Читать книгу: «Пламя и ветер», страница 2

Делать было совершенно нечего. Поэтому я просто стала ждать, когда за окном покажется Стена.

Меня угораздило задремать. Разбудил голос, доносящийся из коридора:

–Вот же она, вот!

Кричал мальчишка, которого я видела на станции вместе с матерью. Сейчас он был один в коридоре поезда, стоял на цыпочках, вжавшись носом в стекло. Я тоже выглянула в окно. Наискосок, в просветах между рядом болезненно-тонких деревьев, клубилось серое марево. Издали его можно было принять за дым, поднимающийся от заводских труб, или за грозовую тучу. Здесь оканчивался привычный мир, марево простиралось от неба до земли, от запада до востока. Его и называли “Стеной”.

За Стену отправляли преступников.

– Вы случайно не знаете, сегодня будут кого-нибудь казнить?

Я покачала головой. Мать ребенка, уже без красной шляпки, высунулась из купе и сердито прикрикнула:

– Что за глупые вопросы? И к людям не приставай! Простите, мой сын вас потревожил.

– Что вы, все в порядке, – я украдкой подмигнула мальчику, он улыбнулся.

Лишнего не говори, стой тихо – все это было мне знакомо… Еще пара таких окриков, и мальчишка впредь будет стыдится своих мыслей.

В купе заплакал младенец, женщина поспешила вернуться к нему. Мы с мальчиком снова остались наедине.

Поезд медленно поворачивал. Стена выросла перед нами, исполинская дуга от горизонта до горизонта. Все боится времени, а время боится Стены – такая ходила пословица. Еще древние ученые и философы писали о ней на глиняных табличках и бумаге, изготовленной из шкур и экскрементов животных.

После наступило время самоубийц и безумцев, которые искали в сером мареве спасения от предательств, несчастной любви или собственных горьких мыслей. В нашей с Лилией обязательной программе встречались произведения, герои которых в самом конце отправлялись к Стене. Это значило, что они совсем отчаялись,потеряли смысл жизни.

Затем Стена стала считаться символом свободы. Эксцентричные жители городов и поселков сбивались в группы и каждый год совершали паломничество, некоторые и вовсе переселялись на границу. Жили в палатках, близко-близко, играли в игру под названием "чанда". Бросали кости; те, кому выпадали единицы, на спор приближались к стене – кто подойдет вплотную? кто окунет руку? кто погрузится с головой?.. Выигрывал, конечно, тот, кто уходил насовсем. Его имя вырезали на стволе дерева и считали героем, сбросившим оковы зримого мира. Позже игроков в чанду окрестили "поколением пропавших".

А после войны выражение "уйти за Стену" стало синонимом казни. Приговоренным давался выбор: принять яд или окунуться в серое марево. Поползли слухи, что за клубящимся маревом бушует пламя, в котором будешь гореть – не сгоришь, а мучения продлятся вечность. Что там огромные пыточные машины, и невозможно умереть, пока не пройдешь их все. Большинство осужденных выбирали яд, но были и те, кто все-таки надеялся на чудо.

Между тем, мальчик отошел от окна, разочарованно протянул:

– Ничего интересного. А я так хотел посмотреть, как казнят преступника. Или хотя бы дерево с именами…

Теперь на смерть осуждали очень редко, только в исключительных и скандальных случаях. И Стена превратилась в одну из тех вещей, которые снятся в кошмарах и которыми родители пугают непослушных детей.

Постепенно поезд удалился от стены, я вернулась в купе. Пустота в мыслях сменилась обычными переживаниями. "Кукушонок, кукушонок", – слышалось в грохоте колес. В письме я и словом не обмолвилась о своей особенности, неполноценности. Наверняка Фернвальд не догадывается, что дара у меня нет: ведь он разорвал отношения с семьей, когда я была еще младенцем. А слухи о том, что я “кукушонок” вряд ли доползли до столицы: теперь древняя кровь не добавляла ни статуса, ни важности, а титулы сохранились как дань истории и имели значение только для тех, кто их носил.

