Читать книгу: «Иржик Рыболов или Рыцарь Серебряной пряжки», страница 3
В окно спален светил тонкий серп молодой луны, серебристый свет лился в узкие стрельчатые окна библиотеки, голубоватые блики скользили по высоким шкафам, по корешкам старинных книг. Зыбкий туманный силуэт медленно двигался от полки к полке, взбирался по приставной лестнице под самый потолок, наклонялся к паркетному полу, тонкая сухая рука доставала книги одну за другой и аккуратно ставила на место:
– Опять нет!.. Опять ничего нет!.. Скор-ро р-рассветёт… Нет, одному мне не спр-равится, один я буду блуждать здесь годами!.. Где же спр-рятана эта чёр-ртова бумажка!?
Вот уже три дня, как Иржик растирал порошки, упаковывал их и даже разливал капли по склянкам и закрывал их притёртыми пробками. Вот уже три дня он учил латинские слова, запоминал названия в атласе трав, наименование костей, соотношение аптекарских мер и весов. Три дня Иржик скрывал от новых друзей как боится приезда аптекаря – а вдруг тот возьмёт, да и выставит его за дверь.
И вот аптекарь вернулся. У парня сердце ушло в пятки, едва он его увидел – сухощавый, черноволосый и черноглазый, в чёрном камзоле. Ему показалось, что это человек сейчас скажет: «Ну что, пр-родашь мне пр-ряжку за тр-ри сер-ребрянных талер-ра?»
Но тот глянул на него не узнавая: – Так это и есть наш новый коллега? Тебя как зовут, мальчик?
– Иржи, господин Аптекарь! Иржи Сланчик. – Иржик так тихо прошептал это, что и сам еле услышал.
– Хорошее имя. А кто твои родители, Иржи Сланчик?
– Отец – Якуб. Якуб Сланчик, Ваша милость, он у меня столяр и краснодеревшик, а мать Катаржина Сланчикова.
– Слышал я про твоего отца, хороший мастер. А ты, значит, учиться решил? Что ж, учись, Иржик Сланчик, учись, в хороших руках наше дело много пользы принести может. И порошки тереть не ленись, ты погляди на картинки в книгах, где изображают нашего брата – везде аптекари или растирают снадобья или взвешивают.
Мастер Йозеф, господин Йозеф из Градубец одобрительно похлопал новенького по плечу и пошёл дальше, а Иржик всё не мог прийти в себя, – он, наконец, понял, чего боялся больше всего, он боялся, что тот чёрный незнакомец и аптекарь – один и тот же человек.
– Нет, ничуть не похож он на того, мало ли народу чёрную одежду носит?! Может, аптекарям положено так одеваться, откуда я знаю? Да и лица я в тот день не видел. И голос совсем другой.
Нет, не похож он совсем! – он и не заметил, что последние слова произнёс вслух.
– Ты о чём?
– Так. Я потом расскажу. Чуть позже. Знаешь, мне так нравится здесь! Столько всего интересного, и никто не задирает нос, что знает и умеет больше. Но скажи, а сам пан… то-есть, господин Аптекарь, какой он человек?
– Он такой человек!.. такой!.. Да мы все за него в огонь и воду!.. Ты ещё сам увидишь, какой он человек.
– Говорят, он никогда не улыбается и всегда ходит в чёрном.
– Так и есть.
– Но почему?
– Я потом тебе расскажу. Чуть позже.
Видно, и в самом деле были у Иржика способности к аптекарскому делу. Как иначе объяснить, что латинские слова чуть не с первого раза накрепко застревали в его голове, что пестиком и ступкой он орудовал, словно фокусы показывал, что на второй день перестал путаться в мелких, похожих на зёрнышки ячменя и на рыбьи чешуйки, гирьках?
Иржик занимался за отдельным столом и учил его, стараясь не мешать основному уроку, Штепан. Так здесь было принято – старший, если он хорошо знает предмет, обучает новичка.
