Читать книгу: «Семь мелодий уходящей эпохи», страница 9
O tempora, o mores!
В моем сознательном детстве у меня было мало игрушек, но все они были очень любимые. Белая легковая пластмассовая машинка «Татра», у которой кузов крепился к инерционному шасси двойной резинкой для трусов, металлический автокран, на крюк которого я почему-то цеплял сырую картофелину, большой жестяной троллейбус на батарейках, у которого даже светились фары, и он сам катался по комнате.
Заветных мечт и сложных желаний я до пяти лет не имел, а потому всегда знал, чем себя занять в минуты детского досуга на большом ковре посредине большой комнаты в нашей маленькой хрущевской квартире. Я не считал, что у меня мало игрушек – у моих приятелей набор востребованных для игры предметов тоже вполне можно было сосчитать на пальцах одной руки.
Это длилось ровно до того времени, пока у моего лучшего друга, что жил этажом выше, не появилась детская железная дорога. Впрочем, наверное я все же хотел электрического пингвина со светящимися глазами – такой электрический пингвин был у нас в детском саду. Еще я хотел летающие колпачки, еще набор «Ловись рыбка” с картонными рыбами, которых нужно было ловить на маленькую удочку с подковообразным магнитом вместо крючка. Впрочем, худо-бедно иногда удавалось поиграть в эти игрушки в детском саду.
Когда я пошел в школу и границы чувственного мира для меня раздвинулись, захотелось мне игрушек новых и даже совсем заграничных: теперь некоторые мои новые приятели из класса удивляли меня образцами западного детпрома.
Впрочем, хотел-перехотел. Я не был завистлив и успокаивал себя в итоге убеждением, что все у меня когда-нибудь будет.
В ранне-зрелом возрасте я очень ответственно покупал игрушки для дочери. Конечно, легче и совсем приятней это было бы делать для сына, но мечты о совместном многочасовом походе за мужскими подарками я отложил до появления внука.
Впрочем, случился праздник на моей улице много раньше. Возникла у нас в семье несколько лет назад приятная необходимость делать осмысленные гендерные подарки внучатому племяннику жены – шустрому гиперактивному первокласснику.
Помню, как я старательно погрузился в отдел с машинами, тракторами, строительными кранами и прочими игровыми атрибутами счастливого и правильного мальчукового досуга. Я уже держал в руках коробку с американской штурмовой винтовкой М-16, исполненной в натуральную величину, глаза мои горели от возбуждения. Эх, сколько бы я своих дворовых друзей ухандокал бы одним видом этого карамультука без всякого боя.
– Не спеши! – сказала мне жена, – правильно будет позвонить его матери и спросить, что он хочет сам.
– Какая необходимость в этом! Это офигительный подарок, главное, чтобы он не описался от радости на пороге. Мне бы кто в моем детстве…
Жена, впрочем, уже набирала номер племянницы.
– Вот, что я тебе говорила, мальчик хочет Бакугана.
– Кто это или что?
Я немедленно вспомнил из мохнатого прошлого студента по фамилии Лагукан, а потом понял, что в моей плотно наполненной голове неожиданно образовалась непредвиденная вакуумная полость.
– Пойдем разбираться, – ответила жена и решительно устремилась к консультанту в яркой магазинной униформе.
– Я не понимаю, что это такое и как в это можно играть. Какой тут вообще может быть смысл или научательное свойство.
Жена тоже скисла при виде фантастических цветастых шаров, но от ответа воздержалась.
– Я понимаю, например, кубик Рубика или шарик Марика какой-нибудь, но в это говно как ребенок будет играть! Это же пластмассовый рак мозга и его метастазы!
Надо сказать, что мальчику Бакуган очень понравился, и он целый вечер мне рассказывал про коварный мир бакуганов и их многообразие.
Возможно, мальчик повзрослеет, и через год ему захочется настоящей мальчишеской игрушки, думал я, глядя на противный трансформирующийся шар.
Через год я опять бодро направился в отдел «правильных» игрушек.
– Не старайся! В этом году мальчик хочет Биониклов.
Уже по названию я понял, что нам, как и в прошлом году, придется трясти магазинного консультанта.
Чудовищный трансформер от фирмы Лего занимал пылкий ум мужающего ребенка.
– Давай не пойдем на поводу и купим ребенку нормальную человеческую игрушку. Вон, какие замечательные машины на радиоуправлении. Я в его возрасте все время за металлическим конструктором проводил.
– Давай сделаем, как хочет ребенок.
Я не стал возражать, и новый чудовищный монстр с супермечами вместо рук, на гусеницах вместо ног, с космическими лазерами на груди и атомной бомбой в заднице весь вечер занимал ум юного командира мутантов.
