Читать книгу: «На сети», страница 8
Глава 29
Я привыкла к несправедливости. Можно было бы сказать, впитала ее с материнским молоком, если бы вообще знала, что такое грудь матери.
Но лучше и вовсе не знать, что это – справедливость. Тогда можно с легкостью довольствоваться абсолютно простыми и немудреными вещами: крышей над головой, работающей газовой плитой, чистой водой.
Я же этого не умела. Во всем и всегда я искала честность и равенство. Еда должна делиться поровну – как и обязанности по дому, работа в школе. Если кто-то получал все просто так, за счет везения – я расстраивалась, ведь это означало, кому-то не хватит чего-то заслуженного им.
Зная, каково это, когда тебя обижают, я защищала младшеклассников, подвергавшихся травле. На субботниках всегда следила, чтобы участие в уборке принимали все без исключения, из-за чего часто вовлекалась в драки. Но, несмотря на все мои старания, несправедливость все равно побеждала.
Я плохо помню саму бабушку, но припоминаю, как она подрабатывала уборщицей в подъезде, где мы жили. И каждое утро, пока она очищала мусоропровод, раскладывая отходы в специальные корзины, я брала метелку и совок и подметала межлестничные площадки. Пусть на мягкой коже ладоней и появлялись мозоли, мне нравилась эта работа. Под новый год подъезд наполнялся запахами мандаринов, а позже – отслуживших елок, от пыли слезились глаза, и щекотало в носу. Я аккуратно собирала окурки и ежедневно проверяла одну квартиру – над ее входной дверью сверху виднелись восемь пальцев с ярко-красным маникюром. Они вызывали трепет у несмышленого ребенка, я не могла понять, как и зачем они там оказались.
Осенью мы подметали желтые, как золотые монетки, березовые листья. Летом бегали за тополиным пухом. Весной рыхлили снег, который подолгу не желал таять.
Это очень несправедливая работа – убирать за другими. Наблюдать, как они живут, наслаждаются жизнью, избавляются от ненужного, выбирают, что оставить, а что им уже не пригодится.
Возможно, я и привыкла к несправедливости, но я никогда ее не любила.
Глава 30
Раньше я думала, что жить – это проживать какие-то истории, смотреть фильмы, читать книги, слушать передачи. Но недавно осознала, что все это – лишь попытки сбежать от настоящей жизни. Жить – это быть здесь и сейчас, в настоящем моменте, наедине со своими мыслями, рядом с родными людьми. Спокойно погулять, понаблюдать за природой, лечь спать в тишине. Искать радость в каждом мгновении. Это и есть жизнь.
Еще я всегда хотела, чтобы дом не был пустым: не любила возвращаться вечером в помещение, если все еще находились на улице. Заходила на крыльцо и замирала – впереди ждали лишь опустившаяся вечерняя темнота и тишина одиночества. А у соседей кто-то, я знала почти наверняка, уже смотрел телевизор, кто-то разогревал на кухне чайник. В пустой же дом не хотелось возвращаться так, что хоть вой от тоски.
Но Настю дома всегда ждали и старались не оставлять в одиночестве.
Разругавшись с родителями после случившегося с Тимуром, она направилась к Сергею. От одного ее вида он потерял дар речи, потом крепко обнял, не отпуская несколько минут.
Он боялся случайно сломать ее, настолько она похудела.
– Ничего-ничего, мы тебя откормим. Главное, ты теперь здесь, – успокаивал он то ли девушку, то ли себя. Но обещание сдержал и постоянно кормил Настю.
– Антонина Вадимовна, давайте я сама посуду помою, – ей хотелось хоть как-то отблагодарить за теплый прием и крышу над головой.
Настя без лишних слов завоевала симпатию матери своего возлюбленного. Тихая и работящая, что еще для счастья надо? Да, разговоры о Саруевых в поселке ходили разные, но стоит ли в них верить? Если на одну чашу весов поставить дела человека, а на другую – слова о нем, у прагматичной Антонины всегда перевесит первая чаша. И Сергей рядом с девушкой чуть ли не светился от счастья, хотя приехал из Москвы очень хмурый и грустный. Каждый раз, увидев Настю, он улыбался и начинал что-то рассказывать, полный сил, энергии и радости.