Интересно, что скажет Фернвальд, когда я открою ему правду? Подожмет губы как мама? Ограничится холодным молчанием? Если у дяди окажется хуже, чем дома, тогда…

Наверное, тогда я сбегу. Будет больно и горько отказываться от цели, ради которой я и еду в столицу, ради которой написала дяде. Но ничего. Сбежав, я попробую устроиться – посудомойкой, уборщицей, хоть кем-то – на судно, плавающее по неспокойным западным морям. Там дуют свирепые ветра; может, они смогут унести мои мысли.

Глава 3. Прибытие

Ночь лязгала колесами, будила плачем ребенка и убаюкивала колыбельной его матери. Стены купе оказались тонкими, я слышала каждый звук и шорох, вертелась на жесткой кровати. Проснувшись утром, не почувствовала себя отдохнувшей. Захотелось выйти на свежий воздух, но до столицы остановок больше не планировалось.

В уборной, рядом с зеркалом в мыльных разводах, обнаружилось окно с откидной форточкой. Я приникла к нему, жадно глотая сырой воздух, пахнущий металлом и машинным маслом.

В пригород столицы поезд въехал ближе к полудню. Я с удивлением смотрела на плотно примыкающие друг ко другу высокие дома в три, четыре и даже пять этажей, на улицы, заполненные механическими повозками. Когда поезд остановился, я не сразу поняла, что прибыла на вокзал, таким нарядным было это здание.

На платформе толпились люди с чемоданами, сумками, мешками и корзинками. Пестрые, громкие, непохожие на жителей моего тихого города. Незнакомые. Я растерялась: предстояло выйти из вагона, пробраться сквозь толпу, свериться с картой, разобраться в расписании повозок. Раньше такие мысли меня не пугали: в кармане лежали записка с адресом и подготовленная заранее карта. Я полагала, этого будет достаточно, чтобы не растерять уверенность.

Подхватила сумку и вышла на платформу, тут же умудрилась наступить кому-то на ногу. Краем глаза увидела, как из вагона выходит мальчишка, с которым мы вместе смотрели на Стену. Срывается, бежит, перепрыгивая через чемоданы, не обращая внимания на возмущенные возгласы. Чуть поодаль один из толпы незнакомцев, мужчина, раскидывает руки, готовясь встретить мальчишку объятиями. От этой картины на душе стало чуть легче.

Внезапно кто-то похлопал меня по плечу. Я обернулась и с удивлением посмотрела на мужчину. Приятное лицо. Голубые, как у отца, глаза. В уложенных светлых волосах совершенно не проглядывалась проседь. Отлично сидящее, явно дорогое пальто, узорчатый шейный платок.

– Здравствуйте… – начала я, но замолчала, вдруг догадавшись, что слово“дядя” будет не к месту. По сути, мы незнакомцы, и упоминание о родственных связях может вызвать не самые приятные чувства. Обратиться по имени?.. Он уважаемый человек, я же – девчонка, приехавшая из провинции…

Пауза затягивалась, дядя не спешил ее нарушать. Стоял, чуть склонив голову, внимательно разглядывал меня.

– Здравствуйте, герцог Алерт, – выдала, смутившись.

– Так официально, – светлая бровь приподнялась. – Ладно. Приветствую, юная герцогиня. Позвольте помочь с багажом.

Я почувствовала, как кровь приливает к щекам. Холеные, унизанные перстнями пальцы дяди аккуратно перехватили ручку чемодана. Фернвальд сделал знак следовать за ним. Вместе мы протиснулись через толпу, пересекли прохладный вокзал, немного подождали на площади, в центре которой возвышалась статуя паровоза. Я заметила, что проходящие мимо люди прикасаются к колесам и беззвучно, одними губами, что-то шепчут. Наверное, просят богов, чтобы в дороге не встретилось трудностей. Милая традиция.

Между тем, к нам подъехала механическая повозка, дядя услужливо открыл дверцу, помог мне забраться. Сам уселся на противоположное кресло.

Тишина нервировала.

– Я могла бы сама добраться, – я почти прошептала; голос сел от волнения. – Большое спасибо, что встретили. Но откуда вы узнали, какой поезд нужен? Я ведь даже родителям билеты не показывала.