В следующем году мы уже сделали все правильно – заказали подарок заранее по интернету. Теперь внучатого юношу волновала лаборатория юного химика.
– Вот и славно, – сказал я жене, – мальчик взрослеет и возвращается на накатанную человечеством колею. Ничего не имею против самого хорошего химического набора.
– Я хочу синтезировать яды, – сказал мне именинник на ухо за праздничным столом.
– Зачем тебе, такому хорошему мальчику, нужны яды? Можно же просто выращивать кристаллы поваренной соли или в фиксаж таблетку гидроперита бросить, – поделился я с ним своими знаниями о самостоятельной подростковой химии.
– Я и мой друг Петя Печенкин любим все про мертвецов и про смерть. Яд нам нужен для опытов.
Внучатый явно не чувствовал во мне потенциального предателя.
O tempora, o mores! Что год грядущий нам готовит?…
Глухо-не-мой день
Жизнь в большом современном городе, особенно если это Москва, заставляет человека разумного быть внимательным и осторожным, вырабатывать необходимые навыки и следовать определенным правилам. Впрочем, иногда даже стройная и отлаженная система может дать неожиданные сбои.
В свое время я настойчиво пытался прививать жене и дочери навыки по организации комфортного передвижения в метрополитене. Объяснял, почему не надо садиться в начало любого вагона, где пассивная вагонная вентиляция имеет мертвую зону и жарким летом даже у абсолютно здорового и худого человека уже через минуту по шее начинает струиться пот. Как по вытертому ногами полу на перроне определить место двери остановившегося вагона. Почему нельзя располагаться в вагоне с сумкой на плече или в песцовой шапке у открывающейся двери.
Потом пришла пора новых «как нельзя» и «как надо» применительно к реалиям автовождения, передвижения по современному капиталистическому городу, шоппинга, сбора грибов, путешествий, пикников, защиты жилища, безопасности собственных детей. В этих вопросах, как мне казалось, я достиг совершенства.
Перед самым новым годом мы с женой одновременно остались без автомобилей – сработал знакомый мне закон подлости: если у вас несколько автомобилей, то ломаются они одновременно. А нам в банк, именно сегодня и желательно побыстрее.
– Будем ловить машину, – сказала мне жена и с тоской посмотрела на грязный бруствер сугроба, который отделял нас от дороги.
– Ну, что же ты их не останавливаешь, вон сколько машин мимо едет. Подними руку, холодно же.
Вот мне и представился удобный случай объяснить неискушенной женщине, что спонтанный фрахт транспортного средства с незнакомым водителем имеет свои тонкости и требует системного подхода. Тут на все надо обращать внимание – и на автомобиль, и на водителя за рулем.
Машин на Волоколамке всегда много. Водители учтиво сбавляли скорость и вопросительно смотрели на нас, я махал рукой, чтобы они ехали дальше, и объяснял жене, что меня не устраивало в каждом конкретном случае.
– Вот, видишь, «шестерка» без правого зеркала. А эта машина не едет, ее ветром под горку катит. Эта нормальная, но шофер Ленина видел. У этой руль справа. О, мама, тут прям какой-то Шрек за рулем! Это двухдверная, входить-выходить неудобно.
Я глубоко увлекся селекцией, жена же тем временем закипела:
– Слушай, эксперт, у меня сейчас нос от холода отвалится!
Ну, вот, что доктор прописал. Я выудил из потока машин чистенькую бежевую четверочку. Машина остановилась, и вежливый водитель предупредительно открыл мне дверь. Приятный улыбчивый мужчина средних лет без всяких разговоров согласился за сто рублей отвезти нас в банк.
– Все надо делать правильно, – сказал я назидательно и не без гордости жене, усаживая ее на заднее сидение.
Сам я сел рядом с водителем и сразу с удовлетворением отметил, что в салоне не жарко. Отечественная автопечка не гудит как ТУ-134 на взлете и не обезвоживает глаза и горло как аравийский самум, а просто греет. Водитель некурящий – ни сигарет, ни спичек я в машине не заметил. Не звучит «Владимирский централ» по «Радио Шансон» – в машине вообще отсутствует магнитола. Спинка моего сиденья не хрустит и не падает на колени жены, а уверенно фиксирует мой позвоночник. Непривычно маленькие вазовские стеклоочистители суетливо скребут по стеклу, посильно выполняя свою функцию. Машина без изысков, но ухоженная, и это приятно. Мне же приятно еще и то, что я подошел к вопросу системно, и мы не плюхнулись в первый подъехавший рыдван. И пусть нам ехать совсем ничего – километра три, зато мы имеем относительный комфорт, вполне соответствующий оговоренному денежному эквиваленту.