Казалось бы, ребята с утра до вечера были так заняты, аж дышать некогда, однако, и на проказы время находилось, и на беготню. Берджик взялся показать другу всё, что считал интересным, то-есть весь дом от чердака до подвала. И конечно же, перво-наперво, повёл любоваться на того самого крокодила, что висел в большой приёмной под потолком.
– А зачем он здесь?
– Шут его знает. Так, говорят, с давних времён принято в аптеках. Чтобы народ понимал – здесь любое снадобье достанут, коли медицина потребует, Нужен будет для лечения пациента крокодил, так это у нас в два счёта. Народ впечатляется и трепещет.
А это, гляди, похлеще крокодила, – Берджик показал на огромный, в два размаха рук, рог над шкафами. – Это – рог Единорога!
Рог был совсем не похож ни на коровий, ни на бараний – он был прямой и, одновременно, закрученный спиралью. Это ж каким должен быть сам зверь, чтобы носить на себе такую махину?
– Штепан говорил, что это был не простой единорог, а морской!
– Можно подумать, простой единорог на каждом углу встречается! Вот бы залезть да потрогать!
– Будем в этой комнате пыль протирать, вот и потрогаешь.
– Хм, – заметил кто-то за их спинами. Ребята оглянулись – вместе с ними рог разглядывал человек в чёрном. – Вероятно, Штепан говорил, что это не рог, а бивень морского животного, живущего среди полярных льдов? Нарвал – зверь редкий, но отнюдь не волшебный.
– Господин Учитель, – осмелел Иржик. – а на самом деле волшебство бывает?
– Бывает, дружок. И к сожалению, не всегда оно служит благим целям. Тайные знания, они ведь тот же самый яд – в руках лекаря яд лечит, а в руках отравителя?..
Задумывайтесь, друзья мои, почаще задумывайтесь. Тот, кто, не думая своей головой, принимает чужие утверждения на веру, никогда не станет хорошим учёным. Впрочем, и человеком от будет никудышним.
– Учёным? Я?..
– Не считаешь же ты, что аптекарь это только растиратель и взвешиватель порошков? Ты же не рыночным шарлатаном собираешься стать?
Впрочем, я отвлёк вас, друзья от важных дел. – И, кивнув на прощанье, аптекарь ушёл.
– Я дышать боялся, думал, вот нам сейчас достанется, что без спросу по дому шастаем.
– А я, ты думаешь, дышал?
– Слушай, наверное, и в самом деле поздно, пора спать, а то мы завтра за латынью клевать носами будем.
А ночью Иржику опять снилась Розамунда. Она была похожа на крокодила в голубом платьице, плавала под потолком, размахивала рогом единорога и звала: – Ир-ржик, спаси меня! Р-расколдуй!
Иржик проснулся как от толчка. На широком подоконнике сидел большой синий попугай, тот самый, которого они пытались поймать, и глядел на него.
Попугай поклонился, словно важный придворный, разве что шляпой не взмахнул, и произнёс:
– Не бойся меня, Ир-ржик! И не буди своего др-руга.
Р-разр-реши пр-редставиться, я Пьер-рот, любимый попугай несчастной пр-ринцессы Р-розамунды! Я пр-рилетел к тебе из далёкой Пор-ртугалии!
– Из Португалии?
– Как же долго я искал тебя!
– Меня? Почему вдруг меня?
– Потому что только ты можешь спасти мою любимую девочку, мою хозяйку, пр-ринцессу Р-розамунду? – в голосе птицы послышались сдавленные рыдания.
– Принцессу Розамунду?
– Я увер-рен, ты уже слышал это имя. Волею судьбы ты обладаешь талисманом, позволяющим найти несчастную… несчастную… – Тут попугай не выдержал и зарыдал в голос. – Только мы с тобой можем её найти и р-расколдовать!
– Но почему надо её расколдовывать?
– Ах, я и забыл, что ты ничего не знаешь… Так слушай же, юный р-рыцарь!
– Я не рыцарь!
– Не пер-ребивай! Р-розамунда – это единственная и любимая дочь пор-ртугвльского кор-роля. Она была так пр-рекрасна…
– Почему «была?»