Девушка, наконец, обрела дом, о каком всегда мечтала: где вместо успеха и денег ценятся уют и тепло. Даже Михаил Александрович с Николеттой Васильевной, через неделю навестившие дочь, не смогли омрачить ее пребывание у Сергея.
– Как ты здесь живешь, даже отдельной комнаты нет. У нас гараж – и тот больше, чем эта гостиная. Ты должна вернуться, Настя, ты же нас просто позоришь, – отец еле сдерживал свое негодование.
Как собаки чуют страх, он почувствовал в Насте силу: непривычно спокойно она стоит перед ним, необычно смотрит – прямо и открыто, словно в самую душу, с немым укором, не желая в чем-то убеждать и что-то доказывать.
– Что ты потеряла в этом доме? Здесь тебе не место. Ты не можешь связать свою жизнь с… ними, – со стороны казалось, он пытается убедить капризного ребенка.
Вот только дочь уже повзрослела и была теперь непреклонна: сначала родители практически подарили ее, как вещь, а потом обвинили в несостоятельности и распаде ее семейного союза.
– Эти люди помогают мне, они заботливы и добры. Как вы смеете их…
– Не надо, Настя, – прервал ее Сергей. Сделал шаг вперед и продолжил за нее. – Извините, что все так вышло. Она теперь свободна и имеет право выбирать, как ей жить. Я же постараюсь заботиться о ней, как смогу. Мне остался еще год учебы, скоро я вернусь обратно, я смогу…
– Не смей даже разговаривать со мной, батрак, – практически прорычал Михаил Александрович. – Это моя семья, и я буду решать, что и кому делать.
– Теперь она в моей семье, и вы больше не сможете обращаться с Настей, как вздумается. Вы уже достаточно поиздевались над нами, – голос Сергея дрогнул, но только на мгновение. – Николетта Васильевна, как ваше самочувствие?
– Спасибо, что интересуешься, Сергей. Меня пока выписали домой, но как надолго – еще непонятно.
Недовольно хмыкнув, Михаил Александрович взял жену за руку и потянул к выходу.
– Нет, это просто оскорбительно! Не стоит даже разговаривать с ними.
Отец понял, что отныне не в силах повлиять на дочь, она выиграла эту битву.
– Антонина Вадимовна, Сергей, простите, они уже совсем, видно, помешались, – стала сокрушаться Настя после ухода родителей.
– Не стоит, – обнял ее парень. – Их тоже можно понять, никому не нравится терять власть.
И семья продолжила накрывать на стол к ужину, пока на улице становилось все темнее и темнее. Бархатная ночь неотвратимо опускалась на их жизнь.
С тех пор, как Настя поселилась в этом простом доме, ее дни проходили на природе, за работой в огороде, и девушка надеялась, что это поможет ей отвлечься и до конца излечиться от ужасной болезни, имя которой – Тимур. Дни проходили спокойно и ровно, но каждую ночь Настя просыпалась от кошмаров: ей снилось, как выползают змеи из кастрюли супа, который она приготовила теперь уже для Сергея. Снился Тимур, у мужа из глаз, рта, носа выползали все те же пресмыкающиеся, от них невозможно было спрятаться или убежать, они угрожающе шипели и были повсюду. И до самого рассвета девушка лежала с открытыми глазами, рассматривая деревянный потолок, и боясь снова уснуть.
Дом Сергея стал для Насти убежищем, но ненадолго.
Поздно вечером, почти перед сном, Настя с Сергеем искали, что посмотреть по телевизору, а Антонина принялась за вязание. Это был, казалось, обычный вечер. За окнами – темно и тихо, но постепенно в душу Насти начала закрадываться непонятная тревога, с непрошеными мыслями, от которых трепетало сердце.
Дом стоял почти в конце улицы, металлические ворота закрывались на засов, но со стороны огорода в заборе была лишь деревянная калитка. Приди кто-нибудь с топором или пилой – зарубит всю семью, и в поселке никто даже не увидит и не услышит. Или, если нагрянет ураган, то снесет крышу, а их завалит дубом, который растет у дороги рядом с домом. Или потоп? Или война?