Машина, с неоправданной прытью рванула от обочины в левые ряды, водитель при этом отчаянно крутил головой, не доверяя маленьким боковым зеркалам. Разумно, подумал я. Как же иначе на наших дорогах, тем более зимой, в сумерках, да еще когда валит снег.
Закрепившись в левом ряду, водитель вдруг что-то очень быстро стал чирикать карандашом в маленьком блокноте. «Два писателя в одной машине, многовато будет, – подумал я. – Лучше бы руль держал всеми руками». Он протянул мне блокнот и карандаш. «Куда ехать?» – было написано в блокноте.
Я растерялся от неожиданности, слабо понимая, как мне навигировать в таком формате. Вместо того, чтобы писать, я почему-то стал очень громко произносить ключевые слова – «туда-туда», «банк», «разрыв», «налево», «тут близко», сопровождая сказанное неожиданной для меня пластикой рук. Водитель поправил свернутое мною зеркало и выразительным жестом предложил мне ответить ему письменно. Взяв в руки карандаш, я обреченно посмотрел на жену.
Добрая женщина, когда поняла, что я не дерусь с водителем и не сошел с ума, осознав раньше меня, что нас везет глухонемой, сделала все, чтобы помочь мне успокоиться и взять ситуацию под контроль.
– Сегодня явно не твой день, – произнесла она нехорошим голосом и отвернулась к окну.
Что ж, ситуация, в которую мы попали, уникальна хотя бы тем, что из нее не надо делать никакого вывода, успокоил я себя неожиданным открытием. Вероятность ее повторения практически невероятна. Скорее, в следующий раз мне попадется слепой водитель, и я это замечу сразу.
Я передал водителю блокнот с подробной информацией: «Прямо 2 км. Там налево – покажу. 100 руб.».
Водитель резво схватил блокнот, и по тому, как близко он поднес его к глазам, я понял, что сегодняшний день отличается просто редким везеньем: видел он тоже не так хорошо, как нам бы этого хотелось. Состояние тревожности и напряжения сменил страх, пусть еще не животный, но вполне конкретный и оправданный. Мы с женой этот маршрут знаем до каждой трещинки в асфальте и прекрасно понимаем, что остановить машину в левом ряду Волоколамского шоссе в потоке невозможно. Теперь нас спасет только разворот через разрыв. Если мы сумеем человеку за рулем обозначить этот разворот на грязном заснеженном асфальте и он выполнит маневр правильно, тогда уже нам легко будет показать ему конечную точку нашего маршрута.
Мы с женой нервно следили за приближающимся разворотом, чтобы сделать отмашку, напряжение нарастало, а наш Герасим в самый ответственный момент принялся опять что-то пописывать в блокноте у себя на колене. «Можно 120 рублей?», – прочитал я и немедленно закивал головой.
Да хоть 200, только чтобы доехать нормально! Водитель улыбнулся, словно уловил мою малодушную мысль, и опять зашуршал карандашом.
– Что он тебе написал? Что ты ему киваешь?
Моя жена, как человек волевой и ответственный тоже любит контролировать ситуацию.
– Торгуемся, – ответил я машинально, напряженно глядя на дорогу.
– Когда торгуются, так быстро головой не кивают, – сказала мне назидательно жена. Надо же, тонкая ирония и безупречная логика даже в экстремальной ситуации присутствуют в человеке сильном и образованном. Я порадовался за жену, но не ответил ей, так как опять получил письмо.
«Далеко еще?» – водитель уточнял маршрут.
– Здесь, налево, налево, на-ле-во!
Теперь я и орал и махал руками. Он отвлек меня своей новой запиской, и мы едва не проскочили разворот. И все же, мы совершили долгожданный маневр. Машину замотало на мокрой снежной каше, но водитель быстро поймал ее.
Мое настроение улучшалось. Наше абсурдное авто-эпистолярное приключение подходило к концу. Я показал водителю, где остановиться, и немедленно расплатился с ним.
В банке была небольшая очередь, и жена воспользовалась этим, чтобы прочитать мне лекцию о мягкотелости некоторых мужчин.
– Ну, а зачем ты ему доплачивал? Он нас чуть не угробил, а ты ему еще бонусы раздаешь. Нельзя быть для всех хорошим. Я бы ему сказала, вернее написала! И уж во всяком случае, сейчас машину ловить буду я!
Выйдя из банка, мы вновь увидели нашего молчаливого приятеля, который двинулся нам навстречу с широченной улыбкой. Он протягивал нам блокнот. Жена крепко сжала мой локоть, впрочем, я и сам почувствовал себя неуютно.