– Мой дом находится в пригороде. Боюсь, вы бы очень долго туда добирались. Тем более, с чемоданом. А что насчет вопроса… За несколько дней до отправки списки пассажиров передаются на все станции. Так что найти информацию не составляет труда. Если, конечно, владеешь нужными связями, – слова Фернвальда были пропитаны самодовольством.

И снова повозку наполнила неуютная тишина. Я бы отвлекалась, глядя в окно, но не решилась раздвинуть шторки, сидела, сцепив руки на коленях. Фернвальд же, окончальтельно потеряв ко мне интерес, достал свернутую газету из небольшой кожаной сумки, которую я прежде не обратила внимание. Развернул, углубился в чтение.

Мой взгляд привлекло маленькое изображение трехмачтового корабля на первой полосе, паруса раздувал ветер. Я сощурилась, вглядываясь в текст, но он оказался слишком мелким. Вскоре дядя сложил газету поудобнее, и корабль скрылся меж страниц.

Мне показалось, дорога заняла не меньше сорока минут. Наконец, повозка остановилась, дядя ловко выбрался, подал мне руку. Я обомлела, увидев поместье: ровный ковер стриженой травы вел к светлому зданию, похожему на многоярусный свадебный торт. Коржи, украшенные барельефами животных и растительными орнаментами, шоколадные вставки – кованые решетки балкончиков, крыша из бежевого марципана. Я невольно сглотнула слюну.

Несмотря на декорации, поместье не выглядело помпезным. Скорее, странным. “Нужно будет подробнее рассмотреть барельефы, как появится время”, – подумала я. Дядя, между тем, легонько похлопал меня по плечу, приглашая внутрь.

– Дом, милый дом, – потянул он довольно, отдавая мой чемодан подошедшей горничной, миловидной девушке в сером платье с кружевным воротничком. – Дорогая, отнеси, пожалуйста, багаж в комнату Энрике. Затем попроси организовать обед в моем кабинете.

Дорогие ткани, чистота и свет. Каждый уголок поместья дышал роскошью. Поместье больше походило на музей, чем на жилье: пушистые ковры, в которых тонули ноги, тянулись по галереям, украшали залы. Картины на стенах изображали наземные баталии и морские сражения, девушек в полупрозрачных одеждах, натюрморты и пейзажи. "Это подарки", – объяснил Фернвальд, поймав мой смущенный взгляд.

Мне даже стало как-то обидно за наш родовой замок, слишком просторный для одной маленькой семьи со всеми ее вещами, прислугой и животными. Плохо отапливаемый, с целыми этажами заброшенных комнат и коридоров, пустыми чердаками и подвалами. Я изредка забредала туда – ради интереса или мечтая побыть одной. Но вскоре возвращалась, принося в складках одежды запах пыли и древности.

Небольшая экскурсия завершилась в библиотеке. Я подумала,что в первое время это место станет для меня самым важным. Вовсе не уютные кресла рядом с камином привлекли интерес, а информация, которую можно раздобыть на полках и в ящиках.

Когда мы добрались до кабинета, там уже был накрыт стол, аппетитные запахи раздразнили. Лишь теперь я поняла, насколько голодна.

– Ну что же, поговорим за обедом? – подмигнул дядя.

Я внутренне напряглась, почувствовав, что разговор будет не из легких. Кукушка, кукушка, сколько мне жить?..   Можно, конечно, отмолчаться, как-то соскочить с темы о моем даре. Или солгать. Но правда все равно откроется, будет еще неприятней. Да и потом, это ведь подло.

– Во-первых, давайте договоримся на счет условностей. Не нужно звать меня официально, я буду рад быть просто “дядей”. Или, на крайний случай, “Фернвальдом”. Я же могу называть вас просто “Энрике”, – подождав, пока я кивну, он продолжил. – Скажу честно, я очень удивился, получив ваше письмо. Но и обрадовался: мне как раз понадобился помощник в одном серьезном и очень важном деле. К счастью, нас, Алертов, боги любят и щедро одаривают. Поэтому я с удовольствием выслал вам приглашение.