Не пер-ребивай, я сказал! Она была так пр-рекрасна, что затмевала всех своей кр-расотой, р-розы увядали от зависти, птицы смолкали, когда звучал её голос.
Но однажды во двор-рце, под видом мудр-реца из далёкого Китая, появился стр-рашный чёр-рный колдун Пир-ранор-р! Чёр-рный потому что всегда ходил в чёр-рной одежде, в р-руках у него была чёр-рная книга в чёр-рном пер-реплёте, знания его были чер-рны и запр-ретны, но, главное, у него была чёр-рная душа.
Когда он вошёл во двор-рец, я почуял неладное, я попытался пр-реградить ему дор-рогу, но он взмахнул чёр-рным плащом и меня словно вихр-рем подхватило, отбр-росило в угол и от сильного удар-ра я потер-рял сознание.
А Пир-ранор-р вошёл пр-рямо в кабинет к кор-ролю и не поздор-ровавшись, не поклонившись заявил, что давно наслышан об ослепительной кр-расоте пр-ринцессы Р-розамунды и готов оказать всему пор-ртугальскому кор-ролевству высокую честь – взять её в жёны.
Кор-роль от возмущения побагр-ровел, кликнул стр-ражу и пр-риказал выбр-росить нахала на улицу.
Пир-ранор-р на это лишь р-расхохотался. Он снова взмахнул чёр-рным плащом, и кор-ролевскую охр-рану р-разбросало по всему двор-рцу, словно это были не могучие воины с тяжёлыми мечами, а невесомые соломинки.
И в этот миг в комнату к отцу, ничего не подозр-ревая и не остер-регаясь, вошла пр-ринцесса Р-розамунда.
– А вот и моя милая невеста спешит мне навстр-речу! – ухмыльнулся Пир-ранор-р. – Что, Пр-рекр-расная Р-розамунда, согласна ли ты стать моей женой?
– Никогда! – воскликнула девушка, – лучше стать ур-родиной, чем выйти замуж за чёр-рного колдуна.
– Что ж, – р-рассмеялся Пир-ранор-р, – будь по твоему, стань же ур-родиной, чудищем, котор-рого будут пугаться все, кто бы ни увидел. Кр-расооту ты сможешь вер-рнуть лишь если согласишься выйти за меня замуж.
Пр-роизнеся эти слова, злой волшебник обер-рнуся сизым дымом и вылетел в камин.
А пр-рекрасная пр-ринцесса на глазах потр-рясённого отца пр-ревр-ратилась в большеголовую и пучеглазую твар-рь с зелёной скользкой чешуёй и р-рыбьим хвостом. Она р-разинула пасть с кр-ривыми длинными зубами, Его Величество р-рванулся было к своей любимице, но от ужаса потер-рял сознание. Когда на шум в комнату вбежали пр-ридвор-рные, пр-ринцессы там уже не было, только её голосок откуда-то издалека повтор-рял «Р-расколдуйте меня! Спасите!» Но голос истаял вдали и в полной тишине пр-розвучал жуткий смех колдуна.
– Да, но причём здесь серебряная пряжка? И почему я? Чем я отличаюсь от других, отчего именно я должен спасти принцессу? Я даже толком не знаю, где эта Португалия.
Но тут Берджик заворочался во сне, мгновенно попугай взмахнул крыльями и очутился на яблоневой ветке.
– Я ещё пр-рилечу, Ир-ржик! И тогда ты всё узнаешь. Пр-рощай! Никому пр-ро меня не пр-роболтайся! – и улетел в ночь.
А Иржик до утра глаз не сомкнул.
Утром Берджик встревожился – с другом что-то не так. Да и не он один заметил, что новенький делает всё словно в полудрёме, не понимает, когда его о чём-то спрашивают и отвечает через раз на третий да и то невпопад. Может парень заболел? Может по дому загрустил?
Тут Иржик и сам понял, что в самом деле грустит по дому, по запаху стружек, по отцовскому заговорщицкому подмигиванию, по тёплым материнским рукам, даже по упрямой козе Блонде и нахальному соседскому рыжему коту.