«Обратно поедете? Довезу недорого», – прочитали мы на листочке.
Я с надеждой посмотрел на жену. Она решительно взяла у водителя карандаш и стала что-то писать в блокноте, после чего махнула ему рукой и неожиданно потащила меня вглубь темного незнакомого двора.
– Что ты ему написала? Куда ты меня тащишь?
Все происходило очень быстро, я не успевал контролировать ситуацию.
– Не оборачивайся, – жена шипела как матерый заговорщик. – Написала, что живем мы здесь…
ТольВаныч
Лет эдак тридцать пять назад мой папа отправился в лес за грибами.
Дело было рядом с Москвой в лесу при Хованском кладбище. Папа, будучи художником широкого свойства и при этом человеком очень хозяйственным, грибы не делил на категории, не взирал на их возраст и степень бытийной изношенности, а потому очень быстро забил всю тару рядовками обыкновенными, свинухами, дубовиками, зеленухами, склизкими валуями и сыроежечным ломом. На выходе из леса он наткнулся на огромную грибницу молодых опят.
Мой папа не мог проявить креативность, потому что тогда не было такого слова, но смекалку и находчивость никто не отменял. Он стянул с себя сизые протертые штаны для проведения тренировок, они в СССР так и назывались – тренировочные, замкнул нехитрым способом выходы из штанин и принялся набивать чудо-сумку упругими холодными грибами. Тренировочные штаны имели в то время замечательное свойство принимать форму любого спортсмена за счет резервного материала в коленях, потому грибов в штаны поместилось очень много.
Собственно, то, что ТольВаныч идет из леса в одних труселях и с мужиком на спине моя мама узнала от взволнованного соседского парня, что примчался на велосипеде с товарищеским доносом. Мама решила, что вариантов тут может быть только два – мужик на спине ее мужа или пьяный или мертвый. Ставить на стол еще одну тарелку или звонить в милицию?
В то время еще не было понятия «когнитивный диссонанс», а потому моя мама до триумфального прихода папы несколько раз обретала ступор обыкновенный, а в промежутках размашисто металась по маленькой дачной веранде.
Толстой и Почта России
Говорят, что когда писатель Лев Николаевич Толстой обрел устойчивое общественное признание и уже готовился стать зеркалом русской революции, случился у него от значительного писательского усердия удар. Удар-не удар, а пошатнулось единомоментно здоровье литературного столпа, что весьма озаботило и просвещенную часть общества и врачей, приставленных к стратегическому телу. Граф Николаевич болел недолго, а вскоре и вовсе поправился. Он снова хорошо кушал, хорошо спал – это можно почитать в его дневниках, хорошо им делалось и третье и четвертое – это отражено в медицинских бумагах, однако врачи из неметчины решили, что барину для благотворной работы мозговых сосудистых русел необходимо в целях профилактики больше крови обратить в голову.
Проблема разрешилась совсем скоро и зело задешево. Заприметили спутники писателя, что графа очень раздражает швейцар у одного известного ресторана, куда тот ездит обедать. Здоровенный детина, ростом за два метра, с косой саженью в плечах, даже в поклоне, прижав фуражку к груди, не мог уравняться по вышине с гением литературного метода, голова его непременно выступала над картузом легендарного барина.
Раздражения своего граф Лев Николаевич Толстой не скрывал, напротив, остановившись перед великаном, начинал его стыдить громко и публично. Упрекал он швейцара за то, что тот, будучи мужиком беспримерно крепким в телесном изложении, оставил деревню и землю без своей заботы. Ладно бы в бурлаки пошел или молотом в кузне двигал – нет, приехал в город и, надев пальто до полу и фуражку с галунами, стоит целый день как инвалид при шлагбауме, что на выезде из города. Заметили спутники графа, что после нотации лицо Толстого обретало румянец смущенной молодайки, а плотная просветительская работа с чужой совестью оборачивалась для него аппетитом исключительного свойства и хорошим расположением душевного равновесия.
Теперь этот швейцар стараниями друзей и врачей Толстого всегда к приезду барина-писателя стоял у дверей, расправляя во всю ширь московской улицы, как меха гармони, свои богатырские плечи…
Мои швейцары сами приходят ко мне, умело управляясь кодовым замком подъезда. Мастера нейролингвистического программирования еженедельно навещают меня с сокрушительными предложениями. Я внимательно слушаю продавца уникального пылесоса Кирби. Продавец уже ликует внутренне, понимая, что сегодня он продаст мне этот фантастический пылесос за многие десятки тысяч рублей. Его задача – попасть ко мне в квартиру для демонстрационной уборки, далее только торжество технологии впаривания и скидок. Наивный юноша, он даже не предполагает, как сейчас я сокрушу его нейролингвистические кегли.