Повисла неуютная пауза. Фраза “щедро одаривают” разом отбила весь аппетит, заставила с трудом проглотить ком в горле. Я понимала, что он имеет в виду.   Фернвальд, между тем, смотрел очень внимательно

– Вы знаете, я…

– Что такое, Энрике?

Так, сосредоточиться, и на одном дыхании…

– Я не знаю, получится ли мне вам помочь. Простите, это не из-за… Просто у меня нет дара. Совсем никакого, с рождения. Роды были преждевременные, родители думают, что их настоящий ребенок умер, а меня им подложила повивальная бабка. Испугалась гнева отца, и подложила…

Я закусила губу. Во рту была какая-то каша, и гладкое, грамотно выстроенное объяснение, которое я придумала накануне, в поезде, расползлось невнятными словами. Но дядя понял. Я с грустью смотрела, как недоумение на его лице сменяется гневом.

– Надо же, какие нравы царят в нашей провинции! Какая потрясающая забота о чести семьи! – Фернвальд вскочил с кресла, едва не опрокинув столик. – Братец, наверное, специально устроил этот розыгрыш, захотел напомнить о себе, послав сюда – в столицу! В мой дом! – бездарную пустышку! О, этот скверный мальчишка давно точил на меня зуб.

Ну все. Хватит. Дома натерпелась! Да и при чем здесь отец? Не знаю, что между ними произошло, но это не повод поливать его грязью. Внутри разливалась злость, кипела и бурлила.

– Теперь вижу, почему папа однажды назвал вас свином, высоко задравшим пятачок. Это сущая правда, герцог Фернвальд Алерт, – Неправда, папа никогда не называл его так. Он вообще почти не рассказывал о дяде. – Теперь я жалею, что написала вам.

Фернвальд резко замолчал, застыл с потемневшим лицом. Я испугалась: вдруг ударит? Он замахнулся… Я зажмурилась. Сердце билось быстро-быстро, и я дрожала, ожидая хлесткой боли.

Чужая рука коснулась волос. Сейчас сожмется, дернет… Но вместо этого дядя ласково погладил меня по голове. Удивившись, я распахнула глаза. Лицо Фернвальда было спокойным и дружелюбным.

– Что, тебя дома обижали, Энрике? – спросил он удивительно теплым голосом.

Я разрыдалась.

Фернвальд участливо похлопывал меня по спине, подливал в чашку горячего чая, а я все никак не могла успокоиться.

– Ну, не сердитесь, Энрике. Простите задравшему нос свину эту свинскую выходку.

– Зачем вы… это сделали…  – хлюпала я.  – Что вы, издевались, да?

– И в мыслях не держал!

– Тогда… я тре… Требую объяснений.

– Хорошо. Но только когда вы успокоитесь.

Я попыталась взять себя в руки. Однако прошло минут десять, прежде чем получилось унять рыдания. Я стерла рукавом слезы, кивнула Фернвальду. Тот вздохнул:

– Я давно знаю, что у вас нет дара. За много лет брат не написал мне ни строчки, но, поверьте, в вашем замке еще остались люди, которым не все равно. Например, ваш старенький повар, несколько служанок и прачек, садовник.

Я поняла, о ком идет речь: эти люди поколениями работали на семью Алертов, с тех дремучих времен, когда наши земли были еще самостоятельным княжеством, а замок окружал глубокий ров, который теперь порос травой.

Дядя, между тем, продолжил:

– Я не хотел так шутить, право слово. Не поверите, я сам очень волновался, ожидая встречи. Но вы вышли из поезда, такая холодная и чопорная. За всю дорогу ни разу не посмотрели мне в глаза. Вот я и решил вывести вас на эмоции.

– Ужасное решение!

– Признаться честно, ваша реакция мне нравится: меня по-всякому называли, но чтобы "свином"… Скажите, Энрике, вы ведь сами это выдумали?

Я обиженно шмыгнула носом, не удостоив дядю ответом. Выдумала, ну и что?  Следовало бы промолчать, но я не сдержалась:

– Они называли меня "кукушонком". А вы  – "бездарной пустышкой". Я имела право назвать вас как угодно.