Что-то надвигалось, угроза, казалось, притаилась совсем рядом. Настя подошла к смерти близко, как никто другой, и та теперь преследовала ее, как преступник случайного свидетеля.
– Что-то мне не по себе, неспокойно. Что-то явно не так.
– Все хорошо, – чмокнул девушку в лоб сидящий рядом Сергей. – Надо бы еще пса накормить, совсем забыл.
– Нет, не уходи, пожалуйста.
– Все будет хорошо, ты в безопасности. Я быстро, – поднялся он.
Лучше бы он послушал ее. Тучи продолжали сгущаться в эту подозрительно черную ночь.
Во дворе парень почесал пса за ухом, поставил у конуры миску с супом. Потом решил проверить ворота, вышел на улицу, огляделся, сделал глубокий вдох. Воздух был свежий и сладкий, ветра почти не было, вдалеке была слышна кукушка.
Коттедж Саруевых стоял выше по улице, на холме, издалека виднелись ворота и светящиеся окна. Дом этот был парню ненавистен. Сколько еще горестей он принесет им с Настей? Но конец был близок.
В тени деревьев рядом с воротами Саруевых взгляд Сергея поймал подозрительные силуэты: крадущиеся, неспешные. Видно было плохо, и парень напрягся, и решил подойти поближе: уж больно поздно пришли странные гости, слишком странно были одеты. До коттеджа оставалась еще пара домов, как раздался хлопок, потом – другой. Взвизгнула собака.
И Сергей помчался к дому Настиных родителей со всех ног.
Спустя час, обыскав весь свой двор и огород, Настя с Антониной Вячеславовной подняли шум во всем поселке. Но лишь после полуночи, в самое темное время, были обнаружены тела и вызвана полиция.
Михаил Александрович и Николетта Васильевна лежали в гостиной, лицами в пол: муж закрыл собой жену, но это ее не спасло. Сиделка хозяйки уже успела уйти, но помощница по хозяйству была настигнута ворами на кухне, где она, видимо, убирала посуду. Никто не видел, кем были эти ночные гости, откуда они пришли и куда скрылись. Из дома пропал сейф с ценными бумагами, украшения и кошельки. Что было их целью – деньги, документы или убийство? Позже поселковые долго гадали, были ли связаны события этой страшной ночи со смертью Тимура или случайные воришки решили забраться в самый богатый на вид дом. Было странно, что они беспрепятственно открыли входную дверь с кодовым замком; странно, что не вошли в стоящий рядом дом Тимура, не менее презентабельный и при этом пустующий, без жильцов.
Камеры наблюдения были разбиты, хозяйская собака была застрелена у ворот. А на крыльце дома лежал Сергей. Он держал в руках палку – первое, видимо, что ему попалось под руку, когда он попытался остановить преступников, но не смог. Он лежал на спине, с открытыми глазами – пустыми и черными, смотрящими в такое же небо.
Настя упала на колени рядом в безмолвном крике. Боль разрезала ее изнутри, но голоса не было.
Как это допустили небеса? Как это вынесла земля?
Настя отказывалась верить глазам. Она закрывала уши, отталкивала Антонину, которая со слезами пыталась обнять сломленную горем девушку.
Она задыхалась: неужели это кара богов ее настигла за все, что она совершила? Но разве такое зверство равносильно ее греху?
Да, они этого не заслужили, но не ей это было решать. Смерть сама судила и ровняла всех.
Настю смерть не пугала. Но изводила боль, которую невозможно пережить.
Не видя ничего перед собой, девушка встала и медленно пошла прочь. Зашла в сарай, засунула в карман ветровки моток веревки. Вышла вновь за ворота, ускоряя шаг, потом побежала. Через главную улицу – за поселок, в поле, где темень была еще непрогляднее и задувал ветер; дальше вдоль реки направилась к роще. Она падала на камни, ударялась в кромешной мгле об ветки, но это ее не останавливало. Она мчалась вперед, ничего не видя, не веря, что из этой черноты вообще существует выход.