– Так о чём горевать, – утешил его Штепан, – завтра воскресенье.
Воскресенье! Завтра он пойдёт домой, завтра он, приятелям на зависть, пройдётся по улице в синих штанах и… Нет, фартук придётся здесь оставить. Ну ничего, зато столько всего он понарасскажет – все рты раскроют и закрыть забудут!
И вот наступило воскресное утро. В синих праздничных штанах, в новой синей жилетке юный аптекарь стоял посреди комнаты, а мать с отцом вертели его во все стороны, словно не узнавая.
– Гляди-ка, муженёк, а сынок-то наш повзрослел за эти дни!
– Может, скажешь, и ума набрался?
– А может и набрался, – Иржику не терпелось похвастать. – Я скоро на латыни читать смогу.
– Одёжку тебе справили, не хуже, чем у паныча.
– Это вы меня ещё в фартуке не видели! И со ступкой в руках! Знаете, как ловко я научился порошки растирать?! А пилюли катать?! – Как настоящий провизор! Меня сам учитель похвалил! А ещё я настоящий скелет трогал!..
– Свят-свят, какой скелет?
– Обыкновенный, из костей. Без него науке обойтись никак нельзя.
– Вот что, сын, дома ты говори что хочешь, а на улице чтобы никто от тебя ни о каком скелете не слышал. Понял?
– Понял. – Иржик чуток скис, ведь именно разговор о скелете должен был больше всего поразить его друзей-приятелей. Ну да ничего, зато о чучеле крокодила говорить не возбраняется, а уж о том, что он пил лимонад, что листал огромные старинные книги, которые называются фолиантами, что держал в руках пузырьки с ядом, потому что без яда лекарство не лекарство… В общем, рассказать найдётся о чём. Жаль только, мать не пустила на улицу в синих штанах и жилетке – «Ещё порвёшь или измажешь», – ну да все видели, как он домой при полном параде шёл.
Это был день торжества нашего героя, Иржик не замолкал пока не охрип, а друзья смотрели ему в рот.
Домой он заявился лишь поздно вечером, и, перехватив краюху хлеба с молоком, завалился в кровать.
А утром, птицы ещё не встали, как Иржик был на ногах.
– Ты хоть поешь по-человечески, – попыталась удержать его Катаржина.
– А вдруг опоздаю. Нет уж, я лучше выйду пораньше.
– Угомонись, десять раз ещё до своей аптеки слетать успеешь.
Когда он, запихнув в рот всё разом и не жуя проглотив, выскочил за дверь, Якуб обнял жену:
– Что, мать, похоже наш оболтус наконец-то дело по себе нашёл.
Иоган Штутц стоял навытяжку, а граф, красный от натуги и оттого потерявший всю свою импозантность, изливал на его голову бурные потоки своего негодования, метал громы и молнии, и только чудом, дрожащий и весь вспотевший от страха, секретарь не превратился в горстку пепла. Карлу-Гельмуту фон Ауксброхену было отчего гневаться – последняя ревизия казны, проведённая им, показала, что денег нет. Ни гроша! Зато есть копии его долговых расписок.
В казне!.. Нет!.. Денег!.. Ни на пышную охоту, где он собирался блистать этой осенью. Ни на бал в честь его, графских, именин, а ведь на бал должно было съехаться столько влиятельных и нужных людей! Ни на оплату счетов портных и ювелиров – кто ж не знает, модные портные и ювелиры не любят работать за обещание когда-нибудь заплатить. Платить им надо сейчас, иначе придётся появиться при дворе императора в старых, всеми сто раз виденных камзолах, с уже примелькавшимися перстнями на пальцах, а это всё равно, что вслух объявить о своей нищете. Нет, это невозможно! Это никак невозможно! А подарки тому же императору и его супруге? А милые сувенирчики для милой Агнешки? Неужели Штутц такой тугодум и не понимает, что без этих милых сувенирчиков кроткая и восхитительная Агнесс и в сторону его не поглядит и лопнут как мыльные пузыри радужные мечты о её приданном? А статус! Нищий – это никто! Придворная шушера будет усмехаться ему прямо в лицо!..