Пару минут мы сидели молча. У меня началась жуткая икота, пришлось залпом выпить полную чашку чая, хотя он не успел остыть до конца.

– Эни  – можно вас так называть? Я прошу прощения. За себя и за них. В моем доме вас никто не посмеет обидеть, а что касается дара… Что же, я встречал людей с даром, но без совести. И других, честных, смелых и добрых  – но без дара. Вы же сами понимаете: в наше время благородная кровь почти перестала иметь значение. Человек ведь не выбирает, в какой семье родиться. А у богов в любимчиках только свои потомки.

Он говорил низким, бархатным голосом. Прикрыла глаза, и меня словно захлестнуло теплой волной. Кажется, даже покачиваться начала. Сказала невпопад:

– У меня есть совесть.

– Постараюсь запомнить. Кстати, милая Энрике! Чтобы вы окончательно меня простили, я позволю вам завтра спать, сколько пожелаете. Когда проснетесь  – поезжайте, посмотрите город. Кстати, рекомендую заглянуть на Аллею Красоты. Там находятся самые лучшие лавки с дамской одеждой, шляпками и украшениями. Я дам деньги.

На мои колени опустился кошель с вздувшимися боками. Я нахмурилась.

– Спасибо, но у меня есть свои,  – конечно, я подготовилась на случай, если дядя меня все же не примет. Собрала все сбережения; в отличие от Лилии, я не тратила на безделушки деньги, выдаваемые отцом. Забралась даже в комнату брата и, скрепя сердце, забрала несколько купюр, вложенные меж страниц книги про древние деревянные корабли.

– Все равно берите. А то вдруг на самую красивую шляпку не хватит?  – дядя лукаво подмигнул.

Я улыбнулась и подумала, что, кажется, начинаю привыкать к его манере общения. Главное, чтобы он больше не топтался по больному.

Проводив меня до комнаты, Фернвальд пожелал спокойной ночи.

Я не стала зажигать все светильники, обошлась одним, над кроватью. Быстро умылась, переоделась, легла в постель, мягкую, со свежим ароматом. На потолке были изображены пузатые дракончики: раздували пламя, учились летать, втягивали аромат цветов, прыгали через жердь. Краски порядком выцвели, но лапки, хвостики и белые нагрудники не стерлись. Рассматривая потолок, я почувствовала себя маленькой девочкой.

Приподнялась на локтях, дернула цепочку-выключатель.

Глава 4. Алан

Проснулась я поздно и в плохом настроении: снилось, будто я на борту корабля. Стою на палубе, вглядываясь в горизонт, жду, когда покажется полоска земли – но ее все нет. А компас сошел с ума, бешено раскручивает стрелку. Карта же неуловимо меняется: стоит отвлечься на несколько секунд, материки и океаны меняют рисунок.

“Ничего, это лишь сон”, – вздохнула я, разглядывая дракончиков на потолке – Какие милые. Если бы в этой комнате жил ребенок, он был бы в восторге”. Я поднялась, добрела до умывальни. Ужаснулась, заметив, как сильно набрякли веки после вчерашних рыданий. И почему я не сдержалась? Мне ведь и похлеще слова говорили.

Я принялась методично приводить себя в порядок. Разобрала чемодан, переоделась в удобное платье, уложила волосы. Вздохнула, бросив взгляд в зеркало перед тем, как выйти в коридор: казалось, я совершенно не сочеталась с роскошной обстановкой. Воробей, случайно залетевший в королевский сад, где водились лебеди.

Поместье было погружено в уютную тишину, по галереям носился легкий сквозняк. Попадавшаяся навстречу прислуга поглядывала с любопытством, вежливо интересовалась, нужна ли помощь. Одна из девушек проводила меня до столовой и сообщила, что Фернвальд отбыл рано утром и, возможно, вернется лишь завтра. Ну и слава богам! Значит, сегодня не придется смущаться, мириться с его странными манерами. И жалеть, что взгляд дяди ласковый, такой, каким папа на меня никогда не смотрел. Не думать! Не думать и не вспоминать.