И замерла только на краю обрыва, под одинокой старой ивой, стоявшей среди берез. Дотронулась до сморщенной коры на ветвях, заботливо погладила ствол, словно прощаясь не с деревом, а с самым дорогим человеком.
Она расставалась со свежестью ветра, с шелестом листвы, с бескрайностью небес. Все это было таким обыденным, но невероятно ценным – просто потому, что это были последние ощущения в ее жизни.
На секунду сердце кольнула жалость к людям, которых потрясет ее поступок. Но чувство это сейчас же растворилось во тьме ночи. Чужие печали и слезы больше не были важны. Ни один человек на свете не был способен сейчас ее остановить.
Ее ничего не держит, впервые она настолько свободна, что способна полететь с обрыва. Но свобода эта настолько тяжела, что сегодня она полетит только вниз.
Еще одно мгновение, один последний вздох – и ей этого хватило, чтобы пропасть, раствориться навсегда в предрассветном воздухе.
Глава 31
Даже после своей смерти Тимур все еще был жесток с людьми, которые его знали. Возможно, на его характер повлияла ранняя потеря родителей – он тогда едва окончил школу.
В день, когда на встречную полосу трассы вылетел очередной водитель, возомнивший, видимо, что находится не на настоящей дороге, а в компьютерной игре, Тимур остался один. Дела отца перешли к нему, он стал совладельцем мебельной фабрики и полностью погрузился в работу. Вместо того чтобы отгоревать потерю, он копил внутри гнев. Как можно быстрее купил в городе квартиру и почти перестал наведываться в поселок. Дом казался ему теперь слишком большим для него одного, к тому же полным воспоминаний. Только изредка, по выходным, он жил там, с Настей по соседству.
Никто в поселке не интересовал его так, как эта девчонка: с каждым годом она становилась все красивей, привлекала его все больше. Никто из поселковых не мог быть ей ровней, это он знал точно. Однажды парень решил поцеловать ее, пометить то, что, как он считал, должно и будет принадлежать только ему.
– Ты чего? – отклонилась Настя. Они сидели на скамейке возле клуба, где обычно собиралась молодежь поселка.
– А то непонятно?
И она рассмеялась тогда. Это был уже не первый болезненный удар, который Настя ему причиняла ненароком, но он и не был последним. На все эти выпады Тимур всегда отвечал ей тем же.
– Да ты меня все детство третируешь. Даже если на планете больше вообще никого не останется, я все равно тебя не поцелую.
И вот как все обернулось: Тимур все же добился своего, она ответила «да». И теперь Настя будет его покладистой, послушной и любящей женой.
До свадьбы Тимур искренне верил в их совместную будущую счастливую жизнь. Ликовал, что ему выпала удачная карта. Он будет стараться быть лучше ради семьи, как и его отец. Тот долго добивался взаимности матери Тимура и любил хвастаться этими историями за семейными праздниками.
Но в день поспешной, по его желанию, свадьбы что-то не давало жениху покоя. Слишком заискивали родственники Насти, слишком испуганно поглядывали ее подруги. Казалось, все знают о чем-то, но боятся ему рассказать. Подозрения начали закрадываться в его голову еще с девичника, хоть Настя и уверяла, что не произошло ничего непристойного.
Все его планы окончательно рухнули, когда друг из поселка, один из немногих приглашенных на свадьбу, изрядно напившийся и оттого более бесстрашный, подошел с бокалом его поздравить.
– Смелый ты мужик, Тимур, рисковый. Горжусь! Правильно, если любишь кого-то – борись до конца, плевать, кто и что говорит или думает. Свое надо держать при себе изо всех сил. И точка!
– Да я вроде и не держу, – удивился Тимур.
– А как же все эти истории про побег?
– Какие еще истории, чей побег?
– Ну как же, говорят, накануне утром Настю поймали на вокзале люди ее отца. Она пыталась вроде как сбежать. Да я сам с пацанами позже видел, как ее обратно в дом заводили: словно не в себе была, все просила отпустить к кому-то. Но речь, как я понял, была не о тебе.