– Я все понял. Сколько вы мне заплатите за уборку моей квартиры своим пылесосом?
Ходит в мой подъезд еще одна категория лингвистических программистов. Большие сумки с неизвестным мне товаром они оставляют на межэтажных площадках. Их задача номер один – добиться, чтобы клиент открыл дверь и состоялся визуальный контакт. Для этого они ведут беседу через дверь нарочито уверенным, почти начальственным тоном.
– Откройте! Мы обходим жителей дома, чтобы довести до всех информацию.
– Доводите, я внемлю.
Я не собираюсь открывать дверь и, вообще, очень раздражен, что меня отвлекли от насущного.
– Я не могу разговаривать с вами через дверь.
– Вы кто? – спрашиваю я уже просто так, ибо мне всегда интересно, что мне ответят в этот раз.
– Я из администрации, хочу ознакомить вас с информацией, – это привычный, знакомый ответ.
– Из администрации президента? – Теперь даже через дверь слышно, что представитель администрации нервничает и ему нужно время для подбора новой, более сокрушительной нейролингвистической стрелы.
– Мы так и будем разговаривать через дверь?
Впрочем, я скоро нашел самую короткую форму общения с представителями администрации. Теперь я открываю дверь и выжидательно смотрю на благовестника.
– Здравствуйте, меня зовут Иван, я пришел довести до вас информацию.
– Здравствуйте, а меня зовут Игорь, я могу предложить вам болт с обратной резьбой.
Дальше я просто улыбаюсь, как бригадир продавцов гербалайфа…
Аппетит повышается у меня не сильно, и маленькие победы над сетевым маркетингом моему душевному состоянию погоды не делают, если учесть, что я тоже в этих диалогах использую выстраданные опытом заготовки.
Впрочем, иногда случается пальба из орудий крупного калибра.
Недавно я достал из почтового ящика извещение на получение заказного письма. Предполагая, что на почте может быть обед или тихий час, я позвонил по телефону для справок, указанному в извещении. Трубку взял человек – если женщина, то очень недобрая.
– Почта! – рявкнули на том конце провода с такой неприязнью, что если бы я кушал в этот момент кефир, немедленно перестал бы это делать от встречного чувства.
– Здравствуйте, у вас обед во сколько?
– Где? – рявкнуло в трубке
– У вас! – я не ослышался, она же ясно гавкнула, что она почта.
– Где?
– На почте.
– Где?
– Что где? На почте, у вас!
Я хоть и сторонник реалистического метода в литературе, но не гнушаюсь приемами разными – гипербола, гротески там и все такое. Тут же у меня стала подкипать внутренняя головная гуща, я не мог определить не только жанр нашего разговора, но и угадать его возможное окончание, про результат же и говорить нечего.
– Где? – почтовая ведьма теперь уже просто визжала о том, что хочет моей смерти. На долю секунды в моем сознании возникло лицо Грефа и обида на него, но я сообразил, что Греф – это другая обида, а сейчас мне нужно собрать воедино бытийную силу и ошметки разума.
– Давайте так, это почта? – я привнес в голос доверия, как это делают в плохих фильмах добрые следователи.
– Почта, что же еще!
«Что же еще» – это хорошо, это убедительно и справедливо.
– Обед у вас есть? – я добавил голосу еще добра и у меня получился не просто добрый следователь, а добрый следователь, отпускающий преступника на свободу.
– Где? – отпускающий на свободу не сработал, почтовая снова принялась вопить в трубку.
– Хорошо. Мне пришло извещение на заказное письмо, а на извещении – номер телефона. Я звоню узнать, нет ли у вас обеда.
– На почте обед есть, а в отделе доставки обеда нет! И теперь послушайте, что я вам скажу…
У меня не было возможности ее слушать, так как теперь хотел говорить я.
– Милейшая, послушайте, что я скажу. Тон вашего голоса и способ общения говорят о том, что вы не старая, но очень некрасивая женщина, у вас нет мужа и больше никогда не будет. Еще вы ненавидите свою работу, но будете до конца дней работать на почте. Уверен, что если у вас рядом есть большой обшарпанный рыжий сейф, вам иногда хочется сильно разбежаться и разбить об него голову.
Я произнес все очень выразительно и положил трубку, лишив ее ответного слова.
Сразу после разговора я не вспомнил старого графа, но именно тогда мне безумно захотелось ухи стерляжьей, расстегая с визигой, свиной поджарки, грибной солянки и ведро крюшона.