Несчастный Штутц не смел открыть рот в своё оправдение и только всё глубже втягивал голову в плечи и старался не дышать. Наконец господин и повелитель внезапно замолчал, перестал метаться по кабинету и уставился на него, выпучив глаза.
– Я… – голос секретаря задрожал и прервался.
– Что “я”, что “я”?
– Я обыскал всё графство, но увы, алхимика найти не смог. – он ещё глубже втянул голову, хотя, казалось, глубже уже некуда. – Но… – поспешил сразу же добавить бедняга, чтобы упредить очередной приступ господского гнева. – Но я нашёл кое-кого, кто готов открыть Вашему Сиятельству некие важные сведения.
– И что этот «кое-кто» хочет получить за свою, кхм… информацию?
– Этого он мне говорить не захотел.
– Когда ты можешь его привести?
– Он здесь, за дверью.
– Так зови его, чего ты ждёшь!
В кабинет вошёл невысокий человек неопределённого возраста в чёрном камзоле без единого украшения. Какой формы был его нос, каков был цвет волос и глаз, уловить, а уж тем более запомнить, было невозможно. Незнакомец кивнул на секретаря, и, подчиняясь этому кивку и мановению графской руки, верный слуга вымелся за дверь, он даже не задержался у замочной скважины. Чувство самосохранения оказалось сильнее любопытства.
Граф сел за стол и уставился на гостя:
– Ну?!
В ответ ни “Вашей светлости”, ни поклонов. Гость, не дожидаясь приглашения, подвинул другое кресло и уселся напротив хозяина.
– Вы искали алхимика?
– Можно и так сказать.
– Вы искали того, кто умеет делать из олова и свинца совсем иной металл?
– Допустим. Вы хотите сказать, что Вы и есть этот человек?
– Нет Но я знаю именно такого.
– Имя? Адрес?
– Не спешите, Ваше сиятельство, имя я назову, но сначала надо....
– Договориться о цене? Я хорошо заплачу.
– Я не ищу денег. Должностей я тоже не ищу.
– Чего же Вы хотите?
– Тот, кто Вам так нужен, будет от всего отказываться. Чтобы он согласился Вам помогать, на него надо будет поднажать. Сильно поднажать. И вот пока он будет у Вас, скажем так – в гостях, я погощу в его доме.
– То-есть, в его доме есть некое сокровище, и Вы, в отсутствие хозяина…
– В этом доме есть библиотека. Стар-ринные, р-редкие, р-редчайшие книги. Мне нужно сделать кое-какие выписки из этих книг.
– Всего-то? И ради этого?..
– Р-ради этого можно многим пожер-ртвовать.
– И многими?..
– Мы др-руг-др-руга понимаем.
– Хорошо. Но сначала я прикажу провести в этом доме тщательный обыск.
– Это как Вашему сиятельству будет угодно. Но очень прошу – пусть Ваши люди действуют аккур-ратно.
– Имя.
– Йозеф.
– Вы издеваетесь?
– Аптекар-рь Йозеф из Гр-радубец.
Незнакомец резко встал, коротко поклонился и, не дожидаясь ответа графа, вышел.
Иржик быстро освоился в аптеке. Всё здесь было ему по нраву. Он никогда не думал, что учёба может доставить не меньше удовольствия, чем игра, что заворачивать пилюли в тонкую бумагу ничуть не скучнее, чем копать червей для рыбалки, что латынь – это не тарабарщина, а красивый язык, и, чтобы его выучить, не надо колдовать, а надо лишь немножко напрячь свою память. Он и сам удивлялся, как быстро научился различать по виду и запаху различные снадобья. Всего несколько дней учёбы, и вот уже тончайшей настройки весы, на которые и дунуть боязно, послушно и чётко работают в его руках.
Попугай уже три ночи не прилетал, и принцесса перестала сниться и звать куда-то нежным картавым голоском.