Это было правдой. За день до свадьбы Настя дала слабину: она поняла, что побег – ее последний шанс на счастье, и впервые за последние недели решила поступить по-своему. Но была остановлена и возвращена домой. Отец грубо отчитывал ее, а мать сидела безмолвно, с укором в глазах, даже не думая заступиться за дочь.
Тимура обманули: он был уверен, что его чувства взаимны, он ни на секунду не усомнился в словах отца Насти.
Так на первый танец молодоженов из толпы гостей вышел уже не воодушевленный и радостный жених. С этого момента он возненавидел свою новоиспеченную жену и всю ее семью. Как посмели они так опозорить его, унизить, как могла она отвергнуть его!
Но пути назад не было: на безымянном пальце крепко сидело кольцо. И пусть рядом была та единственная, которая, как он считал, только и могла быть возле него, свой последний шанс на счастье он потратил на ее ежедневные муки. От обиды он превратил жизнь Насти в ад.
Глава 32
Неужели я разлюблю тебя однажды? Снова нарушу все свои обещания и возненавижу себя за это.
Я сегодня впервые представила себя с другим. У него спокойные глаза и колючие щеки, он часто улыбается и смотрит пытливо. Представила, что мне есть с кем встретить Новый год и провести выходные. Есть с кем завести детей, быть счастливой. Стоит лишь разрешить себе это – собраться с силами и перестать страдать.
А потом я вспомнила тебя. Твои родные глаза, дорогую улыбку. Любые слова, сказанные твоим голосом – на вес золота. Однако образ, однажды придуманный мной, на этот раз был чуть бледнее, чем обычно, словно скрыт за легкой утренней дымкой тумана.
Это кольнуло. Больно.
Я поняла, что забываю тебя. И это пытка, терять что-то настолько родное. Я хочу оставить навсегда чувство, что принадлежу лишь тебе, и что лишь с тобой могу быть счастливой. Сохранить иллюзию, что моя любовь будет вечной. И твой образ, к которому я привыкла, будет со мной всегда.
Не проходило ни дня без тебя, без воспоминаний о том, что мы обсуждали, где бывали, чего ожидали от жизни.
А теперь я предаю тебя. Все еще люблю, но чувствую, что эта любовь начала ускользать сквозь пальцы, как бы крепко я не сжимала кулаки. Я ненавижу себя за это.
Тебя нет в моей жизни.
Но нет в ней и меня.
Он стоит передо мной, тусклый образ освещает темную рощу.
В его глазах лишь любовь и сострадание, и это разрывает мне сердце.
–Тебе стало легче? Зачем ты выдумала ее?
Я знаю, что он прав. Я хотела, чтобы стало легче.
Деревья шумят все сильнее, а я сжимаю веревку, до отказа заполнившую карман ветровки.
Я знаю, как поступила печально известная Нарспи. Но ведь я – не она? Это Настя – Нарспи, она не справилась с жизнью, она сломалась от горя. А я?
Да, будет больно. Но ведь не вечно? И не всегда так сильно, как сегодня?
Я не увижу больше своих любимых. Но, может, мне повезет, и однажды я полюблю кого-то другого? Или какое-то новое место? Занятие? Сериал? Сорт чая?
Жизнь будет идти дальше, и неважно – есть я в ней или нет. И завтра все снова встанут утром и пойдут на работу. Вопрос лишь в том, хочу ли я это увидеть? Или я хочу погрузиться в вечную темноту?
Стоит лишь на секунду закрыть глаза, и все, что остается от мира – абсолютно черная, всепоглощающая пустота. Я погружаюсь в нее все глубже – нет причин, чтоб вынырнуть оттуда. Ничто не зовет мое сердце обратно. Ничто больше не интересует. Нет ничего ценного и дорого, за что можно было бы, как раньше, уцепиться. Все важное осталось в тебе – и теперь давно в прошлом. Эта чернота всегда была где-то рядом, я догадывалась, что однажды она догонит меня, и тогда уже не удастся найти из нее выход.
Но сердце все бьется, снова и снова заводя само себя. Без перерыва, без устали, словно есть причина, для чего оно стучит, и лишь когда причина эта иссякнет, оно замолчит, замрет и остынет навеки.
