пил кофе, однажды в обед купил пачку сигарет, думал, что закурит прямо в кабинете, открыв окно. Окно действительно открыл, долго вглядывался в закат, пытаясь разглядеть цвета уже морозного осеннего вечера. Надышавшись холодным, полным кислорода воздухом, почти пьянея от него с непривычки и воспоминаний, он видел только ее грустную и теплую улыбку. Ее губы, которые о чем-то просили его. Нежные и слегка мерцающие в свете уличных фонарей. Он вспомнил, как она стирала цветной блеск, когда они вместе ужинали, потому что была уверена, что глубокий розовый цвет, цвет ее губ, который он ни с чем бы не спутал ни в каком состоянии, может случайно испачкать его рубашку.

Он вспомнил ее руки, мягкие и тонкие, длинные сильные пальцы, которые сейчас как будто осторожно проводили по его щеке, смахивая сдерживаемые слезы, и думал о том, так ли сходят с ума, если любят. Любовь. Он впервые осознанно произнес это слово, ассоциируя его с конкретной женщиной. Единственной. Олей. Оленькой. Олененком. Сейчас он понял, что был готов просить ее стать Романовой, просить, пока она не согласится, не поверит, что он любит ее. Другими словами, он не мог описать то чувство опустошенности и бесприютности, которое разъедало его изнутри. Пустота. Только она могла прийти и заполнить ее светом своего счастья, которое беззаветно дарила ему. Как стыдно ему было сейчас за свое неумение слушать и понимать, нежелание расширять границы своего ума, которым он всегда гордился. Зачем ему все достижения, если он не смог дать ей почувствовать, что на самом деле испытывает к ней? Зачем он сыграл в самую бестолковую игру с самой важной женщиной на свете? Он хотел все исправить. Но как? Пока он не мог найти ответа.

Она не могла уснуть. От бессонницы спасали только капли, а она знала, что если к ним привыкнет, отвыкать будет непросто. И почти не спала ночами. На работу приходила, отключая все чувства, выполняя необходимые действия на автомате. Она не понимала, как коллеги не замечали ее состояния. Впрочем, сейчас все работали на износ, и мало кто обращал внимание на состояние другого. Она перестала радоваться вкусу еды, все происходило механически, ей не хотелось готовить только для себя одной, и вкусный чай, который она обычно заваривала вечером, ожидая его, давно стоял нетронутым. Выполняя обычные дела, она мечтала о его объятиях, его силе и нежности, которые оберегали ее от всех невзгод этого мира. Она слишком хорошо помнила то ощущение тепла и близости, которое охватывало ее, когда он гладил ее по голове, склонившейся к его плечу. Как она жила без этого раньше, как она может жить сейчас, зная, как хорошо бывает? Как могло бы быть. Так ли он обидел ее, да и разве только его вина в том, что произошло? Всегда виноваты оба, самый мудрый шаг – сделать шаг, не анализируя, а просто потому что веришь. Ведь однажды она поверила. Однажды и навсегда.

Он знал, что он один не только на этаже, но может быть, и в здании. Не важно. «Не хочу никуда ехать. Буду здесь. Жить. Так не страшно. Страшно без нее», – проносились в голове мысли. Она умела сохранять в нем уверенность в себе, в завтрашнем дне, в его собственной значимости. А он испугался. Банально испугался того, что она перевернула его мир. А мир был четко выстроен, потому что он в нем все контролировал, особенно эмоции. Играл ли он с людьми? Да, играл. Не всегда в своих нтересах, иногда для общих целей, потому что так было нужно. И в целом привык жить в этом состоянии – маски-шоу, аккуратное, целесообразное, но все же шоу. А она не пожелала быть ни зрителем, ни актером. И это его сначала удивило, затем он усмотрел настоящий вызов в ее поведении. И она снова его удивила – не подняла перчатку, а даже как бы и не заметила ее, пожала плечами и прошла дальше. «Или она тоже играла?» – спрашивал себя Сергей. «Немного играла,» – скажет ему позже сама Оля. А сейчас он мучительно думал, как быстро она смогла пробраться сквозь годами выстраиваемые стены, изнутри разгладила и расправила то, что было смято и скомкано.