Покончив с завтраком, я задумалась: а что теперь делать? Поместье огромное, его, кажется, и за неделю не обойти. Галереи и залы украшены картинами и скульптурами – дядя, судя по всему, любил коллекционировать искусство. Вот только я в нем не разбиралась. Прогуляться по скверу, который виднелся из окна моей новой комнаты? Погода хорошая; осень в столице мягкая, не похожая на алертовскую, туманную, с колючим ветром и первыми заморозками.

И все же я отправилась в библиотеку. Еще вчера хорошо запомнила дорогу туда. "Дурочка, отдохнула бы сегодня. Еще найдешь время", – злилась я на себя, но продолжала путь.

Библиотека показалась мне величественной. Она походила на лабиринт: коридоры из высоких книжных шкафов разветвлялись и сплетались; некоторые упирались в запасные выходы или подсобные помещения, другие вели в центр, в самое сердце, где находился камин. Пол перед ним был устлан ворсистыми коврами. Чуть дальше – несколько кресел с торшерами, пара столов, глобус в половину моего роста. А еще тумбочка, в которой оказалась бумага, карандаши, конверты, открытки и другие полезные мелочи.

Корешки изданий манили, хотелось провести по ним пальцами. Казалось, под каждой обложкой – шедевр. Сперва я бездумно бродила вдоль шкафов и полок, читала знакомые и незнакомые названия. Затем, спохватившись, стала искать книги о Стене, пособия об устройстве кораблей, о морском деле, подводных течениях и чудовищах, встречающихся в океане. Хотелось бы еще наткнуться на подшивки газет за прошлые годы, но зачем дяде хранить их?

Время пролетело незаметно. За несколько часов мне удалось отыскать картотеку, разобраться с нумерацией полок и отсеков, бегло пролистать несколько книг, которые могли оказаться полезными. Я раскладывала их на стол, когда живот скрутило от голода. Решив вернуться после обеда, я спешно направилась к выходу.

Библиотека занимала добрых три этажа, причем дверь располагалась на верхнем, почти под самым потолком. Видимо, работавший над поместьем архитектор хотел, чтобы каждый входящий мог сразу восхититься масштабом, взглянув сверху на лабиринт книжных шкафов. Чтобы покинуть библиотеку, нужно было подняться по красивой лестнице, закручивающейся мягкой спиралью.

Я быстро шла по ступеням, оглянулась лишь на секунду: определить, нет ли более прямого прохода к камину – как вдруг…

Удар! Я замахала руками, заваливаясь назад, пытаясь схватиться за перила. Почти получилось!.. вот только пальцы соскользнули с лакированного дерева – хорошо хоть, мне удалось изменить траекторию падения и не удариться спиной о ступеньки. Но пришедшая в следующую секунду боль все равно выбила воздух из легких.

– Ой-йооой, – раздался над головой удивленный возглас.

Меня бесцеремонно подхватили под мышки, вздернули на ноги. Я застонала.

– Досадно. Вы неудачно упали. Можно я посмотрю… – голос мужской, незнакомый.

Перед глазами все плыло. Начинало тошнить. Еще немного, и потеряю сознание. Сквозь морок проступило лицо человека. Серые глаза, полные губы, русые волосы. Виноватое выражение – явно не хотел, случайно получилось.

– Вам плохо? Подождите, постараюсь помочь.

– Я… слышу вас.

– Что вы сказали?.. Простите, не разобрал. Потерпите немного.

Незнакомец подхватил меня на руки.

– Ну что вы… не стоит… Поставьте обратно.

Он что-то ответил, но я уже не слышала. Перед глазами потемнело, потом стало белым-бело. Как ткань для подвенечного платья. Как снег. Как чистый лист, на котором можно написать письмо домой.

В себя приходила медленно. Казалось, словно я тону, путаюсь в водорослях, похожих на длинные волосы.

– Энрике! – позвали меня.