За эти дни, а вернее вечера, Иржик с Берджиком облазили весь дом от чердака до кухонного подвала, где хранились бочонки с маслом, свиные окорока и вилки капусты. Правда в сухом подвале, специально оборудованном для хранения лекарственных компонентов – это красивое слово так нравилось Иржику! – побывать им не удалось, ключ от него был только у мастера Иозефа.
Как-то Берджик повёл друга в дальнюю нежилую часть дома, где они еще до сих пор не были. В пыльном и заброшенном зале на стенах висели три больших портрета, написанных настоящим художником. Таким портретам место в парадной гостиной, а не где-то в угловом крыле, куда ни хозяева ни гости не забредают..
На одной из картин была нарисована совсем юная женщина в светлом жемчужно-лиловом платье. Она держала на руках маленькую лохматую собачку и нежно кому-то улыбалась. На другой портретист изобразил красивого молодого мужчину с умными и весёлыми карими глазами. – Тёмно-синий камзол. Серебряный перстень на левой руке… – На кого-то этот человек был очень похож, на кого-то знакомого… И была здесь ещё одна картина чуть поменьше, с неё, как живая, глядела девочка лет восьми, кареглазая в отца и светловолосая в маму. Казалось, она сейчас выпрыгнет из рамы и побежит по коридору радостно смеясь…
Таких картин Иржик не видел никогда. Вообще-то, если не считать вывесок да росписи в церкви, картины он видел только раз в жизни, когда был с отцом в доме бургомистра. На них тоже были нарисованы мужчины, женщины и дети, только у всех, даже у младенцев был надменный вид, а лица казались деревянными.
– Кто это?
– Ты никого не узнаёшь.
– Нет. Хотя… мужчина… кого-то он очень напоминает…
– Это же наш учитель.
– Не может быть! Да нет же! – Этот совсем молодой!.. И улыбается!..
– Вот тебе и молодой… Всего-то три года прошло. Я сам конечно, его уже таким не видел, но ребята рассказали.
– А девочка? И эта дама? Такая красивая! Такая нарядная и счастливая! Это, наверное, принцесса?
– Принцесса? – нет, это Элишка, жена мастера Йозефа. Они очень любили друг-друга, но однажды она тяжело заболела, и сколько врачи ни бились, каких Учитель лекарств ни доставал, спасти её не удалось. Он так тосковал, что чуть не сошёл с ума, и ушёл бы, истаяв, вслед за женой, – так пани Гарджина говорила, – если бы не дочка. Марушка вернула его к жизни.
И вот, где-то через год после смерти жены, пришёл к Учителю незнакомец – уже в годах, небольшого роста, в чёрной дорогой одежде. Никто не смог запомнить его лица, даже цвета глаз или волос, но всем запомнился тяжёлый властный взгляд. Дверь кабинета осталась немного приоткрытой, говорили оба достаточно громко, и ученикам в лаборатории многое было слышно.
Незнакомец сначала долго распинался о величии чистой науки, – ребята запомнили чуть не каждое слово. – Ах, он так высоко ценит своего учёного собрата! Ах, такой исключительной личности не место в этой глуши! Ах, слава о библиотеке мастера Иозефуса дошла до самых отдалённых мест! – и ду-ду-ду и тру-ту-ту и бочонок патоки!.. – Потом он многозначительно помолчал и выдал главное, ради чего и приехал “в эту глушь” – он готов за любые деньги приобрести записку Бавора Радовского. – Ту самую записку, ну, Вы меня понимаете. (Бавор Радовский из Густиржан – чешский алхимик, живший в 16 веке)
– Нет, я Вас не понимаю. Вы ничего не перепутали? Вы уверены, что это предложение имеет ко мне хоть какое-то отношение? Когда-то я приобрёл кулинарную книгу, принадлежащую перу Бавора из Густиржан, там были весьма забавные рецепты, великий алхимик был не дурак вкусно поесть, но эта книга была отпечатана в Пражской типографии и, конечно же, в ней не было никаких записок.
Незнакомец продолжал упрашивать: – Вам эта бумага не нужна, в вашей библиотеке она будет пылиться забытая всеми, а в моих руках принесёт пользу!..
– Но что такого особенного в этом клочке бумаги?