Существует ли эта причина вообще? Или то, что мы ее не знаем, доказывает, что ее нет вовсе? А может, сама она лишь предлог, чтобы задаться этим вопросом?
Остановиться, сделать передышку. Спросить себя – для чего это все? Зачем мы существуем, дышим, боремся, цепляемся за что-то?
Мой отец был обыкновенным пьяницей. Мать – животным, лишенным инстинктов. Так зачем я появилась на свет?
Я увидела землю, солнце, познала те общественные пирамиды, что человечество построило со скуки. Хочу ли я во всем этом участвовать? Гамлет уже давно задавал этот вопрос, но какой ответ был им выбран? Пытаюсь, но не могу вспомнить. Да это, наверное, и неважно – все равно каждый выбирает для себя заново.
Или, не найдя решения, пойдет дальше. Смирившись. Поняв, что очередной день прошел навсегда, бессмысленно и безвозвратно. И его больше не изменить, ничего в него уже не добавить, не пережить по-другому. Наше прошлое такое, каким получилось, в этом его ценность. Нам остается только попрощаться с ушедшим, поблагодарить за все, что было – и чего не случилось.
И тогда сердце завтра снова будет биться.
Если я забуду тебя, если забуду те дни, что думала о тебе – все просто потеряет смысл, окажется напрасным. Будет пусто в душе и в жизни, уж не лучше ли вечная чернота? Или это одно и то же? По крайней мере, после смерти не будет этих мучительных мыслей.
– Прости, – отвечаю я его образу.
Он стал еще бледнее, но во взгляде его теперь появился укор.
– Нет нашего ребенка. Нет родителей. Нет тебя.
Всего, ради чего я жила.
Я придумала Настю, ведь я бы никогда не заслужила всего того, что внезапно мне дала жизнь. Это был неожиданный подарок, и я сломала его. Богатых новых родителей. Непослушного самоуверенного соседа Тимура. Любимого, работящего и простого парня Сергея.
Это происходит с особыми людьми, это их привилегия, это про них пишутся романы.
Лично же я заслуживаю лишь концовку этой истории. Потери, боль и страдания. Кто я без них? В них вся моя суть.
Но если меня не станет – все пропадет. Эти чувства, эти мысли, этот момент, что и зовется жизнью.
Моя любовь и опора.
Все исчезнет.
Нет, я не могу этого допустить. Разве это конец? Лишь тупик. А из него выход можно найти всегда, сдать немного назад и пойти другой дорогой. Было бы желание.
Я буду вспоминать его каждый день, вспоминать частички нашей истории, словно кусочки пазла, в том порядке, какого попросит сердце, и какой отзовется в ноющих его ранах.
Я останусь в этой кунсткамере и каждый пережитый миг стану рассматривать как дражайший экспонат. Буду вспоминать, пока не надоест. Да, это все же однажды случится. Но все равно оставит свой след – изменив меня, сделав той, в кого я превращусь в завтрашнем дне.
Я буду плакать о нас. Но однажды, возможно, улыбнусь, вспомнив эти слезы.
Да, все это отныне лишь мое воспоминание, но ведь и этого не будет, если меня не станет.
Пусть любимые покинули меня – я никогда их не покину. Я найду на это силы.
Сердца наши – крепкие камни, алмазы. Каждый новый день, новая любовь, новая рана высекают на нем грани – острым ножом по живому. Эти грани украшают, теперь я это точно знаю. И радостно буду идти навстречу солнцу, и гордо показывать миру свои – смотри, я жила, верила, падала, страдала. Потому лишь я стала бриллиантом и сияю теперь.
В самой темной чаще, куда не заглядывает живая душа, на ветке висит веревка. Она стала для кого-то спасением, избавителем, проводником в другой мир. Молодая женщина не справилась с горестями, что на нее свалились, с муками совести за то, что ей пришлось совершить. Ее найдут не сразу, но помнить и оплакивать будут еще дольше. Она – символ своего народа: терпеливого, стойкого, но не бессмертного. Я создала ее, и я же погубила. Одного лишь желаю – прощения за все, что она пережила вместо меня.
2020–2022