"Рейнар!" Хоть бы брат догадался, что я в беде! Нырнет следом, поможет выбраться… Как в тот день…

Время шло, но никто не спешил на помощь. Воздух кончился, и я, не сдержавшись, вздохнула. Легкие словно наполнились огнем; водоросли исчезли, и меня вытолкнуло на поверхность. Я лишь успела подумать, что плохо плаваю. С опаской приоткрыла глаза, боясь, что их зальет соленая вода. И вдруг обнаружила, что лежу на кушетке.

– Энрике, выпейте. Это поможет прийти в себя, – кто-то прижал стакан к моим губам.

Я с трудом проглотила горькую настойку, зажмурилась, сдерживая подступающие слезы. В правой руке пульсировала боль; наверное, падая, я выставила ее, чтобы смягчить удар. Еще ныли колени.

Я с трудом поднялась, осмотрелась. Небольшое светлое помещение с низким потолком, из мебели – кушетка, шкафчик, стол, стулья и, неожиданно, раковина, возле которой суетился мужчина средних лет.

А незнакомец, в которого я врезалась, устроился на кушетке, у меня в ногах. Он был молод, худощав и, судя по всему, высок. Меня удивили его руки – изящные, почти женские, если не считать широких ногтей. Лицо красивое; тем не менее, оно казалось незавершенным. Словно в этом лице не хватало какой-то важной, запоминающейся, черты.

Поймав мой взгляд, незнакомец сказал:

– Простите. Я опаздывал на встречу, очень торопился. Думал сократить через библиотеку. А тут вы неожиданно выскочили, я не сумел сориентироваться.

– Вечно вы витаете в облаках, – усмехнулся второй мужчина. – Уж простите его, Энрике. Этот чудак не впервые сбивает людей с ног. А меня, кстати, зовут Верьо. Я личный врач Фернвальда. Ну и вы можете обращаться с любыми жалобами.

– Большое спасибо, что помогли.

– Ну что вы, это моя работа. С рукой поаккуратней, старайтесь не перенапрягать. Если сильно разболится, не терпите, живо ко мне. Если даже ночь будет, не стесняйтесь разбудить, – Верьо подхватил с пола пухлый портфель, поправил кофту чуть нервно. – А теперь вынужден откланяться. Вешенка вот-вот разродится. Как почувствуете себя лучше, приходите смотреть жеребенка.

С этими словами он вышел. Я осталась один на один с незнакомцем, который, кажется, за весь разговор с доктором ни разу не отвел от меня глаз.

– Верьо обычно не лечит животных, но Фернвальд подпускает к своим лошадям только самых надежных людей, – зачем-то уточнил он. – Ваш дядя называет их "мои красавицы". И ужасно ревнует ко всем. Даже к Верьо, хоть он и доктор.

Я смущенно улыбнулась, попыталась поддержать разговор:

– Мой папа разводит охотничьих собак и ни к кому их не ревнует. Зато они готовы любого загрызть, защищая его.

– Приятно познакомиться, Энрике. Меня зовут Алан, – честно сказать, резкая смена темы мне не понравилась. – Просто Алан. Без фамилии.

– Ну здравствуйте, просто Алан. Мое имя вы знаете. Правда, если хотите, можете называть меня “Эни”.

– У вас очень красивое имя, Эни.

Повисла неловкая пауза. Я не привыкла получать комплименты, поэтому, кажется, слегка покраснела. Алан тоже покраснел: он выглядел так, словно не привык эти самые комплименты делать. Мне вдруг стало как-то легко и весело,захотелось пошутить по этому поводу. Но, увы, ничего остроумного я так и не придумала.

– Так от кого вы прятались в библиотеке?

Тоже мне, вопрос!

– Ни от кого не пряталась, книги выбирала. А вот к кому вы так торопились, что даже сбили меня с ног?

– Хотел посмотреть на жеребенка.

– Лукавите, Алан.

– Почему же лукавлю, Эни? – он усмехнулся, копируя мои интонации.

– К возлюбленной вы торопились, верно? Какая она, ваша возлюбленная? Наверняка красавица и умница. С даром… Ну, скажем… Замедлять ход времени, когда вы вдвоем. Ведь, говорят, влюбленных время не щадит, пролетает быстро и незаметно, – я подмигнула.