– Вы ведь держали этот “клочок” в руках, и отлично знаете, что это такое. Вы запиской не воспользовались, значит она вам не нужна. Так продайте её тому, кто не упустит шанса.
– Что же вы собираетесь с ней делать.
– Я найду, что с ней делать, что делать с заклинанием, дающим власть над тайными силами.
– Это совершеннейшая чушь. Прошу простить, но нам придётся прервать столь занимательную беседу, меня ждут дела.
– То-есть Вы предлагаете мне уйти? Уйти с пустыми руками?
– Чего ещё Вы могли ожидать?
– Я мог ожидать, что буду разговаривать с умным человеком. Что ж, я уйду. Но Вы ещё пожалеете, горько пожалеете, что не пошли мне навстречу.
И он вышел, хлопнув дверью.
А на следующий день пропала Марушка. Все с ног сбились, пытаясь отыскать хоть какой след, увы, девочки никто не видел. С того дня господин Йозеф словно состарился, он почернел от горя. Больше никто ни разу не видел улыбки на его лице.
Знаешь, почему он так часто уезжает? – Он ищет. Он надеется.
– Значит, её тоже похитили?
– Тоже? Ну-ка, ну-ка, выкладывай! – Тут-то Иржик и рассказал ему про принцессу Розамунду.
– Наверняка, это тот же колдун! Слушай, познакомь меня со своим попугаем!
– Я попробую. Обещать не стану, уж больно он вредный и обидчивый. Ты лучше, на всякий случай, не показывай, что нас слышишь, притворись спящим, ладно? Если что, можешь быть уверен – я от тебя ничего скрывать не стану.
– Слушай, так ты теперь не просто Иржик, ты у нас – о-го-го! – ты у нас – рыцарь серебряной пряжки!
– А по шапке не хочешь!
– За что?
– За рыцаря.
Граф Карл-Гельмут фон Ауксброхен молча ходил по кабинету. Из угла в угол, из угла в угол. Он думал, но это только называется «думал», потому что никакие мысли не приходили ему в голову. Если бы с кем посоветоваться, но не с Штутцем же!
После разговора с тем странным посетителем, он пригласил городского аптекаря мастера Йозефа из Градубец в замок и теперь очень об этом жалел, потому что Йозеф из Градубец на все его вопросы, просьбы и приказы отвечал искренним удивлением – ни алхимией, ни, упаси господь, колдовством он в жизни не занимался, его дело – изготавливать лекарства. Он, конечно слышал о трансмутации металлов, и даже не считает её шарлатанством, как многие его коллеги, но он уверен, что добытое таким способом золото окажется во много раз дороже обычного. Да, свинец дёшев, но дороги другие компоненты и оборудование. И потом, даже теоретически, он не знает, как к этому делу приступить.
Теперь аптекарь предупреждён и затаится. Надо было слушать знающего человека и брать алхимика тёпленьким прямо из постели, вместе с домочадцами. Протомить пару деньков в тюремном подвале, пригрозить пытками, а в случае, если угрозы не помогут, можно и пощекотать немного и огоньком подпалить – даром что-ли тюремный палач хлеб ест?
Только не всё так просто – Йозеф из Гардубец это вам не пекарь и не башмачник, лучшие врачи города покупают лечебные снадобья только у него. А эти самые врачи имеют такие связи, какие никакому графу не снились!.. И потом, говорят, и сам аптекарь не из тех, кого голыми руками возьмёшь – с кем-то там из знатных умников научную переписку ведёт, кому-то от застарелой хвори помог избавиться, книгу редкую для императора достать сумел – вот ведь пролаза!.. Такого гуся без шума не ощиплешь – заголосят профессоришки, будто это им наступили на мозоль, да и во дворце отыщутся «доброжелатели», намекнут государю, мол, граф фон Ауксброхен зарвался и превысил свои права, потому что арестовать такую фигуру можно лишь по высочайшему приказу. Это же додуматься надо – безродный аптекарь – фигура!