Кажется, эта фраза встречалась в одном из романов, которые Лилия читала часы напролет, забравшись с ногами в мое любимое кресло. Когда я просила уступить, она делала вид, будто не слышит.

– А вы, значит, наделены даром узнавать чужие мысли?

Я неуверенно улыбнулась. Судя по изменившемуся тону, моя милая шутка задела молодого человека.

– Надо же, я ошибся, – добавил Алан. – Совершенно забыл, что у вас нет дара.

Слова прозвучали как хлесткая пощечина, в душе поднялась бессильная злость: как же так, дядя ведь обещал, что в его доме никто не будет указывать на мой недостаток. Что, и тут терпеть подколки? Я вскочила с кушетки, стремительно вышла за дверь.

– Энрике, куда вы?! – Алан бросился за мной, схватил за больную руку. – Я что-то не так сказал?

– Ау! Отпустите. Не желаю находиться с вами в одной комнате.

– Из-за дара, да? Мне Фернвальд рассказал. Простите, я не думал, что обижу вас, подняв эту тему.

– Какой вы нечуткий.

Я немного успокоилась. И решила поддержать начатую ранее игру.

– Нечуткий. Поэтому у вас и нет возлюбленной. Я права?

– Прошу, давайте оставим эту тему, – Алан дернул плечом. – Лучше посмотрим жеребенка.

Прежде чем направиться в конюшню, мы зашли на кухню, перехватили по ароматной лепешке с мясом. Прикрыв глаза от удовольствия – специи дразнили кончик языка – я думала о том, что, оказывается, умею флиртовать. Пусть наивно и нелепо, но умею. Откуда только взялась эта смелость – спрашивать незнакомого человека про возлюбленную, нести околесицу, цитируя девичьи романы… И почему этой смелости не было, когда Ричард нашел меня под плакучей ивой?

В конюшне Вешенка, серая в яблоках, встретила нас приветственным ржанием. Сил ей хватало лишь на то, чтобы время от времени приподнимать голову. Доктор Верьо возился с жеребенком. Я аккуратно присела рядом, похлопала Вешенку по шее, по вздымающемуся и опадающему боку.

– У тебя красивый малыш. Ты умница.

Лошадь тихонько заржала, словно ответила.

– Да уж, роды были не из легких, – Верьо выглядел измученным. – Но Вешенка у нас храбрая и умная, замечательно справилась.

Алан застыл посреди стойла, словно впервые тут оказался. Взглянул вниз, брезгливо поморщился, постучал туфлями друг от друга, стряхивая приставшее к носку сено.

– Кстати, – вдруг воскликнул доктор. – Этот жеребенок – подарок богов вам, леди Энрике. Давненько у нас не бывало гостей и не рождалось жеребят. А тут разом и вы, и этот малыш. Так что, думаю, именно вам следует выбрать ему имя.

Предложение оказалось неожиданным. Не то чтобы я была против… Просто есть такое поверье: выбираешь имя – выбираешь судьбу.

– Ну что, как бы вы хотели его назвать?

– Даже не знаю… – замялась я. Беспомощно оглянулась на Алана. – Может, вместе имя выберем? Мы с вами знакомы всего ничего, а уже успели и рассердиться друг на друга, и примириться. Пусть это имя станет знаком нашей начавшейся дружбы. Как вы на это смотрите?

Несколько секунд Алан обескураженно молчал, а доктор смеялся:

– Боюсь, милая Энрике, этому парню раньше никто дружбы не предлагал. Между нами говоря, характер у него противный, вы скоро сами об этом узнаете. Фернвальд брал для Алана помощниц, но они сбегали одна за одной.

– Надеюсь, Верьо, я не пожалею. Враги в дядином поместье мне не нужны. А от друзей бы не отказалась.

Алан, между тем, прочистил горло, сказал чуть хрипло, проигнорировав доктора:

– Я не сердился, Эни. А что до имени, как на счет Ойто?

Вешенка тихонько заржала.

– Похоже, маме нравится. Пусть будет Ойто. Красивое имя. Кстати, раз уж мы друзья, может, перейдем на “ты”?