Но ведь деньги нужны, позарез нужны деньги! В конце-концов, можно придумать, что было покушение… На меня, графа фон и так далее… Попытка отравить… – уж яд-то в аптеке запросто найти можно, вот оно и доказательство… Или раскроется некий заговор… Нет, заговор – плохая идея, понаедет свора ищеек, потребует отправить арестованных в столицу, сообщников начнут искать… С другой стороны, я же не собираюсь долго держать столь важную персону под замком, и казнить никого не собираюсь – так только, на испуг взять.
Думай, Карл, думай, время уходит!
Попугай опять пропал на несколько дней, а когда объявился, не захотел ни о каких берджиках даже слушать.
– Запомни, что знают двое, то знают все! Твой Бер-рджик болтлив и нахален! Я, надеюсь, ты ни слова о пр-ринцессе ему не сказал?
Иржик замотал головой, а Берджик затаил дыхание и накрепко зажмурил глаза.
– Вот и пр-рекрасно! – попугай забылся и заговорил чуть не в полный голос, испуганно покосился на спящего, и снова перешёл на шёпот: – А тепер-рь слушай! Я снова летал в Пор-ртугалию и там у стар-рой цыганки, гадающей по пламени свечи, выяснил наконец-то, где находится бумажка с заклинанием, котор-рое поможет р-расколдовать несчастную Р-розамунду. Она находится здесь! Пр-редставляешь, здесь! В этом доме! Не зр-ря сер-ребр-ряная пр-ряжка пр-ришла тебе в р-руки!
– Но я тогда не имел никакого отношения к этому дому! И не бывал здесь ни разу. Я же совершенно случайно сюда попал.
– Тебя вела сама Судьба! А с Судьбой не спор-рят!
– И всё же странно – как оно, это заклинание, оказалось здесь, где о Португалии-то не всякий знает?
– Не заклинание, а бумага, на котор-рой оно записано. Ах, вот это как р-раз пр-росто –однажды у какого-то букиниста ваш аптекар-рь – а его мотает по всему свету – пр-риобр-рёл стар-ринный атлас тр-рав и минер-ралов, а в атлас случайной закладкой между стр-раницами, была вложена маленькая записочка. Ты должен, ты пр-росто обязан помочь мне её найти.
– Я? Но как? Об этом, наверное, лучше поговорить с Учителем.
– Нет! Твой Учитель ничего не должен знать! Я понимаю, ты им очар-рован. Ах, ты ещё слишком юн и довер-рчив! А я, увы, давно научен гор-рьким опытом… О, я дор-рого заплатил за то, что вер-рил людям!.. Возможно, синьор-р из Гр-радубец замечательный человек, но меня он чем-то настор-раживает. Внешне он слишком сильно напоминает мне, – нет я не хочу его обидеть, но и пр-ромолчать не впр-раве, – внешне он напоминает мне пр-роклятого Пир-ранор-ра! Ваш аптекарь тоже всегда ходит в чёр-рном! Ты не забыл ещё того господина, что хотел купить у тебя пр-ряжку?
Никто, слышишь, никто ничего не должен знать ни о пр-ринцессе, ни о заклинании. Ты сам тайком поищешь эту записку ср-реди книг в библиотеке. Её легко узнать – это узкая полоса желтоватой бумаги, сложенная вдоль текстом внутр-рь и немного опалённая по кр-раю, словно кто-то пытался её сжечь. Ты найдёшь эту бумагу и пр-ринесёшь её мне!
– Но это же воровство!
– Не кр-ричи, ты всех пер-ребудишь! Как же с тобой тр-рудно!
Я могу понять твоё негодование. Но никто даже не заметит исчезновения этого кр-рохотного клочка. К тому же, мы ведь вер-рнём записку обр-ратно. Р-расколдуем пр-ринцессу и ср-разу же вер-рнём. Нам чужого не надо.
Тут Берджик вздохнул чуть громче обычного и попугай, на лету прохрипев: – Пр-рощай, Ир-ржик! – скрылся в темноте сада.
Берджик вскочил с постели и, по пояс высунувшись из окна, долго всматривался в переплетение ветвей. Попугая нигде не было видно.
